Читать книгу Эхо Марсельезы. Роман о замках - Жюльетта Бенцони - Страница 10

Зима в Провансе обычно бывает мягкая, и солнце светит ярко даже в дни перед Рождеством. В 1748 году оно сверкало ослепительно, заливая лучами света парк и маленькое озеро замка Буригай, что примерно в двух льё от Драгиньяна. Тогда это строение принадлежало графу де Перро, потомку старинного провансальского рода. Его имение, раскинувшееся далеко за пределами нового замка, было очень красивым: огромные сосны соседствовали там с вековыми дубами, кустами можжевельника и олеандрами. Однако в действительности настоящей владелицей имения была Мария-Тереза, дочь местного сеньора, красавица с белокурыми волосами, огромными голубыми глазами и светлой кожей, как и подобало девушке того времени, когда дамы старались лишний раз не появляться на солнце, опасаясь загара и веснушек.

Тереза была само очарование! Люди в округе шептались и судачили, все никак не могли понять, почему весьма богатая девушка из очень приличной семьи в свои двадцать четыре года все еще не вышла замуж? Ее всегда окружала целая толпа претендентов, которые только и мечтали сделать из нее баронессу, графиню или маркизу. Но, когда ей представляли очередного кандидата, девушка лишь улыбалась, кивала головой и, помолчав, произносила:

– Зачем спешить? Жизнь длинна. У нас еще будет время…

По правде говоря, мадам де Перро совсем не удивляли регулярные отказы ее своенравной дочери. Ей уже давно удалось раскрыть секрет непокорного девичьего сердца, которое, потеряв покой, в безумном ритме билось по одному двадцатилетнему мальчишке: кузену Терезы, Пьеру-Андре де Сюффрену де Сен-Тропе. Это был молодой человек, которого мадам де Перро считала настоящим дикарем.

Пьер-Андре и Тереза были друзьями с детства. Несмотря на то, что послушная и красивая девочка была старше мальчишки-сорванца на целых четыре года, между детьми всегда существовали равные отношения. И ей не раз доводилось спасать своего невыносимого друга от крепкой взбучки. В самом деле, трудно было найти другого столь же подвижного и столь же драчливого ребенка.

Будучи третьим из девяти детей маркиза де Сен-Тропе, Поля де Сюффрена сеньора де Сен-Канна де ля Молль и де Ришнуа, и Марии-Иеронимы де ля Тур д'Эгю, Пьер-Андре начал свой жизненный путь с того, что переколотил всех мальчишек своей родной деревни Сен-Канна. Причем зачастую соотношение сил в этих боях было не в его пользу: один против трех или против четырех! Пьер-Андре был не только очень рослым для своего возраста мальчиком, но и сильным, как турок.

В иезуитском коллеже в Тулоне его поведение не улучшилось. Юный Сюффрен не просто чувствовал себя обесчещенным, когда его лишали удовольствия подраться, но, казалось, он находил особое удовольствие в провоцировании «сражений». Когда его серые глаза загорались под взъерошенной шевелюрой (его ни разу в жизни не видели с причесанными волосами), одноклассники понимали, что час их страданий пробил. Даже перспектива наказания розгами, которыми регулярно и великодушно одаривали его иезуиты, не могла остановить чертенка, терроризировавшего весь коллеж. Побитый, наказанный, посаженный на хлеб и воду, этот мальчишка весело сносил все лишения и всегда замышлял очередную проказу, полагая, что такие испытания станут отличной подготовкой к жизни моряка.

В конце концов его призвали на службу в корпус гардемаринов, а затем в Мальтийский орден, куда его записал отец, когда мальчику было всего восемь лет. Пьер-Андре де Сюффрен во время обучения старался снискать себе репутацию неудержимого человека, которая, по его мнению, на флоте была необходима.

Вступить в рыцари Мальтийского ордена – это означало посвятить свою жизнь Богу и сражениям во имя короля. И все эти условия с радостью принимал Пьер-Андре, ибо единственным его желанием на этом свете было драться, драться и еще раз драться. К тому же нигде, кроме Мальты, вокруг которой велась бесконечная война с берберами, он не смог бы найти такого прекрасного повода для применения своих способностей.

В четырнадцать лет он покинул Тулонский коллеж и поднялся на борт «Солиды», где очень скоро английские пушки подарили ему боевое крещение. Совсем еще «зеленый» герой повел себя так бесстрашно, что получил поздравления от своего командира, командора де Шатонёфа, также служившего ордену.

Тем временем в замке Буригай Тереза внимательно следила за всеми перипетиями жизни своего кузена и успела испытать при этом всю гамму чувств. Сначала новости о его «подвигах» развлекали и потешали ее, потом вселили надежду и энтузиазм, от энтузиазма – к восхищению, от восхищения – к нежности, и все это для того, чтобы перейти наконец к тревоге, которая не покидала ее уже больше никогда, особенно, пока Пьер-Андре находился в море.

Когда Тереза задавалась вопросом, почему ее так сильно интересует судьба ее юного кузена, она не могла себе этого объяснить, но надеялась и по некоторым признакам могла предположить, что ее чувство взаимно. В самом деле, когда их семьи собирались вместе в Сен-Канна, в Сен-Тропе или в Буригайе, Тереза с некоторых пор стала замечать неуловимую перемену, произошедшую в Пьере-Андре. Рядом с ней он становился более нежным и терпеливым, избегал грубых выражений и словечек, которых нахватался на флоте, и превращался в обыкновенного растерянного и восхищенного мальчишку. Она не смела надеяться: неужели это все ради нее?

А после битвы при Финистере, где Сюффрен сражался как лев, разжигая в себе злобу против Англии (которая потом будет преследовать его всю жизнь, особенно после английского плена), Тереза уже не сомневалась в том, кому принадлежит ее сердце. И она уже не желала ничего лучшего, кроме как подарить этому «ходячему урагану» свою молодость, красоту и любовь, чтобы начать с ним жизнь, кстати, довольно грустную, в качестве супруги, жены моряка.

Для Пьера-Андре брак был вполне осуществим, видимых причин отказываться от радостей жизни не было. Он был тогда младшим рыцарем своего ордена и не произнес еще обета безбрачия, который связал бы его с организацией навсегда. Он еще мог вернуть свою свободу. Но желал ли он этого?

Ответ на этот вопрос и мечтала получить Тереза в дни Рождества 1748 года. В октябре предыдущего года был заключен мирный договор с Англией, подписанный в Экс-ля-Шапелле. Английские тюрьмы открылись. Пьер-Андре объявил о своем возвращении в Сен-Канна, а значит, и в Буригай. Каждый день мадемуазель де Перро прислушивалась к топоту копыт, ожидая прибытия своего рыцаря, как обычно, одетого во что попало, с растрепанными волосами и с серыми глазами на обожженном солнцем лице, которые всегда загорались ярким светом, стоило ему лишь увидеть ее. Однако дни шли, а его все не было…

Не было! Зато пришло письмо от мадам де Сюффрен к мадам де Перро. И это письмо она не решалась показать своей дочери. Едва выйдя из тюрьмы, Пьер-Андре, взбешенный своим вынужденным бездействием, пересек со скоростью пушечного ядра всю Францию, чтобы обнять своих в Сен-Канна, и тут же отправился в Марсель. А там он взошел на первое же попавшееся судно, шедшее в Ла-Валлетту. Родным он ничего особо не рассказал, лишь обмолвился, что на Мальте он собирался сделать то, что там называлось «совершать караван». Это означало, что он практически решился дать обет… Он уехал на два года.

Тереза была в отчаянии и гневе. И как она могла быть настолько глупа, чтобы надеяться? Почему верила, что этот эгоистичный герой может отказаться от милых его сердцу сражений, от обожаемого им моря и от постоянной опасности на красных мальтийских галерах? Она проиграла свой бой. Мужские игры оказались сильнее. Пришло время отвернуться от мечты, которую она так долго лелеяла… И тогда, в ночь перед Рождеством, Тереза объявила своим родителям, что она согласна выйти замуж. И ее мужем станет первый, кто посватается к ее отцу.

А тем временем в Ла-Валлетте Пьер-Андре окунулся в бесславные караваны, о которых он так мечтал. Смысл этих походов состоял в том, чтобы сражаться против берберских пиратов в Средиземном море. Пьер должен был уехать на передовую и принимать участие в сражениях в качестве молодого аспиранта[14]. Но на практике его служба началась на берегу с нескольких месяцев госпитальной практики. И это было логично, так как Мальтийский орден, по определению, видел свое предназначение в служении бедным, больным и страждущим. И вот Сюффрен, мечтая взять в плен как можно больше капитанов вражеских кораблей и приумножить славу своего ордена, стал обыкновенной сиделкой: он ухаживал за больными, промывал раны, раздавал лекарства и пилюли.

Такая монотонная деятельность погрузила его в меланхолию и скуку. Он буквально «грыз удила», наблюдая из окна своего госпиталя, как огромные красные галеры покидают порт на рассвете, чтобы отправиться в открытое море. И конечно, ему не хотелось возвращаться к своей работе, которая порой сводилась к обыкновенному мытью посуды…

В один из таких безрадостных дней он узнал новость: Мария-Тереза де Перро вышла замуж. Ее мужем стал офицер и землевладелец граф Александр де Корбле д'Алес…

Впервые за столь долгое время Пьер-Андре всерьез задумался не о корабле, а о девушке. Он с удивлением обнаружил, что в глубине души потрясен! Известие об этой свадьбе глубоко ранило его, заставило страдать и даже привело в отчаяние. Не отдавая себе отчета, он как-то привык к мысли, что Тереза ловит каждое сказанное им слово, благодарна одной его улыбке и вечно ждет его возвращения. В мыслях она всегда принадлежала его миру, и этот мир теперь показался ему никчемным и пустым…

Однако он был достаточно честен и жесток с собой, чтобы не обвинять ее. У Терезы не было причин ждать его. Разве он когда-либо говорил ей о своей любви? Да и как такое вообще могло быть, если он только сейчас открыл, какое место она занимает в его сердце? Но теперь уже поздно, слишком поздно!..

Тем же вечером он пошел умолять гроссмейстера Эммануэля Пинто да Фонсека позволить ему оставить медицинскую службу и взойти на борт галеры. Естественно, он умолчал о том, что не в силах был побороть нежданно нахлынувшее на него горе, имея в качестве оружия лишь клистирный шприц да горшочек с лекарством. Ему необходимы были ветер, море, порох, сражения…

Получив разрешение, давший обет юноша отправился в многомесячное путешествие вдоль берегов Африки и Сицилии. На мальтийских галерах не сидели без работы, и Сюффрен имел прекрасную возможность проявить свою ярость и смелость. Но ему так и не удалось полностью заглушить глухую боль, так тщательно спрятанную в самой глубине его ретивого сердца. У него не получалось забыть Терезу…

По истечении восьми месяцев Королевское морское ведомство вновь приняло его. Война с Англией разгорелась с новой силой. Сюффрен бросился в бой с какой-то дикой радостью, что обернулась настоящим неистовством после сражения под Терр-Нёв, где маленькая французская эскадра подверглась атаке мощного английского флота под командованием адмирала Боскауэна и была почти полностью уничтожена. Из хитрой ловушки удалось ускользнуть одному лишь «Королевскому дофину», кораблю Сюффрена. Тогда-то молодой человек и понял, что ненависть между ним и Англией не угаснет никогда.

В Лагосе он вновь попал в плен, в котором провел два года, и возвратился оттуда в негодовании. Он был настроен против политики Версальского кабинета, которая, по его мнению, привела к упадку военно-морского флота Франции. Не задумываясь над тем, что это может негативно отразиться на его карьере, Сюффрен дал волю гневу, разнося в пух и прах оборонительную тактику своих начальников, которых он называл «глупцами», ибо они не брали в расчет храбрость людей, служивших на море. О героизме моряков он знал не понаслышке! Он говорил о том, что в море салонные беседы ничего не значат, что только бой до победного конца имеет значение. Но салонные генералы его не слушали. С чувством отвращения он вернулся на Мальту, чтобы возобновить там охоту на неверных. Уже давно ему ничего не было известно о Терезе. По прибытии на остров он произнес тройственный обет, который окончательно связал его с религиозным служением обществу. И все же…

И все же до него, к сожалению, не дошли слухи, что Тереза была снова свободна. Этого Пьер не знал. По странному стечению обстоятельств ее брак продлился всего десять месяцев, в конце которых граф д'Алес умер после непродолжительной болезни, оставив свою молодую жену вдовой с новорожденной дочкой на руках. Будучи не в состоянии жить вдалеке от родного дома, Тереза возвратилась в Буригай, решив никогда его больше не покидать. Несмотря на постоянные намеки матери, что она еще очень молода и по-прежнему желанна, Тереза и слышать ничего не хотела о новом замужестве (разве только о замужестве своей дочери, когда настанет время). В глубине души она мечтала лишь об одном – посвятить себя, хотя бы в мыслях, своему единственному возлюбленному, которого ей так и не удалось забыть. Она решила сохранить ему преданность навсегда, хотя он об этом не мог даже и догадываться.

Впрочем, во время одного из своих редких возвращений в Сен-Канна Сюффрен все же узнал о вдовстве Терезы и ее возвращении в Буригай. К тому времени он уже не был тем беззаботным парнем, каким его знали раньше, а представлял собой человека зрелого, опаленного пушечным огнем, по праву называющего себя командором де Сюффреном. Он решил, что откладывать встречу бесполезно – он и так избегал своей любви слишком долго.

Однажды вечером покрытый пылью, с растрепанными волосами, в мятой одежде, но с туго затянутым ослепительно белым галстуком, который так контрастировал с его загорелым лицом, Сюффрен появился на коне на большой аллее Буригая. Он приехал, чтобы раз и навсегда выяснить свои отношения с графиней д'Алес.

Речь, которую он произнес, сводилась к следующему: «Я всегда любил вас и нуждался в вашей любви. Могли бы вы забыть, что по сути я – нечто вроде воинствующего монаха, и поэтому я никогда не смогу сделать вас своей женой? Вы хотите стать моей и следовать за мной, несмотря на все эти предрассудки?»

Тереза так давно ждала признания. Она бросилась к нему в объятия, полагая, что Бог не будет слишком суров к ней за такую преданную любовь. И Буригай обрел наконец то, ради чего он и был создан: настоящее счастье.

Естественно, многолетняя переписка, найденная потомками графини д'Алес, не позволяет судить влюбленных строго и обсуждать дату их капитуляции. Некоторые из потомков даже утверждали, что Сюффрен вообще никогда не нарушал своего обета целомудрия. Однако делали они это без должной уверенности, ибо между нежных строчек в их посланиях проскальзывали порой слова, указывающие на возможность существования между ними интимной близости. Письма Сюффрена – это письма мужа к своей жене:

«Я теперь – генерал-лейтенант, – написал он ей однажды. – Читая об этом в газете, ты закричишь от радости…» Или еще: «Сегодня я упустил единственную возможность. Твой друг мог бы быть достоин тебя…»

С тех пор, когда бы Сюффрен ни возвращался в Прованс, он забегал в Сен-Канна, чтобы обнять своих, а затем сразу же устремлялся в Буригай, дабы там, рядом с Терезой, вновь обрести покой и нежность, которые стали для него единственной пристанью в его бурной жизни.

Постепенно моряку удалось донести свои взгляды, свою «доктрину» до министерства, где господствовал тогда не слишком сговорчивый де Сартин. Его начали ценить, несмотря на ужасные приступы гнева, которые порой случались с ним и стали поистине легендарными. С годами его внешность не делалась более грациозной: будучи всегда полнокровным и сбитым парнем, он стал грузным и даже массивным, но доброта Сюффрена ко всем людям, которые его обожали, его необыкновенная сила Геркулеса, а также полное пренебрежение к своему туалету и ко всему внешнему стали притчей во языцех.

Вечно одетый кое-как, с непричесанными волосами, наспех затянутыми лентой, в ужасной фетровой треуголке, которая когда-то давно была белой, но теперь осталась без галуна и без перьев, хотя была по-прежнему дорога ему, ибо была преподнесена ему в подарок братом архиепископом. Несмотря на диковатый внешний вид, Сюффрен невольно заставлял окружающих испытывать глубокое уважение к себе, ибо он всегда умел постоять за себя, защитить слабых и свою семью, всегда сражался в первых рядах. Абордаж? Он всегда любил это дело!

По поводу его знаменитой шляпы среди моряков ходила следующая легенда. Говорили, что эта шляпа была для него чем-то вроде талисмана, и будто ни за что на свете этот великий командир не желал с ней расстаться или пойти под огонь без нее. И вот однажды Сюффрен был в дурном расположении духа. Точнее, он был в своей знаменитой ярости. Он орал почти с четверть часа, после чего сорвал со своей головы шляпу и резким движением послал ее за борт, прокричав:

– Гром и молния! Моя волшебница-шляпа в море! Из первого же канальи, кто заговорит со мной об этом, я сделаю отбивную!

С тех пор он дрался с непокрытой головой, а его матросы готовы были следовать за ним хоть в ад. И, надо признать, что в тех местах, куда он их вел, всегда было очень жарко.