Читать книгу Демон пустоты - Жанна Пояркова - Страница 5

Подростком я мечтал стать поэтом, похожим на демонического Рембо, лиричного выдумщика Аполлинера или тонущего в экстазе, феерического Уолта Уитмена. Пока я носился, опьяненный медом поэзии, никто мне не рассказывал, что поэт остается частью крохотного сообщества, членов которого обыкновенные люди считают откровенными бездельниками и чудаками. Все в моей семье повторяли, что стихи никто не покупает, но я переводил это как: «Стихи не покупают болваны вроде вас». Когда правда открылась, давать задний ход было уже поздно.

Обычно, столкнувшись с реальностью, люди уходят из поэзии в большой мир, где стихи становятся необязательным хобби, о котором не расскажешь коллегам, чтобы не засмеяли. Я же решил стоять на своем и подрабатывать где попало, вспоминая битников, испанских певцов-повес и могучих американских бродяг, а в перерывах брался за любую деятельность для поэта. Закончилось все тостами для дней рождений на сайтах фриланса вперемешку с переноской мебели, работой за барной стойкой и протиранием штанов в исследовательских архивах, где живут привидения.

К бедности, когда ты молод, привыкнуть нетрудно. Гораздо сложнее перестать испытывать приступы ярости от обыденного представления о поэтах. Ты представляешь себе Байрона на судне, несущемся к неизведанным странам по ледяным соленым волнам, тяжко стучащим по борту. Ты видишь Блеза Сандрара кисти Модильяни, странного и недосягаемого. Для большинства же людей поэт – это человек, рифмующий поздравления на открытках, придумывающий тексты к прилипчивым, словно грязь, песенкам, или просто бесполезный дурак, не нашедший себя в жизни. Безработный, бесхребетный бездельник с плохой стрижкой и ветром в голове.

Если бы мне сообщили, что большую часть моего заработка будут составлять деньги за сочинение зажигательных рифмованных речевок, редактуру плохо переведенных текстов песен для азиатских дорам и написание текстов для инди-групп, я бы крепко подумал, прежде чем связывать с поэзией свое будущее. Хотя нет, я лгу. Как-то раз я пробовал трудиться в офисе – и позорно сбежал, даже не забрав трудовую книжку. Есть что-то устрашающее в необходимости сидеть в небольшом кабинете с несимпатичными тебе людьми восемь часов подряд.

Так или иначе, но мой худосочный, но вдохновенный сборник «Туз теней» купили всего четырнадцать человек. Редактор в издательстве только развел руками и сказал, что поэзию обычно читают другие поэты, но покупают они еще реже, чем читают, так как у них нет денег. Хотел бы я оспорить его заявление, но я и сам за последние прочитанные стихи не платил, потому что быть голодным трудно. Сборник хайку я, например, спер с книжной распродажи – из чистого озорства, поддавшись магии момента. Зазор между мечтами и реальностью так велик, что воспетая многими романтиками меланхолия при мысли о том, где взять денег, приходит моментально.

Поэтому когда я увидел, что одна писательница ищет поэта для создания заклятий на страницах детской книжки, то невероятно завелся. Что угодно лучше поздравительных открыток. Да и, если подумать, заклинания в стихах могут быть странными и необычными, притягивать читателя и запоминаться надолго, заставлять мечтать… Вы всё поняли верно – я совершенно отчаялся, поэтому уцепился за подкинутый судьбой шанс, словно клещ.

Когда заказчица решила встретиться, я не удивился. Женщины любят иметь дело с кем-то, кто им понравился, даже если речь идет о бизнесе. Им не по душе, если стихи про жизнерадостных ящерок и бегемотиков для цветастой книжки в пятьдесят страниц напишет некто неопрятный или злой, хотя я не понимаю такой разборчивости. В эпоху электронных связей можно было ограничиться звонком по скайпу.

Вместо этого пришлось накинуть старомодный замшевый пиджак на футболку с надписью «Joy Division», чтобы создать впечатление богемного шика, привести себя в порядок и приехать в небольшое кафе в центре, прикидывая в уме, сколько же придется заплатить за кофе. Я не был уверен, что на карте осталась нужная сумма, а заказать что-то из вежливости требуют приличия. Об остальном не беспокоился: я был молод, красив и силен, как Кухулин, поэтому рассчитывал на симпатию со стороны заказчицы, которую представлял доброй, пухлой тетушкой. Может, я и небогат, но личное обаяние – иной тип капитала, порой позволяющий перекрыть недостаток основного.

В кафе «Cool story» я раньше не бывал. Оно находилось за католической церковью, в переулке, где чудом сохранились старые городские здания с вылепленными тут и там совами. Птицы смотрели на город с высоты грустным взглядом, и туристы кидали в них монетки, чтобы поймать удачу. Такие необычные скульптуры или лепнину на доходных домах можно найти по всему городу, словно знаки. Я любил такие осколки старины, совершенно около них забываясь. Здесь легко представить, будто я человек из времен, в которых не было ни социальных сетей, ни торговых центров, ни надоедливых мобильных телефонов, а мужчины еще ценили красоту шляп.

В переулке никого не было. На доске объявлений за церковью вкрадчиво шуршала отклеившаяся с обоих нижних уголков афиша органного концерта. Перед кафе висел фонарь в мозаичной подставке, разноцветные лучики света окрашивали дорогу перед дверью радужными полукружиями. Я вошел внутрь под нежные звуки колокольчика, осмотрелся.

Внутри кафе оказалось очень маленьким, но вытянутым, как половина бублика. Столики располагались по периметру округлого здания, в центре находилась стойка с кофе, рождественскими пряниками и ореховыми пирогами. Посетителей практически нет: за дальним столиком пила кофе молодая парочка, парень и девушка делили между собой кусок аппетитно выглядящего кекса с изюмом, а недалеко от входа, около алькова с книгами на обмен, сидела шикарная женщина лет пятидесяти.

Женщин в возрасте очень легко разделить по типажам, исходя из того, забрасывают ли они свою внешность. Большинство полностью отдаются семейным обязанностям, поэтому внешнее отходит на второй план, забывается. Моя мать на фотографиях юности выглядела стройной веселушкой, но узнать ее на тех фото смогли бы только те, кто давно с ней знаком. Возраст размыл черты лица, подбородок перестал быть четким, потерявшись в мягких складках, годы отпечатались на облике однозначно и неумолимо, а при выборе одежды речь стала идти об аккуратности, а не о красоте. Время жестоко и к мужчинам, но все-таки к нам взгляд не так требователен.

Незнакомка была сухощавой и очень суровой. Блестящие черные волосы спадали на плечи вышколенной волной, алая помада без ложной стыдливости подчеркивала губы. Ее лицо не пыталось скрыть возраст, но стиль женщины делал его особенностью, а не провалом. Она знала себе цену, и это ощущалось во всем: в том, как уверенно она сидела, в том, как держала книгу худыми, длинными пальцами. Это чувствовалось в больших темных глазах и в строгом костюме из хорошей ткани. Властность в ее образе наводила на мысль о руководящей должности, но для этого женщина слишком красива, словно постаревшая актриса или модель. Непривычная яркость граничила с экстравагантностью, хотя не настолько, чтобы быть неуместной.

Неужели это и есть писательница? На секунду я замешкался, но потом подошел к столику и поздоровался.

– Вы Алиса Ветер?

Незнакомка подняла глаза от книги и ответила профессиональной, отстраненной улыбкой.

– Все верно. – Она отложила книгу, это был томик Лотреамона. – А вы Нестор Ли, поэт? Рада видеть настоящего поэта. Я читала «Туза теней», он очень интригует. Необычный выбор тем и несомненное мастерство.

Голос низкий, с благородным призвуком, словно у дикторов или певиц. Может, ей приходилось много разговаривать, но я даже не предполагал, что детские писатели могут быть такими. Мы оба скрывались за псевдонимами, которые теперь казались неуместными и избыточными.

Неожиданно я смутился. Какая-то взрослая леди в возрасте моей учительницы старших классов читала «Туза теней», да еще и нахваливает его… Я выпал из контекста и растерялся. Алиса воспользовалась этим, чтобы указать на стул напротив.

– Прошу вас, Нестор, – продолжила она. – Поэзии, как и театру, постоянно предрекают смерть, но люди не меняются. Им нужны иллюзии, зрелища и заклинания, чтобы забыть что-то важное или его вспомнить. И поэты как раз похожи на заклинателей. Поэтому я уважаю таких, как вы, – несгибаемых, немодных, приносящих в мир красоту могучих саг, дерзновенность исследователей, откровенность настоящих трагиков. Одна нужная строка – и из глаз потекли слезы или раздался смех, люди растроганы или разгневаны. Слова дают поразительную власть.

– Над детьми? – закашлялся я, став ее фанатом после такой речи.

– И над ними тоже, – усмехнулась женщина. – Но хочу вас предупредить: моя книга – для непослушных, любознательных, мрачноватых детей. Для тех, кто ненавидит вечеринки и любит страшные сказки. Мне в детстве постоянно читали истории про пушистых кроликов и принцесс, дожидающихся принца. Я же предпочитала другие истории – леденящие, захватывающие, пугающие сказки про призраков и чудовищ, про вампиров и неодолимые опасности.

Ее глаза сверкнули, голос потеплел.

– Хорошо вас понимаю, – согласился я. – Сказки и без призраков довольно жестоки. Вспомните сборник русских сказок – сплошные смерти и непривычная логика. Только ребенок может воспринять ее всерьез, без чувства несправедливости и ощущения безумия происходящего.

Сев, я погрузился в шлейф духов Алисы. Горячий мох, немного дерева, чуть-чуть нарцисса, желтизна янтаря – никаких тебе фруктов и цветочков, которыми пахли мои девушки. Она несколько раз моргнула в ответ на мои попытки щегольнуть умом и кивнула:

– Да, в старых сказках есть архаичный языческий дух. Им неведома современная справедливость и нравоучительность. Они рассказывают о силах, которым такие категории не знакомы. Вот такую книгу я и хочу написать. А вы мне поможете.

– Что вам нужно? – Я заказал черный кофе и снова взглянул на собеседницу.

– Книга – это сказка о ведьмах, которые накладывают несложные, но губительные проклятия на людей. Форма заклятия – издевательский стишок, в котором в общей форме описывается, что случится с жертвой, – Алиса рассказывала очень внятно, доходчиво. – К сожалению, я не могу сама написать стихи. Таким талантом я не обладаю, а мне бы хотелось, чтобы заклятия звучали устрашающе и загадочно. Читатели должны ощутить интерес и сомнение. Но самое главное – стихи должны быть простыми и певучими, словно старые заговоры.

– Может, у вас есть примеры того, на что это должно быть похоже?

Собственный голос резанул слух чрезмерной угодливостью. Мне хотелось нравиться Алисе, а из-за разницы в возрасте и ее манер я чувствовал себя так, будто сдаю экзамен.

– Конечно, я пришлю вам дополнительные материалы, если мы придем к соглашению. – Она откинулась назад. – Но я хочу быть уверена, что вам интересна книга. Что мы находимся на одной волне. Понимаете, мне нужен соавтор, а не просто исполнитель.

Я напрягся, но старался сдержать волнение. Она оперлась спиной на спинку стула и следила за тем, что я предприму, но меня таким не проймешь. Я тоже отлично умею принимать позы и производить желаемое впечатление, но тема никак не приходила в голову. Нужно что-то простенькое, но что заклинать?

– Топчут ноги серый камень…

Алиса подняла бровь, но я смотрел в окно, сосредоточившись на ускользающей мысли.

Топчут ноги серый камень,

Силу он хранит веками,

Тянет облако к земле,

Горизонт отяжелел.

Ветер севера могучий,

Распори же с силой тучи,

Снег покроет камни эти,

Холоден, пушист и светел.

Алиса усмехнулась. Тема ветра должна была ее задеть.

– Слишком похоже на детскую считалку, но в общих чертах ты понял верно. Только знай – ведьмы не рисуют пасторальные картины, они заставляют природные силы дать им то, что те жаждут. Они угрожают, вымогают, выпрашивают, дурачат. Но давай проверим, сработает ли это, дружок.

Смена тона и резкий переход на «ты» меня покоробили. Но женщина предпочла не заметить мое недовольство, расправила спину и посмотрела в окно.

– Топчут ноги серый камень, силу он хранит веками, – угрожающе забормотала она, сливая фразы в одну, ускоряя темп.

Я открыл рот, чтобы спросить, что происходит, но Алиса понизила голос до страстного шепота. В ее странном поведении было что-то завлекающе непристойное, и я не мог его прервать, чтобы не устроить сцену.

– Тянет облако к земле… Горизонт отяжелел…

У писательницы обнаружились задатки актрисы. Легкие, безобидные строчки, произнесенные ею, приобретали неожиданный вес, она будто притягивала небо вниз, вцепившись в воздух пальцами с острыми, покрашенными алым ногтями. Мне стало холодно – от двери потянуло сквозняком.

– Ветер севера могучий, – громко приказала Алиса, заставив парочку, поедавшую кекс, обернуться. – Распори же с силой тучи! Снег покроет этот город, пусть придет ужасный холод!

Концовка была другой, но должен признать, что к ее стилю декламации она подходила лучше.

Я поспешно глотнул из чашки, чтобы не комментировать происходящее. Алиса Ветер снова откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и разглядывала меня так внимательно, что хотелось провалиться сквозь землю. Ладно, я готов потерпеть эксцентричность заказчика, если он как следует заплатит. Писатели постоянно живут в придуманном мире, иногда забывая разницу между воображаемым и реальным, когда погружаются в книгу. Кто я такой, чтобы осуждать чужие странности? Может, ей нужно пропустить текст через себя?

– И что теперь? – скептически поинтересовался я.

– Теперь мы немного подождем. Не хотите орехового пирога, Нестор? Я заставила вас приехать, я угощаю. Разделим вместе хлеб.

Неистовая и грубоватая карга куда-то пропала, вернув холодную, деловитую даму. Я не понял, чего именно дожидается писательница, но если вы считаете, что я отказался из чувства гордости или неудобства, то ничего подобного. Мой лозунг: бери от жизни все, ввязывайся, храбрись.

Мы некоторое время поговорили о книге, об обычаях, в которых вкушение пищи с гостем является очень важным элементом, а затем девушка с кексом громко воскликнула: «Смотри! Смотри!» Я по инерции глянул в окно и увидел, как с неба падают первые снежинки. Сначала они двигались бесконечно медленно, создавая мягкую завесу, а затем начали слипаться в крупные хлопья, покрывая дорогу белым покровом. Первый снег вошел в город тем вечером, помогая мне получить работу.

– Будем считать это добрым знаком. – Алиса встала, оставив меня и недоеденный пирог. – Я готова с вами сотрудничать, Нестор. Детали отправлю по электронной почте.

Не успел я ответить что-то подходящее случаю, как дверь за заказчицей захлопнулась. Снег завалил следы, как будто ее и не было никогда, но на столе лежало несколько тысяч аванса.

Следующую неделю я провел за перепиской с Алисой Ветер и за чтением книг, которые она мне присылала. Имитировать архаичный стиль заговоров не так просто, как кажется: в них не всегда присутствовала рифма, но образность заставляла присвистывать. Особенно в старой магии поражала несовременная, нутряная и эгоистичная жестокость. Любовные заклятия просили ветер разорвать живот возлюбленного и вместо печени и сердца вложить тоску по девушке, проклятия же, пронизанные грубой откровенностью и злобой, так и вовсе заставляли мурашки бежать по коже. Строчки свивались в змеиный ком, текст начинал прыгать перед глазами.

«Из избы выйду не дверями, со двора не воротами, выйду я черным окном, пойду я темным лесом, там пни да коренья, там грязь и раздор», – читал я в книге Алисы, пытаясь представить, как это должно звучать в стихах. Имитировать древнюю ненависть или животные страсти было тяжело, но это раззадоривало. Я наскакивал на заклятия снова и снова, словно кусачая собака; пробовал разные ритмы, даже шептать себе под нос начал, чтобы понять, складываются фразы или нет. Впервые за долгое время я действительно писал стихи, пусть и странные, пусть и отталкивающие.

Критические замечания Алисы и ее внимание к строгой стилизации импонировали. Впечатлить ее оказалось тяжело, похвалы выдавались скупо, но все же она меня приняла, и теперь я старался исправиться, выдать что-то особенное. Следующим заданием писательницы стало стихотворение, в котором ведьма проклинает юношу, заставляя его стать ее вечным слугой. Сильный образ. В этом мне виделось что-то средневековое, так что я оторвался от книг и позвонил Моне. Если кто-то и даст внятный совет, то только она.

Раньше мы встречались и смогли расстаться друзьями – просто разошлись, будто связывающая нас нить безболезненно распалась. Мона писала диплом по магическому мышлению европейских Средних веков и до сих пор иногда читала лекции студентам первых курсов, так что я рассчитывал на помощь. Я объяснил ей суть задачи, и девушка вздохнула.

– Проклятие? Хм… – Пауза длилась долго. – Пользоваться магией в прежние времена означало продать душу дьяволу. Даже рыцари, которые носили с собой безобидные бумажки с бессмысленной белибердой, надеясь не умереть в бою, считались еретиками. Так что теперь ты тоже еретик на пути к сатане.

Она тихо, еле слышно, посмеялась.

Мона обожала юмор, который понимала лишь она сама. Эта девушка не нуждалась в собеседнике, чтобы получать удовольствие от шуток, и источником смеха обычно служили те, кто не разбирался ни в истории, ни в философии, ни в искусстве, поэтому нормально общалась Мона только с узкой сектой таких же глубоких гуманитариев, как она сама. Я не до конца отвечал ее требованиям, но пока мы были вместе, она сдерживалась.

– Да, я вступил на тропу зла, – согласился я. – Посоветуешь, как качественно проклясть невинного юношу, чтобы заработать денег на пропитание?

– Почему бы и нет? – Мона отхлебнула невидимый напиток. – Тут все зависит от того, к какой традиции обращаться. Ты хочешь европейскую традицию или нашу? Держись лучше корней, так атмосфернее. У меня волосы дыбом встают от старых русских заговоров и ворожбы, от всех этих домовых и жутких полуночных обрядов.

Девушка открыла невидимую мне книгу, и я слушал, как она листает страницы. То, что Мона сразу нашла подходящий запросу том, казалось совершенно логичным. Когда я жил у нее, то ощущал себя лишним среди груд книг, не имеющих системы. Она, разумеется, существовала, но ее сложное устройство понимала только Мона, поэтому она не терпела, когда кто-то перемещал книги из одной стопки в другую. Самое интересное, она всегда знала, в какой из куч какая книга находится, хотя со стороны они представляли собой хаос.

Но стоит признать, что только Мона запросто могла начать искать талмуд про средневековых ведьм, не вдаваясь в подробности и не тратя времени на расспросы, зачем это понадобилось. Она считала, что если взрослый человек о чем-то просит, значит есть веская причина. Из-за такого отношения к людям ей пришлось урезать круг общения до тех, кто действительно руководствовался в просьбах важными мотивами, а не отвлекал ее зазря.

– Если хочешь сконструировать проклятие или заговор, то они состоят из пяти частей, – наконец сказала она. – В первой описываешь, что делаешь, во второй идут желания, цель. Дальше, как в любой магии, рисуешь символический образ действия, а затем ссылка на авторитеты – кого ты привлекаешь, чтобы проклятие имело силу. Потом эффектная закрывающая кода, и всё.

Я ничего не понял и потянулся за бумажкой.

– Мона, погоди… Мне нужно записать. Что такое «кода»?

– Последний яркий аккорд. Тада-ам! «Да будет слово мое крепко, как камень, нерушимо, как скала», – в таком духе. Ты подберешь образы пожестче, если нужно… – Она замялась. – Это не моя специализация вообще-то. Ты хотя бы представляешь, насколько необъятна история Средних веков даже в рамках одной страны? А уж в русской специфике я плаваю тотально.

– Я представляю, но больше у меня знатоков прошлого в друзьях нет, – начал раздражаться я. – Все эти части должны идти друг за другом?

– Нет, необязательно. У каждого колдуна свой стиль. – Она опять усмехнулась сама себе. – Поищи собственный почерк, поэкспериментируй, почитай книги про старорусскую ворожбу и гадания, а мне пора.

Мона положила трубку. Она умела уходить быстро, не затягивая. Именно так она и попросила уйти меня, когда поняла, что я все больше пропадаю вне дома и ищу приключений. Мона считала себя самым лучшим приключением и никакого пренебрежения не терпела. Иногда я скучал по запаху ее растрепанных волос и полному шкафу темных строгих рубашек.

Я скачал пару книг по русской ворожбе и засел за материалы. Найти свой стиль, выстроить его на основе чужих жутковатых заговоров, выбрать лучшее, отбросив дурное, – да, это я могу. Если верить источникам Моны, я был неофитом на пути к сатане, так что стоило постараться.

Я утонул в море одержимости, обретя давно отсутствующую уверенность и непробиваемую целеустремленность. Трудно сказать, почему я из кожи вон лез со стихами-заклятиями, но наличие сложной, не решаемой с наскока задачи вдыхало в каждый новый день азарт и свежесть. Мне нравилось работать над чем-то, имеющим смысл. Время внезапно освободилось от мусорных занятий и превратилось в чистую, широкую полосу, которую можно отдать под нечто значимое. Ничто, кроме работы, не запоминалось. Я ощущал себя занятым профессионалом – не кем-то, кого мотает по жизни, будто клочок мусора, а человеком, вносящим свой вклад в мир.

У каждого из нас полно возможностей изучить целые области знания, но мы предпочитаем отдыхать, заполняя время чем угодно вместо того, чтобы потрудиться. Алиса избавила меня от мук безделья, подарив четкие дедлайны и конкретные задания, не прощающие подхода спустя рукава. Ко мне взывали черные леса, куда не проникает ни луча света, я крался под окнами темных избушек. В них жили необъяснимые, чуждые существа, с которыми можно договориться лишь с помощью жертвы или принуждения.

Звонки от приятелей я отбивал, потому что хотелось поскорее закончить дело. Стоит отвлечься – и я потеряю неожиданную жилу вдохновения, идеальный распорядок.

Я был целиком захвачен книгой Алисы Ветер, необычными поворотами истории, загадочными требованиями, но главное – ритмами, образами. Я мечтал быть Бодлером, романтическим певцом цветов зла, но превратился в шамана, который гнет неистовую и ненавидящую человека природную бездну, создает из нее предметы, вытряхивает из нее нужные события под негодующий рев. В работе с заклятиями таилась опасность, я легко ее представлял. Я топил корабли, отбирал здоровье, заставлял людей гореть нездоровыми страстями вместе со странствующими ведьмами из истории Алисы. Детские истории закончились.

Звонка в дверь я никак не ожидал и легко его проигнорировал, охваченный порывом, но так же легко отбросить дублирующий его, надоедливый вопль телефона уже не смог. Чья-то целеустремленность ничуть не уступала моей. Посмотрев в глазок, я понял, в чем дело. Мона. Мона никогда не сдается.

– Нестор! Открывай, черт бы тебя подрал!

Я открыл дверь. Мону вот так, во плоти, я не видел давно. Волосы собраны в неаккуратный хвост, брови все такие же лохматые, какими я их помню, в уголке рта – легкая усмешка. Только теперь она походила не на недовольную, заспанную дриаду, выглядывающую из куста, а на героиню «Макса Пэйна», в честь которой себя назвала. Спокойный взгляд, длинное пальто, руки торопливо стаскивают перчатки. Она ненавидит мерзнуть, но лишнюю одежду ненавидит тоже, поэтому начинает расстегивать пальто уже в подъезде.

– В чем дело? Я занят.

– Дело в твоих родителях, Нестор. – Гостья толкнула дверь и прошла внутрь, заставив посторониться. – Им не удалось до тебя дозвониться, и они решили, что ты попал в беду, вот и попросили проверить, как ты тут. Присылай им сообщения, что ли, раз в месяц. Я попросила их удалить мой телефон, чтобы не попадать в столь неудобную ситуацию, но вряд ли они послушают. Родители вечно делают, что хотят.

Она присела на стул в прихожей, пошевелила ногами в узких джинсах, а потом уставилась на меня. Женщины обычно дозируют взгляд, будто распределяют его по всему телу, чтобы не казаться навязчивыми, грубыми. Мона никогда не боялась показаться грубой, поэтому смотрела прямо в лицо, спрашивая взглядом, какого черта ей пришлось сюда тащиться.

– Ты выглядишь вполне здоровым. Хотя и похудел килограммов на пять, – прокомментировала она. – Почему ты не выходишь из дома целый месяц?

– Что? – не понял я.

Вот теперь Мона стала более внимательной и осторожной. Осмотрела снова, но уже как врач или человек, оценивающий уборку квартиры чужими людьми. Потом, сделав про себя выводы, расширила радиус сканирования и включила в него мою квартиру. Я невольно следовал за ее взглядом и отмечал то же самое, что и она: упаковки от заказанной на дом еды, разбросанные повсюду, темнота, нарушаемая только отдаленным сиянием монитора в комнате, исписанные листки в самых неожиданных местах.

– Видимо, заказ с ведьмами тебя так поглотил, что ты забыл обо всем вокруг, – озвучила девушка свои мысли. – Но месяц?.. Вряд ли стихи требуют такого неусыпного внимания. Что-то случилось?

Я хотел рассердиться, выказать недовольство, но ее визит был чем-то из ряда вон выходящим, поэтому я попытался понять, какое сегодня число. Цифры в правом углу компьютера констатировали, что с момента встречи с Алисой Ветер прошло чуть больше месяца. В зеркале отражалось давно не бритое сероватое лицо. Я попытался вспомнить, когда в последний раз выходил на улицу, однако в памяти сохранился лишь падающий снег за окнами кафе.

Мона молча наблюдала за моими метаниями, но в конце концов не выдержала:

– Ну, что скажешь?

Я не знал, что ответить. Нестерпимо хотелось завершить неловкий разговор и вернуться к делу. Мылся я, судя по всему, несколько дней назад, поэтому начал стесняться присутствия гостьи. Она была слишком деятельной и свежей, словно пришла из другого мира.

– Все нормально. Ты меня отвлекаешь, – пояснил я с деланой беспечностью.

– Покажешь, над чем работаешь? – спросила она.

Отказаться было бы глупо. Я гордился тем, что сейчас делал, – непривычный и захватывающий проект.

Так Мона подобралась невероятно близко к моим стихам. Они выплеснулись далеко за границы монитора, заполонив всю квартиру. Я рисовал на полях своих заклятий, увлеченный новой реальностью, хотя не брался за иллюстрирование с первых курсов университета, когда мне пришло в голову, что пора отбросить все лишнее и посвятить себя слову.

– Проходи.

Присутствие Моны проявляло основную ноту последнего времени – одержимость. Девушка выглядела лишней, словно детектив, явившийся в обитель сумасшедшего. Без детектива все имело смысл, все складывалось, но теперь не представлялось возможным восстановить скрытые связи, потому что она их разметала.

Мона взяла несколько листков, пробежалась глазами, аккуратно положила на место. Эта аккуратность была самой чуждой частью ее поведения.

– Ты написал то заклятие про захват души юноши? – поинтересовалась она, чтобы нарушить тишину.

– В тот же день, когда звонил тебе. – Я поразился той гордости, какая звучала в моем голосе. – Сделал хитрую сборку из разных заговоров, получилось очень зловеще.

– Я даже не подозревала, что ты можешь так отдаваться работе.

– Мне просто прежде не попадалось ничего стоящего.

– Позвони родителям.

Мона вышла из комнаты, похлопав меня по спине. Странный жест, нечто среднее между дружеским похлопыванием по плечу и поглаживанием спины бывшей любовницей.