Читать книгу Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» - Кирилл Александрович Гореликов, К. А. Чекалов, Кирилл Александрович Никулин - Страница 3

Гастон Леру был не только известным писателем и журналистом, но и завзятым балагуром. Он так и не дожил до шестидесяти лет – дата, которую он сам себе назначил для написания собственных мемуаров; мемуары не состоялись, но кое-какие забавные подробности из его опыта сохранились.

Среди рассказанных им историй немало анекдотов, якобы почерпнутых из его русских впечатлений. Вот один из них. В августе 1904 года Гастону Леру – в ту пору корреспонденту парижской газеты «Матен» (Le Matin) – понадобилось взять интервью у двоюродного брата Николая II, Великого князя Бориса Владимировича Романова, возвращавшегося в Петербург с театра военных действий в Манчжурии (по случаю рождения цесаревича). Репортеру удалось добиться аудиенции прямо в поезде. Великий князь, вообще склонный к возлияниям, пригласил Леру в вагон-ресторан. В тот момент, когда им подавали закуски, Леру внезапно увидел на вокзальной платформе своего конкурента – известного журналиста Марселя Ютена, сотрудника газеты «Эко де Пари» (L’Écho de Paris). Чтобы отвлечь Ютена и не дать ему возможности проинтервьюировать Его высочество, Леру принялся угощать коллегу обедом и вином – на почтительном расстоянии от русского генерала; Ютен то и дело вожделенно поглядывал на Великого князя, но Леру в категорической форме заявил ему, что тот не дает никаких интервью и даже может невзначай спустить надоедливого журналиста с поезда. Прибыв в Петербург, Ютен телеграфировал своему главреду: «По возвращении из Манчьжурии Великий князь наотрез отказывается давать интервью», а Леру отправил в свою газету целых три колонки. (Это пространное интервью было опубликовано на первой полосе «Матен» от 1 сентября, но какие бы то ни было сведения относительно посещения вагона-ресторана и встречи с конкурентом в нем отсутствуют; зато много говорится о бронированном вагоне Великого князя.)

Два месяца спустя, продолжает свой рассказ Леру, Ютен покидал город на Неве. По этому случаю здешний ресторан «Медведь», где проходил прощальный банкет (и который пользовался большой любовью у французских репортеров), устроил журналисту потрясающий сюрприз. В зал внесли огромный торт в виде вагона, из которого вылезала фигурка человека, удивительно похожего на Ютена, причем изо рта у него выходила исполненная сахарной глазурью надпись: «Этот князь Борис – настоящий дикарь!». Внутри вагона виднелась другая фигура, в которой без труда угадывался Гастон Леру. Персонаж чокался с Великим князем Борисом и произносил следующую фразу (также выполненную сахарной глазурью): «Спасибо за прекрасный прием, Ваше высочество; в статье будет по меньшей мере пятьсот строк…»

Кроме интервью, которое Гастон Леру дал за три года до кончины, никаких других сведений об этом забавном случае не имеется. Одним словом, к рассказанному эпизоду вполне применимы те самые слова вождя мирового пролетариата, которые мы вынесли в качестве эпиграфа к нашей книге.

Черты бонвивана и балагура просматриваются в самой внешности писателя:

«Сложения он скорее тучного; лицо румяное; за пенсне искрятся лукавством глаза; тонкий чувственный рот; от него пышет радостью и здоровьем», – писал о нем безымянный журналист на страницах газеты «Радикал» (Le Radical). «Доброжелательный, но пронзительный взор», – уточняет театральный критик и драматург Гастон Сорбе. «Круглые розовые щеки», – вторит Макс Эллер из «Ла Пресс» (La Presse). «Круглый как яблоко», – подтверждает критик из «Журналь Амюзан» (Le Journal Amusant).

А вот как рисует облик отца уроженец Санкт-Петербурга Андре-Гастон Леру (1905–1970), который учился на инженера, а в итоге в профессиональном отношении отчасти пошел по стопам отца, то есть стал известным репортером (но не писателем):

Взгляд с хитринкой. Легкая усмешка на губах. Телосложение уютно-корпулентное, которое сам он воспринимал столь же иронично, что и Сирано де Бержерак – свой знаменитый нос. Фетровая шляпа или котелок слегка набекрень… Душа нараспашку, он неизменно благоухал табаком и свежим одеколоном, которым прыскал себя после утреннего душа.

Современники, наблюдавшие за писателем во время его прогулок по Парижу (а прогулки очень часто приводили его к ресторанам, особенно часто – к излюбленному тогда журналистами кафе «Рауль» на бульваре Капуцинок), утверждали, что живот писателя «опережает на три шага» его самого. Да и сам он еще в 1900 году признался, что принадлежит к потомкам гастролатров и не постится даже в страстную пятницу. Напомним, что эти персонажи Рабле отличались невероятным чревоугодием – «была у них, как видно, одна забота: как бы это не похудеть и не обидеть чрево».

Дочка писателя Мадлен вспоминала, как они с отцом захаживали к фармацевту, который работал близ площади Массенá в Ницце, – там следивший за своим весом Леру имел обыкновение взвешиваться. Весы были, конечно, старомодные, с гирькой, и после очередной процедуры фармацевт философски заметил: «Ну что же, друг мой, скоро моих весов не хватит». Этого оказалось достаточно, чтобы писатель вышел из себя: при всём своем благодушии он терпеть не мог зубоскальства по поводу собственной комплекции.

Связанные с Леру забавные истории начинаются с самого момента его рождения.

Гастон Леру родился 6 мая 1868 года в Париже – совершенно случайно и в довольно необычном месте. Его родители ехали из Ле Мана в Нормандию через Париж, и внезапно у матери начались схватки. Точное место рождения Гастона известно опять-таки с его собственных слов. Это улица предместья Сен-Мартен, дом № 66, стоящий близ мэрии десятого парижского района (arrondissement). Здесь располагался своего рода подпольный роддом для рожденных вне брака детей. А надо сказать, что родители Гастона, Мари Бидо и Доминик Леру (они были родом из Нормандии), поженились лишь 13 июня, в Руане, то есть более месяца спустя после появления на свет сына. Окончив коллеж, Леру решил побывать на месте собственного рождения, но наткнулся на похоронную контору (ныне это заведение размещается на другой стороне улицы, в доме № 69, а в доме № 66 находится магазин детской одежды). «Где искал я люльку, там гроб стоит», – мрачно пошутил по этому поводу Леру. Юмор вполне в духе характерной для его прозы стилистики.

Детство будущего писателя прошло в городке Фекáн, в сорока километрах от Гавра (его дед по материнской линии служил там судейским приставом, а отец и дядя являлись подрядчиками строительных работ). Эту местность хорошо знал другой корифей массовой литературы «прекрасной эпохи» – Морис Леблан, исколесивший здешние края на своем велосипеде. Любитель мистификаций, Гастон Леру порой выдавал себя за потомка Пьера Ле Ру, сына английского короля Вильгельма Рыжего и внука знаменитого нормандского герцога Вильгельма Завоевателя, правившего в XI веке.

После того как Доминик Леру получил в 1880 году заказ на реставрацию замка в Э (на основе чертежей, выполненных знаменитым архитектором Виолле-Ле-Дюком), будущий писатель в октябре того же года вместе со своими братьями поступил в здешний коллеж. Старинный городок Э (Eu) в Нормандии, с его романскими и готическими памятниками, красивыми парками и античными развалинами до сих пор является хотя и не слишком «раскрученным», но привлекательным для туристов уголком Франции. Во времена Леру владельцем замка являлся потомок королевской династии граф Парижский; его сын Филипп Орлеанский стал школьным приятелем Гастона. Оба отлично учились (Гастон добился особых успехов в латыни), но при этом обожали и отчаянно подраться («шишки и ссадины заживали долго, зато мирились мы быстро», отмечал потом Леру), и устроить веселые проделки со своими педагогами (например, брызнуть чернилами на безукоризненно белые носки подслеповатого учителя грамматики папаши Дюпона).

Вкус к проделкам сохранился у Гастона Леру и в зрелом возрасте. Во всяком случае, если верить свидетельству двух писавших о нем критиков (а именно Антуанетт Пескé и Пьера Марти), в 1900 году, уже став известным газетчиком, он едко подшутил над кем-то из французских министров, которого сопровождал во время поездки в порт Бреста.

Садясь в катер, который должен был доставить его на адмиральское судно, министр сделал неосторожное движение и промочил ноги. Воспользовавшись короткой паузой, министр разулся, выжал носки и вытер ступни… Будь ты хоть трижды министром, а от насморка следует беречься… Но вот когда катер причалил к судну, все стали безуспешно искать министерские ботинки. Они бесследно исчезли! А всему виной Гастон Леру, который проворно швырнул их в волны. Делать нечего – пришлось министру подниматься на борт, принимать подобающие случаю почести и принимать парад экипажа в куртке, цилиндре и… носках!

Можно себе представить, как корчился от смеха экипаж судна.

Между тем сам Леру в одной из своих статей («Матен». 1912. 13 февраля) тоже упоминает об этом случае (и уточняет, что о приближении адмиральского судна возвестил выстрел из пушки, расположенной в форте Бертом). Однако, по его версии, без ботинок остался вовсе не министр, а присутствовавший на церемонии префект; еще одна живописная деталь из его статьи: оказывается, украдены были не только ботинки, но и носки префекта!

Установить, как оно было на самом деле, теперь уже не представляется возможным…

Вернемся, однако, к годам учения Леру. Именно в коллеже Э получил образование и самый знаменитый его персонаж, репортер и сыщик Рультабийль; все, кто читал роман «Аромат дамы в черном», хорошо помнят ностальгическое описание городка в третьей главе книги (повествователь – друг Рультабийля Сенклер). Оно вместе с тем отличается исключительной топографической точностью:

Мы вошли в холодную тень готической церкви, высившейся у края площади (соборная церковь Пресвятой Богоматери и Св. Лаврентия. – К.Ч.). Рультабийль бросил взгляд на замок из розового кирпича, увенчанный широкой крышей в стиле Людовика XIII, с унылым фасадом, словно оплакивавшим своих принцев в изгнании (ныне в здании размещаются мэрия и музей. – К.Ч.), затем с грустью посмотрел на квадратное здание мэрии, враждебно выставившее в нашу сторону древко с грязным флагом (ныне в доме разместился туристический информационный центр. – К.Ч.), на молчаливые дома, на кафе «Париж» (ныне на его месте находится цветочный магазин. – К.Ч.) для господ офицеров, на парикмахерскую, на книжную лавочку… Не здесь ли покупал он на деньги дамы в черном свои первые книги? (пер. И. Русецкого, с небольшими изменениями. – К.Ч.).

Там же, в коллеже, его начал одолевать «демон литературы»: Гастон пытался сочинять трагедии и писать новеллы. От трагедий на сегодняшний день ничего не осталось, а вот дебютировал в словесности Леру именно как новеллист. Кроме того, юноша пробовал себя как поэт. Большой поклонник знаменитого поэта-романтика Ламартина, он написал сонет в его честь – в апреле 1887 года это стихотворение напечатал журнал «Универсальная лира». Думается, совсем не случайно один из журналистов – эпизодических персонажей пьесы Леру «Тайна Желтой комнаты» (не романа!) – носит фамилию Ламартин, да к тому же еще и сочиняет героические поэмы.

Безоблачное детство Гастона было омрачено ранней кончиной матери (в апреле 1888 года). Это событие на свой лад отражено в меланхолической истории дамы в черном, которая придает особое очарование второму роману из цикла о Рультабийле. Вот как герой романа вспоминает о визитах матери в коллеж (та всячески стремилась остаться неузнанной):

Я жил лишь надеждой ее увидеть, и когда она уезжала, я хотя и обещал ей всякий раз быть благоразумным, но неизменно впадал в столь глубокое отчаяние, что воспитатели опасались за мое здоровье… До следующего визита я жил лишь памятью о ней да ароматом ее духов. Я никогда отчетливо не видел ее лица; когда она сжимала меня в объятиях, я бывал опьянен чуть ли не до обморока ароматом ее духов, а потом помнил не столько ее облик, сколько этот запах… То был самый тонкий, нежный и, безусловно, самый естественный и приятный аромат в мире (пер. И. Русецкого, с некоторыми изменениями. – К.Ч.).

Отец ненадолго пережил свою половину, и двадцатилетний Гастон становится опекуном сестры Элен и братьев Жозефа и Анри. Между тем именно необходимость опекать своих близких помогла ему избежать военной службы. Родители оставили ему неплохое наследство (миллион франков).

Экзамен на степень бакалавра Гастон сдал в июле 1886 года в Кане и отправился продолжать учебу в Париж – в соответствии с пожеланиями деда он собирался стать адвокатом. О своей студенческой жизни он рассказал в автобиографическом романе «Твой учитель» (это написанное, очевидно, около 1900 года произведение в полном объеме никогда не публиковалось).

Он был сиротой; отец оставил ему в наследство три тысячи франков ренты. Из любопытства он поехал в Париж и записался на юридический факультет. Но в аудиториях так и не появлялся; слава юриста ничуть не привлекала его <…> Он вел пассивный образ жизни, не стремился к бурным приключениям и всякий раз упускал подобного рода возможности. Ну разве что невозмутимо наблюдал за той или иной проходящей мимо барышней.

Во многих биографических справках, и в том числе на посвященном Леру интернет-сайте, указывается, что первое опубликованное произведение писателя – новелла «Маленький торговец жареным картофелем», опубликованная в 1887 году в газете «Репюблик Франсэз» (La République Française). На самом деле сам Леру утверждал лишь, что он отправил рассказ в редакцию, а сотрудник газеты Марсель Самбá обещал его напечатать; ничто не позволяет утверждать, что он действительно был опубликован. Между тем в текст романа «Аромат дамы в черном» писатель включил напечатанную им ранее (а именно 15 февраля 1901 года) на страницах газеты «Матен» шуточную автопародию под названием «Маленький ловец апельсинов». Здесь рассказано о встрече Гастона Леру с мальчиком-оборванцем, вылавливавшим в марсельском порту упавшие при разгрузке в воду апельсины (правда, город в заметке не назван, зато в самом начале фигурирует здешняя архитектурная достопримечательность, базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард).

В 1889 году Леру получил диплом юриста, а в январе 1890 принес клятву в качестве адвоката-стажера; будущий автор пьесы «Дом судей» получил возможность на протяжении трех лет погрузиться в мир судейских. Всё это не мешает ему заводить литературные знакомства в популярных французских кафе. Среди его новых знакомых – очень известные в ту пору писатели, в том числе поэт и прозаик Катюль Мендес и драматург Жорж Куртелин, на одну из пьес которого Леру позднее написал хвалебную рецензию в газете «Фигаро» (Le Figaro). Но поистине судьбоносным оказалось знакомство с театральным режиссером Андре Антуаном, которому предстояло в дальнейшем возглавить театр «Одеон», а также с журналистом Робером Шарвэ, сотрудником газеты «Эко де Пари»; Леру сделался его секретарем. Именно Шарвэ посвящен роман «Тайна Желтой комнаты» – к большому сожалению, отечественные издатели это посвящение нередко опускают.

Поворотным этапом в карьере Леру стал 1894 год. В ту пору в Париже проходил процесс над анархистом Огюстом Вайаном, 9 декабря 1893 года швыр нувшим бомбу в Бурбонский дворец (там заседала Палата депутатов французского парламента) в знак протеста против репрессивной политики правительства. Вайану вынесли смертный приговор. Президент Сади Карно отказался помиловать бомбиста, и приговор был приведен в исполнение 3 февраля. Причем перед тем, как упало лезвие гильотины, Вайан воскликнул: «Да здравствует анархия! За мою смерть отомстят другие!». Познакомившись в кафе «Круассан» с директором вечерней газеты «Париж» (Paris) Шарлем Каниве, Леру добился расположения газетчика и стал вести судебную колонку в его газете. И как раз в этот момент подвернулся столь громкий процесс, как дело бомбиста Вайана. Впоследствии Гастон Леру сетовал, что работа оказалась не из легких: требовалось внимательно следить за происходящим в зале заседаний, выделять самое основное и быстро отсылать материал в газету. Но результатом стал настоящий успех – «моя проза занимала всю первую полосу – к моему вящему удивлению, ведь мне казалось, что я написал совсем мало». А самое главное, репортаж привлек к себе внимание газетчиков из открывшейся в 1884 году «Матен», которые и пригласили автора репортажа работать в этом издании. Так началось столь плодотворное сотрудничество Леру с одной из ведущих парижских газет. Одновременно Леру стал членом Ассоциации судебной прессы, но его репортажи до поры еще анонимны. Ему поручается освещать и процессы других анархистов – Леона Леотье, Эмиля Анри, Санто Казерио (последний заколол кинжалом упоминавшегося выше Сади Карно). Начинающему репортеру удалось побеседовать с матерью Казерио на следующий день после объявления приговора (то была опять-таки высшая мера наказания).

Процессы позволяют ему высказать и свое собственное критическое мнение по поводу французской судебной системы. Леру не раз довелось присутствовать при гильотинировании преступников.

Так, 11 июля 1892 года Леру стал свидетелем казни виновного во многих политических и бытовых убийствах Равашоля и слышал его предсмертный вопль: «Да здравствует ре…» (лезвие гильотины упало, и точно неизвестно, «революцию» или «республику» имел в виду казненный; правда, на страницах «Матен» был вполне определенно указан второй вариант). При этом Леру выступал как последовательный критик смертной казни – об этом речь идет, в частности, в его пьесе «Дом судей».

Неслучайно в августе 1904 года, беседуя с российским министром юстиции Николаем Муравьевым, Леру не упустил случая поблагодарить его за отмену в стране этого вида наказания.

Нашему герою удалось довольно быстро просадить оставленное отцом наследство, зато в «Матен» он получал весьма приличные гонорары.

С 1897 года Леру уже является штатным сотрудником редакции этой газеты. Одним из материалов, с помощью которых он обратил на себя внимание руководства, оказался репортаж об открытии сезона охоты. Вот что по этому поводу писал тридцать лет спустя, отдавая дань памяти недавно умершему Леру, журнал «Парижская жизнь» (La Vie parisienne):

Как-то раз Пуадá (Анри Пуада, в 1896–1903 г. главный редактор «Матен». – К.Ч.) обратился к секретарю редакцию со следующим пожеланием:

– Я хотел бы заменить всё это старичьё, от которого у меня постоянно голова раскалывается.

– Так закажите что-нибудь г-ну Леру. Сдается мне, парень он способный (в оригинале фразеологизм: il a quelque chose dans le ventre, буквально: имеет кое-что в животе. – К.Ч.). (Выражение было выбрано не вполне удачно, потому что в те годы Гастон Леру не отличался особой полнотой.) А поскольку в тот момент как раз начинался сезон охоты, то г-ну Леру поручили написать статью об открытии сезона. Статья получилась весьма забавная.

Вот каким манером его выделили из толпы.

Можно предположить, что упомянутая в «Парижской жизни» публикация – это анонимная статья «Охота», помещенная в номере «Матен» от 30 августа. Насыщенная юмором, она действительно напоминает манеру Гастона Леру.

К тому же именно тогда, в августе 1897 года, Леру был включен в состав, как бы мы теперь сказали, журналистского пула: на пакетботе «Версаль» он отправляется в плавание из Гавра в Санкт-Петербург, мимо берегов Англии. То была первая из четырех поездок Леру в Россию. Но подробнее о русских путешествиях Леру мы поговорим в третьей главе.

1897 год оказался знаменательным для нашего героя еще и в другом отношении. Читатели познакомились с первым большим прозаическим сочинением писателя. Под самый занавес уходящего года, 5 декабря, газета «Матен» приступает к публикации его романа «Человек ночи», действие которого начиналось в духе вестерна, а затем переносилось в Париж и развивалось в духе авантюрного романа. Имя Леру в публикации не упоминается – в тот период он выступал под псевдонимом Гастон-Жорж Ларив. «“Человек ночи” сумеет заинтересовать, развлечь, взволновать наших читателей» – говорилось в печатавшемся заблаговременно (с конца ноября) анонсе публикации. К сожалению, практически не сохранилось критических откликов на первую публикацию романа в «Матен». Возможно, именно по причине равнодушия обозревателей первая публикация романа была совершенно забыта, и во многих источниках роман датируется 1910 годом, когда его повторно напечатала поддерживавшая дружественные отношения с Леру газета «Радикал» (в названии появилась незначительная корректива: «Человек в ночи»; можно предположить, что она была произведена во избежание путаницы – ведь в 1892 году уже печатался другой роман под названием «Человек ночи», написанный Жюлем де Гастином). Удивительно, но публикация преподносилась как абсолютно новое произведение Леру. Более того, «Радикал» оплатил писателю роман по расценке, соответствующей первой публикации. Между тем в тексте имеется одна деталь, которая позволяет предположить, что книга была написана в XIX столетии: происходящие в романе события отнесены к 189_ году.

В первом выпуске «Радикала», снабженном иллюстрацией в половину полосы, книга аттестовалась как «драма ревности и любви, наслаждения и страдания, действие которой начинается в саваннах свободной Америки и завершается в парижском свете и полусвете». Само собой, теперь уже под текстом стояло имя Гастона Леру, который к тому времени уже стал известным писателем и драматургом.

«Человек в ночи» – раннее, но отнюдь не незрелое произведение Леру. Оно и сегодня читается с неослабевающим интересом. Как сюжет, так и те краски, которыми пользуется здесь автор, во многом напоминают о его шедеврах. Между тем в том же номере журнала «Парижская жизнь», который мы цитировали выше, утверждается, что Леру писал этот роман «в четыре руки», в соавторстве с тем самым секретарем редакции, который и рекомендовал Леру директору газеты.

Дело шло как нельзя лучше – сегодня пишет один, завтра другой; эпизод следовал за эпизодом, но никто из них не знал, как закончить роман. И тут вовремя подвернулся пожар на Базаре Милосердия. Друзья без колебаний заживо сожгли там своего героя.

И действительно, эффектная развязка книги – главного злодея как бы настигает Божья кара, и он гибнет в огне – навеяна вполне реальным трагическим событием из разряда «Хроника происшествий». Имеется в виду ужасный пожар, вспыхнувший на благотворительной распродаже в Париже (так называемый «Базар Милосердия») и унесший не менее ста двадцати жизней. Примечательно, что трагедия произошла 4 мая 1897 года, то есть за полгода до начала печатания «Человека в ночи». Очевидно, именно Леру был основным составителем первой полосы, опубликованной днем позже на страницах газеты «Матен» и полностью посвященной трагическому событию. «Я побывал там через десять минут после пожара», – писал он позднее, в 1902 году. Вслед за этим трагическим происшествием редакция отправила группу журналистов, включая Леру, проверить на предмет пожарной опасности здание Оперы Гарнье. 13 мая 1897 года вышла статья без подписи, посвященная этому вопросу; 26 июня – еще одна. Уж не Леру ли их написал? Кроме того, по мнению исследователя творчества Леру Альфю, не исключено, что именно тогда у писателя стал зарождаться замысел самого знаменитого из своих сочинений, романа «Призрак Оперы».

В апреле того же 1897 года Леру дебютировал и в качестве драматурга. Вместе со своим братом Жозефом (тот стал в дальнейшем довольно успешным шансонье) он написал одноактную пьесу «Турок в Ле-Мане», поставленную в театре Гетэ-Монпарнас. Основанный в 1868 году театр специализировался на непритязательных музыкальных ревю; именно в этом духе и был выполнен «Турок в Ле-Мане». По свидетельству автора, шампанское после премьеры лилось рекой, однако постановка снискала весьма своеобразный успех у публики: один из исполненных героиней куплетов был воспринят как явно скабрезный. Конечно же, газета «Матен» поспешила дать одобрительную рецензию на постановку, но трудно считать этот короткий отзыв объективным.

Впрочем, остается открытым вопрос, является ли эта пьеса действительно первым драматургическим сочинением писателя. Ведь 28 декабря 1900 года он сообщит на страницах «Матен», что пять лет тому назад сочинил жестокую мелодраму «Братья Рорик» и отнес ее на прочтение директору «Театра Амбигю» Жоржу Гризье. Тот – «прочитав или же сделав вид, что прочитал» – вынес следующий вердикт: «Светик мой, я только что погорел на сто тысяч франков на моей последней пьесе. Мне не хотелось бы погореть еще на двести тысяч с вашей. С тех пор, – продолжает Леру, – я стал “виртуальным драматургом”».

Скромная заметка, опубликованная на страницах газеты «Ле Раппель» (Le Rappel) 23 февраля 1895 года, полностью подтверждает эту информацию (хотя имя братьев напечатано там с ошибкой: «Братья Розик»).

Здесь стоит отметить, что темой своей ранней пьесы Леру сделал вполне реальное судебное дело. Братья Жозеф и Александр Рорик (настоящие имена – Эжен и Леонс Деграв) предстали перед судом в Бресте в 1893 году. Им вменялось в вину совершенное в Полинезии жестокое убийство семерых членов экипажа таитянского судна «Ниуроаити». Братьев приговорили к смертной казни, но затем вскрылись смягчающие обстоятельства, и гильотину заменили пожизненной каторгой. Процесс привлек к себе большое внимание читающей публики, включая Эмиля Золя. С большим волнением за процессом следил, по его собственным словам, и Жюль Верн. Более того, малоизвестный роман Верна «Братья Кип» (1902) явно навеян историей Рориков. А упоминавшаяся выше статья в «Матен» была написана Гастоном Леру по случаю выхода на свободу одного из братьев (который нанес визит журналисту и рассказал ему немало подробностей о жизни на каторге).

Кстати, во второй главе романа Леру «Аромат дамы в черном» имеется такой эпизод. Повествователь, приятель Рультабийля Сенклер и «дама в черном» – Матильда приходят к Рультабийлю в его комнатку в доме на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Месье ле Пренс, причем застают молодого репортера врасплох. Рультабийль успевает спрятать под салфеткой разбросанные по столу бумаги, а затем поясняет: «Я кончил работать. Потом я вам это покажу. Это – шедевр, пятиактная пьеса, но я еще не придумал развязку».

Кто знает, быть может, Рультабийль в тот момент писал именно «Братьев Рорик»… Увы, больше в «Аромате дамы в черном» об этой пьесе не сказано ни слова.

В феврале 1898 года Леру присутствует на процессе Эмиля Золя и чрезвычайно подробно информирует об этом читателей своей газеты. Поводом к разбирательству послужила знаменитая статья писателя «Я обвиняю», помещенная 13 января на страницах газеты «Орор» (L’Aurore). Золя бросил президенту Феликсу Фору и его правительству, а также высшему генералитету обвинение в антисемитизме и незаконном осуждении Дрейфуса. Наряду с молодым тогда Марселем Прустом и Октавом Мирбо Золя принадлежал к тем писателям, которые с самого начала позиционировали себя как «дрейфусары», и разоблачал оскорбительные антисемитские стереотипы. Что касается Мирбо, то он в разгар процесса оказался настроен чрезвычайно воинственно и даже предрекал жуткую «Варфоломеевскую ночь» для евреев. Не менее тревожные предчувствия в связи с процессом нашли свое отражение в дневнике другого именитого дрейфусара, Жюля Ренара. В поддержку Дрейфуса выступил и Анатоль Франс. Зато большой поэт и известный эссеист Поль Валери занял не менее резкую антидрейфусовскую позицию. В общем процесс привел к расколу в рядах представителей «республики словесности». «Мы все оказались брошенными в этот костер», – сетовал в своих мемуарах старавшийся соблюдать нейтралитет Ромен Роллан.

В итоге Золя был обвинен в оскорблении армии. 23 февраля ему был вынесен приговор: год тюрьмы и 3000 франков штрафа (позднее писатель уехал в Лондон).

Под репортажами «Матен» из зала суда уже фигурирует имя Леру. Его репортажи часто строятся как театральные сцены с чередованием реплик персонажей. Леру старается оставаться «над схваткой», и даже в связи с вынесенным присяжными решением и последующим обвинительным приговором лишь роняет: «грандиозно, устрашающе и зловеще». Между тем французская пресса в большинстве случаев занимала тогда антидрейфусовскую позицию; Золя пришлось по этой причине покинуть «Фигаро». Более сложной была ситуация внутри редакции «Ле журналь» (Le Journal), где имелись приверженцы противоположных лагерей.

А вот по ходу кассационного пересмотра процесса Дрейфуса (лето 1889 года) позиция Леру становится гораздо более определенной. Чего стоит один только его репортаж от 14 августа, где он совершенно однозначно встает на сторону Истины, которую олицетворяет для него адвокат Золя:

Я видел горящие, метавшие молнии глаза адвоката Золя, который во время шумных судебных заседаний, исполненных лжи и ненависти, бросал слова анафемы в лицо врагам Истины…

Интересно, однако, что в своих романах Леру практически обходит дело Дрейфуса молчанием – хотя речь идет о чрезвычайно плодотворном как в нарративном, так и в идеологическом плане сюжете. Леру предпочитает обыгрывать менее идеологизированные процессы. В этом смысле он следует за большинством писателей своего времени, проявивших большую осторожность по отношению к громкой судебной истории (исключениями стали романы видных французских писателей – тех же Марселя Пруста и Анатоля Франса, а также Роже Мартен Дю Гара).

Ангажированность репортера не понравилась хозяевам газеты, ведь новый главный редактор Морис Бюно-Варийá (этого дельца до мозга костей, с 1903 года державшего «Матен» «железной хваткой», иногда сравнивают с Гражданином Кейном из знаменитого фильма Орсона Уэллса) не уставал напоминать: в его издании работают не журналисты, а служащие. В результате, как признавался в 1908 году коллега Леру Стефан Лозан, писателя на пару недель отстранили от написания злободневных репортажей, и он отправился удить рыбу в небольшую деревушку Вилье-сюр-Морен в департаменте Сена-и-Марна. Здесь Леру оказался в компании монмартрских художников и скульпторов второго ряда (Остоль, Дебуа, Беллинк…). Возможно, именно тогда укрепилась его любовь к Монмартру, этому знаменитому району Парижа, постепенно и неуклонно превращающегося в объект «музеефикации». Любовь эта нашла свое отражение во многих произведениях писателя (включая повесть «Золотая мансарда», которая начинается с ехидной сценки посещения холма группой туристов). А страсть к уженью рыбы Леру передал некоторым своим персонажам, в том числе и не самым симпатичным, вроде главного героя «Вавилонских могикан».

8 сентября 1889 года Леру печатает в своей газете заметку с невинным названием «Не клюет», в которой видна его рыбацкая сноровка. Гастон Леру выступает здесь как доморощенный философ; для него уженье рыбы – это прежде всего возможность расслабиться на лоне природы, созерцать прекрасный пейзаж, а собственно улов интересует его очень мало. Он дает шутливые советы относительно наживки, которую следует использовать – в конце лета она может быть самой разнообразной, от швейцарского сыра до червячка, от виноградины до кузнечика… Однако не об одной только рыбной ловле тут идет речь, но и о политике. «Пытаюсь забыть о деле Дрейфуса», – откровенно пишет Леру.

О Леру-рыболове мы знаем также из воспоминаний журналиста «Эко де Пари» Гастона Стиглера, которого автор «Призрака Оперы» именовал своим лучшим другом и который в 1901 году осуществил, подобно персонажам Жюля Верна, кругосветное путешествие – только не за 80 дней, а за 63. Вот что пишет Стиглер: «Любимое его развлечение – удочка. Он знает все места, где клюет, все укромные уголки, где может прятаться рыба. В отличие от заурядных рыболовов, которые хвастают килограммами пойманных ими окуней, карпов и щук, он простодушно признается, что не выудил никогда и ничего; но зато на берегу Гран-Морен, под ивами, среди зеленой травы, ромашек и весело гудящих насекомых, когда солнце пробивается сквозь густую листву, так хорошо думается…» («Иллюстрасьон», L’Illustration, 26 сентября 1908 года).

Временная ссылка не помешала успешной карьере Леру. В этом смысле еще одним важным этапом для него становится 1900 год, когда редакция «Матен» назначила журналисту весьма солидное жалованье – 1500 франков в месяц – и признала в его лице одного из своих «больших репортеров».

Именно благодаря этому обстоятельству Леру годом позже смог выпустить в престижном издательстве «Фламмарион» сборник своих ранних статей «На моем пути», где многие ранее публиковавшиеся анонимно репортажи и театральные рецензии наконец-то оказываются авторизованными. В шутливой и вместе с тем довольно амбициозной презентации этой книги, размещенной на первой полосе «Матен» от 1 февраля 1901 года, сказано: «Это не роман. Это лучше, чем роман. Речь здесь идет обо всём и ни о чем, и еще о тысяче разных вещей».

Немало статей сборника посвящено театру, что вполне объяснимо, поскольку в 1901–1902 годах Леру выступал в первую очередь как обозреватель театральных премьер. (В «Художественном ежегоднике» за 1903 год он всё еще числится именно как «театральный критик».) Правда, большинство написанных им рецензий посвящено совершенно забытым ныне драматургам и спектаклям. И всё же ему довелось рецензировать и тонкую психологическую драму Герхарта Гауптмана «Возчик Геншель» (театр Антуан), и нашумевшую дилогию норвежского классика Бьорнстёрне Бьорнсона «Свыше наших сил» (Новый Театр), и знаменитую трагедию Расина «Андромаха» (Комеди Франсез). Странно, что Леру оказался совершенно глух к театральному дарованию Гауптмана и разделал в пух и прах одну из самых известных его пьес. Язвительно отозвался он об «Орленке» Ростана в театре Сары Бернар, одной из самых знаменитых постановок 1900 года; выступая против невероятно популярного в ту пору драматурга, Леру продемонстрировал независимость собственной позиции. (При этом талант самой Бернар у Леру не вызывал сомнений.) С большим уважением оценив пафос произведения Бьорнсона, где затронута не слишком часто встречающаяся на сцене тема исцеления верой, Леру вместе с тем счел пьесу многословной и временами откровенно скучной. Классику национального театра он обозревает крайне редко; среди исключений – «Андромаха», постановка которой вызвала у рецензента одобрение из-за характерной для пьесы поэтики жестокости (весьма близкой автору «Призрака Оперы»). Точно так же, но уже по совершенно другим причинам, и историческая мелодрама Викторьена Сардý «Родина!» (поставленная там же, в Комеди Франсез) вызвала у него вполне благожелательную оценку: в пьесе царит стихия поверхностного, но эффектного и безотказно воздействующего на зрителя жанрового театра: лихо закрученные авантюры сочетаются с ярко выраженной патриотической идеей.

В начале 1902 года газеты опубликовали списки кандидатов на Орден Почетного легиона. Среди многочисленных чиновников, врачей и пожарников мы находим и «парижского публициста» Гастона Леру. Действительно 26 января Леру стал кавалером ордена за его заслуги в области прессы. Он принадлежит теперь к самым высокооплачиваемым сотрудникам «Матен» – его жалование составляет 1500 франков в месяц. А 14 февраля газета опубликовала его новеллу-притчу «Три желания», и это самый первый из сохранившихся рассказов писателя.

Вскоре после этого события Леру отправляется путешествовать. В мае он опять находится в России, хотя биографии писателя обходят это путешествие молчанием. Между тем выпуск «Матен» от 30 мая 1902 года публикует его заметку, название которой почти совпадает с названием известной книги Жозефа де Местра «Петербургские вечера». Но, в отличие от сочинения де Местра, ничего философического в очерке не содержится, зато чувствуется искренняя влюбленность автора в город на Неве. Затем Леру едет на юг Франции, оттуда перебирается в Италию, доезжает до Неаполя и совершает восхождение на Везувий. Вулкан произвел на него неизгладимое впечатление, причем Леру выражает свои эмоции на языке истинного газетчика: «Базар Милосердия тиражом в миллион экземпляров», – так передает он свои ощущения от Везувия. Но подойти вплотную к «колодцу ада» ему так и не удалось. На обратном пути он двигается через Швейцарию и останавливается в городке Лезен, где издавна лечились чахоточные больные. В гостинице он знакомится с поправлявшей свое здоровье девушкой – красивой Жанной Кайат. Та нахваливает ему репортажи из «Матен», написанные журналистом Леру; тот представляется торговцем древесиной, долго ломает комедию и притворно критикует эти репортажи, а потом «раскалывается» и совершенно пленяет барышню. Между тем пожениться им суждено было значительно позже, в 1917 году.

Дело в том, что с 1899 года он формально состоял в браке с Мари Лефран, никогда по-настоящему его не любившей особой. В силу своей приверженности патриархальным семейным традициям Мари – она была на пять лет старше мужа и относилась к нему по-матерински – долгое время не давала согласия на развод (зато великодушно терпела любовные похождения мужа).

1903 год – официальная дата рождения на свет первого масштабного произведения, подписанного именем Леру – романа «Двойная жизнь Теофраста Лонгé». Правда, такое название он получил годом позже, когда вышло в свет отдельное издание.

А первая публикация на страницах «Матен» именовалась «Охотники за сокровищами» и представляла собой весьма любопытный пример романа-конкурса (подобная модель ранее уже применялась другими французскими издателями). Публикации, которая началась 5 октября, предшествовала долгая и продуманная рекламная кампания.

Читателя приманивали возможностью получить крупный куш в 25 000 франков, если он сможет найти – на основании рассеянных по тексту сведений – семь спрятанных в разных уголках Парижа (и не только!) сокровищ (их роль играли специально отлитые серебряные медали). В газете содержались точные инструкции, как должны себя вести «искатели» – в частности, не следовало рыть землю, так как все сокровища располагались над ее поверхностью. Помимо всего прочего, конкурс вызвал резкое повышение спроса на старинные планы французской столицы. Первое из сокровищ обнаружил 12 октября скромный железнодорожный служащий г-н Балливе – оно было спрятано под скамейкой на проспекте Елисейских полей. Пятое «благонамеренный отец семейства» г-н Каню отыскал на площади Гамбетта в Гавре, между опоясывающей сквер решеткой и деревянным стендом, на который наклеивали афиши. Последнее, седьмое сокровище было найдено 22 ноября в самом сердце Парижа, близ Собора Парижской Богоматери, в оконной раме старого сарая… В отдельном издании связанные с конкурсом пассажи оказались изъяты.

Роман не состоялся бы, если бы не отличное знание Леру парижской топографии и его возможное участие в спиритических практиках, которые и навеяли историю с «метемпсихозом», переселением души знаменитого «благородного разбойника» XVIII века Картуша в скромного и безобидного парижского буржуа; поначалу Теофраст Лонге пытается бороться со своим alter ego, а затем приступает к поиску спрятанных им сокровищ.

Именно в связи с этим романом (а потом и в связи с «Человеком, вернувшимся издалека» и «Взломанным сердцем») возник вопрос о приверженности Гастона Леру оккультизму. Существуют исследования, в которых развивается мысль о присутствии в творчестве писателя глубоких эзотерических слоев, а также утверждается, что Леру активно занимался столоверчением. Между тем в одном из писем, написанных уже после смерти писателя, его жена цитирует слова Леру: «Туда только пальчик сунь, и можно провалиться в этот омут с головой…

но нечто существует… нечто наверняка существует… но что именно?.. мы не имеем права знать, не имеем возможности знать». «Только без оккультизма, только без оккультизма!» – добавляет от себя Жанна Леру.

В следующем году Леру как никогда много колесит по свету, выполняя разнообразные редакционные поручения. 1904 год начался с путешествия на остров Мадера. Леру отправился туда, чтобы первым «перехватить» участников шведской антарктической экспедиции под руководством Отто Норденшёльда (она началась еще в декабре 1901 года), которые как раз возвращались домой. Экспедиция оказалась долгой и трудной, не обошлось и без человеческих жертв, но отважные путешественники перенесли все выпавшие на их долю испытания с завидной стойкостью, сохранив жизнерадостность и отменное чувство юмора. На протяжении шести дней под аккомпанемент разгулявшегося шторма Леру интервьюировал Норденшёльда и его команду на борту пакетбота «Тиюка», а потом высадился в Булони; «Робинзоны льдов», как он именовал своих героев, продолжили путь на родину. Леру специально подчеркивал, что излагаемый материал «предельно точен» и ни в малой степени не несет в себе налета «литературщины». Это, впрочем, не мешает ему по ходу дела то цитировать знаменитую поэму Луиса Камоэнса «Лузиады», то весьма подробно излагать современные ему научные теории относительно климатических изменений, то помещать в тексте схему зимовочной станции на острове Паулет (совсем в духе тех чертежей, которые приложены к первым двум романам цикла о Рультабийле). Леру специально подчеркивает, что наряду с лютым холодом и голодом путешественников сильно мучило и почти полное отсутствие книг. Цикл очерков о Норденшёльде обладает несомненными литературными достоинствами и подчас напоминает документальную повесть, ничуть не менее волнующую, чем «Зимовка во льдах» Жюля Верна (автор книги принадлежал к числу литературных кумиров Леру). Между тем после публикации эмоционального отчета об экспедиции Норденшёльда, которая началась 6 января и затянулась на две недели, писателя обвинили в фальсификации; кто-то из оппонентов счел, что Леру вместо документального репортажа предложил читателям «роман в духе Монтепена» (об этом чрезвычайно популярном в свое время писателе см. в следующей главе нашей книги). Газете пришлось опубликовать письмо самого шведского путешественника, да еще и с его факсимильной подписью, чтобы подтвердить достоверность публикации.

В феврале Леру находится в Кёнигсберге: редакция поручила ему освещать столетний юбилей самого знаменитого из уроженцев города – Иммануила Канта. Заодно (и притом весьма иронично) Леру осветил и местный праздник пива. Странно, что репортер не упомянул ни словом о любви Канта к красному вину, которому он и сам отдавал несомненное предпочтение перед пивом. Неслучайно в 1916 году, когда безвременно ушел из жизни его младший брат, Гастон сокрушенно заметил: «Говорил же я ему: не пей столько пива!». К пивному фестивалю он придумал забавный девиз, парафраз приписываемой госпоже де Помпадур знаменитой фразы «После нас хоть потоп» – «Внутри нас настоящий потоп». Что же касается самого города, этой «древней столицы тевтонских рыцарей», то он очень понравился писателю, хотя зимний пейзаж и выглядел здесь мрачным, если не траурным (черные стволы лип, пронизывающий ветер, вьюга, замерзшие каналы…). Зато в ту пору в окрестностях Кёнигсберга, по свидетельству Леру, еще стояли вековые леса, где можно было охотиться на диковинных, нигде более не сохранившихся зверей.

31 марта Леру прибывает в Порт-Саид (Египет), где на борту судна «Австралиец» берет интервью у русских моряков, участвовавших в героическом сражении с японцами у Чемульпо: капитана Беляева, офицеров канонерской лодки «Кореец» и крейсера «Варяг» Беренса, Левицкого и Берлинга. Он рассказывает о героизме как офицеров, так и простых матросов, подробно воссоздает истинные обстоятельства трагической гибели крейсера «Варяг». В репортажах не обходится дело без жутких подробностей, которые напоминают нам о поэтике романов французского писателя. Вот, например, что поведал Леру старший штурман «Варяга» Евгений Андреевич Беренс (позднее, в первые годы революции, он командовал флотом): «Были здесь и совершенно черные, обугленные трупы… Поодаль из-под рогожи выступали отделенные от туловища руки и головы… Я увидел совершенно целый, превосходно сохранившийся мозг. Куда же девалась голова? Видимо, черепная коробка разлетелась на куски, как снаряд, а мозг остался невредимым».

Взволнованный, исполненный восхищения отвагой русских воинов репортаж Леру не остался без внимания со стороны Его Величества. 16 апреля «Матен» публикует следующее короткое сообщение: «Как вчера проинформировали нашу газету, благодаря опубликованным нашим сотрудником статьям Его Величество Российский Император наградил его орденом Святой Анны». Таким образом, эпизод в финале романа «Рультабийль у царя», когда чудом вырвавшийся из лап «нигилистов» репортер получает от монарха «Анну на шею», отражает реальные факты, хотя и преображает их.

В конце месяца Леру едет в Рим (куда он сопровождает президента Эмиля Лубé), причем и в этом случае его деятельность выходит за пределы редакционного задания. Он остался в Вечном городе на целый месяц, чтобы освещать знаменитую криминальную историю своей эпохи – дело Бон-мартини. Весьма примечательно, что редакционная преамбула от 4 июня преподносит его репортажи как своего рода роман-фельетон: «искренний, правдивый и точный в мельчайших деталях», как исполненное тайны увлекательное повествование. (Кое-что здесь предвосхищает некоторые эпизоды уже упоминавшегося произведения Леру «Золотая мансарда».) Автор начинает с импрессионистического описания Венеции – пленительного и прекрасного города, контрастирующего с жуткой криминальной историей, развернувшейся в Болонье 2 сентября 1902 года. В тот день обнаружили полуразложившийся труп погибшего на пороге собственного дома графа Антонио Бонмартини, которому было нанесено 17 ножевых ранений; жена в тот период находилась на каникулах в Венеции. Благодаря искусной инсценировке следователи поначалу решили было, что граф пригласил в дом куртизанку, а ее сообщник убил и ограбил Бонмартини. Но внезапно брат графини Туллио Мурри заявляет, что графа убил именно он – убил в ссоре, защищая собственную жизнь. Полиция арестовывает одного из сообщников Туллио, доктора Нальди, а затем саму графиню Теодолинду Мурри, дочь известного врача, и ее служанку (любовницу Туллио). В итоге же выясняется, что именно графиня являлась инициатором преступления, а исполнителем стал ее любовник, доктор Секки. Секки умер в тюрьме в 1910 году, а графиня провела за решеткой всего полгода – ее помиловал итальянский монарх. Не только «Матен», но и другие французские газеты немало писали о Теодолинде, эмансипированной просвещенной даме, у которой постепенно созрела мысль, как теперь принято говорить, «устранить» своего супруга, и притом самым хладнокровным образом. Расследование длилась два года, да и сам процесс по делу сильно затянулся. Репортеры цитировали дневники несчастной жертвы, из которых следовало, что жена относилась к мужу весьма прохладно.