Читать книгу Солдатский медальон. Исчезнуть или победить - Жесуй Бесдеполь - Страница 4

Глава 3
Ненадежный

Оглавление

– Не отступать! – звучит вдали голос лейтенанта.

Прорываясь через грохот стрельбы, голос офицера кажется таким далеким, приглушенным и тихим, что кажется, лейтенант кричит где-то на окраине окопов. А в следующий миг он неожиданно вываливается из-за угла, опирается локтем на земляную стену, не боясь испачкать форму, крепко сжимает плечо и кричит уже громко, будто в самое ухо.

– Держать позиции! – приказывает лейтенант торопливо. – Не отступать!

Тут же он проходит дальше, снова кричит, исчезает где-то за углами вьющейся окопной ямы, а его голос снова притихает, всего через миг вдруг отдалившись на целые сотни метров.

Кругом все грохочет, звенит в голове, раздается взрыв, и можно почувствовать, как дрожь от него передается телу слабым, но ощутимым, ужасающим импульсом. Даже думать не хочется, что может случиться, если взрыв раздастся совсем рядом. Зачем-то вспоминается тот несчастный, разорванный до груди, и чтобы хоть на миг прогнать это воспоминание, Иннокентий высовывается из окопа и делает несколько выстрелов.

Наверняка, ни одна пуля не достигает цели. Тут же юноша скрывается вновь за укрытием, пытается отдышаться, но звон в голове только усиливается и не дает покоя.

– Неизвестный! – снова звучит голос лейтенанта.

Иннокентий поднимается, чтобы не представать перед офицером в таком виде, спрятавшись в окопе чуть ли ни в самом низу. В этот же миг выходит лейтенант, встречает Иннокентия напряженным взглядом, а за ним появляется сержант с еще одним бойцом.

Юноша переводит взгляд на них, когда вдруг что-то толкает в голову. Подталкивает резко, мощно, но как-то непривычно. Иннокентий даже не понимает, что случилось, замечает, что лейтенант и рядовой пригнулись, а сержант зачем-то бросился к нему. Затем юноша сваливается вниз оттого, что сержант, взяв за грудки, мощным рывком бросает на землю.

Лейтенант сразу подскакивает к Иннокентию, хватает за голову и наклоняет к себе. Юноша растерянно таращится на свои грязные сапоги, чувствует легкую боль, но до сих пор не может понять, что случилось.

– Цел?! – кричит лейтенант, и сам же себе отвечает: – Цел! Мимо прошла! Только вмятину оставила!

Лейтенант тут же отпускает голову юноши, остается сидеть рядом на корточках, поворачивается к рядовому и сержанту, а Иннокентий медленно тянет руку к каске.

На ровной, гладкой еще минуту назад поверхности, юноша нащупывает большую вмятину, длинную, быстро остывающую царапину, опускает руку, поднимает голову и замирает от испуга, только глядя на остальных, но не имея сил даже на то, чтобы пошевелиться.

Сидя в окопе, лейтенант с рядовым оба не без удивления глядят на сержанта, который спокойно оглядывает поле боя. Затем, внимательно осмотревшись, сержант опускается на корточки рядом с остальными, но двигается так спокойно и непринужденно, словно грохот орудий его ничуть не заботит.

На миг, лейтенант даже забывается, но, пока рядовой с уважением покачивает головой, продолжая глядеть на бесстрашного сержанта, офицер возвращается к разговору.

– Пусть бойца возьмет! – объясняет лейтенант, кивнув головой в сторону Иннокентия.

Сержант и рядовой тут же оборачиваются к юноше, даже не пытаясь скрывать недоумение.

– Нет, – резко поворачивается сержант обратно. – Неопытный он. Подведет.

– В учебке он лучшим стрелком был, – настаивает лейтенант.

– А я в учебке воротничок перешивал раз по сто, – отвечает сержант. – Может, мне теперь швеей пойти?

– Нашел время! – ругается офицер, поворачивается к бойцу и продолжает: – Возьмешь Неизвестного с собой, по ходу объяснишь, что делать.

Рядовой с недовольством хмурится, но сейчас это меньше всего беспокоит Иннокентия. В голову набиваются разъяренной толпой мысли, тут же создавая в уме давку, как только юноша понимает, что куда-то должен идти и что-то делать.

Сержант недовольно кривится, но спорить, отнимая время, не собирается.

– Ладно, – отвечает он. – Но если подведет, то вспомни, что я тебе говорил, лейтенант.

Офицер тут же начинает поворачивать голову то к Иннокентию, то ко второму рядовому, отдавая последние распоряжения перед атакой.

– Надо пострелять их как можно больше, – объясняет лейтенант. – Патронов не жалеть. Только дождитесь, как начнем, а тогда….

Раздается взрыв и, кроме сержанта, все пригибаются, а он спокойно достает скрученную сигарету и прикуривает, не обращая внимания на взрыв.

– Короче, – подытоживает лейтенант, – ждите наступления. Вперед!

Взяв Иннокентия за плечо, лейтенант заставляет его повернуться, а следом уже незнакомый солдат начинает подталкивать в спину прикладом, не давая промедлить ни мгновения.

Вместе с рядовым, которого Иннокентий не успел еще узнать, юноша пробегает через весь окоп, дойдя до самой его окраины. Здесь незнакомый солдат его останавливает, занимает позицию и молча начинает готовиться к стрельбе, пытаясь не высовывать голову раньше времени.

Иннокентий сразу же не выдерживает.

– А… зачем нас сюда? – спрашивает он робко.

Незнакомый солдат молчит, но едва Иннокентий задает вопрос, как тут же теряет робость, желая лишь скорее разузнать, что ждет его впереди, когда начнется атака.

– Что нам делать?! – перекрикивает Иннокентий звуки стрельбы. – Нам атаковать?! Нам… что мы…?!

– Да замолчи уже, – отвечает солдат недовольно. – Медсестры и то храбрее….

С хмурым видом, он продолжает готовиться, но и сам понимает, что должен объяснить задачу, и хотя Иннокентий перестает спрашивать, боец и сам понимает, что сделать это необходимо.

– Когда атака пойдет, – объясняет боец, поворочав от недовольства губами, – стреляй по немчуре, вот и все.

Он замолкает на миг, а потом добавляет, не оборачиваясь:

– Ничего сложного, даже ты справишься.

Иннокентий замолкает, но ненадолго. Он тоже начинает готовиться, несколько раз перепроверяет оружие, но своими действиями лишь нервирует соседа. И когда солдат от недовольства уже начинает цыкать, Иннокентий прекращает снова и снова все перепроверять.

И все же, молчания юноша не выдерживает, сейчас беспокоясь от этого не меньше, чем от звуков стрельбы и взрывов.

– А что случилось? – интересуется он аккуратно, стараясь не рассердить незнакомого бойца. – Почему нам здесь надо сидеть, а не… ну, не с остальными?

Солдат поначалу не отвечает, но затем все же тоже не сдерживается.

– Надо, – говорит он, – значит надо.

Больше Иннокентий не пристает, старается как-то подавить волнение, но спустя всего полминуты уже и его сосед не может выдержать молчания и сам же завязывает разговор.

– Чего-чего? – бурчит он. – Того, что лейтенант наш идиот. Я знаю, что сержант ему сразу говорил, что затея дурная так идти. А он? Чего он? Приказ! Да и в задницу ему этот приказ.

Еще ненадолго солдат замолкает, но и Иннокентий уже не пытается его разговорить, спокойно ждет и вскоре получает за терпение новые ответы.

– Фрицы-то придавили! – вдруг резко оборачивается боец. – Ты сам что ли не видел? Или окоп со страха слишком глубокий выкопал?

Иннокентий опускает глаза и хмурится, а сослуживец замечает свежую вмятину на шлеме юноши и сразу теряет пыл.

– Кто виноват, что они так бросились? – продолжает солдат, отвернувшись и аккуратно выглянув из-за укрытия, но тут же спрятав голову обратно. – Мы в атаку пошли, так они и ответили. А дальше нельзя было идти. И что теперь? Теперь задавят к черту. А все кто виноват, а? Вот говорил сержант….

Иннокентий снова терпит молчание. Время тянется так долго, что кажется, будто уже час прошел. Выстрелы еще гремят, атака никак не начинается, а значит, что еще и пяти минут, наверное, не прошло, и от такого разногласия в чувствах и мыслях тревога все быстрее заполняет ум.

Впрочем и другой солдат, ожидая действий, как и Иннокентий, быстро устает от тишины и бездействия, но даже раньше этого не выдерживает.

– Главное, сделай, как надо, вот и все, – объясняет солдат. – Как наши пойдут на фрицев, стреляй этих гадов, как умеешь. Чем больше положишь, тем лучше. Нам только прикрыть и надо. Фрицы по нашим будут стрелять, так что сюда вряд ли кто вообще повернется, когда наши с командиром пойдут.

Еще несколько мгновений тишины, а затем разговор начинается уже легче, и уже от этого Иннокентию становится лучше, а страх и волнение, пусть и немного, но утихают.

– Если пулеметчика снимешь, – продолжает говорить незнакомый солдат, – то вообще отлично. Хотя, солдат важнее пострелять. Отсюда нам легче будет…. Погодь!

Солдат пригибается, и Иннокентий так быстро втягивает в плечи голову, что можно подумать, он делает это инстинктивно.

– Кажись, собираются.

Солдат оборачивается и взглядывает на Иннокентия. Он старше всего лет на пять, но отчего-то кажется гораздо взрослее, хотя, юноша сам не может сказать, почему. Может, об этом говорят какие-то особые черты, которые видит ум, но не различает глаз, а может, все это из-за того, что солдат, в отличие от Иннокентия, не боится так сильно и выглядит так, словно готов вынести любые тяготы грядущего боя.

Да и, немного поболтав с Иннокентием, еще раз взглянув на вмятину на его каске, солдат немного расслабляется и перестает так хмуриться.

– Ну что? – зовет он. – Ссышся, молодой?

Юноша вытягивает шею, но ответить не успевает.

– Да ладно, – снова отворачивается боец. – Всем страшно. Да только если ничего не делать, то фрицы тебя живо на шашлык пустят. Слыхал, они даже человечиной не брезгуют.

Иннокентий снова вжимает голову в плечи.

– Да ладно? – говорит он, но когда боец оборачивается и нахмуривается, тон юноши вновь становится робким. – Не может же такого быть?

Боец глядит миг и отворачивается, снова выглядывая из укрытия и тут же пряча голову.

– Это ты фрицев не знаешь, – отвечает солдат. – От них чего угодно жди, только ничего хорошего.

Еще миг спустя, когда Иннокентий задумывается, солдат вдруг поворачивается к нему, плечом упершись в земляную стену.

– Тебя как звать-то?

– Инноке… Кеша. Можно просто Кеша.

– Добро, – кивает солдат и слабо улыбается. – А я Ваня. Просто Ваня.

Он протягивает руку, и Иннокентий почти сразу отвечает рукопожатием, а затем Иван снова напрягается.

– Слышь? – хмурится он, осторожно укладывая пистолет-пулемет на землю, доставая запасной магазин из подсумка и готовясь стрелять. – Идут, кажись.

– Ура! – Раздается одиночный крик.

Затем его поддерживает кто-то совсем далеко, так что еле можно услышать, но после добавляется еще голос, и еще, и еще, и быстро становится шумно.

Иннокентий взглядывает на дрожащие руки, пытаясь их унять. Миг настал, а вместе с ним мысли опять перемешались в бардак, но Иннокентий сжимает крепче винтовку, не собираясь в этот раз отдавать страху контроль над своим телом.

– Готов? – еще раз оборачивается Иван, и юноша, насупившись, крепко сжимает винтовку и резко, уверенно кивает.

Иван кивает в ответ и нахмуривается.

– Тогда вперед, – говорит он. – Покажем этим сволочам, что такое Красная армия!

Иннокентий начинает подниматься, а Иван уже залезает на укрытие, высовывает пистолет-пулемет, поднимает голову, но еще раньше, чем успевает начать стрелять, вдруг сползает на землю с простреленным лицом.

Иннокентий чувствует, как слабеют ноги, пропадает дыхание и перестает биться сердце. Он пытается устоять, но опадает вниз, как завядший цветок, глядит в лицо мертвого солдата, с которым только что говорил, и не может подняться.

«Снайпер! – быстро отыскивает ум нужные ответы. – Не могли его так пристрелить. Это должен быть снайпер. Точно! Он раньше заметил, когда Ваня только голову высунул…. Ваня…. Просто Ваня… просто солдат… и все».

Миг просветления обрывается лопнувшей струной, и мелодия ума скатывается в гремучий аккорд поплывших диссонансом звуков. И через каждую мысль, через каждые полслова в голове появляется этот недостижимый, ужасающий монстр – снайпер, не давая покоя и доставая прямо сюда, в окоп, пугающим образом въедаясь в голову.

Проходит несколько мгновений и Иннокентий очухивается. Надо стрелять. Нужно подняться, высунуть голову… но в тот же миг, едва это приходит на ум, юноша шире открывает глаза и так и остается сидеть на земле с испуганным выражением, скованный ужасом и страхом безвестной, внезапной и скорой гибели.

Время то ли застывает, а то ли уносится прочь железной птицей, неуловимой пулей. Все еще гремит хор винтовок и пулеметов, звучат разрывы, как вдруг, прямо в окоп съезжает по земле кто-то и ловко приземляется на ноги прямо перед Иннокентием, чуть не отдавив стопу.

Юноша не успевает даже шевельнуться. В первые мгновения он и вовсе различает только силуэты, будто глядит сквозь туман, но затем пелена начинает рассеиваться с глаз, Иннокентий узнает красноармейскую форму, только двинуться все равно не может, едва не потеряв от испуга сознание.

Улыбчивый мужичок, уже знакомый Иннокентию, взглядывает на убитого солдата, затем, с таким же сожалением глядит на юношу, осторожно касается плеча, но как только замечает движение во взгляде, тут же сердито нахмуривается.

– Живой! – восклицает он сердито. – Тьфу! Ты чего расселся?!

Мужичок смело начинает карабкаться на окоп, занимая удобное место для стрельбы, и юноша тут же подает корпус вперед, собираясь предупредить о снайпере, но даже этого сделать не может. Слова встают в горле костью, мешая даже проглотить слюну, рот открывается, но ни одного звука так и не появляется. А, может, все это лишь от грохота войны. Думается, что стрельба так звенит в ушах, что ничего нельзя расслышать. Впрочем, дядя Коля уже начинает палить, сердито матерясь и выпуская угрозы так же быстро, как пули.

И становится вдруг спокойно. Тревожно, но спокойно. Бой идет, но здесь пули не достанут. В немцев стреляет дядя Коля, снайпер его не убивает, а, может, и нет уже никакого снайпера. Громовое «Ура!» стихло, а значит, солдаты уже добрались до врага и скоро все, так или иначе, закончится.

Так и происходит. Вскоре дядя Коля перестает стрелять, затем пропадают звуки стрельбы вдали, и становится тихо. Иннокентий напрягается, замирает и даже перестает дышать, чтобы лучше слышать и понять, выиграна битва, или все-таки нет. А затем вновь раздается бурный, громкий, но на этот раз уже радостный красноармейский клич, и юноша с выдохом облокачивается на прохладную земляную стену окопа.

Иннокентий так и сидит. Дядя Коля к нему не оборачивается, упирает голову в землю и так и стоит в окопе, держась за оружие. Тишина пропадает лишь тогда, когда вдруг раздается пару шагов, а следом тут же появляется голос лейтенанта, и юноша сразу поднимает глаза.

– Рядовой…, – начинает лейтенант, но вдруг замолкает.

С растерянностью он смотрит на убитого бойца, лежащего в окопе с простреленным лицом, на дядю Колю, поднявшего усталый взгляд, на Иннокентия, а потом сменяет тон.

– Кто стрелял? – хмурится лейтенант.

Дядя Коля оборачивается и миг смотрит недовольным, хмурым взглядом на юношу, а затем вздыхает, слегка подняв голову.

– Я стрелял.

Лейтенант тоже вздыхает, и тут появляется сержант. Он выступает из-за окопа, становится на краю, взглядывает на убитого солдата, на дядю Колю, лишь миг, с презрением, смотрит на юношу и переводит взгляд на офицера.

– А я говорил, – сообщает он лейтенанту, – что этот подведет.

Офицер поворачивается всем корпусом к сержанту и недовольство скрывать даже не пытается.

– Прояви уважение, сержант. Ты говоришь с офицером красной армии!

– С офицером, – вставляет сержант невозмутимо, – который чуть не угробил целую роту.

Лейтенант даже теряется на миг и совершенно неожиданно от наступления переходит в оборону. Хотя он и говорит по-прежнему уверенно и смело, но теперь оправдывается вместо того, чтобы пригрозить сержанту наказанием.

– Мы отбили участок! – заявляет он. – Мы очистили дорогу, а значит, теперь войска могут двинуться вперед. И никак иначе это сделать было нельзя!

– Да? Верно, – с тем же спокойствием, неторопливо оглядываясь, замечает сержант. – И как же ты додумался провести такую рисковую атаку, а? Товарищ лейтенант?

– Может, это и твоя заслуга, – выставляет лейтенант палец. – Только, если бы я не приказал ввязаться в бой, то….

– То те несколько десятков человек, которые сегодня погибли, были бы живы, – невозмутимо перебивает сержант.

Лейтенант медлит. Проходит мгновение и кажется, будто ему нечего ответить. А затем офицер разворачивается, но дает понять, что аргументы сержанта его не убедили.

– Это было верное решение, – отвечает лейтенант на ходу, направляясь к своей палатке. – Мы отбили участок – это главное. Не наступая, мы не победим….

Он говорит еще что-то, но Иннокентий уже не слышит, будто звук подобно вражеским пулям не может пробиться через стенку окопа. К тому же, мешает звук другого голоса: едва уходит офицер, как на пригорке у края окопа встает Семен. Довольный победой, он заглядывает в окоп, видит мертвого бойца, теряет улыбку, вздыхает и снимает каску.

За ним стоят еще несколько человек, восемь или девять. А Семен взглядывает на юношу, затем на мужичка, отирает от пыли усы и заговаривает.

– Дядь Коль, а ты еще чего тут забыл?

Мужичок оборачивается с печальным видом и кивает в сторону Иннокентия, снова поворачивается к Семену и отвечает.

– Струхнул, видать.

Больше здоровяк ничего не спрашивает. Он смотрит на Иннокентия злым, презрительным взглядом, а затем резко, быстро и размашисто бросает головой, выплескивая злобу.

– Тьфу! – бросает Семен, тут же разворачивается и уходит.

Иннокентий даже вздрагивает. А на пригорок, ровно туда же, где стоял здоровяк, встает другой солдат. Юноша даже имени его не знает, но когда тот молча смотрит со злобой и отвращением прямо в глаза, становится так тяжко, что Иннокентий замирает.

Даже руки юноши перестают дрожать. Солдат глядит на него сердито, но ничего не говорит. А только он уходит, как на пригорок становится другой, стоявший позади, тоже смотрит и молчит, тоже глядит с презрением и злобой, даже с ненавистью и отвращением, после чего разворачивается и уходит прочь, а его место занимает следующий.

Всего три взгляда, и вот четвертый. Только Иннокентию уже становится так тошно, что в мыслях он впервые начинает зачем-то просить, чтобы это скорее закончилось. Пережить эти молчаливые взгляды красноармейцев, вернувшихся только что из тяжелого боя, оказывается так сложно, что Иннокентий вдруг жалеет, что не словил пулю вместо сослуживца.

А они все идут и идут. Кажется, пятеро, или уже шестеро. Сердце отчего-то начинает болеть, по-настоящему, колоть, будто эти взгляды пронзают его острыми штыками, которых не видно глазу. И даже когда все они уходят, стоит опустить веки, как эти взгляды тут же всплывают перед глазами, такие живые, будто никогда не перестанут теперь смотреть из темноты.

Солдатский медальон. Исчезнуть или победить

Подняться наверх