Читать книгу Сводные - Жасмин Майер - Страница 3

Мы опаздываем.

– Не вертись, Юля, – отзывается отец, как будто мне снова шесть и я не могу усидеть от скуки.

– Пап, давай я на метро? Бегом и то быстрее будет! Посмотри на пробку!

Не отрывая глаз от телефона, отец отзывается:

– Никуда ты не опоздаешь. Будешь на месте вовремя.

Наконец он откладывает телефон в сторону.

– И забудь про метро, ясно? Никакого метро, пока не поймают тех, кто мне угрожает.

В ярко-зеленых глазах горит забота, когда он проводит ладонью по моим собранным в высокий пучок волосам. Я замираю, а он по-доброму хмыкает и притягивает меня к себе.

– Не растреплю я твою прическу, не бойся. Просто поймал себя на мысли, что давно не плел косы. Теперь ты собираешь их сама. А помнишь, как твоя Ева Бертольдовна учила меня, как закалывать челку невидимками? А ведь я так и не научился.

Закрыв глаза, щекой касаюсь борта его пиджака и вдыхаю такой родной запах. Рядом с ним даже страх опоздать становится вдруг таким же надуманным, как и все мои страхи в детстве.

Вздрагиваю от жужжания телефона, но отец не притрагивается к мобильнику. Эти несколько минут только наши, и я благодарна ему за это. Он не выпускает меня из объятий и говорит тихо:

– Напомни, пожалуйста, про твою роль.

– Я ведь вчера рассказывала, – отзываюсь чуть обиженно.

– Ну Юль, прояви милосердие. Мне вчера совсем не до балета было. Напомни.

– Если меня выберут, я буду играть Сильфиду. Это фея. Смертным запрещено касаться ее, иначе она умрет. Но Сильфида влюбляется в юношу, а он – в нее. И конечно, однажды он делает все, чтобы обнять ее, и она умирает.

– О господи… А без смертей никак нельзя?

– Это классический балет, пап. Без этого никуда.

Он прижимает меня к себе так сильно, будто мне и правда грозит опасность. После смерти матери я – все, что у него осталось.

Отец никогда не разделял моего увлечения балетом. Он техник до мозга костей, как сам говорит, и даже красивая картинка на сцене никак его не трогает. Тем не менее, несмотря на высокую занятость, он присутствовал на всех моих выступлениях. Пусть и не понимал происходящего на сцене.

Он не рассмеялся и не отмахнулся от меня, когда я в три года принялась танцевать перед зеркалом на носочках и регулярно разбивала нос, а однажды даже вывихнула мизинец, старательно улучшая выворотность4 стоп.

– Наша Юлька мечтает стать балериной, – однажды сказала ему бабушка. – Смирись с этим, Платон.

Смирился отец далеко не сразу. Кажется, он до сих пор считал мое увлечение балетом какой-то блажью, но и слова кривого мне не сказал. Пусть у него и не выходило помогать мне с прическами, макияжем и костюмами, он просто нанимал нужных людей.

Мне даже завидовали те, кто приходил на выступления с мамами. Считали, что я задаюсь. Ведь чаще всего я была окружена свитой. Парикмахер, визажист, дизайнер. Отец никогда не жалел денег на любую мою прихоть, я же в глубине души очень завидовала остальным одноклассницам.

И всегда отводила глаза в сторону, когда девочек из класса перед выступлением целовали мамы.

Хотя бабушка с отцом всегда приходили смотреть на меня, это было не то.

Еще папа очень переживает, даже если я умираю на сцене понарошку. Помню, как однажды он покинул зрительный зал во время «Жизели». Танец погибшей девушки на собственной могиле надолго выбил его из колеи. Уже после выступления я нашла его на ступенях театра, папа впервые пил прямо из бутылки и потом еще долго молчал тем вечером.

Я бы не назвала своего отца чувствительным, просто он терпеть не может символику и атрибутику смерти, особенно если это связано со мной. Я чуть не умерла во время родов вместе с мамой. Но врачам удалось спасти меня, а маму нет.

Машина медленно ползет по узким улицам, и я снова чувствую, как отец легко касается моих волос, чтобы не испортить прическу, и говорит:

– Не волнуйся, Юль, роль у тебя в кармане. У тебя есть все шансы. К тому же твоя Ева сказала…

Вздрагиваю и выпрямляюсь, как от удара хлыстом.

– Моя Ева?! Папа, ты же обещал!

Он выставляет руки в свою защиту.

– И я сдержал слово, Юль! Ничего у меня с ней нет! Твоя учительница сама подошла ко мне в том ресторане, честно! Я вежливо с ней говорил, соблюдая правила социальной дистанции и хорошего тона! Клянусь, мы даже оба были в масках!

Я не сдерживаюсь и смеюсь. Он тоже, притягивая меня к себе обратно. Мы проводим вместе не так много времени, как хотелось бы. А еще папа говорит, что я очень быстро расту.

Но это не так. Просто он до сих пор считает меня маленькой.

А я уже взрослая. Мне восемнадцать и в этом году я заканчиваю Академию балета. Самой не верится, что обучение промелькнуло так быстро. И впереди меня ждут лучшие театры и выступления…

Отец продолжает:

– Короче, твоя Ева Бертольдовна сказала, что у тебя есть все шансы получить эту роль на выпускном концерте. Лишь бы театры не закрыли к этому времени, в остальном тебе переживать не о чем.

Я знаю, что папа одинок, и очень хочу, чтобы в его жизни однажды появилась женщина, которая могла бы заменить мою маму. Слишком много лет он один. А я после выпускного могу уехать, если мне предложат работу в иностранных театрах.

Конечно, я хочу остаться в России, но, говорят, из-за пандемии театры сильно урезали набор и неизвестно, когда все придет в норму…

В общем, все сложно, и я бы не хотела, чтобы отец оставался один, если я уеду. Но я однозначно против Евы Бертольдовны в нашей семье, потому что она совершенно не подходит моему отцу.

– Видишь, мы уже приехали, а ты переживала. Сейчас Фёдор за пять минут домчит тебя до академии.

Отец легко целует меня в лоб и желает удачи, подхватывает кейс и выходит из машины. Водитель сразу трогается, но на половине пути к академии перед мостом вдруг тормозит и съезжает к бордюру.

– Юлия Платоновна, две секунды. Возьму документы для вашего отца.

– Хорошо.

Достаю наушники из сумки, закрываю глаза и роняю голову на мягкий подголовник. Да что же такое? Сегодня как будто все против меня!

С закрытыми глазами репетирую партию Сильфиды из первого акта, ее первое знакомство с Джеймсом.

Роль возлюбленного отдана моему другу, Якову Розенбергу. Он превосходный танцовщик и даже влюблен в меня. Яков не перестает повторять, что однажды я выйду за него замуж, но я еще не сошла с ума. Яков хороший друг и профессионал, но замуж за него я ни за что не пойду.

В тысячный раз воспроизвожу в памяти очередность прыжков и вращений в первом акте. Я должна буду наклониться и поцеловать Якова, пока он будет спать в кресле. Каждый раз на репетициях Яков специально дергается в последний момент, подставляя мне то губы, то подбородок для поцелуя. Приставучий Розенберг.

Подрагивающими пальцами выстукиваю мелодию на кожаной обивке, замирая перед кульминацией.

Даже от легкого поцелуя феи Джеймс мигом просыпается и сразу тянется к крылатой деве со своими объятиями. Это любимая часть репетиции для Розенберга и самая ненавистная для меня. Я взаправду убегаю от Якова, не позволяя ему коснуться меня, но Яков, кажется, ловит меня куда усерднее, чем должен был Джеймс.

Иногда мне кажется, что преподаватели специально выбрали именно нас на главные роли, зная, что нам обоим даже не придется играть это противостояние. Розенберг всем и каждому растрепал в академии о своих чувствах ко мне! А я и пяти минут не могу продержаться рядом с ним.

Жаль, что отец запретил ездить на метро. Раньше мне очень нравилось добираться до академии с подружками, мы всегда вместе обсуждали других танцовщиков. Моя одноклассница играет Эффи, невесту Джеймса, но влюблена она, например, в нашего директора, хотя у них просто невероятная разница в возрасте!

Быть влюбленной в преподавателей или директора – это своего рода традиция, которая берет начало со времен, когда академия была еще Императорским училищем балета. Мы читали об этом, когда проходили мемуары всех великих балерин прошлых веков.

Вот Майя и выбрала себе директора в качестве своего избранника. Ну потому что наш второй преподаватель балета, Аджам Касумович, еще старше!

А я так никого и не полюбила. Наверное, мое сердце навсегда отдано балету. И это здорово.

К сожалению, за последний месяц нападки в прессе на моего отца участились. Он говорит, что стал получать даже угрозы. Больше, чем за себя, он переживает за меня. Хотя не понимаю, какое дело защитникам природы до балерины? Но отец об этом и слушать не желает.

Он генеральный директор «Ю-Телеком», и до пандемии никому не было дела до вышек, которые обеспечивали покрытие сотовой связи. Но теперь все иначе, и мой отец много и подробно рассказывает в СМИ, готовя рынок к выходу нового оператора в России, но все без толку. Платон Дмитриев теперь воплощение зла для многих, и в разгар пандемии его в чем только не обвиняют…

Слышу, как хлопает дверца, и машина тут же срывается с места. Наконец-то. Может быть, Фёдор все-таки доставит меня вовремя.

Всем телом ощущаю, как машина вибрирует от растущей скорости. Меня даже заносит на резком повороте. Один из наушников вылетает.

Резко распахиваю глаза.

За окном проносятся кирпичные здания каких-то заводов. Это какой-то объездной путь, чтобы не стоять в пробках? Как мы оказались здесь так быстро, если только что были практически в самом центре?

– Фёдор?

Но имя встает поперек горла.

Потому что за рулем сидит кто-то другой.

На голове водителя черный капюшон, но он сползает, когда мужчина дергается на мой голос и поворачивается ко мне едва ли не всем корпусом.

Машина при этом несется, не разбирая дороги.

Черная тканевая маска закрывает нижнюю половину лица угонщика, а на лоб падают волнистые темно-каштановые пряди. Лихорадочный блеск его глаз парализует меня страхом. А если он под наркотой или пьян?

Или мы бы уже разбились?

Он так же ошарашенно смотрит на меня, как и я на него. Хотя удивляться здесь должна только я.

– Какого хрена? – шипит он неразборчиво. – Ты здесь откуда взялась?

Краем глаза замечаю дерево и срываюсь на визг.

– На дорогу смотри!

Он выкручивает руль в самый последний момент. Машина подпрыгивает на колдобине, и на этот раз меня отшвыривает к другой дверце. Слышен скрежет веток по крыше и как захлебывается мотор, выталкивая машину из грязи. Только чудом не застряв, мы несемся дальше.

Не теряя времени даром, всеми пальцами цепляюсь за ручку дверцы, но в тот же миг слышу автоматический щелчок блокиратора, от которого мое сердце ухает в пятки.

– Не открывай, дура! Костей не соберешь на такой скорости!

– Кто ты такой? И что тебе нужно?

– Успокойся. Машина мне нужна. Ты не нужна.

– И это должно меня успокоить? Это машина моего отца! Ты хоть знаешь, кто он такой?

Я слышу глухой смех, и меня почему-то совершенно гипнотизирует то, как он щурит свои глаза над маской. Радужка у него необычная, почти прозрачная, как ртуть или сталь.

Трясу головой и говорю:

– Мой отец обязательно тебя найдет.

– Все мы когда-нибудь сдохнем, – пожимает угонщик плечами. – Так какая разница, кто и когда меня убьет? А теперь хватит болтать и пристегнись. Постараемся не сдохнуть хотя бы сегодня.

С низким вибрирующим рычанием мотора мимо пролетает еще одна машина. Ярко-красная, явно гоночная, на мой девичий взгляд. Всю левую сторону нашей машины в этот момент обдает грязью. Комья чернозема сползают по чистым стеклам, когда красная, вильнув на грязи, устремляется вперед, оставляя нас позади.

Парень в маске давит на газ, и при виде того, как ползет стрелка спидометра, я все-таки щелкаю ремнем безопасности. Удается не сразу, мои руки дрожат. В крови бурлит адреналин. Мне еще никогда не было так страшно, и все-таки нахожу в себе силы, чтобы спросить:

– Ты меня похитил?

– Не обольщайся, – бросает он, не оборачиваясь. – Ты просто шла в довесок к машине.

Он резко выкручивает руль, и нас снова заносит. Я опять визжу. С правой стороны, в каком-то миллиметре от нашего крыла, проскакивает еще одна тачка. Она вся в грязи и цвета не разобрать.

– Твою мать, – выплевывает парень.

Деревья, которые видно теперь только с правой стороны, сливаются в сплошное пятно. Я вжимаюсь в кресло. Хотя на такой скорости, если парень вдруг потеряет управление, никакой ремень не спасет.

Нас заносит на жидкой грязи, и я задерживаю дыхание, ожидая удара, который станет последним. Колеса скользят, как коньки по ледовому покрытию, а мотор захлебывается.

Но через секунду парень в маске выкручивает руль, и мы каким-то чудом все-таки пролетаем мимо ненавистной синей тачки, которая тоже увязла в грязи.

Водитель зло сигналит нам вслед, а мой похититель показывает средний палец, бросая быстрый взгляд в зеркало заднего вида, не отпуская на этот раз руль.

Кто в здравом уме будет угонять тачки, чтобы участвовать в гонках по бездорожью? Зачем? Какой в этом смысл? Ради чего он так рискует?

Машина подпрыгивает, и мы влетаем на сухую колею.

Угонщик целиком сосредоточен на дороге. Маска немного сползла, и я вижу, как он играет желваками. Он видит перед собой цель – другого гонщика, и упрямо держит курс прямо на него, выжимая из машины все возможное.

Он забыл обо всем на свете.

Даже обо мне.

Не отводя глаз от зеркала заднего вида, решаюсь на невозможное: не меняя положения тела, одними кончиками пальцев тянусь к телефону, который лежит тут же на сиденье.

На экране все так же сменяют друг друга треки из балета, но все это как будто было со мной в другой жизни.

Как я могла быть такой беспечной? И какой из него угонщик, если он мог меня не заметить?

Мне удается подцепить телефон. Плеер завис, но я упрямо жму на «Избранное», чтобы набрать отца, но в тот же момент парень так резко тормозит, что все мое тело летит вперед.

И я прикладываюсь лбом о водительское сиденье.

Вспышка боли ослепляет.

Нос щиплет, и я часто моргаю. Из глаз сами собой брызнули слезы. Ребра горят огнем из-за ремня безопасности.

Перед глазами пляшут разноцветные точки, а этот придурок снова набирает скорость. Слышу, как ревет мотор, и чувствую, как скорость снова вжимает мое тело в сиденье.

– Ха-ха! Выкуси! – вдруг орет он в приоткрытое окно.

Ветер взметает мои волосы. Смахнув с глаз слезы, наконец-то вижу, что лидер гонки, за которым мы гнались, остается позади.

Впереди никого.

Парень вскидывает руки, на мгновение полностью теряя контроль над несущейся на всех парах машиной. Руль он придерживает коленями, и я не могу сдержать крика:

– Руль держи, придурок!

Он оглядывается на меня, как будто и правда забыл, что не один. И быстро натягивает съехавшую до самого подбородка маску. Перехватывает руль и снова берет резко вправо. Вокруг машин больше нет, и скорость чуть снижается. Гонка окончена, если это вообще была она, а не какой-то изощренный способ самоубийства.

Вспоминаю про телефон и оглядываюсь, но рядом со мной его нет. От резкого торможения мобильник улетел под ноги. Достать его теперь, не вызывая никаких подозрений, не выйдет.

Хотя отец, наверное, и так уже знает, что машину угнали. Фёдор обещал вернуться быстро.

Из березового редкого леса он выводит машину на какое-то поле. Вокруг никого, только грязь и тучи над заросшим пустырем. На шоссе, что виднеется впереди, нет ни одной машины, как вдруг мотор глохнет.

Колеса окончательно вязнут в грязи.

– Что дальше? – спрашиваю затылок.

– Приехали.

Парень бодро выпрыгивает из машины и распахивает пассажирскую дверьс моей стороны.

– Выходи.

– Зачем?

– Это конечная. Дальше я не поеду.

– Издеваешься? Тут даже метро поблизости нет! Как я вернусь в город?

Он тянется к пачке сигарет в переднем кармане черного батника, но потом вспоминает про маску на лице. Опустить ее, значит, показать лицо.

Он решает повременить с курением.

Мой похититель казался старше, пока я видела только его профиль. Теперь я вижу перед собой сверстника, и это пугает меня еще больше. Мы явно были на волоске от смерти. Вряд ли у него огромный опыт экстремального вождения, если ему не больше двадцати.

Пока он на меня смотрит, не могу даже коснуться телефона. Мне много не надо. Пусть только отвернется или хотя бы отведет взгляд в сторону, я тотчас выхвачу телефон из-под сиденья.

Но он глаз не отводит.

Смотрит в упор. Я бы даже сказала, внаглую.

Не могу выдержать его пристального взгляда и поэтому принимаюсь разглядывать черные узкие джинсы, порванные на коленях, и высокие ботинки, которые утопают в грязи.

Особых примет я заметила уже достаточно, но еще я не хочу покидать машину. Зная отца, в ней наверняка есть маячок или что-то подобное, как и в моем телефоне. Надо просто подождать.

Парень запускает пальцы в волосы и с раздражением откидывает их назад. Но порывистый ветер снова швыряет длинные отросшие темно-каштановые пряди ему в глаза.

– Послушай, как тебя?..

Упрямо молчу.

Ведь похитители должны знать, кого они собираются похитить. А еще они не выгоняют своих заложников на все четыре стороны. А угнанные тачки не бросают в грязи открытыми нараспашку. Ни одна из версий не сходится, а ведь из-за него я пропустила самое важное прослушивание в жизни!

Поняв, что говорить я не собираюсь, он отмахивается.

– Ладно, неважно. Послушай, у меня в машине не должны быть пассажиры. Так что тебе нужно убраться, пока сюда не нагрянули остальные. Поэтому выходи из машины и вали на все четыре стороны! Дальше мы не поедем, серьезно. Тачка увязла насмерть.

– Никуда я не пойду, – складываю руки на груди и специально устраиваюсь поудобнее на сиденье.

Прозрачные стальные глаза за секунду темнеют, а его брови смещаются к переносице.

Я же бросаю косой взгляд на часы на приборной панели и едко замечаю:

– К тому же спешить мне уже некуда. Я опоздала и только что упустила главный шанс своей жизни. И все из-за тебя.

Парень вдруг нагибается и выдергивает меня из машины.

Полуботинки моментально погружаются в холодную жидкую грязь, и это остужает мой пыл. Уровень спеси в крови падает, когда я чувствую его твердую хватку. Мне снова страшно.

– Ты хоть знаешь, что они с тобой сделают, когда узнают, что ты дочка Дмитриева? Плевать, что я не знаю твоего имени, но ты ведь его дочурка, верно? Если только он не предпочитает девочек значительно моложе себя, – цедит он сквозь маску.

– Да как ты смеешь! Папа не такой!

– Убирайся отсюда, пока цела и невредима. Тебя никто не должен увидеть! О тебе же забочусь! Просто поднимись по насыпи на это долбаное шоссе и поймай попутку. Такую куколку, как ты, довезут до города в два счета!

Морщусь от жесткой хватки, и он все-таки ослабляет пальцы. Убирает руку, а я переступаю с ноги на ногу и задираю голову. Он высокий, выше меня на целую голову.

Может быть, здесь полно опасностей, но сам он не выглядит пугающим. И я вижу, что он колеблется. Может, это его первое дело, ведь опытные угонщики не могут не заметить еще одного человека в машине.

– Сразу видно, что ты ни черта не знаешь, какие опасности могут поджидать девушку на трассе. Рассказать, что сделают со мной в первой же попутке? Ведь девочек, в отличие от мальчиков, с детства учат прикидывать, что может случиться, если окажешься одна за гаражами или на окраине города!

Краем глаза вижу, как он сжимает руки в кулаки, окидывая мои ноги и короткое шерстяное платье. Щеки моментально вспыхивают, потому что взгляд он задерживает на моих ногах дольше, чем нужно.

Черт его знает, почему я так уверена, что он сам не сделает со мной этого. Никто не придет мне на помощь на этом пустыре, если он сейчас запихнет меня обратно на заднее сиденье и захлопнет двери.

Он больше и тяжелее меня, а еще мужчина. И явно не стоит ждать помощи от тех людей, которые сюда вот-вот приедут.

– Черт возьми! Тогда лезь в багажник, быстро!

Он подхватывает меня за локоть, но я упираюсь. Другой рукой луплю его по спине, но ему все нипочем. Держа меня левой, правой он уже распахивает багажник папиной машины. И при виде него я вся холодею.

– Нет! Не хочу! Не надо!

Отбиваюсь еще сильнее, и в два счета вдруг оказываюсь прижата спиной к его животу, а перед глазами снова оказывается распахнутый багажник.

Совершенно пустой, по закону подлости. Папа не возил хлама. И жаль, что сегодня он не собирался на охоту в заповедник. Двустволка пригодилась бы.

– Пожалуйста, нет…

– Не бойся, ты ведь балерина. Влезешь, – цедит он прямо на ухо. – Раз не сбежала, теперь тебе надо спрятаться. Что будем делать дальше, придумаем потом. А сейчас просто не высовывайся, если не хочешь, чтобы с тобой что-то случилось.

Он подталкивает меня к багажнику, и мои ноги скользят по грязи. Я сильнее прижимаюсь к нему спиной, всем телом, как никогда не стала бы прижиматься к незнакомым парням.

А все потому что…

– У меня клаустрофобия! – визжу изо всех сил. – Нет!

Он шумно выдыхает через маску, и его дыхание даже через ткань щекочет мне шею. Скребусь пальцами по его животу, к которому он прижимает мои вывернутые руки.

– Пожалуйста, нет…

Он кладет руки мне на талию и снова разворачивает на месте, лицом к себе. В его руках я словно тряпичная кукла, еще ни один парень не позволял себе вести себя так со мной. Никто не касался меня без моего разрешения и не нарушал мои личные границы. А еще не вертел мной, как ему вздумается, если только он не мой партнер по танцу.

– Это правда? Или ты лжешь мне?

Опять внимательно изучает меня стальным взглядом, а когда я пытаюсь отвернуться, разворачивает мое лицо к себе. И наклоняется так низко, как будто я плохо слышу.

– Ты представить себе не можешь, что сделают с тобой эти люди, что приедут сюда сейчас. А заодно и со мной. И тогда я точно не верну тебя папочке целой и невредимой. А если все пройдет как по маслу я сам отвезу тебя в город, идет? Без попуток. Доставлю туда, где взял. У тебя нет времени на размышления. Либо прямо сейчас бежишь на трассу, либо залезаешь в багажник и ведешь себя как мышка.

– Разве им не нужна машина?

– Нет. Тебя просто не должны увидеть. Выбирай! Иначе сам запихну тебя в багажник, и плевать я хотел на твои фобии! Сейчас они будут здесь! Слышишь?

Ветер доносит рев моторов из-за деревьев. У меня есть всего несколько секунд. И из двух зол я вдруг выбираю третье.

– Куртка, – выдыхаю, цепляясь обеими руками за его черную джинсовую куртку, наброшенную поверх батника.