Читать книгу Завоевать сердце гения - Жасмин Майер - Страница 7

Было уже около десяти ночи, когда лифт выпустил нас с Эйзенхауэром вышли на злосчастном сорок втором этаже. За окном сгущалась ночь.

Эйзенхауэр нажал на дверной звонок. Двери не открылись.

– Похоже, никого нет дома, – хихикнула я.

– Последний бокал шампанского явно был лишним, мисс Стоун, – проворчал Эйзенхауэр.

– А что поделать? – Развела я руками. – Вы же отказали мне в шоколадном мороженом. Пришлось довольствоваться тем, что было.

Эйзенхауэр так гнал водителя сюда, на квартиру гения, а вот мы стоим в темном коридоре и никому не нужны. Слепой агент с раздражением надавил на дверной звонок, но так и не дождавшись ответа с той стороны, оглушительно постучал о дверь тростью.

Тишина и вдруг…

– Кто там?! – взревел кто-то в квартире.

– Ой-ой, – сказала я. – Кажется, вы нарушили одно из его правил. Плохой агент! Очень плохой.

Я явно сошла с ума, если разговариваю в таком тоне с Эйзенхауэром, который отдаст меня под суд и глазом не моргнет, но сказанного не воротишь. Как и выпитого шампанского.

– Боже, ну вы и надрались, – вздохнул Эйзенхауэр и сказал громче: – Впусти нас, Томас!

Дверь распахнулась, но на пороге стоял вовсе не седой слуга.

Сам гений. В одних льняных штанах. Из-под штанин выглядывали крепкие голые ступни. Мой взгляд скользнул выше – по узкой талии к голому торсу, от широких плеч к волевому квадратному подбородку.

Почему Маккамон не может быть просто чертовски красивым мужчиной, без всей этой гениальной мишуры? Ну, цены бы ему не было!

Его синие глаза метали молнии.

– Какого черта, Эйзенхауэр?! Ты отвлек меня!

– Прости, – спокойно отозвался агент. – А где Томас?

– У него выходной. Зачем ты?…

Маккамон умолк на полуслове, потому что в этот момент Эйзенхауэр втолкнул меня в квартиру. В тот же самый коридор, где стояли десять пустых стульев вдоль стен.

– Какого черта это значит? – спросил гений. – Зачем она здесь?

– Теперь я ваша подстилка, мистер Маккамон. Да здравствует искусство!

Маккамон наградил меня тяжелым взглядом. Эйзенхауэр протянул художнику контракт с моей подписью. Маккамон не шевельнулся.

– Я спрашиваю, какого черта это значит? – повторил он, глядя на Эйзенхауэра. – Ты должен был отдать ей картину, а не приводить ее сюда.

– Так может, я пойду? – встряла я. – А вы как-нибудь сами договоритесь со своим агентом?

Не сдвигаясь с места, Эйзенхауэр ткнул кончиком трости распахнутую позади нас, и та закрылась. Маккамон побагровел.

– Она подписала контракт, Роберт, – спокойно произнес Эйзенхауэр. – И останется здесь.

– Она не готова к этой работе! – громыхнул Маккамон.

– Черт возьми, вообще-то я здесь! – взвилась я. – Как минимум, это не вежливо с вашей стороны, мистер гениальный художник.

– Видишь?! – взорвался Маккамон, словно моя реплика была лучшим подтверждением его слов.

Слепой агент качнул головой. Я не сдержалась и хихикнула.

Маккамон всплеснул руками, выдернул у Эйзенхауэра бумагу и стал рвать ее на мелкие кусочки.

– Нет больше контракта, – процедил он. – Вы мне здесь не нужны, мисс Стоун. Уходите!

Бумага осыпалась белыми конфетти к его ногам.

– Это дубликат, – сказал спокойный, как удав, Эйзенхауэр. – И мисс Стоун останется здесь. А ты будешь писать. И не ту мазню, которой полно в твоей кладовой. А настоящее искусство, потому что именно она вдохновляет тебя на это.

– Ничего не выйдет, – покачал головой Маккамон.

– Разве, Роберт? Все эти годы после той женщины ты создавал лишь пустышки. Сам знаешь. И сейчас ты ничего не теряешь. Не выйдет, тогда и распрощаемся, а мисс Стоун получит свою картину.

– И заверение о том, что у вас нет никаких ко мне претензий, – напомнила я.

Маккамон сверкнул глазами.

– Вот как ты это сделал? Пригрозил судом за клевету?

– Не стоит благодарностей, – сказал Эйзенхауэр.

Развернулся и, постукивая тростью перед собой, двинулся к входной двери.

– Прощайте, мисс Стоун. Роберт, – бросил он, не оборачиваясь, и вышел из квартиры.

Мы остались одни. Свет горел только на втором этаже, а холл оставался погруженным в полумрак. Я зачаровано смотрела на полуобнаженного мужчину, а вокруг сверкал начищенный до блеска и скользкий как ледовый каток белый мраморный пол.

– Зачем вам такое тело, Маккамон, а? – прошептала я. – Ну где справедливость?

– Физические упражнения позволяют сохранять трезвость ума. Вам бы тоже не помешало.

Я вспыхнула.

– Да как вы смеете! Я в отличной форме!

– О господи! Я не о спорте! Вам бы не помешало сохранять трезвость, мисс Стоун! Эйзенхауэр обвел вас вокруг пальца и не заставил подписать эту кабалу! А вы? Просто налакались шампанского на выставке!

– Да пошел ты к черту, Роберт! Я не виновата, что ты недостаточно талантлив, чтобы радовать своего агента шедеврами, и поэтому он должен идти на такие ухищрения!

– Недостаточно талантлив?!

– А разве талантливые люди трахают женщин ради вдохновения?!

Когда это я оказалась так близко к нему? Приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него. И все равно я делала это снизу вверх. Я была ему по плечо.

Так, Денни, запрещено рассматривать его бицепсы и пресс! И тем более не опускать взгляд ниже. Смотреть только в обжигающие яростью глаза. С гордо поднятой головой.

– Я никого не трахаю, – процедил он. – И это вы говорите о таланте? Посредственная журналистка, чью статью даже не напечатали!

– Зато я занималась сексом на протяжении целых ста дней, а вы, мистер Маккамон? Когда вы спали с женщиной по-настоящему?

Не удержалась, ткнула пальцем его голую грудь. Он вздрогнул и процедил:

– Уходите, мисс Стоун. Сейчас же.

– Сначала отведи меня в мастерскую. Сделай со мной все то, что ты делаешь со своими музами. Ведь по документам я теперь полностью твоя.

– Нет. Вы никогда не попадете в мастерскую.

Я еще сильнее вскинула голову.

– Почему?

Его грудь вздымалась все выше. Моя, впрочем, тоже. Он стоял так близко, что я чувствовала исходящее от его тела тепло. Легкий аромат мыла и чего-то резкого. Может, краски.

– Хочешь знать, почему? – спросил он едва слышно.

– Хочу, – выдохнула я.

Маккамон коснулся моих пальцев, сжал ладонь и повел ее ниже по своей груди. Живота. Подушечки пальцев скользнули по краю его льняных штатов. И ниже.

Я ощутила исходящий от его твердого члена жар.

– Потому что у меня стоит на вас, мисс Стоун, как у подростка. И последнее, о чем я думаю рядом с вами, это кисти и краски. Все, что я хочу, это собрать в кулак ваши огненно рыжие волосы, разорвать всю эту одежду и снова провести там, где так влажно и горячо, пальцами. Ртом. А потом войти так глубоко, как только смогу. До самого основания. А на размер я не жалуюсь, мисс Стоун.

Как так вышло, что за время своей пламенной речи, он действительно запустил свои пальцы мне в волосы? Мой рот был приоткрыт. Животом я прижималась к его члену.

– И что же в этом плохого? – прошептала я. – Вот после секса и порисуете.

– Порисую? – повторил он едко. – По-вашему, я рисую?

– А разве нет? Вы художник.

– Я творю, мисс Стоун. Запомните это.

– Не уверена, что смогу, – пробормотала я, недвусмысленно прижимаясь к нему всем телом. – Вы же сами говорили, что будете ждать меня в любое время. Что же изменилось?

Хватка на затылке стала ощутимей. Горячее дыхание обдавало шею, его губы были в нескольких сантиметрах от моих.

А потом он убрал руки и отпустил мои волосы. Отошел на два шага и бросил через плечо:

– Все, что было между нами, ошибка. Теперь уходите.

Пересек холл и стал подниматься по белой лестнице наверх. На меня он больше не глядел.

Знаете, меня обычно дважды упрашивать не надо. Гордости во мне хоть отбавляй. А вот трезвости в этот момент недоставало, тут Маккамон как раз таки прав.

Но прав только в этом.

Приходите, значит, в любое время, сказал он мне. Действительно, какая разница, когда вышвырнуть на улицу надоевшую журналистку? Будет меня ждать? Как же. Хочет меня, как подросток! Да где вы таких сдержанных подростков видели?!

Глядя ему в спину, я громко и нецензурно сказала все, что о нем думала, завершив тираду бессрочной путевкой по одному известному анатомическому направлению, и ушла, хлопнув дверью.

Плевать на него и контракт. На Элеонору. На весь белый свет! Пусть придется съесть хоть все шоколадное мороженое, чтобы унять этот стресс, но я готова. Тем более что шампанского с меня достаточно. А в алкоголе я никогда не была сильна.

Немного шатаясь и натыкаясь на внезапно возникающие на моем пути стулья и кресла, я вроде как добралась до лифта. Кровь кипела. Щеки горели. Из-за легкого опьянения (хотя кого я обманываю, оно не было легким) возбуждение не желало утихать.

Дал, блин, потрогать! На размер он, значит, не жалуется! (В общем-то да, грешно жаловаться на то, что я только что гладила через легкую тонкую ткань).

Лифт не ехал. Я стояла в темноте и закипала. Даже пнула ногой створки, но это ничему не помогло. Только ногу ушибла.

Почему так темно? Это у меня в глазах потемнело от гнева или что происходит вообще?

Ведя ладонью вдоль стены, я добралась до окна. Сорок второй этаж, весь город был как на ладони.

Вот только города за окном как раз и не было.

Манхэттен погрузился во тьму. Ни хрена себе апокалипсис. Ну почему именно мне так везет, скажите на милость? Ну почему именно сейчас, когда я больше всего на свете мечтаю оказаться от Маккамона как можно дальше?!

– Да вашу ж мать! – заорала я в пустом коридоре.