Читать книгу Принцесса вандалов - Жюльетта Бенцони - Страница 2

Целый месяц провела Изабель в Шатильоне, и все это время гнев если и оставлял ее, то только во сне. Впрочем, и это не так. Ей и ночами снились полные гнева сны.

Дни молодой герцогини были полны хлопот. Изабель старалась вновь наполнить пустые амбары и кладовые. Принц де Конде со своими молодчиками успел уничтожить все припасы в замке и опустошил погреба горожан, хотя и объявил во всеуслышание, что «из уважения к памяти покойного герцога Гаспара, который сражался с ним рука об руку», не будет ни у кого ничего забирать. Низкий лицемер! По счастью, у герцогини Шатильонской не было недостатка в деньгах. Она снабдила ими своего верного Бастия и отправила его вместе с другими слугами в Монтаржи. Городок этот имел неоспоримое счастье принадлежать непотопляемому Месье – герцогу Орлеанскому, брату короля Людовика XIII. Герцог обладал завидным умением с выгодой менять друзей и взгляды, однако с самого начала Фронды поддерживал де Конде и именно поэтому сохранил зерно в ригах и бочки с вином в подвалах.

Затем герцогиня занялась приведением в порядок самых пострадавших домов в городке, и, конечно же, своего многострадального замка.

Сделав что было возможно, вернув жизнь в привычное русло и отдав необходимые распоряжения слугам, Изабель поспешила в столицу, где расположился де Конде со своим главным штабом, воспользовавшись тем, что юный Людовик XIV, его мать, Анна Австрийская, и немногочисленные преданные им придворные находились в летнее время в замке Сен-Жермен.

Изабель не хотела вновь оказаться в Монтаржи, где, вполне возможно, по-прежнему пребывала герцогиня де Лонгвиль, и она решила добраться через Питивье и Бельгард до Этампа, а дальше следовать в Париж по орлеанской дороге. Бельгард[1], соответствуя названию, был хорошо вооруженной крепостью, и принц де Конде, снова встав на путь мятежа, назначил главным в ней Франсуа де Монморанси-Бутвиля, младшего брата Изабель. Любимого младшего брата! А он и пальцем не пошевелил, когда де Конде, обожаемый им военачальник, разорял земли и замок сестры, которую Франсуа будто бы очень любит!

– А нужно ли нам заезжать в Бельгард? – отважился поинтересоваться Бастий, когда госпожа сообщила ему, как они поедут.

– Не только нужно – необходимо! – решительно ответила Изабель. – Не хочу держать в себе обиду. Злость и обида разъедают душу!

– Обида может увеличиться. Столкни два кремня, посыпятся искры…

– Искры не всегда чреваты пожаром. Я должна поговорить с братом!

– А что если он не расположен вас видеть?

– Никогда не поверю, что брат решится отказать мне в свидании. Он слишком хорошо меня знает!

И, действительно, как только они приблизились к ощерившимся пушками стенам Бельгарда и Бастий назвал имя госпожи де Шатильон, как решетка ворот поднялась и мост опустился. Более того, навстречу сестре выбежал сам Франсуа де Бутвиль и подал руку, чтобы помочь ей выйти из кареты. На лице его сияла улыбка.

– Вот нежданная радость! Я уж отчаялся когда-нибудь свидеться с вами! Почему вы не приехали ко мне раньше?!

Темные, весело поблескивающие глаза, тонкие губы, тронутые ласковой, чуть насмешливой улыбкой, длинный острый нос – молодой человек был похож на хитрого лиса. Если бы не горб, что согнул его спину, он был бы довольно высокого роста, но никто не вспоминал о горбе, видя изящество и живость его движений. Дерзкий бретёр, лихой наездник, Франсуа обожал женщин, и они платили ему взаимностью, не в силах устоять перед его обаянием. К тому же он успел прославиться как военачальник, обучившись искусству войны у великого Людовика де Конде, который был образцом для него, если не сказать, божеством. Де Бутвиля обожали солдаты, что случалось не часто, а де Бутвиль был внимателен к их нуждам, что бывало еще реже. Отваги и мужества ему было не занимать, в чем сестра его не замедлила убедиться.

– И вы еще спрашиваете?! – возмущенно накинулась она на него. – Самодовольства, я вижу, у вас предостаточно! Но если вы хотели меня видеть, скажите лучше вы, что вам помешало? Не пожелали смотреть, как умирают от голода и жажды мои горожане?! А почему вы не вмешались? Вы могли бы помешать, а не потворствовать вашему дорогому принцу, когда он грабил мой город, словно вражеский!

– Но я все это время просидел в Бельгарде! Я не был в ваших краях, сестричка! И понятия не имею, что там у вас творится.

– Расскажите это кому-нибудь другому, но только не мне, Франсуа! Я никогда не поверю, что вы понятия не имеете о безобразиях, учиненных в моем замке!

Лицо Франсуа стало очень серьезным.

– Принца можно понять, Изабель! Понять и простить. Под Блено он выстоял, но день был невыносимо тяжелым… Принц был вымотан, ранен… За ним чуть ли не гнались враги, поэтому дружеский кров…

– Под дружеским кровом не творят бесчинства! Там не крушат все, что видят, там не гадят, не опустошают закрома и не вытаптывают поля! Нет, я не готова его понять и тем более простить!

– И все-таки придет день, когда вы его простите! Однако… Не кажется ли вам, что нашу беседу мы продолжим с большим удовольствием, если вы переступите порог моего дома? Тем более что я приглашаю вас разделить со мной трапезу. Ваш покорный слуга, госпожа де Рику, – обратился он к Агате, которая терпеливо ждала, когда ее госпожа, наконец, соизволит сойти со ступеньки кареты и даст возможность ей тоже спуститься на землю.

Они вошли в дом, и хозяин повел дам к столу с такой непринужденностью, словно развлекал их в милом загородном павильоне, а не в крепости, ощетинившейся пушками. Обед был не изобилен, но вкусен, а Франсуа так внимателен, любезен и весел, что горькие обиды Изабель начали понемногу таять. Да и какими бы ни были ее обиды, сердиться долго на Франсуа она не могла. А он, внезапно сделавшись серьезным и озабоченным, спросил:

– Почему вы вдруг решили ехать через Бельгард, а не через Монтаржи? Хотели повидаться со мной?

– Желание повидать вас не кажется вам серьезным поводом? Да, я хотела, чтобы вы узнали, что я думаю… о вашем поведении. И нисколько не хотела вновь увидеться с нашей дорогой кузиной де Лонгвиль.

– Но в Монтаржи ее уже нет. Как нет де Немура и де Ларошфуко, хотя я бы не смог вам сказать, где «их ноги оставляют следы», пользуясь изысканным выражением милейшей мадемуазель де Скюдери. Кстати, я не без грусти вспоминаю порой наши, такие приятные, вечера в Голубой опочивальне госпожи де Рамбуйе. Боюсь, нам больше никогда не испытать таких невинных и изысканных радостей!

– И кто в этом виноват? Мне смертельно скучно в сотый раз повторять одно и то же, и я не стану этого делать. Но я точно знаю, что вы пришли в этот мир не для того, чтобы рабски поклоняться принцу де Конде. Вместо того чтобы следовать за ним в его заблуждениях, было бы достойнее вернуть его к исполнению долга перед королем.

– А я уже сто раз говорил вам, – сердито откликнулся Франсуа, бросая салфетку, – что принц готов служить королю, но не Мазарини!

– Да! Вы повторяете это без конца, но мне кажется, усвоили теперь и другое: вести войну против него нельзя без помощи испанцев! А почему бы вам не взять за образец герцога де Бофора?

– Короля Чрева Парижа? Он успел обольстить и вас?

– Меня нет, мое сердце вовсе не с ним, но я вижу, что он не путает цель и средства и отказался присоединиться к нашему дядюшке Анри де Монморанси, когда тот затеял войну, стоившую ему жизни. И не потому, что боялся Ришелье, который был на сто голов выше Мазарини. Ришелье он тоже презирал и ненавидел.

– Я знаю причину его отказа, – вздохнул Франсуа, внезапно посерьезнев. – Де Бофор в приливе откровенности как-то открыл ее принцу, и случилось нечаянно так, что я, сам того не желая, слышал их разговор.

– Мне было бы приятнее, если бы со мной вы обошлись без досадных выдумок, ведь я вас вижу насквозь, – упрекнула брата Изабель с улыбкой.

– Ну хорошо, я подслушивал! И был очень растроган. Ненависть была вызвана человечнейшей из причин: с того дня, когда он впервые склонился в поклоне перед королевой, он влюбился в нее. После смерти Людовика XIII она вознесла его на недосягаемые высоты, безрассудно доверив ему своих сыновей и королевство.

– Может быть, она тоже его любила? Он с его красотой и доблестью достоин любви.

– Об этом он не говорил, но принц полагает, что он был ее любовником и что… Но не будем об этом. В общем, в нескольких словах: появился Мазарини. Бофор затеял против него заговор и оказался на пять лет в Венсенском замке. Он сидел бы там и дальше, если бы не ухитрился сбежать. И откуда?! Из главной башни! Теперь он коллекционирует любовниц, но это ничего не значит. Его любовь неизменна, и он своей шпагой никогда не будет служить испанцам.

– Но ведь и сама королева, она никогда не забывала, что была инфантой…

– Безусловно, и де Бофор был на ее стороне и устраивал заговоры против Ришелье, зная, как она несчастна. Он собирался увезти ее.

– Увезти королеву? Нужно быть сумасшедшим!

– Он и был безумцем. Безумие со временем прошло, любовь осталась. Инфанты больше нет, а есть мать французского короля, которая хочет быть такой же истовой француженкой, как и герцог.

– Красивая история! – вздохнула Изабель. – Почему бы вам не вдохновиться ею?

– Я с детства отдал себя юному герою, чья слава ослепила меня раз и навсегда. И последую за ним повсюду. Если понадобится, в ад… Понадобится, на эшафот!

Изабель торопливо перекрестилась.

– Подумайте о нашей матери! В двадцать лет ей довелось пережить гибель супруга, которого она любила всем сердцем! Не отнимайте у нее сына, которого она хотела, но не успела подарить любимому мужу! Не лишайте меня любимого младшего брата! Вспоминайте о нас хоть одну секунду перед сном!

Франсуа поцеловал сестру и спросил:

– Вы не хотели бы немного у меня задержаться?

– Нет, не могу. К ночи мне нужно быть в Этампе.

– Не знаю, удастся ли вам проехать. Маршалу де Тюренну удалось запереть в Этампе войска Конде, которыми командует Шаваньяк. Полагаю, что по дороге на Париж вам не раз придется встретиться то с теми, то с другими. На всякий случай я вам дам охранную грамоту. Но если вам представится случай повстречать господина принца, не будьте к нему чересчур суровы.

– Что вы! Я стану рассыпаться перед ним в благодарностях. Мне есть за что его поблагодарить и с чем поздравить.

– Черт бы вас побрал, несносная упрямица! Мне не надо бы вам это говорить, но имейте в виду, что в Париж принц приехал, охваченный сомнениями. Парижане встретили его восторженно. Но… Я чувствую, он устал от бесконечных сражений, которым не видно конца! И если бы двор приложил со своей стороны немного…

– Но чего принц, в конце концов, добивается? Мазарини странствует неведомо где, за пределами Франции, со своими людьми и племянницами. У него нет больше дома, нет ни своей постели, ни шкафов, ни книг и картин. Одним словом, он нищий изгнанник!

– Сам Мазарини распустил такие слухи. На самом деле он только что перешел восточную границу во главе небольшой армии. И он постоянно обменивается с королевой шифрованными посланиями.

– Веря непроверенным слухам, люди совершают самые большие глупости. Но, если Мазарини в самом деле во Франции, то отправляйтесь ему навстречу, а не хоронитесь в вашей кротовой норе. Устройте ему хорошую взбучку, отправьте его туда, откуда он пришел! А то и вовсе избавьте от него навсегда нашу несчастную землю!

– А вы, оказывается, кровожадная! Но по существу вы правы. И вполне возможно, я последую вашему совету!

– А если последуете, то хоть немного поберегите себя, дорогой братик! Так уж случилось, что, несмотря ни на что, я вас очень люблю!

И это было самое малое, что она могла ему сказать…

В карету Изабель села со стесненным сердцем, хотя ничего нового для себя не открыла. На своем собственном опыте она изведала магическое обаяние Людовика де Конде, хотя труд любить его был очень нелегким… Принц был некрасив, неистов, груб до жестокости, но это ничего не меняло. Его обожали. Кто знает, может, сияющий ореол его славы слепил глаза мужчинам и кружил головы женщинам? Изабель, повзрослев, научилась не слушаться своих порывов, сумела разглядеть в герое человека, но Франсуа еще маленьким мальчиком был ослеплен отважным героем, он в самом деле ослеп, и эта слепота могла довести его, взрослого, до измены! Что значил король по сравнению с обожаемым кумиром? Он последует за своим героем в ад, положит голову на плаху, если их кровь смешается на черном полотне эшафота! И это будет воистину бедой и горем, потому что последний из де Монморанси, кроме отчаянной храбрости, унаследованной от отца, обладает гордой возвышенной душой, острым умом, блестящим чувством юмора и благородным сердцем, хотя его язвительное остроумие наживает ему не только друзей, но и врагов. Изабель поклялась себе, что будет опекать младшего брата – она была немногим старше него, – что сделает все возможное и невозможное, лишь бы его слава засияла не менее ярко, чем слава его идола. Но она не пойдет по стопам Лонгвильши, чей пагубный пример был у нее перед глазами. Анна-Женевьева де Лонгвиль под предлогом любви к брату запятнала его славу, воспользовалась ею, чтобы утвердить свою власть над мужчинами. Обуянная гордостью и уверенностью, что де Конде «равны богам», не постыдилась разорять королевство! Для того чтобы Франсуа уцелел и не погиб позорной смертью, Изабель должна была воззвать к его разуму, освободить от заблуждений! Но возможно ли это?..

Прежде чем Изабель добралась до Этампа по дорогам, разоренным войной, которую она считала преступной, карету ее не раз останавливали, а в Этампе она увидела то, о чем ее предупреждал Франсуа. Войска маршала де Тюренна заперли солдат приспешника принца Конде Шаваньяка в прочных стенах с могучим донжоном, где когда-то держали в заточении королев[2]. Под контролем де Тюренна находилась и дорога на Париж.

Однако это не помешало герцогине де Шатильон встретить наилучший прием. Офицеры и того и другого войска были людьми одного круга, отличались отменным воспитанием, и перед герцогиней, родственницей принцессы де Конде, кузиной и подругой детства господина принца, распахнулись ворота осажденного города, чтобы она могла переночевать на единственном приличном постоялом дворе. Де Тюренн лично проводил ее до крепостных стен, где ее уже ожидал де Шаваньяк. Однако Изабель пришлось пообещать легко вспыхивающему маршалу, что она непременно с ним пообедает. Совсем недавно маршал был страстно влюблен в госпожу де Лонгвиль, совершая ради нее всевозможные безумства… Но на измену королю он был неспособен. Вид любого испанца превращал маршала в яростного быка, перед глазами которого замаячила красная тряпка. А в остальном он был до кончиков ногтей дворянин и умел ценить красоту. Со своей гостьей он вел себя как галантный кавалер и проводил ее до особой дверцы в стене, где ее уже ждал Шаваньяк, преисполненный не меньшей любезности. И когда, хорошенько отдохнув, Изабель поутру садилась в карету, она была немало удивлена, когда оба командующих дали ей охранные грамоты и вдобавок по небольшому эскорту для ее сопровождения. От эскорта Изабель отказалась.

– Я бесконечно вам благодарна, господа, – сказала она галантным противникам, – но мне будет достаточно ваших грамот. Я боюсь, что ваши солдаты, проводив меня до Парижа, тотчас же, как останутся одни, вступят в рукопашную.

– Вы ошибаетесь на их счет, госпожа герцогиня, – возразил маршал де Тюренн. – Они дворяне, и слово чести для них…

– Господин маршал, – ответила ему Изабель, вооружившись своей самой ослепительной улыбкой, – со словом чести обращаются теперь точно так же, как со всеми прочими вещами: дают, сначала у кого-то отобрав. Или я не права?

– Ваше право иметь собственное мнение, – не стал спорить де Шаваньяк, – но мои люди получили точные указания.

– Мои тоже! – добавил де Тюренн. – Вы слишком красивы, госпожа герцогиня, чтобы странствовать по большим дорогам без охраны!

– У меня есть Бастий, он один стоит десятерых.

– Но десять точно меньше двадцати!

Против этого возразить было нечего, и Изабель вернулась в Париж под двойной охраной. Событие было столь необыкновенным, что лира поэта Лоре не могла на него не отозваться, и он написал следующие стихи:

Восторженная встреча позабавила Изабель и польстила ей. Как обычно, она остановилась в особняке Валансэ, оставила там багаж, Агату, привела себя в порядок после дороги и поспешила к госпоже де Бриенн. Торопила ее не только дружеская привязанность, но и желание узнать свежие новости. Госпожа де Бриенн встретила гостью с искренней радостью.

– Когда я узнала об ущербе, причиненном Шатильону, я собралась было отправиться к вам, – начала рассказывать добросердечная хозяйка, – но потом подумала, что не стоит доставлять вам лишние хлопоты и давать пищу всевозможным кривотолкам. Тяжело вам пришлось?

– Не сказала бы, что легко, но мне кажется, я сумела навести порядок. Со временем все наладится, лишь бы стояла хорошая погода. У меня серьезный счет к господину принцу, и я ему его предъявлю! Потом поеду на несколько дней в Мелло, посмотрю, как там мой сыночек. Мне очень его не хватало, но я была рада, что устояла перед искушением увезти его с собой. Даже представить себе не могу, что бы я с ним делала в этом раздоре!

– Неужели до такой степени плохо?

– Ужасно! И стоит мне вспомнить слова господина принца о нескольких днях отдыха под дружеским кровом, как я невольно задаю себе вопрос: что же делается после отдыха под кровом врага? Как с ним обходится господин принц? Шатильон был бы срыт до основания? Кстати, монсеньор и в самом деле в Париже?

– Да, он здесь, и едва только он выходит из дома, как к нему сбегается толпа, приветствует, радуется, провожает…

– А где сейчас королевский двор?

– В Сен-Жермене. Но не подумайте, что парижане враждебно настроены к королю. Обычные возгласы на улицах – это «Да здравствует король! Да здравствует Конде! Долой Мазарини!». Удобное приветствие, не правда ли?

– И, конечно же, ничего не обходится без коадъютора? То есть, я хотела сказать, без кардинала де Реца?

– Кардинала? Да, он суетится, как блоха на матрасе, и очень хочет, чтобы его новая красная шапка помогла ему потихоньку занять епископскую кафедру собора Парижской Богоматери. Он придет в восторг, узнав, что вы приехали.

– Придет в восторг? – не поверила своим ушам Изабель. – Мне кажется, он занят коллекционированием любовниц. Впрочем, нет, я не права, – улыбнулась она. – Допускаю, что в один прекрасный миг он окажется способным преобразиться в праведника.

– Надеюсь, что Господь продлит мне мои дни и я удостоюсь лицезреть это чудо, – улыбнулась и госпожа де Бриенн. – Но поговорим о вас. Чем вы собираетесь заняться, например, сегодня? Может быть, проведете этот день со мной?

– Я очень бы этого хотела, но сегодня вряд ли смогу. Мне не терпится скрестить шпаги с де Конде, и чем скорее, тем лучше! Надеюсь, он сейчас дома?

– Насколько я знаю, он не часто покидает свой особняк.

– Тем лучше! Как известно, железо куют, пока горячо, так что я еду к нему немедленно.

Продолжая говорить, Изабель подошла к зеркалу и взглянула на себя, желая убедиться в сиянии своей красоты.

– Не тревожьтесь – вы ослепительны! Должна сказать, что вам очень к лицу воинственный огонек, горящий у вас в глазах. Долгой осады не понадобится, противник сдастся! Даже если он превратил свой дворец в крепость!

– Посмотрим-посмотрим! На крайний случай у меня есть грамота господина де Шаваньяка!

Грамота не понадобилась. В особняке возле Люксембургского дворца герцогиню знали все слуги от мала до велика. Ворота перед ее каретой широко распахнулись. И когда Бастий с облучка объявил громким голосом, что госпожа де Шатильон желает немедленно видеть господина принца, то перед Изабель стали распахиваться одна за другой все двери и склоняться в поклоне спины. Кое-кто из согбенных обращал к ней такую блаженную улыбку, что в следующую секунду вполне мог улететь на небеса. Последнее лицо, какое возникло перед ней в кабинете-библиотеке принца, было лицо Лэне, бессменного советчика семьи де Конде, к чьим советам здесь всегда прислушивались. Изабель знала, что Лэне не из числа ее друзей, хотя с некоторых пор он и старался доказать ей обратное. Но она не забыла, как после смерти принцессы Шарлотты он не захотел отдавать завещанные ей драгоценности. И сделала вид, будто вообще не видит Лэне.

Она вперила свой взгляд в лицо принца де Конде и объявила с вызовом:

– У меня к вам разговор, кузен! С глазу на глаз!

Глаза принца вспыхнули поначалу гневом, но гнев улетучился, сменившись усмешкой, хотя выражение лица осталось суровым и недовольным.

– Оставьте нас, Лэне, раз госпожа герцогиня этого требует.

Тон принца не допускал возражений. Бургундец поклонился и вышел, по дороге поприветствовав герцогиню поклоном и получив в ответ лишь едва заметный кивок головой. Лэне ушел, в комнате воцарилось молчание, которое нарушил принц.

– Похоже, вы считаете, будто вам все позволено, герцогиня! Дерзости вам не занимать…

– О дерзости уместнее говорить по отношению к вам, монсеньор! Это вы себе все позволили и вели себя в моем доме как пьяный солдафон во главе банды наемников.

– Я был ранен, мои люди утомлены до крайности. Нам было необходимо восстановить силы…

– Разоряя меня?! Если ваши солдаты, как вы говорите, были ранены и утомлены после битвы, они не стали бы крушить мебель и ломать все что попадется под руку! Но я пришла не за тем, чтобы рассыпаться в жалобах! Я пришла получить то, что мне причитается.

Одним движением руки она развернула свиток, который лежал у нее в сумочке, его край коснулся пола.

– Это список, кузен, и счет! Вы должны мне десять тысяч золотых экю и тридцать три серебряных денье.

Названная ледяным тоном сумма заставила принца беспокойно передернуть плечами, разбудив скупца, который дремал в нем, как в достойном сыне своего достойного родителя.

– Десять тысяч экю? Золотом? За что? За какую-то жалкую ветошь?

– Мы можем посчитать вместе! Хотите? Давайте сядем и пересчитаем. Но выйдет ровно то, что вышло: десять тысяч золотых экю и тридцать три серебряных денье!

– Откуда вы взяли эти дурацкие денье? – продолжал возмущаться принц.

– Серебряные? Они в память об Иуде, потому что вы взяли на себя эту мерзкую роль.

И тут Людовик вспыхнул.

– Мерзкого имени больше заслуживаете вы, а не я! Или вы не прочитали моего письма?

– Конечно, прочитала! Поговорим и о нем, если вам так хочется! Я никогда не лгала вам. И если де Немур честен, то он скажет вам, что я прогнала его сразу же, как узнала, что он разделяет с вами испанские безумства. И он отправился праздновать разлуку в объятия вашей неподражаемой сестры де Лонгвиль!

– Вы опять лжете! Вы ничего не поставили ему в вину и, как только узнали, что он ранен, тут же примчались в Монтаржи!

– Ошибаетесь. Я всего-навсего проводила туда его несчастную супругу. Мы были с ней вместе в гостях, когда нам принесли весть о ранении герцога, бедняжка пришла в такое отчаяние, что я, собираясь в Шатильон, предложила завезти ее в Монтаржи. Прибавлю, что я не выказала никакого желания увидеть несчастного. Надеюсь, он, по крайней мере, не умер?

– Насколько я знаю, нет. Кажется, успел выздороветь и очень скоро будет способен услужить вам…

На неуклюжую грубость Изабель брезгливо поджала губы.

– Объедками не пользуюсь. Пусть Лонгвиль бережет его для себя, тем более что они теперь в одном лагере! Итак, я оставляю вас проверять мой счет и питаю надежду, что вы заплатите по нему в самом ближайшем времени.

Скорым шагом она направилась к двери, но принц попытался ее удержать.

– Изабель! Не уходите! Я приношу вам свои извинения и…

– Весьма сожалею, но я обедаю у госпожи де Бриенн и не хочу заставлять ее ждать. Когда вы будете готовы возместить мне немалые убытки, какие нанесли, приезжайте в особняк Валансэ, который, кстати, я хотела бы выкупить у моего зятя. Он вообще больше не приезжает в Париж, а моя сестра наведывается сюда все реже.

– Так вам нужны деньги на покупку особняка?

– Нет! Мои дела вас ни в малейшей мере не касаются. Всего вам наилучшего, монсеньор!

Изабель не была уверена, что принц не станет ее преследовать, не побоявшись ее насмешек, и чуть ли не бегом выбежала из особняка и через мгновение уже была в карете.

– Домой! – распорядилась она.

Вернувшись на улицу Жур, Изабель разделась, распорядилась, чтобы ей приготовили ванну и подали легкий ужин, а затем отправилась спать, к удивлению Агаты, которая не привыкла к такой размеренной жизни в Париже.

– А не слишком ли рано вы ложитесь? – не удержалась она от вопроса. – Госпожа герцогиня не привыкла ложиться в постель…

– Вместе с курами? Конечно, нет! Но после утомительной дороги и стольких волнений невольно подумаешь об отдыхе! К тому же завтра я хочу хорошо выглядеть и встать пораньше.

Изабель не стала говорить Агате, что заключила сама с собой пари. По ее мнению, принц де Конде выдержит не больше суток, а потом приедет к ней с визитом. Она хорошо выспалась, поутру с удовольствием и не спеша занималась своим туалетом, а потом целый день провела дома, вернее, в саду, который стал райским уголком из-за страсти хозяев особняка к цветам и красивым растениям. На дворе стоял июнь, и в саду цвели чудесные розы. Среди розовых кустов, наслаждаясь их ароматом, сидела Изабель, держа в руках «Великого Кира», последний роман не скудеющей мадемуазель де Скюдери. Она собиралась и никак не могла начать читать, и тут пришла Агата и доложила, что ее хочет видеть принц де Конде. Изабель не проиграла своего пари.

В небесно-голубом атласном платье с белыми рюшами из муслина, с тремя белыми розами в ложбинке опасного декольте и с двумя другими, укрепленными в волосах жемчужными заколками, она была обольстительно хороша и знала это. Зеркальце и одобрительный взгляд Агаты подтвердили ее уверенность. Да и могло ли быть иначе? Только безумец идет в бой безоружным!

Лучи закатного солнца окружили Изабель золотистым ореолом… Невообразимо сладко пахли розы…

Ослепленный Конде упал на колени.

– Я должен был вас увидеть! – произнес он глухо. – Ваше вчерашнее посещение разрешило множество мучительных вопросов, и я приехал, чтобы отдаться вам на милость.

– Какой же милости вы ждете? – спросила она негромко, не желая показать, что растрогана до глубины сердца.

– Любой. От вас все будет милостью. Я знаю одно: вы мне нужны. Я устал от всего – от людей, от себя, от нелепой войны, которая, едва затихнув, вспыхивает вновь и разгорается еще яростней…

– Встаньте, прошу. Вас может кто-то увидеть. Лучше сядьте на скамейку подле меня.

Людовик, как видно, только и ждал этого приглашения. Усевшись на каменную скамью, он готов был заключить Изабель в объятия, но она ловко от него ускользнула и уселась на другой конец. Каменный полукруг был создан для приятных бесед.

– Не стоит тесниться, – предупредила она с улыбкой. – Ответьте мне лучше: испанский король тоже успел вас утомить?

– Да, он плохой союзник, как бы ни расхваливала его моя сестра. Он обещает оружие, людей, деньги, но раскошеливается на жалкую горстку золота, посылает малочисленные разношерстные отряды, из которых не сделаешь хороших солдат.

– Почему он стал так скупиться? Неужели иссяк поток золота, который тек к нему из Америки?

– Думаю, поток стал не таким мощным, как во времена конкистадоров, Кортеса и прочих. Виной этому, я полагаю, вице-короли, они обирают своего государя, зато наживаются сами. Но пока я еще ничем не связан с королем Филиппом IV, я не давал ему клятвы и не выражал верноподданнических чувств.

Изабель не сумела скрыть свою радость.

– Если вы ничем не связаны с королем Филиппом, значит, и Франсуа с ним никак не связан?! У моего брата нет другого желания, кроме как следовать за вами повсюду, куда бы вы ни шли!

– Я знаю и, не сомневайтесь, отвечаю ему такой же преданной дружбой. В нем преизбыток талантов, и его ждет великолепное будущее. Иной раз я начинаю опасаться, не слишком ли страстно он меня любит! Нет-нет, я имею в виду совсем другое, здесь вам нечего бояться, – поспешил уточнить принц, увидев молчаливое беспокойство во взгляде молодой женщины. – Франсуа пленен слабым полом, как он его называет, и всегда в кого-нибудь влюблен, так что не тревожьтесь. Кстати, я приехал к вам еще и для того, чтобы сказать, что возмещу вам все убытки до последнего денье!

Изабель залилась серебристым смехом.

– Я освобождаю вас от денье, раз Иуда перестал быть Иудой!

И она сама раскрыла ему объятия.

В следующий миг она оказалась на траве между кустов роз, и была не раздета, а скорее ободрана грубыми и неловкими руками, спешившими коснуться ее нежной кожи. Монсеньор редко стриг ногти и, срывая лоскуты платья, царапал ее и, жадно целуя, кусал. Однако крик, исторгнутый у нее бурным натиском, выражал такое неистовое наслаждение, какого она еще никогда не испытывала…

Когда буря наконец стихла, и принц раскинулся на траве, Изабель увидела, что лежит с ним рядом почти обнаженная среди голубых атласных лоскутов. Прекрасное было платье, но вернуться в дом ей не в чем. Она напрягла голос и позвала Агату. Похоже, что камеристка была неподалеку, потому что появилась очень скоро с просторным халатом в руках, в который и завернула свою госпожу, а потом принялась собирать обрывки небесно-голубого платья. Конде за это время уже успел привести свою одежду в порядок.

– Оставайтесь в саду или ждите меня в синем кабинете, – сказала ему Изабель. – Мы вместе поужинаем.

– Я задержусь в саду, – отозвался принц, – здесь так славно. – Взяв руку молодой женщины, он покрыл ее поцелуями.

– Я совсем ненадолго! Я умираю от голода!

– Я тоже, но буду ожидать вас здесь.

Спустя полчаса они сидели в саду за холодным ужином, на который оба набросились с жадностью, говоря разом обо всем и ни о чем, хохоча каждую минуту. Изабель сидела с распущенными по плечам волосами, в платье кораллового цвета, который ей необыкновенно шел, и сияла особой женской красотой, которая завораживала ее гостя. Гость, между тем, пил вино, как губка, и по огоньку, загоревшемуся у него в глазах, Изабель догадалась, что он готов возобновить свои подвиги. Но как ни была она счастлива, что ее желания относительно мятежного принца наконец-то исполнились, она сохраняла трезвую голову и вовсе не хотела, чтобы он с первого раза пресытился. Поэтому она поднялась и, прикрыв рукой притворный зевок, позвонила, сказав Людовику:

– Простите меня, монсеньор, но внезапно я почувствовала невыносимую усталость…

– Как? Уже? А я-то хотел… Я надеялся…

– К сожалению, – вздохнула она с улыбкой. – Мне необходимо вернуть себе ясность мыслей после счастья, которым вы меня одарили…

– А я горю желанием все повторить! Я люблю вас, Изабель! Вы это знаете, правда же? И прошу вас, имейте жалость, не играйте со страстью, которую разожгли!

– Играть? Могла ли прийти мне в голову подобная мысль? Нет, я хочу наслаждаться каждой секундой нашей страсти! Но нам будет необходимо все обсудить… Вы сами это понимаете… А сегодня оставьте меня плыть на счастливом облаке и возвращайтесь завтра вечером. Мы поужинаем… Может быть, даже в спальне…

Она протянула ему руку для поцелуя, и вошедший лакей помешал принцу поцеловать не только руку…

Людовик напоминал пса, у которого забрали из-под носа любимую косточку. Но у него достало трезвости, чтобы понять: сегодняшней ночью ему рассчитывать больше не на что.

– Так значит, до завтра, герцогиня! Впереди меня ждет ужасная ночь!

– Ужасная? В то время, как моя будет полна сладостных сновидений? В таком случае, может быть, было бы лучше…

– Нет, нет и нет! Я неудачно выразился. До завтра, мадам!

Глубокий поклон, в ответ реверанс, с изяществом исполненный ритуал прощания, и принц де Конде удалился, а Изабель поднялась к себе в спальню. Агата уже разложила на постели ночную рубашку и подошла к Изабель, севшей за туалетный столик, чтобы расчесать ей на ночь волосы. Изабель с легкой улыбкой на губах отдалась мечтам, камеристка старательно проводила по волосам гребешком. Обе молчали. Наконец Изабель стала вынимать из ушей длинные серьги из рубинов и бриллиантов, которые так красиво обрамляли ей шею, и тут она услышала голос Агаты:

– Еще два таких вечера, и госпожа герцогиня будет обречена на закрытые шеи с гофрированным воротником. Не думаю, что это ей понравится.

Изабель невольно вздрогнула и взглянула на Агату, которая склонилась над ней, заплетая косы.

– С чего вы взяли? – удивилась Изабель.

Агата рассмеялась и указала на стоящее перед молодой женщиной венецианское зеркало.

– Почему бы госпоже герцогине не присмотреться к себе повнимательнее?

– Иисус сладчайший!

В легкой припухлости губ не было ничего пугающего, напротив, они стали еще соблазнительнее, ужаснула россыпь синяков, царапин и след укуса на белизне округлого плеча. Изабель в испуге распахнула пеньюар и обнаружила такие же синяки и царапины на атласной коже груди и еще ниже, на животе.

В первую секунду ее охватило отчаяние, особенно горькое оттого, что воспоминание о глубочайшем наслаждении, граничащем с болью, еще не оставило ее и она хотела вернуть его вновь… Изабель умоляюще посмотрела на камеристку:

– Можно что-нибудь сделать, чтобы как-то этого избежать?

– Надеть перед свиданием стальные доспехи. Или вовсе отказаться от свиданий!

– Но я люблю его! Я хочу его! Он придет ко мне завтра вечером! – жалобно простонала Изабель.

Она была так растеряна и так искренне огорчена, что Агата не могла не рассмеяться. Изабель рассердилась.

– Не вижу тут ничего смешного, – оборвала она камеристку.

– Прошу прощения у госпожи герцогини. Сейчас мы постараемся поправить эту беду.

Агата протерла розовой водой каждую царапину, а потом смазала их все бальзамом из арники. Ощущение жжения сразу смягчилось. Когда Изабель переоделась в ночную рубашку, она уже чувствовала себя лучше.

– А в дальнейшем советую вам озаботиться двумя вещами, – важно, словно ученый доктор, проговорила Агата. – Во-первых, оберегайте ту часть тела, которую можно видеть в вырезе платья, а во-вторых, попросите монсеньора подстричь ногти.

– Я тотчас же напишу ему, и вы отправите мою записку в особняк Конде завтра же, с первыми лучами солнца! – Изабель на секунду задумалась и продолжала. – Впрочем, нет! Единственно верное средство добиться успеха – это воздержание!

– Неужели госпожа герцогиня хочет сказать, что у нее достанет мужества на это средство?

– Мужества у меня в избытке! Я все скажу ему и настою на своем! Это единственный путь. Особенно если я хочу удержать принца надолго!

На следующий день, когда монсеньор появился, сияя улыбкой под победительно закрученными усами, его ожидал сюрприз, который подействовал на него ошеломительно. Стол был накрыт не в уютной женской спальне, а в ярко освещенной гостиной, смотрящей окнами в сад, где радовали глаз пышные горделивые розы. Хозяйка дома встретила гостя глубоким реверансом, одетая в парадное платье из великолепной густо-красной парчи. Чуть не до полу спускалось мерцающее ожерелье из крупных грушевидных жемчужин, которое было хорошо знакомо принцу. Драгоценные мехеленские кружева пенились на рукавах, окутывали плечи и шею, словно накидка, а поверх них розовели большие жемчужины другого ожерелья, тоже так хорошо знакомого… Роскошный наряд, искусная прическа – Изабель выглядела царственно и обворожительно, а ее реверанс походил на грациозное балетное па.

Однако принца не обворожило ее искусство, он гневно смотрел на нее, чувствуя, что гнев вот-вот взорвется яростью.

– Что за маскарад? – сдерживаясь изо всех сил, сухо осведомился он, забыв поклониться в ответ.

– Разве монсеньор не пообещал мне вчера разделить со мной ужин? – осведомилась Изабель со счастливой улыбкой. – В первый раз он удостаивает меня чести ужинать в моем доме, и я сочла нужным достойно отпраздновать это событие. Не соблаговолит ли монсеньор занять свое место за столом?

– Монсеньор не соблаговолит! – проревел принц, не обратив ни малейшего внимания на двух лакеев, которые должны были прислуживать за ужином. – Вы обещали мне ужин в вашей спальне, и я ожидал вас увидеть совсем в ином наряде!

Час объяснения настал, и Изабель взмахом руки выслала из гостиной лакеев.

– Да это так, но наряд более небрежный открыл бы нечто совершенно недопустимое. И виною этому были вы!

– Что значит я? Каким образом?

– У меня нет ни малейших сомнений! Соизвольте показать ваши руки.

Людовик машинально повиновался и протянул Изабель свои руки.

– И что же такого особенного в моих руках?

– Они, как обычно, грязны, но это не страшно, потому что вам сейчас принесут таз с водой, другое дело, что они опасны для женской кожи. Курители фимиама, славя вас повсюду, сравнивают вас со львом, и это естественно, но отнюдь не так естественно сохранять на руках когти льва… Вы так разукрасили ими вашу покорную служанку, что она сможет появиться с обнаженными плечами разве что через две недели!

– Что вам за дело до сторонних взглядов! Вы моя! Напротив, показывайте всем следы, оставленные вашим любовником! Гордитесь ими! Разве львица жалуется на когти льва?

– Никто не спрашивал львиц об этом, поэтому я, как и прочие смертные, не ведаю, жалуется она или нет. Скажу больше, даже если случай приведет меня встретиться с одной из львиц, вряд ли у меня хватит духу расспросить ее об этом. Да и не бегают они у нас по улицам. Разве что одна…

– Кто же это?

– Госпожа де Лонгвиль, ваша обожаемая сестра. Она придет в ярость и отомстит мне, крича на всех перекрестках, что я сделалась вашей рабой! Благодарю покорно!

– Сестра в Гиени и приедет не скоро. У вас хватит времени исцелиться. Позвольте же, я обниму вас, и отправимся в сад!

– Ни за что на свете, – улыбнулась Изабель, усаживаясь за стол. – Я надела свое самое любимое платье и не позволю превратить его в лохмотья. Не говоря уж о новых повреждениях, которые вы мне непременно нанесете!

– Изабель! – на этот раз жалобно воззвал к ней принц.

– Сегодня ни о каких садах не может быть и речи, – твердо ответила она. – Подождем, когда вы подстрижете ногти. К тому же нам нужно всерьез поговорить.

– О чем? – уныло протянул Людовик, направляясь к столу и занимая место напротив хозяйки, признавая тем самым свою полную ей покорность.

– В стране, где все идет не так, как надо, тему для разговора, мне кажется, найти не трудно. Лично я хотела бы узнать, каковы ваши отношения с королевским двором и с парламентом.

– Плохи и с тем и с другим. С тех пор, как я вернулся из Блено, народ продолжает носить меня на руках, чего не скажешь о судейских. Эти крючки приняли меня весьма холодно и даже позволили себе задать несколько неприятных вопросов относительно моих отношений с испанцами!

– А вы воображали, что эти отношения никого не касаются, кроме вас? И что же вы им ответили?

– Отправил куда подальше! Слишком много воли дали этим судейским, и теперь они ею злоупотребляют!

– Могло ли быть по-другому? Когда власть достается трудно, она особенно сладка, – произнесла Изабель задумчиво.

Погрузившись в размышления, она замолчала, а принц, залюбовавшись ею, не прерывал молчания. Бог мой, до чего же хороша! В роскошном, слишком строгом, на его взгляд, платье Изабель походила на идола в кумирне.

– Оставим пока в стороне парламент, – наконец заговорила Изабель, – и поговорим о дворе. Вернее, о короле и королеве. Как они вас встретили? – И видя, как он помрачнел, добавила, понизив голос: – Неужели до такой степени холодно?

– Отвратительно! После дежурных любезностей я начал перечислять свои претензии, но меня сразу же оборвали. Мне не дали закончить! Меня не выслушали!

– Постойте! Постойте! Мне кажется, я ослышалась! Или вы в самом деле говорили о своих претензиях?

– Да, именно так! Вы услышали меня правильно!

– В таком случае у меня складывается впечатление, что ваш светлый разум затмился, раз вы позабыли, к кому вы обращались! Во-первых, с дежурными любезностями не приходят к венценосцу! Вы пришли к Его Величеству королю, а не к своему знакомому или приятелю!

– Не смешите меня! Какой еще венценосец? Мальчишка! И пока еще не коронованный!

– Тем не менее он король! Вы знаете, что во Франции король всегда на троне, и помазание только обновляет его связь с Господом! Но мы сейчас не об этом! Так что же вам сказал король?

– Ничего! Он просто повернулся ко мне спиной. Говорить пришлось королеве. Она мне и ответила, если ее слова можно назвать ответом.

– И что же это были за слова?

– Королева была откровенно раздражена, упрекала в непомерной гордыне, которая толкает меня посягать на трон, сметая все на своем пути. Тут я прервал ее и напомнил, что главным моим желанием было избавить Францию от Мазарини. Она заговорила на октаву выше: «Мазарини! Мазарини! Вы только о нем и твердите! Он в изгнании, скитается неведомо где, как зачумленный, вместе с челядью и родней, лишившись крова и имущества! Вам этого мало? Чего вы еще хотите? Его головы?» И только я собрался ответить, как заговорил король, он не дал мне и слова сказать. «Кардинал – мой министр! Я один имею право решать его судьбу! Я не только не отдам вам его головы, но без малейших колебаний призову обратно, если вы и ваши сторонники доведете меня до крайности!» Тут я повернулся и ушел. Вот и все мои отношения с королем и королевой!

– Вам можно только позавидовать, – насмешливо заключила Изабель. – Из вас вышел бы замечательный посол, монсеньор! Если затевать войну с соседом, то посылать нужно только вас, и война разгорится в тот же миг. Вы явитесь с обнаженной шпагой в одной руке и зажженным фитилем в другой, и все мирные голубки в ужасе разлетятся. Право, мне иной раз приходит в голову мысль, уж не…

Она хотела сказать «не сумасшедший ли вы?», но вовремя остановилась, вспомнив, какой ужас внушает принцу мысль о безумии. И не без оснований. Одна из его прабабок запомнилась такими оргиями, какие может устраивать только безумица. Его теща была форменной сумасшедшей, и болезнь ее была главной причиной, по какой он не желал брака с юной племянницей кардинала де Ришелье. Людовик страшился за свое потомство… Изабель проглотила вертевшееся на языке неуместное слово и заменила его гораздо более изысканным оборотом:

– Уж не склонны ли вы трактовать все слишком по-своему?

– Что вы имеете в виду?

Изабель не стала обращать внимания на жесткий тон вопроса и продолжала:

– Существуют некие данности. Король он, а не вы. И в этом между вами очень большая разница.

– Не нахожу! Мы оба Бурбоны, он и я!

– Но не вы внук Генриха IV, и к этому различию чувствительны все, даже самые непросвещенные жители этой страны. В общем, если я правильно поняла, то вы в дурных отношениях с судейскими, и в еще более худших со двором. Подведем итог: что принесло бы вам удовлетворение и, по вашему мнению, соответствовало бы вашему достоинству принца Франции?

– Жезл коннетабля. Он дал бы мне преимущество перед любым другим принцем крови при командовании армией.

– Черт побери! Однако вы требуете немалого!

– Он принадлежит мне по праву! Я в родстве с королем, и я самый великий полководец нашего времени.

– Уверенности в себе вам не занимать! И по праву! Но что вы скажете о союзе, который был заключен вами с испанцами? Жезл с королевскими лилиями не предназначен для того, чтобы украшать им испанскую армию! Думаю, этот жезл, как Экскалибур[3], способен по собственной воле укрыться в скале и недвижимо лежать там в ожидании достойного героя.

– Я говорю с вами о серьезных вещах, а вы мне рассказываете какие-то сказки!

– Сказки воистину кладезь мудрости. Жезл коннетабля – это все, что вам нужно для душевного покоя?

– Издеваетесь, что ли? Вы, похоже, забыли, что мы с братом были несправедливо заточены в тюрьму! Я считаю, что регентша должна возместить нам это и принести извинения. Считаю, что соратникам, сражавшимся вместе со мной, тоже нужно воздать по заслугам!

– И во сколько вы оцениваете их заслуги?

– Сто тысяч ливров де Немуру и столько же де Ларошфуко!

– Де Ларошфуко? А красота госпожи вашей сестры, несравненной богини, для него недостаточное вознаграждение?

– У него сожгли замок. И это не единственная потеря, которую он понес.

В самом деле, список требований был так длинен, что Изабель чуть было не заснула во время чтения, а принц перед тем, как начал его читать, предупредил, что не позволит себя прерывать. Изабель его и не прерывала, и он дочитал свои требования до конца, и, когда закончил, она только вздохнула:

– Станови́тесь испанцем, монсеньор! Это вы сможете сделать и сделаете быстро!

– Вы считаете, что я прошу слишком много?

– Вы не просите, вы требуете! И требуете масло, молочницу, которая его сбивает, и корову, которая дает молоко! Удивляет меня, что вы не потребовали ко всему впридачу еще и голову Мазарини. Но, наверное, потому, что его нет во Франции.

– Вот тут вы ошибаетесь! Он вернулся во Францию вместе с небольшой армией наемников, которая в его отсутствие находилась уж не знаю под чьим началом, потому что регентша…

– Нет больше регентши!

– Вы меня задергали, Изабель! Потому что королева-мать не может обойтись без своего любовника, и она вернула его тайком и прячет, а где, мне неизвестно. Вот почему мой список так длинен: я надеюсь выманить волка из леса и поймать его. Как только он станет моим заложником, я получу все, что хочу, и тогда просто-напросто выпущу его в городе Париже. Это будет конец. Толпа растерзает его, а если что останется, вздернет на первом попавшемся дереве. И тогда во Франции воцарится порядок.

На этом с разговорами за ужином было покончено. Крайне озабоченная, Изабель объявила, что очень устала. На самом деле ей необходимо было хорошенько подумать. Принцу пришлось смириться с разочарованием, получив на прощание поцелуй. В этот вечер Изабель не хотела, чтобы принц у нее засиживался, и она сумела его ласково выпроводить, и он пообещал непременно навестить ее завтра, чтобы узнать, «не чувствует ли она себя лучше». Вот, чего принц не умел, так это скрывать свои чувства: было совершенно ясно, что он имеет под этим в виду. Ох, как не любил принц заниматься своим туалетом и хотел немедленно получить награду за свою жертву: да, он подстрижет ногти! Но надо торопиться! Ведь они вырастают так быстро!

Как только Людовик ушел, Изабель спустилась в сад, чтобы подышать немного воздухом. Поначалу она собиралась устроиться с ужином в саду, но побоялась, что полутьма и сладкий аромат роз так растревожат ее дорогого гостя, что ему не понадобится даже ее ободряющей улыбки, и хочет она того или нет, она лишится в этот вечер одного из самых своих красивых платьев…

Изабель прошлась по дорожке и села на свою любимую скамью. И тут вдруг в саду появилась Агата, она мчалась, подобрав обеими руками юбки, чтобы не наступать на них, но в темноте не видела хозяйку и негромко окликала ее.

– Я здесь, – отозвалась Изабель. – Что еще случилось? Господин принц что-то у нас забыл?

– Нет. На этот раз это господин герцог де Немур. Я напрасно ему повторяла, что госпожа герцогиня отдыхает, он оттолкнул меня и полетел вверх по лестнице! Я подумала было, не позвать ли мне на помощь лакеев, но потом решила бежать к вам!

– И правильно сделали! Честно сказать, только его нам и не хватало.

Изабель поспешила в дом и остановилась внизу у дубовой лестницы. Стояла, сложив на груди руки, и ждала, когда наверху прекратится хлопанье дверей, которые открывали и закрывали. Наконец она услышала тяжелые мужские шаги по лестнице и, когда де Немур появился на нижней площадке, спросила:

– Могу я узнать, что вы там искали?

Гость испустил вздох облегчения, которым, казалось, можно было бы надуть корабельные паруса. Успокоило его, без сомнения, платье Изабель – пышное и вместе с тем очень строгое. Но успокоился он преждевременно: во взгляде молодой женщины блистали молнии.

– Вас, конечно, – ответил де Немур. – Я шел к вам с визитом, увидел выходящего от вас де Конде и…

Он замолчал, сбитый с толку ее холодным бесстрастным тоном.

– И что же? – поторопила молодого человека Изабель.

Он, чувствуя себя все более неловко, сбился, пробормотал что-то невразумительное и в конце концов произнес:

– Может быть, мы могли бы поговорить с вами не на лестнице?

– Замечу, что не я предложила вам лестницу для беседы. По причине, мне неизвестной, вы сочли необходимым нанести срочный визит в мой дом, и если музыкальный салон вы сочтете более подходящим для беседы, то…

– Я предпочел бы вашу спальню, она лучше подходит для того, что я собираюсь вам сказать.

– Ни в коем случае. Или музыкальный салон, или… дверь не заперта.

– Пусть будет музыка!

Музыкальный салон вовсе не был предназначен для концертов. Своим названием эта комната была обязана развешанным по стенам гобеленам, на которых боги и богини грациозно танцевали под звуки разных инструментов. На столике в углу, правда, лежали гитара и теорба[4], но ими все и ограничивалось. Изабель села возле столика с гитарой, взяла ее, положила на колени и небрежно коснулась рукою струн.

– Ну что ж, берите табурет и говорите, что вас привело ко мне. Вы, стало быть, увидели моего кузена Конде, и что же дальше?

– Ужасное подозрение закралось мне в душу… Что, если он не только ваш кузен… Что, если он ваш любовник?!

На лице Изабель появилось мечтательное выражение, пальцы пробежались по струнам.

– Оставьте подозрения! Вы не ошибетесь, если уверенно скажете себе, что де Конде мой родственник и мой любовник. Теперь, я думаю, на душе у вас стало спокойно, и вы сможете рассказать мне, как поживает милейшая госпожа де Лонгвиль.

К удивлению Изабель, лицо у Немура сделалось несчастным, и он упал перед ней на колени.

– Будьте милосердны, Изабель! Не упрекайте меня! Я пришел, чтобы умолять вас о прощении. Сам не знаю, что со мной случилось, у меня не было к ней ни малейшего чувства. Я стал жертвой какого-то помрачения! Это верное слово. Да, да! Вы были далеко, она себя предложила. Я понадеялся, что я с ней избавлюсь от тоски… И вот! Вот я у ваших ног с мольбой даровать мне прощение!

Лицо Изабель потеряло вдруг свою суровость, просияв лучезарнейшей улыбкой.

– Было бы очень дурно, если бы я вас не простила, ведь со вчерашнего вечера я стала принадлежать вашему командующему.

Де Немур застыл на месте, словно небесный огонь обратил его в соляной столб, как жену Лота, потом лицо его вспыхнуло.

– Вы? Вы его любовница? Какие-то слухи до меня доходили, но я не придавал им значения! Чего только не говорят! И у меня столько врагов!

– Ваши враги времени даром не теряли, потому что событие произошло здесь и случилось вчера вечером. Хотя я не думаю, что принц сообщил об этом всем во всеуслышание.

Де Немур ее не слышал. Он ходил по комнате кругами, все быстрее и быстрее, волнение его возрастало. И вдруг он остановился.

– Нет! Я вам не верю! Вы сказали только, чтобы мне отомстить!

– Отомстить? Я могла бы это сделать давным-давно! В Монтаржи, когда вы стонали от боли, лежа в постели, де Ларошфуко предложил мне свои услуги именно в целях мести. Как будто я из тех женщин, которые пользуются чужими объедками!

С умоляющим видом де Немур приблизился к Изабель с очевидным желанием заключить ее в объятия.

– Не будем играть, сердце мое! Это недостойно ни вас, ни меня!

Она отстранилась, не желая, чтобы он ее коснулся, и приподняла кружева, обнажив нежное плечо.

– Этого знака вам будет достаточно, чтобы убедиться. Когти льва оставили на мне свои следы!

Немур вскрикнул, из глаз его брызнули слезы, и он бегом выбежал из комнаты…