Читать книгу Комната чудес - Жульєн Сандрель, Жюльен Сандрель - Страница 11

Проснулась я в своей постели. Голова раскалывалась. По кусочку восстанавливая в памяти события вчерашнего вечера, я испытывала два противоречивых желания: то ли пойти проблеваться, то ли забиться в какую-нибудь мышиную нору. Меня грыз стыд. Я только надеялась, что меня не видел никто из соседей. Но тут до меня дошло, что я понятия не имею, как, черт возьми, добралась до своей квартиры. Последнее, что я помнила (хотя, признаюсь честно, это были весьма смутные воспоминания), это как я входила в подъезд. Я медленно встала в постели. Голова кружилась. Мне удалось сделать несколько шагов, выползти из спальни и добрести до гостиной.

Свист. Я вздрогнула и обернулась. Мама.

Она была в фартуке, в правой руке – шланг пылесоса, левая, сжатая в кулак, – на бедре. Ее фирменная поза, свидетельствующая о крайней степени нетерпения.

– Дочь моя! На кого ты похожа? На тебя смотреть страшно!

– Здравствуй, мама. Что ты здесь делаешь?

– Развлекаюсь, как видишь. Пытаюсь навести подобие порядка в этом свинарнике. Я понимаю, что тебе сейчас не до того, но не до такой же степени! Я уж собиралась звонить на телевидение, срочно вызывать двух подружек из передачи, которые показывают, как наводить чистоту в самых засранных квартирах.

Я огляделась. Она была права. Но я не могла сказать ей: «Ты права», – слова застряли бы у меня в глотке. Поэтому я молча плюхнулась на диван, взяла плед и закуталась в него с ног до головы.

– Кстати, можешь не искать свое винище. Я его выбросила.

– Что-о?

– Я все выбросила.

– Мам, ты охренела? Это не винище! Это хорошее вино, и я заплатила за него несколько сотен евро.

– Следи за выражениями, дорогая. Мне все равно, сколько ты за него заплатила. Больше так продолжаться не может. С этой минуты я беру контроль в свои руки.

– Нет, мама, ты не берешь контроль в свои руки. Ты оставляешь меня в покое. Если я время от времени позволяю себе выпить бутылочку вина, это мое дело. И в уборщицы я тебя не нанимала. Поэтому, пожалуйста, иди домой.

– Даже не думай. Никуда я не уйду.

– Ты что, надо мной смеешься?

– А что, похоже? Только мне, знаешь ли, не до веселья. Ты хоть понимаешь, как ты вчера рисковала? Ты так напилась, что кто угодно мог сделать с тобой что угодно. Водитель высадил тебя у подъезда, и ты отрубилась с ключами в руках. А если бы мимо проходил какой-нибудь псих? Одному богу известно, что могло бы произойти. Я весь вечер просидела в подъезде, на ступеньках, ждала тебя. Как побирушка. Хорошо еще, соседи меня узнали и не выставили вон. Я видела, как ты упала. Мне было больно на это смотреть. Мне больно смотреть, Тельма, во что ты превращаешься. Я уже несколько дней хожу за тобой по пятам. Я боюсь за тебя. Я же вижу, что ты гибнешь. Ты пьешь как сапожник и худеешь на глазах. Я знаю, что ты целыми днями сидишь в больнице. Вначале я думала, что это хорошо, что ты молодец, что столько делаешь для сына. Но на кого ты стала похожа? Ведь это не только я замечаю. Чем ты поможешь Луи, если сама загнешься? Откуда он возьмет силы бороться, если ты махнула на себя рукой?

– Мама! Ты что, блин, еще не поняла, что он никогда не очнется? С чем я должна бороться? Я умею бороться, если знаю, кто мой враг. А здесь нет врага! Они отменили снотворные препараты, и ничего не произошло! Ничего, черт бы меня побрал! Понимаешь, что это значит? Если через месяц в его мозге не будет изменений, они его отключат. Просто выдернут вилку из розетки. И все кончится. Не останется ничего. Я по уши в этом ничто. Посмотри на меня. Знаешь, кто я? Нищенка, у которой больше нет ничего. Я сама – никто и ничто.

Мама подошла, села рядом со мной на диван и положила руку мне на плечо. Кажется, это был наш первый физический контакт за минувшие лет десять. Я инстинктивно дернулась, но не скинула ее руку.

– Неправда. Ты ошибаешься. Ты способна на большее, чем сама думаешь. Ты сейчас как слепая. Тебе надо выбраться из этой безнадежной спирали, в которую ты сама себя загнала. Я с тобой. Луи с тобой. Врачи тебя не обманывают. Если они продолжают наблюдать за нашим мальчиком, значит, у них есть надежда. Ты сильная, Тельма. Я давно тебе этого не говорила, но я тобой горжусь. Я горжусь той женщиной, какой ты стала.

– Бред собачий. Ты так не думаешь.

– А ну прекрати! Ты еще будешь за меня решать! Мне лучше знать, что я думаю и чего не думаю. Одним словом, так: я остаюсь у тебя.

Я подпрыгнула как ужаленная и вскочила с дивана:

– Об этом не может быть и речи!

– А я тебя и не спрашиваю. Пока ты спала, я сделала себе дубликаты ключей.

У меня не было сил с ней сражаться. Только не сейчас. Я плюнула и легла на диван. Мать встала и включила пылесос. Под его монотонное гудение я и уснула. Мне тоже было тринадцать лет. И у меня страшно болела голова…

* * *

Это был первый день, когда я не пошла в больницу к Луи. Я проспала до самого вечера. Когда я проснулась, мать хлопотала на кухне, с которой плыли знакомые запахи. Запахи Юга.

Мама родилась на юго-востоке Франции, и, хотя мы перебрались в Париж, на каникулы часто ездили в департамент Вар, в гости к тете Одилии, – она умерла пять лет назад. Одетта и Одилия – это ж надо было дать дочерям такие имена! Бездна воображения, ничего не скажешь. Но они и правда были очень близки – не просто сестры, а близнецы. Я обожала свою тетю, которая потрясающе готовила. Вечером Четырнадцатого июля, поужинав овощным супом с базиликом, мы шли из старой части Йера в центр города смотреть фейерверк и наслаждаться всякой вкуснятиной. Я тогда была по-настоящему счастлива. И сейчас поняла, чего добивалась сегодня вечером моя мать. Аромат супа с базиликом я узнала бы из тысячи других ароматов. Вообще-то это летнее блюдо, а на календаре было 19 января. Ну и плевать. Как ни странно, я зверски проголодалась.

Я сразу заметила, что в квартире чисто. Мать никогда не была фанаткой домашней уборки, и я заподозрила, что она вызвала Франсуазу – женщину, которую я время от времени приглашала помочь мне по хозяйству. Но я не стала ничего говорить. Села за кухонную стойку. Две тарелки, два стакана. Значит, я буду ужинать с матерью. Еще несколько дней назад подобная перспектива показалась бы мне ужасной. Но моя жизнь и так перевернулась с ног на голову, так имело ли смысл цепляться к еще одной нелепости? Мать улыбнулась и спросила, хорошо ли я выспалась. Ее вопрос, как и дурманящий запах базилика, отбросили меня на тридцать лет назад. Мадленка Пруста немедленного действия. Мне вспомнилось, как я сидела у нас на кухне в квартире на Бют-о-Кай перед чашкой горячего шоколада и мать с привычной улыбкой спрашивала меня: «Как мой теплый котенок, хорошо выспался?» Мать всегда называла меня теплым котенком. Я уже целую вечность не слышала этих слов.