Читать книгу Шизо и Зоо - J.Denole - Страница 4

Прошли годы…

Оглавление

– Фредди, малыш мой. А как ты смотришь на то, чтобы съездить к моему другу в гости? У него в немецкой части Швейцарии есть зоопарк со слонами. Проведём там выходные, покормим животных. Может быть, даже сходим на представление или покатаемся на слонах?

– Нет, папа! Это не друзья, если они держат взаперти слонов! Я не поеду к этим варварам! Это совсем не так весело!

– Может быть, громилы нуждаются в твоей помощи, ты же их один понимаешь! Ждут тебя, а ты упираешься! Представь себе, что это твоя миссия на земле, так распорядилась судьба, чтобы ты был слоном в облике человека!

– Нет! Я не поеду папа, и не проси!

– Хорошо, как скажешь.

По приезду домой мы вошли, открыв дверь ключом, так как на звонок, который я нажал тысячу раз, никто не отреагировал. Мы сочли, что дома никого нет. Поднявшись на второй этаж, я обнаружил неподвижное тело матери. Она лежала на моей кровати, в руке её были какие-то таблетки. Рядом с ней стоял стакан с водой и красовалась в раскрытом виде моя книга с рассказами об основателях цирка современного типа, появившегося впервые в конце XVIII века во Франции, создателями которого явились два английских наездника – отец и сын Астлеи.

– Папа, иди скорей сюда, она наглоталась таблеток!

Он пулей взлетел по ступенькам.

– Нешка, Нешка, проснись! Любимая!

Он начал звонить в скорую, кричать «Спасите мою жену!» Я стоял в стороне и молился богу, чтобы она умерла. Я от всего сердца желал ей смерти.

Через пару дней отец привёз её из больницы домой. Худую такую, отощавшую. С такой семейкой, как у меня, неудивительно, что в свои годы я уже искусно варил равиоли и разогревал пиццу, хоть и порой обжигал руки.

– Сыночек!

Надвинулась с криками, как всегда, на меня груда костей, что звалась моей мамой. Я скривился.

– Ты не рад меня видеть?

– Лучше бы ты умерла! – выкрикнул я ей прямо в лицо, не моргнув и глазом.

– Что? Зачем ты так говоришь? Ссыкун малой!

– Я взрослый, мне сегодня исполняется четырнадцать! Забыла?

Она нервно глянула на телефон, который не признал её «фейс ID». После попытки суицида она была такой страшной, что телефон не узнавал. А на дисплей у неё не хватило мозгов посмотреть.

– Ой, прости. Какое сегодня число?

Я глянул на папочку. По его взгляду стало понятно, что в переживаниях за супругу он тоже забыл обо мне. Я повернулся к плите, взял в руки горячую кастрюльку с кипящими равиоли, вылил содержимое прямо им под ноги и выбежал прочь. Отец рванул за мной, мама – к холодильнику за бутылкой, якобы успокаивать нервы.

– Да что с тобой, чёрт возьми? Зачем ты так с ней?

Папа был взбешён.

– Я с ней? Это я виноват в том, что она забыла про мой день рождения? Наглоталась таблеток, бросила меня дома одного! Я все руки себе обжёг вашей плитой!

– Прости, прости меня! Я не хотел тебя обидеть! Это я виноват!

Он рухнул передо мной на колени. Ведь просить прощения перед любимой женщиной и своим ребенком никогда не являлось позором.

– Па! Да перестань ты! Ты теперь знаешь, какой сегодня день?

– Да, твой день рождения!

– Не только!

– Что ещё?

– Сегодня 22 сентября – Всемирный день защиты слонов!

– Да ты что! И как будем его справлять?

– Сегодня же пятница, правильно?

– Да.

– Выходит, у тебя завтра выходной?

– Выходит – так!

– Я согласен съездить к твоим друзьям в зоопарк, в немецкую часть страны.

– Но это минимум три часа езды, предупреждаю сразу! Чтобы без нытья по дороге!

– Ок, по пути я расскажу тебе свой план.

– Что ещё за план?

– Который у меня за эти дни созрел.

– Очень интересно! Я-то не против, но мама? Я не могу оставить её одну дома, тем более в таком состоянии.

– Да брось ты! Она уже всё равно пьяная.

– Как пьяная, мы же только из больницы вернулись!

– Мне жаль такое говорить, папа, но лучше бы тебе с ней развестись.

– В Швейцарии закон на стороне женщин, будет нелегко отсудить себе права на ребёнка. Да и вообще, я всё ещё люблю её.

– За что можно любить это чудовище?

– Неправда! Она истинная красавица, сынок! Закон любви – беспристрастен и безличен, но точен и безошибочен!

– Ну, у тебя и вкус, папа! Ходит только, попой водит, пердит громко и матом гнёт. Ну и жрёт ещё!

– Зачем ты так? Это некрасиво!

– Я её ненавижу с самого детства!

– Это жестоко, сыночек!

– Ваш человеческий мир – жестокое несправедливое место!

– Не ваш, а наш! Зачем ты позволяешь себе столько негативных размышлений?

– Учёные говорят, что в нашей голове рождается около шестидесяти тысяч мыслей в день! Могу парочку негативных выделить на мамашу!

– Так, разговоры в сторону, давай, собирай вещи в рюкзак, чтобы на пару дней хватило. Я тем временем побеседую с Нешей.

– Ок, поднимись за мной, как поедем, я буду у себя в комнате.

* * *

– Аг, ты где?

– Я здесь!

– Ты что, уже успела выпить? Мы хотели пригласить тебя с нами в зоопарк.

– Да нахрен мне куда-то ехать, если я живу четырнадцать лет со слоном! У меня свой зоопарк дома.

– Перестань, у него день рождения, ты не должна так реагировать. Он не виноват, что у него бурная фантазия! Я уверен, это отголоски твоих бухаловок в период беременности!

– Я ещё виновата в том, что ты – француз, который не мог жить ни дня без вина, то и дело уговаривал на бокальчик, за компанию, якобы это даже полезно!

– Ты бокальчиками ведь пить не умеешь! Тебе после первого бокала подавай бутылку!

– Я тогда работала в баре, пить с мужиками – моя профессия!

– Хорошая профессия. У тебя карикатурное представление о работе! Долго на такую-то учиться, не подскажешь?

– Ты знал, откуда ты меня взял, сам виноват!

– Ты говорила, что спортсменка, любишь горы и природу!

– Кстати, многие алкаши – спортсмены!

– Я такого не замечал. Телевизор не смотрю! У меня и без того полно дел.

– Да, да, ты же у нас теперь фотограф обезьян! Нищий!

– Я не нищий. У меня есть дом, работа, еда на столе и прекрасный сын! Нищий я только в личной жизни. Но ты права, я сам виноват!

– Пошёл ты в жопу, придурок!

– Мы не в жопу, мы с сыном уезжаем на все выходные в немецкую часть страны, а именно – в зоопарк.

– Валите!

– Будь добра, не устраивай показных выступлений в виде суицида, пожалуйста, пока мы не вернёмся, ок?

– Ой, больно надо умирать, когда вас нет!

– А-ха-ха! Насмешила!

Он обнял жену.

– Нешка, поехали с нами, а? Посмотрим на реакцию сына на животных, покатаемся на слонах. Повидаем наших старых друзей.

– Твоих друзей, не моих! О, нет! Хватит с меня слонов! Спасибо! Поезжайте сами.

Мы быстро упаковали с собой в дорогу провиант. Мой любимый сыр «грюйер» с хлебом «косичка». Папа сказал, что хочет просто кусок морковного пирога и кофе, которые купит по дороге на заправке. Закрывая за собой дверь, он на мгновение задумался, задержав на минуту ключ в замочной скважине. Видимо, переживал, оставляя свою анорексичку в одиночестве. Я резко дёрнул его за локоть, заставляя выдернуть ключ из замочной скважины. Я понял, что он очень страдает, но не может поставить точки, закончить то, что должно было, по идее, давно прекратиться.

– Может, поедешь впереди?

– А можно?

– У тебя сегодня день рождения, значит, можно!

– Здорово, спасибо!

По дороге мы заехали на заправку, купили кофе, но пирога в продаже не было. Я увидел, как отец погрустнел.

– Пап, ты что, из-за пирога огорчился?

– Да нет, просто вспомнил, как моя бабушка, царство ей небесное, пекла для меня пироги. Какой запах стоял в доме, ты не представляешь! Моему деду было наплевать, что она весила под сто килограмм! Он был счастлив, гладил, обнимал её до самой смерти! Вот это любовь была, настоящая!

– Ты тоже так хочешь?

– Поехали, а?

– Не хочешь отвечать?

– У меня есть любовь – твоя мама. Всё!

– Папа, разведись с ней, прошу тебя!

– Я не могу. Ты ещё слишком маленький.

– Я огромный и умный. Мне она вообще в доме не нужна! Ведь это наш дом, правильно?

– Да, сыночек, это наш семейный дом, мамин тоже!

– Ты бесхарактерный! За что можно любить эту «Эльвиру»?

– Когда любишь, этому чувству нет бъяснения, лишь причины. Что ещё за Эльвира?

– Повелительница тьмы. Ты что, не знаешь?

– Почему именно она? Эльвира, вроде бы, брюнетка.

– Та – тьмы, а наша – дня. Ты видел, как она одним взглядом убила в нашем аквариуме всех рыб?

– Да при чём здесь она? Мы поменяли воду в аквариуме на выходных. Это плохо для рыб, так как она была со специфической концентрацией застойной, не свежей.

– Почему? Эта вода несёт угрозу и для здоровья человека?

– Да нет же! Просто рыбы особо реагируют, так как для поддержания биологического равновесия в аквариуме используются различные приспособления для проверки чистоты воды. Но мы не придали этому особого значения, налили просто из ведра.

– Отчего тогда вода была застойной?

– Так как на выходные люди разъезжаются на отдых. Маленькая проходимость.

– Я в это не верю. Это она убила рыб! Она их никогда не любила. Не говорила им, как мы – «доброе утро!»

– А-ха-ха! Ты ещё такой маленький у меня! Я очень тебя люблю.

Он обнял меня и потрепал по голове, разлохматив мне волосы.

Остальное время мы ехали, практически не обмолвившись ни словом. Я знал, как тяжело ему всё это переносить, бесславно угнетая ситуацию в своих мыслях. Наша семейная драма забрела настолько далеко в тупик, что выбраться из рутины проблем было не так уже легко, можно сказать – невозможно.

– Вот и приехали!

– Пап, я боюсь!

– Чего? Того, что ты приехал навестить своих родственников?

– Как ты думаешь, они признают меня в этом ужасном облике человека?

– Конечно, они же добрые и чувствуют своего на расстоянии. Мне кажется, они уже заподозрили что-то неладное и готовятся к твоему приезду!

– Перестань надо мной издаваться, я же серьёзно!

– Я, кстати, тоже.

Папуля подмигнул мне правым глазом, и мы переступили порог небольшого зоопарка. Отец непрерывно звонил хозяину чудесного местечка, ведь он был его бывшим одноклассником и близким другом детства, в те, как уже казалось, далёкие времена, когда его родители на один год переезжали из немецкой части во французскую по работе. Долгие годы они поддерживали связь, пронеся через это дружбу детства и целый кладезь добрых отношений. За свою жизнь я поменял своё мнение о людях, державших на привязи животных, вернее – не обо всех, а именно о друге отца, но всё же улыбаться такому человеку я вовсе не желал.

В зоопарке было мило. В этот раз я рассматривал всё. Я задумался о том, что моя настоящая семья жила явно в другое время. Это навевало на меня грусть. Интересно, в какое время они жили и сколько лет назад? Модернизация инфраструктуры почему-то не входила в мои фрагменты памяти. Одно было ясно – животные содержались в других условиях, более паскудных. Молниями вспыхивали отрывки страшных воспоминаний. Я видел узкие клетки, приносящие только страдания, рёв животных, избиваемых плётками и жгутами, всё это на протяжении многих лет не отпускало моё сознание. Я помню даже, как ломали мою волю, чтобы я подчинился. Меня пристегнули цепью за ногу на небольшом расстоянии от моей мамочки на долгие месяцы. Сколько именно прошло времени, пока я подчинился их желаниям, точно сказать не могу. Но это было самое тяжёлое время моей жизни. Я мог лишь передвигаться с цепью на ноге на такое расстояние, что почти доставал до матери, но не мог к ней прикоснуться. Каждый день я засыпал и думал, что завтра меня отпустят, надеялся на чудо. Но у людей своё чудо, им на наше наплевать.

Моя мать страдала не меньше, а то и больше. Я храню в памяти момент, когда она отказывалась от еды и воды, требуя меня расковать. До сих пор помню её тёплый воздух, выдуваемый хоботом в мою сторону. Он такой ласковый и успокаивающий. Какая она у меня красивая! На её выступления собирались сотни зрителей, чтобы посмотреть именно на неё одну! Она была настолько яркая, весёлая и жизнерадостная, пока в её жизни не появился я, не соизволивший подчиняться страшным уродливым людям. Я готов был растоптать, задавить и убить всех на своём пути. Но мне пришлось покориться. Я сделал это ради неё, моей божественной мамы. Она была настолько морально уничтожена, что мне не оставалось другого выхода, как пойти навстречу этим безжалостным и кровожадным чудовищам! Очевидное противоречие больше не срабатывало.

Когда я уже был изнеможён и растоптан настолько, что еле передвигался, они начали потихоньку меня дрессировать, заставлять, как собаку, подходить по команде, брать что-то унизительное из их вонючих рук. По-моему, это был мячик или какие-то другие цирковые принадлежности для выступлений. Я до конца упирался, шёл медленно, но вдруг внезапно понял, что не пристёгнут! Я отпрянул! Ура! Свобода! Мигом подбежал к своей любимой маме! Вы знаете, какое это счастье ощущать тепло любимого, самого дорогого существа на свете после столь долгой разлуки? Ведь каждому ребёнку и взрослому нужна мама! Вы знаете, какие нежные бывают слоны? Вот хоть я сейчас и человек, но помню нежные губки матери, целующие меня, когда она прижимала меня к себе. И вообще – никакие мы не толстокожие и не грубые! Мы самые мягенькие и тёпленькие на свете!

Она обвила хоботом, как змея, мою шею с такой силой, что я невольно пукнул. Её глаза были полны слёз радости, ресницы бархатно хлопали, как мокрые веники, по проявляющимся морщинкам. Ведь маме уже было не четырнадцать лет. И вдруг нас резко разъединили, меня вновь посадили на цепь. Одну минуту подарили, разрушив надежды, розовые мечты.

– Ну, не суки, а?

Я начал брыкаться, разгоняться, как сумасшедший, со всей силы, пытаясь сначала достать их и навалять как следует. Потом с той же силой резко бежал к матери.

Они разбегались в стороны, как трусливые твари.

– Слабо один на один со слонёнком? – кричал я им. – Я же даже ещё не взрослый! Отвяжите меня, я вам всем покажу!

Я хотел разорвать этих уродов! Конченых тварей в клочья порвать, стереть с лица земли. Мама кричала, ругалась, предупреждала об опасности, но я её не слышал. Ненависть к этим варварам захватила моё сознание настолько, что я был весь в крови, избил себя сам, изорвал цепью ногу, туловище моё было похоже на кусок кровавого мяса, который грызёт облезший лев в своей маленькой клетке. От усталости и боли я упал в обморок или просто упал. Мне было так больно и обидно, что я не могу, как все остальные слоны, держать мою мамочку за хвостик и ходить с ней на водоём.

«За что они так жестоко с нами обращались? Что мы им сделали? Как можно при этом вообще говорить о морали или жизненных принципах, культуре? Культура – это как религия. Навязывание своих убеждений другому. Разве нормальный культурный человек позволит себе издеваться над животными? Одни слова! Пыль да быль! Да и только! Идеализация своего морального уродства под прикрытием! Они же инвалиды, нищие, заблудшие души! Ради чего они измываются над нами? Чтобы развлечь народ? Ради денег? Наживаться на чужом несчастье? Ведь нам не нужно от них ничего! Мы можем добывать себе еду сами, жить в свободных условиях, бороться с другими животными, выживать, любить, кого мы хотим, обнимать своих родителей. Какое они имеют право указывать нам, где и с кем мы должны жить и размножаться?»

Закрыв глаза, я лежал и дышал тем воздухом, который выдувала на меня моя мама с расстояния 3–4 метров. Её прерывистое дыхание передавало мне покой, заботу, любовь и настоящую радость. Борьбу за жизнь, надежду на высвобождение из проклятого ада!

А вскоре начались самые настоящие издевательства. Чтобы я стал на две задние ноги на представлении, они пихали мне под хобот вилы, самые настоящие, острые. Неприятно, когда в нос тычут остриё, вонзающиеся порой в плоть. Хочешь не хочешь – встанешь на ноги, хобот, да хоть раком. Придурки вообще оборзели! Но я не всегда им подчинялся, честно. Порой, вспоминая трюки своей матери, выходил из себя, представляя масштаб болей, на которые она была обречена.

«Что ей пришлось пережить, чтобы всему научиться?»

Воспоминание, как её заставили стоять на одной ноге, не покидала меня ни на минуту до сегодняшнего дня. Ей палками отшибли или даже, скорее, переломали остальные три, на которые ей потом больно было даже опираться. Она стояла на одной ноге, как вкопанная. Послушная мамочка впредь, при виде того самого жезла, от страха автоматом становилась на одну ножку, поджав остальные до упора вверх. Этот трюк в ее исполнении, несмотря на боль, выглядел волшебно. Она даже в муках старалась выглядеть изящно. Эпатаж ради эпатажа.

В тот момент я так бесился, порой чуть ли насмерть затаптывая своего мучителя. Но я не был убийцей, хотя очень жалел об этом. Странно представить такого рода желание, правда?

«Жаль, что я не убийца…»

Так просто сказано, всего пять слов, но на деле это вовсе не так уж и легко. Поверьте, я пробовал, но никогда не удавалось довести дело до конца. Наверное, это из-за того, что моя мать, как и все нормальные матери, не сводила с меня глаз. Оберегала от ошибок и преступлений. Кому хочется видеть, как твой сын убивает, хоть пускай даже такую тварь, как дрессировщик, не заслуживающий вообще дышать воздухом планеты, держащейся на слонах! Мама вела речь о другом, более глубоком, фундаментальном понимании. По её мнению, наша Вселенная являлась миром включения, а не исключения.

Я заметил, что зоопарк – это не менее гадкое место, как и цирк. Гильотина для Людовика – рай по сравнению с этим зрелищем!

Тюряга пожизненно заключённых! Похожая на ту, где я провёл свою жизнь, будучи гигантом. Без разницы отличалась ли она от той, в которой был я, пожизненное заключение – это одинаковое мучение в любых условиях! Лишение свободы! Нет разницы, чем тебя кормят и поят. Тебя держат взаперти! Ты не можешь охотиться, не имеешь права передвигаться в том направлении, куда хочется. Путешествовать, присесть задом не на то растение – колючее или жгучее. Или по молодости влюбиться, например, в зебру. Безуспешно пробовать лазить по деревьям, запутаться где-нибудь в лианах и даже сдохнуть обычной глупой смертью, но своей.

Совершить ошибку, упасть, подняться и идти дальше.

Но нет же! Ты тупо ходишь, по их меркам, как вельможа, в просторном вольере. Тебе приносят баланду, ту, которую они сами сочли для тебя вкусной едой, и ты долгие годы ждёшь своей кончины. Лучше смерть, чем зоопарк, ещё хуже цирк.

Зоопарк – это та же самая смертельная казнь, только в рассрочку. Цирк – это смертельная казнь в рассрочку с пытками. Вот вся разница этого кошмара. Внезапно воспоминание о моём отце первый раз всплыло у меня в памяти. Его расстреляли при попытке к бегству. Сначала он чуть не убил чувака, у которого в руках был попкорн, видимо, тот его пытался накормить. После чего он рванул из шатра на улицу, разорвав одним рывком цепь на воротах, выбежав на проезжую часть. Дальше я слышал лишь выстрелы и его рёв. Не просто рев слона, приговоренного к смерти! Последний, но долгий, цельный, мелодичный и свободный…

В этом и заключается главный выбор: наконец, никакая тварь не будет лезть к нему в нос со сладкой ватой, кормить, пока не видят дрессировщики, солёными орешками, от которых так крутит в животе. Он с небес будет смотреть на свою мучающуюся, борющуюся с пытками цирка семью, и желать им скорейшей кончины, дабы их души могли встретиться, так как смерть – это единственный выход оказаться на свободе, обрести покой.

Смерть – благодетель, несущий избавление от мук.

Я рад тому, что увидел сейчас мысленно. Теперь я знаю – мы семья бунтовщиков, революционеров! Как бы там ни было, но нас, видимо, так и не удалось сломить до конца. Лишь покладистая мама частично смирилась со своей участью и то, скорее всего, ради нас. Воспоминания о ее смерти были отрывочны. Они являлись мне пару раз, словно отражения в осколках зеркала, но я старался отогнать столь болезненные эпизоды, было страшно вспоминать. Хотелось выбросить из головы, но всё же, видимо, этого было не избежать.

Когда она уже не могла выступать по состоянию здоровья, так как те раны на ногах, ушах и хоботе никогда тщательно не обрабатывались, и её тело сгнивало заживо. Во время трюков она якобы случайно переваливалась на жопку, чем всегда приводила в бешенство выступающего рядом с ней артиста. Делала это она именно тогда, когда возле неё оказывался служитель цирка – человек.

О! Точно! Теперь я выяснил, что не такая она была и покладистая! Молодец, наша кровь! Когда у неё уже не было сил, она якобы нечаянно давила этих скотов. Гордость за мать охватила меня до боли в груди, словно вознесла меня на пьедестал, я резко выпрямился, в глазах померкло! Я закрыл их и окунулся в воспоминания.

«Помотали же мы им нервы, сукам! Не особо повезло им с нашей-то семейкой! Мы гордые слоны, себя не на мусорке нашли! Интересно, когда же я вспомню свою собственную смерть? Почему она ко мне не является? Может, я ещё не умер, просто превратился в человека и должен совершить что-то важное? Но что?»

Я стоял и бездумно смотрел по сторонам. Давно же я не был так близок к своему, до боли близкому, миру. Жирафы мне подмигивали, я им. Так забавно видеть всех сразу в одном месте. Когда моя мама Агнешка приводила меня маленького в цирк, со мной случались невероятные происшествия, сопровождаемые новыми неизвестными ощущениями. Временами я был слеп и глух. Вушах грохотала какофония звуков, и я просто закрывал руками голову, порой опускаясь на корточки от резких болей. Мозг не мог нормально воспринимать увиденное. Всё гудело, свистело. В конце я просто кричал и оскорблял всех подряд, отчего моя мама впадала в гнев. Но здесь всё выглядело немного по-другому. Видимо, швейцарский покой и сдержанность передавались также животным. Они не были счастливы, естественно, но и не выглядели совсем подавленно. Их не держали в клетках и загонах, грубо говоря, метр на метр, как нас. Я заметил, как радовались обезьяны, когда им принесли еду, прыгая счастливо вокруг своего кормильца. Вот, именно то обманчивое, лживое показное кино, которое продают людям, делая вид, что животные счастливы. Безусловно, каждое животное привыкает к той среде обитания, в которой вырастает. Их же отлавливают совсем малышами или они уже рождаются пленниками. Также они находят в каждом, кто их кормит, якобы помогая им выжить, своего родного человека. Наивные, они целуют, обнимают лживого предателя их честной любви, который на их несчастье зарабатывает свою зарплату. Вот как не стыдно этому человеку смотреть на себя утром, в своё отражение? Да я бы на его месте убрал бы все зеркала в доме!

Интересно было бы узнать, где я жил, когда был слоном. Я бы им сейчас отомстил. Я же теперь человек! Когда я проходил мимо обезьян, одно воспоминание всплыл так ясно: я вспомнил, как их жестоко избивали дрессировщики. В памяти постепенно появлялись новые моменты прошлого. Иногда я видел смерти от ужасных поступков людей отрывками, но не понимал, кто именно передал их мне генетически. Бабушка, может, дедушка, сестра или брат?

Бедные макаки, вот они вообще непослушные! Чтобы приучить обезьянку к определённому порядку, трюкам, её необходимо так исполосовать плёткой, чуть ли не до крови. Я обернулся, уловив их взгляд. Успел заметить, как они будто замерли, после чего начали озорно скакать по клетке. Ещё те забияки!

По запаху я знал и чувствовал, где именно находятся слоны, но жуть как ссал подойти. Боялся в них увидеть моих родственников, показаться им на глаза в бесславном облике человека.

Мелкими шагами на трясущихся ногах я приблизился к огромному вольеру. В этот момент их кормил какой-то мужчина. Видимо, это был час кормёжки. Нормально, в Парижской Бастилии также давали еду по этикету, всем одновременно. Жаль, её разрушили. Могли бы и туда напихать животных.

В тот момент мне так и хотелось выкрикнуть:

– Затопчите этого гада!

Но вовремя одумался, ведь кипер ни в чём виноват. Хотя…

Порой люди сами перестают чувствовать себя надзирателями, при виде, как животные радуются их приходу в клетки, тем более с лакомствами в руках. Я помню свои ощущения, когда я выполнял всё то, к чему меня принуждали. В какой-то момент мне давали покушать что-то вкусненькое, и я, несмотря на всю ничтожность ситуации, принимал это за счастье. В заточении всё новое становится для тебя радостью. Если тебя не обливают некоторое время водой, по тебе ползают всякие мухи, ты воняешь собственными выделениями, это неприятно. Издеваются над тобой за то, что ты чего-то не сделал, не довёл дело до конца, конца – которого ты вообще не осознаёшь! Вы знаете, как сложно понять человека, выполнить то, что он от тебя хочет? Он стоит с палкой в руках, на конце пика, орёт и машет ею перед тобой, бьёт по ушам, бокам, ногам. Ты в панике стараешься понять его, но болевой шок настолько силён, что хоть у тебя и огромная голова, но она не срабатывает мгновенно, поэтому месяцами приходится додумывать, догадываться самому, что этот угрёбок от тебя вообще хочет! И когда ты, наконец, стоишь под струёй долгожданной воды, она так радует тебя, ты невольно начинаешь прыгать, счастливый, радостный, довольный слон, даже не замечая, как аплодируют вокруг зеваки. Ведь даже этот, в каком-то смысле интимный, момент выставляют на всеобщее обозрение. Люди вокруг свистят, осматривая твои чистые изгибы. Они получают именно ту, фейковую эмоцию, которую живодёры и спекулянты пытаются в рекламах навязать народу. «Счастливый слон купается! Приходите посмотреть!» А как тут не быть счастливым, когда тебя давно уже не мыли, ответьте! Вдогонку ещё: «Счастливый слон с мячиком на хоботе стоит на двух ногах». Ну не уроды, а? Присмотритесь сначала внимательней к моему окровавленному хоботу: пока на него поставили этот мяч, мою плоть не раз проткнули насквозь. Посмотрите на мои избитые передние ноги – по ним колотили так, что я готов был неделю стоять на задних, показывая им трюки «24 часа на 7 дней»! Постфактум решайте, кто был при этом счастлив – Вы или я. Скажу вам честно – это был я! Потому что струя долгожданной воды доставляла мне неимоверное удовольствие, блаженство. Говорят же люди, что в тюрьме начинаешь ценить всё то, на что в нормальной жизни перестаёшь обращать внимание. Жаль! Тот, кто олицетворяет настоящих виновников, лишённых элементарного благородства людей – лучший друг моего отца! Как же мне было горько принять мысль, что отец может дружить с таким типом людей. Насколько же жесток мир, и коварен человек в целом. Какой позор, что я хожу, как придурок, по тюрьме своих больших и малых соседей по земле в теле кровожадного монстра, и ничего не могу при этом сделать! Я рефлексивный человек, отличающийся от зверей лишь обликом, страдающий оттого, что знаю нечто, но ещё хуже то, что я знаю о своём знании! Спасите меня от мучений!

Один из слонов, почувствовав моё присутствие, оглянулся, но не подал вида. После чего толкнул хоботом слониху, и они оба двинулись в мою сторону, остановившись, как вкопанные, на полпути. Мне казалось, что я должен подойти к ним ближе, но перегородка не давала мне приблизиться. Наши взгляды встретились. Я был их, они были мои, мы были командой. Мне стало не по себе, и я выбежал из зоопарка на улицу. Отец, наблюдавший за мной издали, побежал следом. Сзади послышался окрик контролёрши, которая сидела на кассе, взимая деньги с посетителей. Тоже, такая низкая, на мой взгляд, работа! Она что-то сказала отцу на немецком или на швейцарском, я не понимал ещё до конца их языка.

– Фредди? Фредди? Постой!

– Да, папа!

– Что с тобой?

– So va bien. Со мной всё в порядке, – ответил я на французском.

– Ты бледный, сыночек, хочешь воды или фанты?

– Да, я бы выпил немного холодной газировки.

– Пойдём внутрь, там есть кафе, выберешь что-нибудь. Скоро начнётся представление морских котиков.

– Хорошо, пойдём.

Мы зашли обратно. Тётка на кассе на ломаном французском принялась успокаивать меня, будучи уверенной в том, что я испугался животных. Она убедительным голосом рассказывала, что в их зоопарке работают профессиональные дрессировщики: «Сто процентов – ничего плохого случиться не может». Я ей поверил, зная эту систему изнутри, пережив всё на своей шкуре.

– Будешь «pommes frites» – картофель фри?

– Нет, пап, я не голоден, спасибо.

Отец принёс мне фанту-лимон, которую я не любил, себе взял пиво. Его лицо было необычайно бледным, и я решил поинтересоваться, что с ним происходит.

– Па?

– Ау.

– Что с тобой?

– Я всё видел, сынок.

– Что видел?

– Я видел, как животные к тебе относятся.

– И как же?

– Я, наверное, схожу с ума.

– Но почему же? Ты же веришь что я слон, правильно?

– Кажется да, я начинаю в это верить.

– Ты говорил раньше, что веришь! Ты меня обманывал?

– Да. Прости. Я надеялся, что это твоё детское воображение.

– Так ты не рад тому, что я слон? Это же намного круче, чем быть алчным человеком. Всё в жизни делать ради денег!

– Ты очень взрослый для своих лет. Тебе ещё рано рассуждать о том, чего совсем не понимаешь!

– То ты говоришь – я взрослый, теперь – маленький, определись, наконец!

– Давай закроем эту тему, люди на нас смотрят!

– А чего это они на нас смотрят? Заплатили посмотреть, как измываются над животными, вот пускай и пялятся в другую сторону!

Отец не отвечал больше на мои реплики, молча пил своё пиво, пока я не задал тот самый решающий вопрос, который определил в будущем всю мою жизнь.

– Папа, я хочу здесь жить и в будущем работать. Быть ближе к животным, помогать им в трудных ситуациях. Ведь я лучше любого врача смогу определить, что у кого болит, и у кого есть какие предпочтения. Раз я не могу бороться с системой человечества, мне хотелось бы хоть как-то изменить в лучшую сторону жизнь обречённых на муки животных.

– О господи, что я слышу! Как такое вообще возможно?

– Ты не хочешь мне в этом помочь, скажи? Только правду, прошу!

– Ты мой сын, и я помогу тебе в жизни во всём, даже в твоих сумасшедших идеях.

– Спасибо, папа!

Я встал из-за столика, с благодарностью обнял своего папу: как истинный слон, потёр ему ушком щёку, отчего он ещё больше побледнел.

Все выходные в немецкой части мы провели с удовольствием, гуляя по городу Рапперсвиль, куда из Цюриха приплывали корабли, вечерами на некоторых громко звучала музыка.

Вы не представляете, что со мной творилось, когда я впервые встретил друга своего отца, того самого хозяина цирка. Правда, он был не единоличным владельцем – это был семейный бизнес. За столом в одном из рыбных ресторанов, если не ошибаюсь, он назывался «Марцарала», с глубокой философской и нравственной убежденностьюй он рассказывал о том, как счастлив, что имеет возможность приносить людям радость с помощью цирковых выступлений, славящихся на весь мир. Однако я так до конца и не понимал, чем он так гордился. Естественно, в разговоре я обмолвился, что хотел бы быть ближе к животным, работать с ними. Но не дрессировщиком, разумеется. На что получил ответ, что я обязан окончить школу с отличием, чтобы приобрести престижную профессию типа зоолога, ветеринара.

Другу отца, его звали Фридрих, я очень симпатизировал. Он видел меня впервые. Пару раз отец по смс отсылал ему наши семейные фото. На всех снимках мама была навеселе, так как трезвая она никогда не фотографировалась. Также Фридрих отметил, что животные, и правда, реагируют на меня как на своего, а это большой дар. Не каждому дано найти общий язык с животным миром. Чему я был очень рад. Наконец, я нашёл человека, который хоть немного меня понял, разобрался в моих пристрастиях и талантах. Также они обсуждали моё вероисповедание, в котором я вовсе не разбирался, и почему я до сих пор не был крещёным. Отец как-то не задумывался об этом раньше, поэтому ответил, что своего бога каждый должен выбрать сам. Ведь в наше время человек может сам решить, кому поклоняться и поклоняться ли вообще. Я знаю, почему он так сказал. Потому что знал наверняка, что мой бог – это слон, он для меня свят.

В воскресенье нам пришлось покинуть землю обетованную и моих новых друзей. Я успел подружиться со всеми, даже с обезьянами. Обещая им непременно вернуться.

* * *

Ах! Домой возвращаться совсем не хотелось. Выслушивать истерики больной матери было уже невмоготу.

– Фредди, просыпайся, мы приехали!

– Папочка, как я сладко спал. Первый раз я был в раю, спокоен, как слон.

– Я рад, что тебе понравилась поездка.

– Да, я определился с профессией. Ты поможешь мне собрать необходимые книги для изучения материала?

– Конечно, это лучшая награда для отца! Когда казалось, твой совсем маленький сын уже знает наверняка, чего он хочет, определив свои цели и стремления. Я горжусь тобой!

– Пап, дома темно. Мамы нет, наверное.

Он в панике промчался в дом, рыская по всем комнатам.

– Позвони ей!

– Сто раз набирал по дороге, хотел, чтобы она нам хоть что-нибудь горелое с дороги состряпала, но она не отвечала.

– Жаль, что у меня нет телефона!

– Мы же договорились, ты получишь его на свой день рождения! И так много времени проводишь за компьютером, для чего тебе мобильная связь?

– Ещё целый год! Так долго! Почему вы так долго не покупаете мне телефон, скажи? У всех моих сверстников уже пять лет назад были айфоны.

– Поверь мне, когда-то ты будешь жаловаться, что время бежит очень быстро, и ты истратил его на тупое препровождение с придурками в чатах.

– Ну, это, наверное, в старости. Люди боятся конца, начинают ныть, жаловаться на ни в чём не повинное медленное время.

– А-ха-ха! Ты меня умеешь развеселить, сынок.

– Па, давай сами что-нибудь приготовим и уляжемся смотреть какой-нибудь классный фильм?

– Какой фильм, ты время видел? Почти одиннадцать вечера. Быстро перекус и в постель, завтра в школу!

– Иду, иду.

Я видел, что отец сам не свой. Быстро подогрел мне кусок сыра, и еле дождался, когда я уже улягусь. Я слышал, как он прямо из бутылки отхлебнул маминого пойла из холодильника. Фу, меня аж передёрнуло. Я представляю, какое мама пила дешёвое дерьмо, лишь бы накачаться. Раньше она давала мне попробовать эту гадость, после чего часа полтора моя кровать крутилась вместе со мной вокруг своей оси. На следующий день в школе я не понимал заданий, после чего получал плохие отметки, вследствие чего отгребал в итоге дома тумаков. Замкнутый круг, короче, везде виновен.

Не всегда всё было так плохо, иногда она воровала для себя в магазине что-нибудь качеством получше. Но хорошее всегда быстро заканчивалось, приходилось догоняться чем попало. Эта гадина так ловко воровала, нагло, на полном морозе запихивала себе в сумку товары прямо при людях, с такой уверенностью, что никто не мог даже подумать, что это не её личные предметы. Однажды мы пошли с ней за кроссовками, она, как обычно, платить не хотела, засунула те в сумку, но на выходе рамка начала гудеть, так мало того что звенела, маму ко всему прочему притянуло к рамке магнитом, лежащим у неё в кармане. Магнит служил для разблокирования заклёпок на вещах, именно тех, которые так звонко на выходе звенят. Получилось, что «магнит воровства» поймал преступницу с поличным. Если не ошибаюсь, в странах третьего мира этот же магнит – виновник кражи воды. Его устанавливают на счётчиках, он в свою очередь притягивает к себе железные цифры, крутящиеся на табло, с помощью которых определяется количество использованных кубометров.

Мгновенно подбежала девушка-консультант – проверить, в чём дело. Видел бы кто – ошалел на месте, как мать на неё вылупилась, выставила сиськи вперёд, нос кверху, сделала царский вид, как будто двери были виновны в том, что пищат. Так что вы думаете, у неё даже сумку не проверили. Девушка подумала, что на её одежде где-то осталась не снятая с другого магазина наклейка, провоцирующая сигнал. Правда, она сделала вид, что не выходила, а заходила в магазин. После чего ей пришлось выложить дорогие кроссовки из сумки, пока никто не видел, и купить мне дешёвые, став в очередь вместе со всеми перед кассой. При этом она ещё и жаловалась, что в магазине полно народу. Воровству все возрасты покорны. Вот она меня тоже научила, так как денег на всё не хватало. Промышляли частенько вместе в целях экономии семейного бюджета. Шопинг в нашей семье – классический атрибут воровства!

Я спал, а может, не спал. Усталость накрыла меня. Моя голова так и не смогла очиститься от мыслей. Внезапно я услышал, как папа надевает штаны, на которых пояс звенит так регулярно, как будильник. Этот звук я слышу с пелёнок каждое утро, перед тем, как тот раньше меня уходит на работу. Странно, кого он может фотографировать в такую рань? Разве какую-нибудь бабку, которой уже на фотографиях наплевать на утренние мешки под глазами?

Я встал и начал натягивать спортивки. Не хотел, чтобы отец бродил в одиночестве по ночам, ведь за окном ещё не рассвело. И вообще, куда это он собрался?

Мы вышли из дома, я, правда, выпал в окно с другой стороны особняка. Я даже умел прыгать из своего окна на траву, как в бассейн, сальто. Но в тот раз пришлось выполнить трюк потише, как слоны, приземляясь на жировую подушку как на «амортизаторах». Забавно же, как слоны тихо ходят, правда же? Сидишь так в тишине, где-нибудь в Индии, оборачиваешься, хренак – а за спиной у тебя 7 тонн стоит.

Папа шёл медленно, взрывая ногами листья, как все это делают, когда им грустно. Вечер был очень тёплым, несмотря на осенний месяц. Осень – пора бесспорно неописуемая, моя любимая. В этом месяце я становлюсь старше, иногда получаю подарки – разумеется, лишь благодаря отцу. В целом сдаётся мне, что именно в эту пору некоторые животные бегают в панике по лесу, заканчивают свои дела, обустраивают убежища, готовясь к холодной зиме. Им вовсе не до нас, не до людей. Благословенная погода дарит им возможность побыть без посетителей в лесу. В дождь или туман никому неохота бродить по дремучему лесу, так природа даёт возможность животным побыть в одиночестве, сконцентрироваться на своих делах, успеть уберечь себя и родных от холодов. Квинтэссенция настолько подстроена под жителей на земле, что даже простые деревья, на которых уже нет веток, не дают каким-то естественным образом обламывать свои сучья до конца, обеспечивая ступеньки наверх тем, кто желает подняться на лесной небоскрёб, поглядеть на свой дом – лес – сверху, насладиться просторами свободы. Не то, что человек, сидит, как дурак, в квартире или доме. Разве это интересно?

И вот я брёл за моим отцом-человеком. Таким мешковатым, сзади походившим на грушу. Не хочу быть спойлером, но я примерно знал, куда он направился, отчего мне было его ещё больше жаль. Через пару километров, мы дошли до перекрёстка, мне пришлось дать крюк, чтобы выйти на ту улицу, куда направлялся отец, и перейти две зебры. На рассвете тусклые лампы на улицах красных фонарей защищали шлюх от полного уродства, придавали более или менее товарный вид. Мне захотелось трахаться. Правда, я ещё ни разу этого не делал, но уже хотелось. Мастурбировал я везде. За столом, пока ел, если никого не было, вернее, никто не кушал в кухне; в ванной, в туалете, прямо при маме в кровати, и даже сейчас иду и дрочу. Он всегда твёрдый, я держу его в кармане как поручень в автобусе, кажется, если я его отпущу, тут же упаду. Мама говорила: единственное, что точно досталось мне не от папы, то бишь, моих родственников, так это член. И когда я умру, его наверняка поместят в фаллологический музей, как доказательство того, что у человека есть полноценная пятая конечность.

– Putain de merde, – выругался я, увидев неадекватные действия отца.

Папа шустро перепрыгнул через ограждение и попал во внутренний дворик, где окно, в которое он хотел посмотреть, было заклеено чёрной, по всей вероятности, тонированной, плёнкой. В углу окна был маленький просвет, через который можно было посмотреть внутрь, – плёнка на стекле облезла или её оборвали. Отец припал к стеклу, как к окулярам бинокля – чуть не вплотную прижавшись лицом. Что он там видел, не знаю. Знаю только то, что окно это выходило на стойку бара, возле которой мы частенько находили маму. Она выходила оттуда с деньгами, размахивая у отца перед носом, гордясь тем, что за вечер может заработать столько же, сколько тот за неделю. За такое она, конечно, получала свою пощёчину, но к ним она уже давно привыкла. Ведь он никогда не шёл дальше, не избивал её, хотя я бы на его месте давно отпинал бы её ногами. Со временем у неё даже получалось подставлять лицо так, что ей было вовсе не больно. Ну что, картина была понятна. Отец пытался несколько раз безуспешно набрать её на мобильный, но – увы. Решительным шагом он прошёл в бар, ни минуты не мешкая, вытащил своё мясо на улицу. Со стороны казалось, что чувак вышел просто с резиновой куклой в руках. Агнешка была настолько ненастоящей на вид, игрушечной, что ли…

– Пьер-Алан! Отпусти меня, моральный урод!

– Кто бы говорил! Ты опять за своё? За старое? Говорят же, бывших проституток не бывает!

– Это про наркоманов такое говорят!

– Заткнись, Нешка, или я тебя огрею! Становись на ноги и иди молча домой, сын там один.

– Я за него не беспокоюсь, честно!

– Я вижу.

Она шмыгнула носом.

– Ты что, нанюхалась?

– Да! Да! Да! Вот бы сейчас глоточек холодненького пивасика, мммм…

– Вода дома из крана, и спать.

– Пьер-Алан?

– Да?

– Я хочу развод. Я оставлю тебе твоего сына-гиганта взамен на дом.

– Что? Дом захотела? Он достался мне от родителей по наследству!

– Мне просто негде жить.

– Поезжай в Польшу!

– Да кому я там нужна, скажи?

– Тогда будь дома, смотри за сыном и перестань заниматься грязными делами.

– Консумация – не грязное дело! Я просто бухаю на халяву, за это мне ещё и деньги платят, – соврала Агнешка.

Конечно, она ходила иногда в комнаты с клиентами, об этом все знали. Думаю, её даже все соседи переимели. Так как русская Екатерина Ковалёва, живущая в доме напротив, не раз тягала маму за волосы, что мне иногда приходилось наблюдать из окна моей спальни. Видимо, та уводила у неё мужиков.

Мама была настолько странной! Что меня действительно в ней удивляло, так это то, как можно без конца подбухивать и при этом ходить ровно и хорошо выглядеть. Она даже больше хорошела, чем увядала. Раньше она, как мне казалось, выглядела хуже, хоть была и моложе. Наверное, многие девушки в 20 лет выглядят как-то по-чмошески. Не умеют за собой ухаживать, красятся вызывающе, одеваются непонятно как, без вкуса, целлюлит ещё на жопе от изобилия сладостей. Да и деньжат-то на всё в 20 лет не хватает. Мало того, что она блондинка от природы, ей хотелось быть ещё ярче. Ярче настолько, что она выбеливала чуть ли не до чисто белого, почти седого цвета, голову. Сейчас у неё нормальный натуральный цвет, от которого она казалась только моложе. Водит она машину, кстати, без проблем, круто. Думаю, пьяной у неё даже лучше выходит. При этом она не сделала ни одной аварии, лишь мелкие царапины. Царапины не только на машине, но и на теле. Однажды она врубилась глазом в своё же стекло от машины. Ездит она на «ауди», в которой двери со стёклами без рамок. Просто прозрачное окно отъезжает вниз. Так вот она поехала, как всегда, бухать в одиночку вниз на реку, недалеко от нашего дома, чтобы папа её не ругал, да и я меньше видел мать с бутылкой. Она там болтала по телефону, слушала музыку, размахивала руками. Вышла из машины в темноте пописать, а возвращаясь обратно, со всего размаха напоролась на стекло, слава богу, рядом со зрачком, глаза бы уже не было. Таким же макаром, на той же речке, она разрезала себе руку, пытаясь швейцарским ножом, маленьким таким, от фирмы «Victorinox», откупорить бутылку с вином, естественно, ворованную. Бог всё видит! Ножичек подвернулся и чуть не отрезал ей палец. Вся в кровище она приехала домой. Папа думал – она кого-то сбила и закопала. Как ей так везло в жизни, не понимаю. Вечно она могла от всего отмазаться, выйти сухой из воды, раны, как на собаке, заживали. А дар убеждения чего стоил? Фух! Она могла такое людям на голову нарядить, что даже мне, мальчику, становилось смешно. Но что удивительно, люди ей верили! Да ещё и как!

Я опять обошёл наш дом, быстро залез обратно в свою комнату. Переодеваться не было времени, так как я знал, что первым делом она придёт ко мне. Так как под наркотой и алкоголем её одолевает скука, папа с ней не разговаривает, она выливает мне, спящему, свой понос раскаяния в уши. Или будет рассказывать в сотый раз, как у неё в детстве нашли вши первого сентября, и как ей было стыдно ходить лысой в школу. Ну, короче, чтобы этого всего избежать, нужно было тупо сбежать из дома или лежать и притворяться мёртвым. Не дай бог, она заподозрит, что я не сплю, будет трясти меня рукой. Если я демонстративно закрою глаза, она будет говорить:

– Да не спи ты, послушай!

В этот момент хочется взять её за шиворот и выбросить в окно. Но сидеть в тюрьме из-за неё неохота, честно, насиделся уже в прошлой жизни на цепи, хватит! Не то, чтобы я боялся тюрьмы или умереть, нет, я не трус, морально я бы смог себя подготовить к смерти, например, за идею или отстаивая свои принципы, м-да, но не за это жалкое чудо, называющее себя матерью. Она, хоть я в это и не до конца верю, по факту моя биологическая мать. Даже иногда жаль её. Родила и не справилась с материнством. Такая неряха, растерянная, всё у неё из рук валится, пошла туда, забыла куда, зачем, не помню. Растяпа, одним словом.

На самом деле я был ей во многом благодарен, например, что я умел говорить и понимать польский язык. Ведь за все годы она так и не выучила до конца французский. Чтобы хоть как-то уметь с ней коммуницировать, приходилось учить ее язык. Или мозг был наглухо пропит, или ей было достаточно пары слов, чтобы сморозить какую-нибудь хрень. О чём я вообще говорю, какой французский, она даже крышку на сковороду подходящую не может подобрать. Раскалённое масло стреляло во все стороны, она в панике из шести предложенных набором вариантов, вечно напяливала ту, которая подходит по размеру последней. Иногда вообще у неё не хватало терпения подбирать их, она брала просто первую подвернувшуюся крышку, с которой в итоге стекала на плиту вода и через некоторое время гасила конфорку. Слава богу, у нас была умная плита, электрическая, нового образца система, запрограммированная от наводнений и рукожопых. Представить даже страшно, если бы она пользовалась газовой плитой. Наши имена давным-давно украшали бы надгробные столбы – рано или поздно она бы нас взорвала, дом взлетел бы, сто процентов, на воздух. На интересующий меня вопрос, почему отец её ещё не оставил, не развёлся, я найду ответ, но это будет намного позже…

Всё вроде бы улеглось. Я уснул, желая вспомнить всё больше и больше новых фрагментов из прошлого. Мне до боли хотелось выяснить, что же было и есть на самом деле со слонами и вообще с животными. Почему до наших времён осталась такая жестокость? Ведь мы уже не дикие, имеем интернет, делимся друг с другом информацией, новыми технологиями. И тут на тебе, такое! Тюрьмы для животных до сих пор существуют, цирки – даже страшно произносить это слово, тоже имеют место. Мысли не давали мне покоя.

Я украдкой, чтобы никто не заметил, через коридор пробрался в кабинет отца, открыл его компьютер. Пароль я знал наизусть, так как некоторые школьные задания от нас требуют выполнения именно на компе. Я стал листать сведения, связанные со слонами, дрессурой, цирками – животным миром и фауной, в общем. На меня хлынуло море информации, которую я с лёгкостью поглощал. Да, да, да! Я здесь, на этой земле чтобы донести до людей то, чего они не видят и не понимают, так как сталкиваются с лживой подачей информации. Я не знал, с чего начинать, в какую именно сторону пойти, с чего начать свою нелёгкую миссию, чтобы не ошибиться и принести хотя бы некоторую пользу своим собратьям. Нужно дождаться утра и переговорить с отцом. Он должен мне помочь в принятии решений.

И вдруг новые воспоминания обрушились как снег на голову, сопровождаемые ужасной болью в висках. В памяти всплывали новые картины.

Какие-то люди с вертолетов обстреливали слонов. За несколько секунд они уложили целую семью, включая детёнышей и стариков. Мой родственник наблюдал эту картину с соседнего пастбища, это передалось мне, видимо, через гены. Я сам лично там не присутствовал. Я быстро набрал в поисковике запрос «расстрел слонов», и тот мне выдал ответ:

«Огромное стадо из более чем 30 слонов лениво бредет на водопой по африканской саванне. Внезапно, откуда ни возьмись, появляется вертолёт. Животные в ужасе разбегаются. Они движутся беспорядочно, сталкиваются друг с другом и ранят маленьких слонят.

Вертолет опускается ниже, и снайпер выпускает стрелы. В них содержится вещество, парализующее животных. Затем подъезжают вооруженные люди на джипах.

Мужчина, вооруженный крупнокалиберным ружьём, спокойно подходит к усыпленным животным и стреляет в голову большому слону, ранее стоявшему впереди стада.

Через несколько минут его судьбу разделит всё стадо, включая самок и детенышей.

Так выглядел типичный процесс селекции слонов в Африке в 1970-х – 1980-х годах, когда тысячи животных были умерщвлены, потому что их стало слишком много.

Зоозащитники возмущены решением властей Ботсваны возобновить охоту на слонов, однако мнения экологов по этому поводу разделились. Некоторые из них готовы допустить и даже оправдать убийство животных в определенных обстоятельствах».

– Вот уроды! За что? Почему?

У меня не было слов! Хотя то, что я узнал наверняка, откуда я родом, обрадовала меня, но возмущение и гнев эта новость не была способна во мне потушить.

Что за причина убивать, скажите? Просто нас много! Тупо много! Нормальное решение – нужно убить! Здорово! Молодцы, разобрались в проблеме, справились! Слонов много! Ну, странно же звучит, не правда ли? Китайцев тоже много, но их никто не убивает! Запретили размножаться, как котятам, ввели закон, но не убили же! Как это вообще происходит на земле? Я просто возмущён, честно. Нет бы – подсыпали нам в еду или в воду какой-нибудь противозачаточный препарат, вколоть его из ружья вместо смертельных пуль. Мы бы всё это пережили и умерли бы бездетные, но довольные, своей смертью, в обнимку с родными и близкими. Для себя же, сволочи, придумали противозачаточные, а нам – казнь! Конечно, думать, изобретать, ломать голову не нужно. Нажал на курок и справился. Пришёл вечером домой с работы, включил «Дискавери» и смотрит со своими детишками забавных животных, а наших, сука, детей убил три часа назад!

– Фредди, вставай, пора в школу!

– Да, пап, встаю. Мне нужно срочно с тобой поговорить!

– Давай не сейчас, пожалуйста, я в стрессе. Сегодня у меня много работы, день расписан от корки до корки.

– Папа, но животным необходима помощь уже сегодня! Не завтра и послезавтра!

– Хочу тебя обрадовать сынок, сегодня в Австрии после множества судебных тяжб и споров защитники животных склонили правительство на свою сторону в принятии важного решения и полностью запретили цирк с животными!

– Фух! Папа! Это лучшая новость, которая может быть услышана в такой прекрасный день!

– Видишь, малыш, на свете не ты один борец за справедливость. Так что не беспокойся, бегом чистить зубы и к столу завтракать.

– Пап, что сделают с животными, которые выступали в цирке в Австрии? Выкинут, как мою мать на обочину дороги умирать, чтобы не лечить и не кормить, место в клетке не занимать? Туда же можно засунуть кого-нибудь другого.

– Так, успокойся, пожалуйста, и не придумывай того, чего нет! Кого куда засунут – не наше дело!

– Папа! Я вспомнил! Я вспомнил!

Я кричал, орал на весь дом от радости со слезами на глазах.

– Сынок, прошу, маму разбудишь!

– Папа, папа, спаси меня, у меня сейчас расколется голова.

– Посиди на диване, я принесу таблетку аспирина.

Отец пошёл на кухню, кинул в стакан простую шипучку с кальцием и принёс мне выпить.

– Пап, но я же уже не маленький, я знаю, что это не аспирин.

– Да, не аспирин. Но я против того, чтобы детям давали лекарства. Их вообще лучше до 25 лет не пить. Что бы и как бы сильно не болело. Организм сам должен бороться с болезнями и недугом. Если ему всё время помогать, в итоге он будет требовать дозировку всё больше и больше. Иммунитет – хитрый лис, он не захочет больше без помощи, в одиночку со всем справляться. И в один прекрасный день лекарства просто не смогут тебя спасти без участия и помощи организма. Лучше ему вообще не показывать, что такое есть. Чтобы он не ждал помощи извне.

– Это как маму уже не вставляет алкоголь, да? Так и с таблетками?

– Ну, типа того. Так, всё, выпил. Давай бегом принимайся за еду!

– Но я хотел тебе рассказать!

– Потом, прошу тебя!

– Потом – это когда?

– Вечером сядем и спокойно всё обсудим.

– Ок, папа, кстати, можно я после еды почищу зубы?

– Да, можно, так лучше для эмали зубов.

– Но мама говорит, что нечего мне делать за столом с вонючим ртом! И вообще даёт мне настоящие таблетки, когда у меня болит голова. Поэтому я знаю что твои – фейк, вообще отстой! Вы бы хоть как-то с ней иногда совещались по поводу воспитания! Па?

– Всё, никаких больше вопросов!

– Я так ждал, когда ты проснёшься, и вот, как всегда. Тебе вечно не до меня.

– Фредди, я только тобой и занимаюсь. Твои проблемы для меня всегда на первом месте, но нельзя проявлять такой эгоизм.

– Хорошо, извини. О! На завтрак сырники?

– Да, польский рецепт.

– Ммм, обожаю мамины сырники, спасибо.

– Кстати, их готовила мама.

– Не может быть, она же вчера долго не спала. Бродила по дому, как привидение, с банкой пива в правой руке. Интересно, почему она их не меняет.

– Кого?

– Руки. Правая же должна, по идее, уставать за ночь?

– Что за глупости ты болтаешь, Фредди?

– Это я так, пошутил. Так что она, правда, их сама испекла?

– Да, Видимо, её мучила бессонница, ей до утра не спалось, она приготовила и легла спать.

– Отлично.

– Фредди, поторопись, пожалуйста, сколько можно говорить?

– Всё, я оделся, па! Я побежал!

– Уже? Так быстро? Только же за столом сидел! Давай сыночек, учись хорошо!

– Ок, я же будущий зоолог, буду стараться!

* * *

После проведенных с отцом выходных я начал многое понимать. Наконец, я вспомнил, как мою мать во время гастролей после очередного плохого выступления выкинули на дорогу живую, без еды и воды, обрекли на смерть. В этот раз мне не хотелось плакать, я был просто зол. Зол на всех и на всё, кроме животных, улыбаясь по пути каждой собачке, принципиально не здороваясь с их хозяевами. Что меня удивило, что воспоминание о смерти матери было настолько мимолётным и неполным, по всей видимости, я успел уловить его из клетки для перевоза животных. Так вот, мама в тот момент не страдала. Её глаза не выражали ненависти или злобы. Она простила их. Мало того, она была благодарна им за то, что ей дали шанс умереть на свободе. Пускай даже голодной и мучительной смертью, но свободной, без оков и неба в клеточку. Она была настолько благородна и добра, что не оставила мне воспоминаний о своей кончине. Поэтому я так долго не мог о ней вспомнить. В одночасье я всё понял. Я «сфотографировал» и запомнил лишь свой, увиденный мною лично короткометражный отрезок. Слёзы гордости полились из моих глаз. Я был горд, что прихожусь сыном такой отважной слонихе, с улыбкой принявшей гибель на дороге, довольствуясь малым. Но для неё это было всем – свободный ветер…

В школе в этот день от невнимательности я нахватался троек и четвёрок по шестибалльной системе. Я не сог соредоточится на словах, которые говорили учителя, в моей голове были совершенно далекие от уроков мысли. В голове царил полный сумбур, и мне не удавалось привести мысли в порядок. Я никак не мог отвлечься, поэтому шёл по улице в направлении дома, зажимая пальцы на руках, считал часы, когда отец, наконец, возвратится домой.

– Фредди, Фредди?

За спиной послышался завываюший голос соседки Кати Ковалёвой. Я опасался, как огня, этой рыжей бабы с веснушками на носу и щеках.

– Да!

– Ты что, глухой? Кричу тебе, кричу!

– Я задумался о своём, извините.

– Что у тебя, такого молодого юнца, может быть своего, скажи? О чём можно так задумываться, чтобы не слышать оклики? Тебя когда-нибудь раздавит машина, как гренуя – это жаба по-французски, – не услышишь сигнала.

– Мадам, я хожу по тротуару, не по проезжей части.

– Ну да ладно, это я так, к слову.

– Вы что-то хотели?

– Да, да. Будь другом, а? Посиди с моим пекинесом до вечера? Я включу вам какой-нибудь крутой фильм, посмотрите вместе. Мне срочно нужно на пару часов отлучиться.

– Ему что, нужна нянька?

– Да нет, просто он болел, ему прописали пить по часам лекарства. Ну и выгуляешь его заодно.

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько заплатите?

– Ну, ты наглый! Я так спросила, по-дружески, по-соседски.

– Донесите мне тогда мой рюкзак до дома по-соседски. Я же Вас не прошу ни о чём таком.

– Давай донесу, конечно! А ты с Миком точно посидишь?

– Да я пошутил, уберите руки от моей сумки! Перестаньте вырывать!

– Давай, давай, вази, vas-y!

– Прошу Вас!

– Ну ладно, сколько ты хочешь, говнюк малой?

– Вы меня ещё оскорблять собираетесь?

– Нет, это я так, к слову. Ну, знаешь, у нас, у русских есть слова-паразиты.

– Не знаю я такого.

– 10 франков хватит тебе?

– 20!

– 15!

– Себон комса! С'est bon comme ça. Ну, хорошо, договорились!

«Ничего себе! Целая пятнаха прилипла, – подумал я. – Да я за такие деньги готов даже вычесать его и в жопу поцеловать!»

– Пойдём, я всё тебе покажу.

– Сейчас, занесу домой рюкзак, перекушу и приду, ок?

– Хочешь, я тебе разогрею пиццу?

– Я сам могу.

– Вот и отлично, бери тогда свои тряпки с собой!

– Вы можете выражаться немного мягче? Не обзывать ни меня, ни мои вещи!

– Это ты называешь вещами? Да слово «тряпка» уже комплимент для того рванья, в которое ты одет!

«Всё здесь понятно, – подумал я. – Что ни говори, это конопатое быдло неисправимо».

Я зашёл в её квартиру, находящуюся на первом этаже. Ещё та халабуда! Цветов полно, горшки везде: на проходе, в коридоре, на стенах, в общем – везде.

– Зачем вам столько цветов, мадам?

– Растения очищают воздух. Я молодею. А-ха-ха!

– Хм, очень смешно.

Она рассказала мне, что я должен был в её отсутствие выполнить, познакомила со своей собакой и поставила мне русский боевик с французскими титрами.

– У Вас нет нормального фильма, который не нужно читать?

– Это суперкино, тебе понравится, малыш.

– Я не малыш.

– Ну, называй себя тогда сам, как хочешь.

– Что это за чёрные кирпичи, кассеты что ли?

– Ах это? Обычные фильмы. Старый видак, не обращай внимания. Я его привезла в Швейцарию 20 лет назад. Когда мне приходилось учить французский язык, я включала один из них, наслаждаясь просмотром.

– Судя по Вашему французскому, система не сработала.

– Не умничай! Твоя мама тоже до сих пор заикается, подбирая в разговоре нужные слова!

– Так она его вообще не учила. Видимо, правильно делала.

– Ладно, располагайся, я пойду, приятного вечера.

– Бон суаре, мадам!

* * *

Вечером, уже затемно, я пришёл домой, отца ещё не было, но, к моему удивлению, мама была дома. Так как невыносимо было больше молчать, я решил поведать ей своё мнение о животных, высказаться по поводу издевательств над ними, обрести нового союзника в лице моей зомби-мамы.

– Ой, Фредди! Отстань от меня со своим бредом! И вообще не говори мне о таких страшных вещах, я сейчас расплачусь!

– Агнешка, – я первый раз назвал её по имени, так как после её ответа мне вовсе не хотелось впредь называть её матерью. И тут я высказался: – Знаешь, что из-за таких, как вы, впечатлительных, отказывающихся смотреть правде в глаза, в мире погибают животные, а ведь они такие же наши соседи, как и та рыжая тётя Катя, у которой я сегодня провёл половину дня! Лучше бы её в клетку засунули, дикую грубую бабу!

– Фредди, как тебе не стыдно?

– Мне стыдно, мама? Ты говоришь о стыде? Я не ослышался?

– Ну, слава богу, сыночек, ты опять назвал меня мамой!

– Это по привычке. Но я не шучу! Вы все такие прямо правильные! То не говори, так не думай, это меня ранит! Первопричиной всего являются мысли. А то, что происходит дальше – это их следствие. А на самом деле вы все раненые на голову! Понятно? Я ненавижу людей! Мне стыдно, что я вынужден коротать свои дни рядом с бездушными, абсолютно не имеющими своих принципов уродами!

– Я в этой семье, например, самая красивая!

– Да я тебя как в первый раз увидел, чуть не умер от страха!

– Ну, ты! Фредди! Перешёл все границы дозволенного! Негативные чувства обычно имеют триггер – событие или мысль, которая вызывает тревожный ответ! Будь осторожен, сопляк!

Она резко вынула из-под дивана бутылку с недопитым белым вином и швырнула её мне в голову. Я увернулся, плюнул рядом с ней на пол, выругался матом и ушёл в свою комнату.

Через час кто-то позвонил в двери, мама открыла и о чём-то разговаривала минут двадцать с тётей Катей. Это точно была она, этот прокуренный голос нельзя спутать ни с чем в мире. В итоге, судя по крикам, они, как всегда, поругались. Мать минут через тридцать вернулась в комнату, но не стала долго задерживаться, после чего воцарилась тишина. Несколько минут спустя мама принялась заливаться истерическим смехом. Да так громко, что меня так и подмывало спуститься и узнать, в чём дело. Ибо между нами произошла ссора, в этом не было никакого смысла. Моя мама – не быстро отходчивый человек. Она может обижаться неделями.

Минут через сорок явился отец. Я так обрадовался, бегом спустился вниз, но мама затащила его на кухню и заперла за собой дверь.

– Папа?

– Фредди, погоди, я разговариваю с твоей мамой на личную тему.

– Па, я не хотел её обидеть, просто она вывела меня из себя своей безразличностью и поверхностностью! Па?

– Фредди, я сказал – подожди!

Я просто стоял и ныл около запертой кухонной двери, объясняя ей – двери, что я не виноват в перепалке с мамой. Ручка опустилась вниз, дверь отворилась, отец вышел из комнаты, в упор глядя мне в глаза.

– Фредди, скажи мне, ты вообще больной?

– Я не виноват, она меня вывела!

– Я не о том.

Он открыл ноутбук, на котором шёл фильм о том, как я сижу у Кати Ковалёвой на диване, смотрю русский боевик и дрочу себе и пекинесу.

– Па, нууууууу, эээээээ! Вот смотри, перемотай немного назад, он трахал мою ногу, видишь? Мне стало его жалко, и я решил ему помочь, вот и всё.

– Ты решил подрочить собаке? О господи, какой позор!

– Вот сучка, оставила включённой камеру и ушла!

– Подбирай выражения, хам! Совсем распоясался! Разве я тебя такому учил?

– Ты – нет, это всё мама!

– Пьер-Алан, я его такому тоже не учила, клянусь! – проговорила заплетающимяся языком мать откуда-то из-за спины отца.

– И ты! Что ты, постоянно пьяная, несёшь? Перестань пить или закодируйся! Мне надоело это всё! Что за семейка!

– Я тебе обещаю, с завтрашнего дня я начну бегать, заниматься спортом!

– Хорошо, я посмотрю, как ты выполнишь своё очередное пьяное обещание! Словоблуда! А ты, Фредди, чистить зубы и спать! Завтра поговорим с тобой серьёзно!

– Ок, папа. Покойной ночи!

– Стой! Ты сделал домашнее задание?

– Нет, я же читал русский фильм у тёти Кати и ухаживал полдня за пекинесом.

– Ну да, точно, ты был занят, я видел на видео.

– Пап, ну перестань. Я сейчас быстро сделаю, нам немного задали.

– Хорошо, иди. И спокойной ночи, заодно.

– Пап, может, всё-таки поговорим? Мне нужно столько тебе сказать!

– Не сегодня, извини.

* * *

После этого случая отец отдалился от меня. Не пожелал даже выслушать мои идеи по поводу спасения мира. Они с матерью, казалось, стали на одну сторону, взялись за моё воспитание, проверяли каждый мой шаг. Постепенно я начал ненавидеть их обоих.

Мама на удивление принялась за изучение новой жизни под названием ЗОЖ. Но в её случае это был полный пиздёж. Хотя она настолько старалась всех удивить и переубедить, что иногда у неё это неплохо выходило. Между запоями и наркотой, как она говорила, срываются иногда с катушек все, она умудрялась вести до фанатизма трезвый образ жизни. Колотить маски из свежей крапивы, вырванной в лесу, пить смузи из шпината, много воды. Ой, как я смеялся, когда эта растяпа рвала крапиву в перчатках для бега, через которые растение обожгло ей все руки, потом она сложила это всё в карман спортивной беговой куртки, через которую крапива искусала ей весь бок. Мать в соплях и в слезах бежала со своей маской для волос и тела в кармане домой, жалуясь на проклятое, по её мнению, растение, часть которого она заваривала и втирала в свои тонкие волосы так интенсивно, что я думал, эта лапша у неё на голове сотрётся и останутся залысины. Остальную часть жгучего улова она перемалывала в блендере с яблоком и мёдом, обмазывая всё тело кремом, похожим на взбитый понос. Я удивлялся её генетике, честно. Она становилась ещё более красивей и привлекательней. На дорогах ей вслед из проезжавших машин свистели малолетки, не понимая даже того, что по улице в лосинах бежит тётя Агнешка, а не какая-нибудь двадцатилетняя Барби с торчащими сосками. Хотя малолетки любят тёток постарше. Опыт-то откуда-то нужно брать. А юных краснолицых девчат распечатывают обычно герои постарше, награждая тех своим малым, но уже имеющимся опытом. Вечный круговорот жизненной несовместимости раздражал меня. Ничего в этом мире не было одинаковым, равным, совместимым. Постоянно чего-то не достаёт здесь, не хватает там. Даже элементарных палочек, чтобы были одинаковые, в лесу найти невозможно. Всё, всё в мире абсолютно разное. Казалось бы – две руки, две ноги у человека должны быть одинаковыми. Но нет же, всё разное. Даже сиськи у тёти Кати Ковалёвой оказались разного размера. Этот монстр стал моей первой женщиной, перевоплотившись в моих глазах в нечто святое и даже сексуальное. А я стал первым у её пекинеса. В течение полутора года она всячески пыталась намекнуть мне о том, что видео, которое она, «по ошибке, естественно», передала моим родным, носило для неё особый характер. Она никогда не видела такого большого и взрослого пениса у малыша, как она меня порой называла. Пару раз у нас доходило дело до обнимашек посреди улицы, после чего она бегала, причитая, по дороге:

– О боже! О боже, нет, меня посадят из-за тебя в тюрьму!

Я хотел её так же сильно, как и она меня. Вообще-то я хотел всех подряд, даже её пекинеса. Мне было наплевать, кого и каким образом, лишь бы это, наконец, свершилось.

В мой день рождения, мне исполнялось уже 16, я не мог себя более сдерживать от переживаний за свою семью. Прямо в мой праздничный день я застал мою мать у нас в доме, в сауне внизу с каким-то мужиком.

Я знал, что она изменяет отцу, но чтобы так внаглую, не ожидал. Молодая жена гуляет, странно. Может, он имел для нее особое значение?

Подсмотрев в щель, выходившую в коридор сауны, где висели веники, которыми пользовалась лишь мать, избивая себя по ягодицам, я увидел неприглядную сцену. В Швейцарии не принято в сауне размахивать ветками. Они просто парятся, спокойно валяясь на деревянных полках. Я увидел, как наш сосед отменно имел мамулю, прямо искусным образом. С разворотами, поворотами. Мне даже первый раз показалось, что она, и правда ведь, истинная красавица. Трахаться хотелось так, что стало невмоготу. Я выбежал из дома, перешёл второпях дорогу, вырвал с корнями на клумбе какой-то цветок и позвонил в дверь Катюши. Ой, что я с ней делал, невозможно представить! У неё такого ещё никогда не было. Раз за разом мой член поднимался снова, не желая отпускать ни на минуту трясущееся белое тело с огромной дырой между ног. Теперь понятно, почему она была одинока. Не из-за того, что рыжая и конопатая грубиянка с окурком в зубах и поводком в руках. В такую глубокую пещеру трудно отыскать постояльца.

– Фредди?

– Да, моя королева?

– Ты заметил, что я похудела?

– Ну конечно, заметил. С тебя же льётся пот ручьями, особенно со спины. Тебе бы неплохо было бы заняться спортом.

– Ты с ума сошёл, какой ещё спорт? Я еле нахожу в себе силы покормить собаку после твоего ухода. У меня всё тело болит, особенно там.

– Не может быть, чтобы у тебя там что-то болело!

– Я же нежная и страстная, конечно болит. Поцелуешь?

– Фу, не!

– Что ты сказал? Повтори!

– Говорю – не сегодня.

– Я всё слышала, не делай из меня дуру. Иди отсюда и никогда больше не приходи.

– Да ты через три дня уже завоешь: «Где мой Фредди – слоновый рог!» Придумала же! Рог слоновый. Такого вообще на свете нет!

– Да пошёл ты! Выметайся!

– Пока, моя царица. Люблю тебя!

Дверь в конуру захлопнулась, и я вернулся в свой просторный дом, где царило вечное недовольство. Возвратившийся с работы папа постоянно высказывал свои претензии маме, которая тупо лежала на диване, оттраханная соседом или ещё кем-нибудь другим и втыкала в свой телефон. Я вздохнул, пройдя мимо отца, стоящего подле софы, пылающего гневом от маминого безразличия.

– Фредди?

– Ты откуда сейчас пришёл?

– От тёти Кати.

– Что ты там делал, опять смотрел за пекинесом?

– Нет, пап, теперь я смотрю за тётей Катей.

– Что?

– Да нет, ничего. Мы просто подружились, она извинилась за то, что скомпрометировала меня тогда. Я её отшлёпал и простил.

– Это как отшлёпал? Понарошку?

– Типа того.

– Ну хорошо, сыночек, мой руки, накрывай на стол. Скоро ужин. Вернее – праздничный ужин!

– Ок, пап.

Сегодня за ужином было не как обычно. Беседа лилась так живо, как струя воды из туалетного бачка. Каждый пытался что-то подпортить. Вернее – не что-то, а просто очередной мой день рождения. Но до ругани дело не дошло. Мама поведала нам о своём решении участвовать в забегах на время, с чего мы с папой мило поржали, спросив, не в гонках ли улиток она собралась соревноваться. Ведь её бег походил на червяка, который нацепил на себя дом с огромными сиськами, и они бьют его при ходьбе по голове. После чего она полчаса рекламировала свой новый бюстгальтер, с якобы вшитой внутрь протекцией от подлетания вымени вверх к лицу или выше носа, что зависело от разгона тушки. Папа, в свою очередь, объявил новость, что продвигается вперёд в своей идее, которую ему навязал я, и даже начал делать успехи в фотографиях с животными, одну из которой повесили на рекламу шоколада. Что принесло ему немалый доход. Он принял решение поехать в Ботсвану, попробовать себя в роли фотографа слонов, о которых слышит ежедневно. Поинтересовавшись гигантами, перечитав множество литературы, он заинтересовался моими родичами. Впредь он бы хотел развить тему слонов, может быть, даже как-то им помочь. Фотографии с ними имеют в мире огромную популярность, что считается классикой всех времён.

– Папа, я тоже хочу в Ботсвану!!! Прошу, возьми меня с собой?

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Может, запланируем поездку на летние каникулы?

– Ой! Папа! Спасибо!

Я кинулся обнимать его, да так, что едва не сбил его со стула.

– Ну, хватит, хватит, перестань!

– Па, а почему именно летом?

– Летние каникулы самые продолжительные.

– Но слоны в эту пору не особенно активны. Им жарко, они пытаются спрятаться от палящего солнца, найдя себе укрытие под какими-нибудь растениями, обмахиваясь ушами целый день.

– Да, сыночек, ты прав, я об этом даже не подумал.

– Поехали сейчас, зимой, а?

– Фредди, каникулы уже буквально на носу, мы не успеем собраться и продумать путь передвижения.

– Папа, я тебе всё покажу. Я изучил Ботсвану вдоль и поперёк.

– Зачем?

– Я же тебе говорил, что мои родственники там жили. Я вспомнил фрагменты из их жизни.

– Фредди, перестань! – завопила мама.

– Я не могу перестать, потому что это моя жизнь. Я живу этим, пойми ты уже, наконец, мама!

– Ну хорошо, допустим, ты слон. Что ты вообще в жизни хочешь и как собираешься с этим жить?

– Я поступлю учиться на зоолога и буду работать с животными, или вообще уеду в Африку или Индию жить.

– Я даже не сомневалась, что ты оставишь семью, как только представится первая возможность.

– Всё равно, вы занимаетесь в основном лишь своими делами. При чем здесь я?

– Мы только тобой занимаемся! Неужели ты этого не замечаешь?

– Да, да, я заметил. Всё, давайте сменим тему? Поговорим лучше о тебе, папа. Какие ты хочешь сделать фотографии?

– Какие удастся, сынок, каждому фотографу хочется иметь эксклюзив.

– Папа, я подведу тебя к любому дикому слону, ты сможешь сделать с ним всё, что захочешь! Разбогатеешь на фотографиях, станешь знаменитым.

– Спасибо, сыночек, но я не хочу, чтобы ты рисковал своей жизнью, подходя близко к стаям.

– А-ха-ха! Не смеши меня. Это же мои друзья!

– Я вас слушаю, ребята, и невольно у меня возникает мысль, что я уже чокнулась. Что вы несёте вообще?

– Папа скажи ей, что они меня понимают! Ты же сам это видел в зоопарке своего друга!

– Да, Агнешка, это правда, у Фредди есть какая-то связь со всеми животными. И то, что он решил стать зоологом, уже небольшая, но победа для человечества. Более разбирающегося специалиста, может быть, история ещё не знала.

– Какой бред, ужас!

– Мама, для тебя всё бред! Ты вечно чем-то недовольна!

– Хм.

– Мы долго не говорили на эту отвратительную тему слонов, я уже успокоилась, думала, ты обо всём позабыл, Фредди, и спокойно трахаешь тётю Катю вместо её пекинеса. Но ты опять за своё! «Я слон, я слон!» Что за чепуха вообще?

– Фредди?

– Папа?

– Это правда?

– Что, про Катю или пекинеса?

– Про собаку я знаю. Теперь расскажи мне про хозяйку.

– Па, ну не надо!

– Я убью эту тварь! Она изнасиловала моего несовершеннолетнего сына!

– Кто ещё кого!

– Фредди, иди наверх, мне необходимо поговорить с твоей матерью один на один!

– Па, только не трогайте вы Катю, плиз!

– Катю?

– Она для тебя Екатерина Ивановна!

– Зачем же так официально?

– Иди, давай, наверх, чистить зубы и спать!

– Ок, ок, иду.

Долгие крики сопровождались звоном бокалов. Папа решил от нервов выпить, мама, как всегда, была не против.

– Нешка, давай засудим эту бабу!

– Пьер-Алан, чего мы этим добьёмся? Не она, так другая!

– Какая другая? Он что, по-твоему будет спать со всеми бабками района?

– Она моя одногодка, кстати!

– Ужас какой. Выглядит лет на 15 старше!

– Вспомни себя в эти годы? Это пик сексуальной активности!

– Какой пик может быть у несовершеннолетнего?

– У Кати, я имела в виду.

– И что, по-твоему, я должен вспомнить о своих годах? То, что я, как и многие благочестивые швейцарцы, гордые католики и протестанты, вместо дискотек посещал по выходным церковь, до самозабвения слушая символичный звон колоколов?

– Церковь, клуб и бар – одинаковые вещи. Люди приходят туда за единением!

Он выбежал, как пуля, на улицу, я быстро из своей комнаты набрал Катю.

– Привет, что, соскучился? Я так и знала, что ты скоро появишься, сосунок, но правда, не думала, что прямо сегодня!

Она так противно выдувала изо рта дым, что мне через трубку как будто начало вонять сигаретами.

– Катя, там папа к тебе стучит…

– О привет, Пьер-Алан! – послышалось в трубке.

– О, чёрт! Не успел! Катя, Катя!

Видимо она с перепуга не успела отключиться, и понеслось:

– Екатерина Ивановна, Вы что себе такое позволяете?

Отец был, как всегда, сдержан.

– В чём, собственно, дело?

– Вы изнасиловали моего сына!

– О-хо-хо! Кто ещё кого!

– Правильно ответила! – выкрикнул я в трубку.

– Вы понимаете, что совершили преступление и обязаны понести за это должное наказание!

– Ты что, решил меня засадить, зануда?

– Я считаю, что Вы не должны были подвергать моего сына сексуальному насилию!

– Да говорю же тебе, давай, кстати, на «ты»? Мы же соседи, как-никак, чего выделываться?

– Что у Вас с речью, милочка? Вы не знаете правил культурного общения?

– Ты иди научи сначала говорить свою жену-проститутку, потом суй ко мне свой нос, понял?

– За это Вы тоже ответите в суде!

– Да, конечно, отвечу, ещё и своего бывшего в суд притащу, который меня из-за твоей Говнешки бросил. Я ей тогда все патлы выдернула, помнишь?

– Её зовут Агнешка, попрошу без оскорблений!

– Иди ты в жопу, Пьер-Алан! И не возвращайся оттуда никогда!

– Сама иди, тварь, извращенка старая!

– Кто? Зови полицию, я им покажу несколько фильмов о том, кто извращенец! У вас в семье нет нормальных людей! Вы все чокнутые!

Как ошпаренный, отец выбежал от моей Катюши, что-то крича протестующее, что очень меня позабавило. Бедный папа, подумал я. Ему тяжелее всех бороться с нашими недостатками. Свои я хотя бы умел немного скрывать, но что касается маминой конспирологии, в этом я отца вообще не понимал.

Шизо и Зоо

Подняться наверх