Читать книгу Кружево неприкаянных - К. Аннэр - Страница 9

Стаканчики позвякивают на столе, репродуктор о чём-то хрипит с перерывами, народу в вагоне – Стайк да Паша.

«Воевали как нигде – зло и отчаянно, так и положено морякам. Ни немцы, которые враги, ни англичане, которые союзники, не могли ни понять, ни объяснить – почему, если в бой, то снять каску и надеть бескозырку, почему не жизнь свою спа-

сать, а кусок красной ткани, если она называется «флаг». это у них: «война, войной, а обед по расписанию», а наши дрались не жрамши не спамши, в любое время и в любом месте.»

Отличник боевой и политической подготовки Стайк бодро рассказывает студентику Паше героическую историю края, шпарит и шпарит… как будто книжку читает.

«Англичане, согласно инструкции Британского адмиралтейства не отстаивали свои транспорты, а сами же топили их – «расстреливать и добивать все повреждённые противником транспортные суда».

Линкор

боевой корабль предназначался для ведения боя в линии баталии (отсюда название). Один из основных классов крупных надводных кораблей. Имел 70‒150 орудий различного калибра (в т. ч. 8‒12 орудий 280‒457 мм) и 1500‒2800 членов экипажа. После II-й мировой войны линкоры утратили значение.

Крейсер

плавать морем, крейсировать)

боевой надводный корабль, предназначенный для борьбы с лёгкими силами флота противника, обороны соединений боевых кораблей и конвоев, обеспечения высадки морских десантов, огневой поддержки приморских флангов сухопутных войск, постановки минных заграждений и выполнения др. боевых задач.

Эсминец

эскадренный миноносец)

класс боевых надводных кораблей. Появились накануне Первой мировой войны 1914‒1918; предназначались для борьбы с миноносцами, ведения разведки, обороны линейных кораблей и крейсеров и для торпедных атак против крупных кораблей. Имели водоизмещение 1‒1,5 тыс. т, скорость хода 35‒36 узлов (64‒66 км/ч), 8‒12 торпедных аппаратов, 3‒4 артиллерийских орудия 100‒120 мм калибра. Во время II-й мировой войны 1939‒1945 эскадренные миноносцы выполняли задачи по защите соединений крупных кораблей и конвоев транспортов от нападения лёгких (надводных) сил и самолётов, уничтожали подводные лодки, ставили минные заграждения.

Самая страшная трагедия постигла конвой PQ-17. 34 транспорта и 21 корабль эскорта шли под прикрытием двух линкоров, шести крейсеров, авианосца и девяти эсминцев.

Огромные силы! Но вот 5 июля англичане узнали, что в море вышла немецкая эскадра в составе линкоров «Тирпиц», «Адмирал Шпеер» и группы миноносцев. И Британское адмиралтейство сразу отозвало все свои корабли прикрытия, а транспортным судам предоставило «право самостоятельного плавания» в советские порты одиночным порядком, без охранения, курсами по своему усмотрению.»

– А что делают наши?

Стайк разгорячился! Глаза блестят! Плечи расправлены! На фоне солнца видно как изо рта вылетают капельки слюны… как взрывчики… эдакие…

Паша отвернулся что бы Стайк не увидел, что Паша видит эти слюни изо рта.

Конечно же, замечательный писатель Валентин Пикуль… Паша уже хотел спросить про источник информации, но посмотрев на рассказчика, не стал.

«Командование отдаёт приказ подводным лодкам, находящимся на позициях, следовать наперерез немецкой эскадре и атаковать! Ближе всех находилась лодка К-21 капитана 2-го ранга Н. А. Лунина. Полярный день! Штиль! Все как на ладони, но Лунин проникает в центр немецкой эскадры и атакует линкор «Тирпиц»! «Тирпиц» тонет и эскадра повернула к берегу. Одна подводная лодочка завернула эскадру, от которой бежали впятеро большие силы англичан!»

– А Лунин в суматохе преспокойненько «смылся» и получил Героя Советского Союза! эскадру-то он завернул, но защитить от самолётов и подлодок немецких, конечно не смог…

122 тысячи тонн груза на 23 кораблях и сотни людей… все на дно. Вот вам и англичане – властители морей. Кто сказал, что мы людьми задавили! Плюнь тому в рожу! У нас умнейших и талантливейших было, знаешь сколько!

«И на кой хрен столько людей здесь друг друга поубивали? – Подумал Павел в ответ на эту речь, и сам испугался вопросу. – Тысячи жизней за то, что бы я нажрался говна и блевал на этой Земле»?

«Откачка» заняла два дня в больнице, врач попался нормальный и в справке просто написал «пищевое отравление», что, впрочем, было правдой, а то, что этой пищей был самогон, можно и не сообщать. И зачем командованию эти медицинские тонкости? «Одно слово может изменить всю жизнь человека, одно единственное слово, конечно, это не та знаменитая запятая и перед вами не преступники, но «жить или умереть», кто может взять ответственность»? Врач молча слушал пламенную речь Стайка.

– Вы ещё Иисуса Христа вспомните, – сказал он.

Стайк как наткнулся на что-то, как будто дыхание сбилось…

– Ну да… Иисус. Христос учил, – Стайк обернулся к Паше, тот пожал плечами, Стайк перевёл взгляд на врача, – а что Иисус Христос?

– Да ничего, – улыбнулся врач, – вот ваши бумаги.

Паше вообще больничный лист выдали, поскольку он здесь в командировке, то есть на работе, к месту которой он добрался, опоздав на несколько дней.

Работа у него простая – «чего унести, чего принести», зато как красиво звучит – «экспедиция»! «Ты где летом был»? «В экспедиции»… Но сами геологи говорят: «В поле». А какое здесь поле? Здесь тундра, сопки, озёра, камни. Геолог, при котором Паша носит рюкзак, колотит эти камни молотком на длинной ручке, потом долго разглядывает свежий скол в толстое увеличительное стекло, потом бумажку напишет, в мешочек запихнёт и Паше в рюкзак загрузит, а иногда уляжется на гладкий валун, уткнётся носом и смотрит, смотрит. Что он там ищет? Геолог улыбнулся: «Мы не ищем, мы изучаем, мы же академики».

– Да-а…? Вы академик?

– И ты академик.

– Я? Ну да, учусь в академии.

– А сейчас мы работаем в академическом институте. Так что ты дважды академик.

– ИГэГэДэ АНэ эССэСэРэ. Институт геологии и геохронологии докембрия, кстати, а кто такой этот «докембрий» или что? – спросил Паша.

– Докембрий? Так называется геологический период развития Земли.

– И давно это было?

– Миллиард лет до нашей эры.

«Сколько, сколько»? – выпучил глаза Стайк, когда Паша рассказывал ему о своей работе.

– Ну, да, так геолог сказал.

– Боже мой! Миллиард!

– Ну да, он тогда закончился, а начался ещё за два миллиарда до того, то есть всего вроде как три получается.

– А чего вы тут ищите? – спросил Стайк.

– Мы не ищем, мы изучаем, – солидно ответил Павел, – он уже знал ответ.

– А чего тут изучать, камни и камни.

– Ну да, камни… мать их, – неожиданно разозлился Паша, – Колет их и колет, собирает и собирает, а мне тягать целый день, к вечеру еле прёшь, столько навалит.

– Ты чё, носильщик?

– Я коллектор.

– Как?

– Ну, так моя должность называется.

– «Коллектор» – это куда говно сливают?

– Ну, как бы да… хм, говно, у тебя всё – говно, наверное, есть и другое значение этого слова.

– Коллектор и коллектор, какое ещё значение?

– Ну, в библиотеке есть коллектор.

– Какой там, коллектор, там только полки с книгами.

Павел некоторое время молчит, потом, взглянув на Стайка, говорит:

– Это место где собраны сведения о книгах, которые есть в библиотеке. Я так понимаю, что моя должность – собиратель.

– И что же ты собираешь?

– Не знаю. Я целый день брожу по камням, пересекаю ручейки, поднимаюсь на сопки, смотрю оттуда на море…

Здесь удобные бухты для базирования военного флота и морской пехоты, замечательно безлюдное пространство камней, обрывов, скал и пропастей, ничем не покрытых, кроме мха и мелкого кустарника, гладко ошлифованные древним ледником долины речек, ручьев и озёр. Белые куропатки. Когда-то здесь была война. И с тех пор никого, только… патроны, пулемёты ручные, каски, иногда прямо с черепом… Долго и внимательно разглядывал когда один такой нашёл. Каска целая без дырок и вмятин, он тронул ее ручкой молотка геологического, и каска отвалилась от черепа. На черепе волосы, передние зубы сохранились, а на боковых – пломбы из тёмного металла. Немец. Русских подобрали, а эти так и остались лежать на скалах. Никто, кроме геологов не ходил здесь с самой войны… Люди строят дороги и передвигаются по ним от одного нужного им места до другого. Изредка они отходят от дороги на несколько метров, что бы устроить пикник или так просто, по естественной нужде. А когда-то здесь саамы пасли оленей, с которыми кочевали от края до края тундры. Олени любят мох ягель, мха здесь много, а оленей теперь мало. Все в Финляндии, Норвегии и Швеции, там, где в основном и сами саамы, или лопари, как их когда-то называли.

Саами – (лопари самоназвание саами), народ в северных районах Норвегии (30 тыс. человек), Швеции (15 тыс. человек), Финляндии (5 тыс. человек) и в России (2 тыс. человек). Язык саамский. Верующие саами в Скандинавии – лютеране, а в России – православные.

Православие «принёс» сюда на Печенгу некто Трифон в 1533 году, за что и прозван Трифоном Печенгским. Скитался он по саамским пастбищам и обращал их сердца к Богу. Так дошёл до Нявдемской губы, или Нейден-фьорда по-норвежски, где на западном берегу есть утёс Аккобафт. Собралось много народа, и кёбуны, это местные шаманы, приготовились сделать жертвоприношение из оленьего мяса. А преподобный Трифон поднял руку к утёсу и сотворил рукой крестное знаменье. Кёбуны обратились в каменья, а жертвы их – в прах, а на красных скалах появился белый крест с темными полосами по границе белого и красного, прямо как датско-норвежский флаг… Крестил он лопарей в местной речке Паз, по-норвежски «Пасвик», по-фински «Патсойоки», а по-саамски она теперь называется «Бассай», что означает «святой».

Вместе с иеродиаконом Соловецкого монастыря Феодорием Трифон основал на Печенге монастырь, но ни Стайк, ни Павел ничего тогда не знали, ни про монастырь, ни про его историю, да и вообще…