Читать книгу Живое знание. Часть 1. Живая психология Востока - К. И. Шилин, З. Г. Лапина - Страница 4

Первая и основная трудность в осмыслении Детской психологии – в том, что изначальное сознание на Востоке Живое и нерасчленимое. А Запад, начиная с античности, установил качественно иной способ: предметно-расчленяющий, а потому – противоестественный способ структуризации логики-философии-знания, а вместе с ними и самой живой действительности (превращаемой в удобно манипулируемую и умерщвляемую). Спасает нас, человечество и биосферу, лишь то, что предметное расчленение характерно лишь миру мужчин одного, агрессивно-потребительского типа, но сохраняется остальным миром Детства-Женщин-Старших поколений, что составляет основу классических культур Востока. И в наиболее яркой и острой форме это глобальное противоречие присуще Японии, которая одновременно и бережно сохраняет свои, общевосточные традиции гармоничного общения-с-Природой, и интенсивно развивает и высокую технологию, подражая Западу и опережая во многом его.

Выход – в активизации развития интеллигентно-мужского творческого потенциала востоко = славянофильно-экофильной ориентации, однотипной с экофильным Востоком, – при одновременном отказе агрессивному Западу в запредельном доверии. Осмысливается жесткая необходимость и возникает реальный шанс решительного перелома в судьбах мира, поворота «колеса истории» на Гармонию-Добро-Мир и все прочие духовно-позитивные свойства и отношения. Одно из основных направлений – совместное развитие-преобразование психологии-востоковедения, а в их рамках – осмысленное развитие Живой ДЕТСКИ-ЖЕНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ТВОРЧЕСТВА.

Основное качество Детской психологии творчества – доверчивость: ребенок творит себя по «лекалам» самой Природы и родителей, по их «образу и подобию». Этот принцип – основной для изначального типа культур даосизма-синтоизма-брахманизма и язычества вообще. Такое доверие к Природе сохраняется также искусством, художественной культурой творчества. Эта безграничная доверчивость пронизывает и современную культуру Японии в качестве ее непреходящего традиционного основания, бережно сохраняемого японским языком. Это свойство сохраняется и развивается японской, в основном Женской культурой Творчества.

Женская творческая индивидуальность исторически и логически является продолжением изначальной, природной творческой индивидуальности (Детей Природы), смысл которой состоял в осознании человеком себя как творения Бога и Божественной Природы: Земли и Неба, а в Японии – Богини Аматерасу. Исторически этот тип творчества действительно вышел из язычества – из его наиболее рафинированной формы – брахманизма. В Китае и Японии он получил распространение как развитие однотипного с ним даосизма и синтоизма, почти сливаясь с ними. В чем же различие? В чем именно буддизм как женский творческий потенциал развивает синто (даосизм и язычество в целом) с его высокой Детскостью?

Основанием этого процесса является само био-различие ребенка и матери, – которое ведет к различению двух разных, но не противоположных друг другу видов творчества, творческой индивидуальности. Женщина, посредством рождения ребенка, творит жизнь новую, и через эту новую жизнь (через ее появление и общение со своим чадом) – творит также и себя как особую творческую индивидуальность. А человек, становящийся творческой индивидуальностью, творит себя, и через себя – остальную жизнь.

Итак, человек как творение Природы скорее берет у Природы и старших поколений во имя своего развития, чем отдает, а женщина скорее «отдается» своему творению, передавая ему, своему творению все то, что ей дала Природа. Тем самым закладывается био-экологическая основа эко-воспитания как «стержня» всей системы подготовки к жизни следующих поколений. Именно поэтому обучение в японской культуре вторично и ориентировано скорее на прошлое, чем на настоящее и будущее. Дитя экологично по факту своего рождения. Женщина-Мать экологична по-иному: в соответствии с основной функцией сотворения жизни, воспроизводства того, что ранее создавала сама Природа. Этот факт со-Творчества-с-Жизнью и порождает основной принцип буддизма как сути психосоциокосма женщины, – сострадание, вплоть до полной самоотдачи, саморастворения в своем творении. Это и является реальным жизненным смыслом творчески-нравственного удовлетворения – нирваны. Творение человека идет в общем-то как индивидуальное общение, а женский тип творчества воспринимает общение как сотворчество, творческое, как минимум, трехстороннее общение. Это создает необходимость и в социальном общении (в масштабах общины буддистов, сангхи с особой формой межличностного общения).

Индивидуальное эко-общение перерастает в эко-социальное общение, что во многом и определяет специфику женского типа творчества и женской творческой индивидуальности, женского типа общения, характеристики которых развивает и японская лирика и вся японская традиция в целом. Поэтому свойства эко-общения являются важнейшими качествами женского творчества.

Это свойство японской культуры лучше всего проявляется при осмыслении особенностей японской лирики, к которым можно отнести следующие:

1) эко-общение прежде всего биологично, поскольку воспринимается как общение двух живых существ: человека и иного живого существа (Природы в целом);

2) каждый акт эко-общения УНИКАЛЕН не в меньшей мере, чем уникально живое существо как его сторона, основание и источник;

3) эко-общение является взаимным общением по-разному активных сторон-систем, не ограничиваемое субъект-объектным отношением;

4) эко-общение всегда ВЗАИМНО – в любви, доброте, красоте, мудрости и других позитивных качествах.

5) как и сама жизнь, эко-общение имеет особую геометрию: его стороны несимметричны друг другу, будучи взаимным дополнением двух принципиально разных, но не враждебных друг другу сторон, составляющих специфическую бинарную систему, состоящую из автономных подсистем;

6) эко-общение постоянно в своем НЕПОСТОЯНСТВЕ как непостоянна сама Природа. Сколь бы ни был уникален каждый миг этого общения, само оно постоянно и неизменно. Оно пронизывает всю жизнь человека, особенно женщины.

Помимо поэзии очень близки к этому экофильному общению такие виды творчества, как икебана, живопись, театр, чайная церемония… Эти свойства эко-общения как целого, будучи по своему происхождению свойствами Природы, все же не сводятся только к ним. Помимо этого, имеются еще и специфические свойства эко-общения, которые не являются свойствами Природы, хотя и выводимы из нее. Японская лирика говорит, конечно, и о трехстороннем, и о многостороннем общении (Природа, друзья, родные и я), но никто (и ничто) не противостоит непосредственному общению-с-Природой. В японской культуре, в отличие от более привычной нам античной традиции, НИКАКОЙ предмет не «заслоняет» собой ни человека, ни Природу.

Женщина, конечно, «удваивает» себя в ребенке, не противопоставляя его ни себе, ни остальной Живой Природе. Японская традиция чужда предметному «утроению», «усложнению» и в итоге умерщвлению эко-общения, какое мы привыкли видеть в западной культуре, в т. ч. и психологии. В Японской лирике нет никакой вычурности, надуманности. У Кавабата Ясунари, к примеру, явно просматривается живая связь человека с живыми «предметами»: в них ощущается жизнь самого художника; «предмет» сливается с Природой:

Передавая эти особенности японской культуры, мы замечаем, что основное свойство эко-общения – его непосредственность, неопосредованность предметным миром античеловечно-экофобной цивилизации как культуры потребительства. Мир Востока не противопоставляется человеком ни себе, ни Природе. Кавабата Ясунари метафорично выражает свое представление о единстве мироздания, указывая на то, что действительно лежит в его основе, как и в основе присущих его составляющим – макро=микро-косму – отношений:

Речь здесь идет о Женски-Материнском сердце – в первую очередь. Это сердце не может делить свою любовь к Природе по частям. Вместе с тем «любовь к Природе всегда взаимна!» (/27/, с. 216).

Гармоничность эко-общения вытекает из поэтично-любовного восприятия Природы: Женщина, будучи подсистемой Природы, чувствует любовь ее к своим творениям. Она и сама наделена тем же отношением к жизни, что и вся Природа. Такая эко-гармония во всем ее многообразии пронизывает всю японскую культуру. Ее выявление и есть реальное развертывание основной аксиомы японской культуры. Как многообразна Природа, так многообразна и гармония с нею. Ярчайшим примером этого является ЛЮБОВЬ МЕЖДУ МУЖЧИНОЙ и ЖЕНЩИНОЙ. По словам Томиэ Охара, любовь эта всегда неповторима и складывается по-разному («на десять тысяч ладов» (/27/, с. 216)). И этот же принцип понимания разнообразия форм любви-гармонии свойствен и сфере эко-общения. Очевидно и то, что ПРЕВАЛИРОВАНИЕ ЖЕНСКОГО НАЧАЛА В МУЖЧИНЕ как носителе синто-буддийской духовной традиции в Японии исключает эко-катастрофу в принципе. Но, вместе с тем, все-таки препятствует его общему творческому развитию. Поэтому-то актуализируется процесс удвоения Творчества Жизни; оно становится двойным: как совместное и взаимо-творчество. Это позволяет полнее-системнее развивать специфику каждого типа творческой личности, ныне как бы «размытых» по всему спектру личностного потенциального многообразия, или творчески-личностной «палитры» Женской японской культуры.

Излишняя «феминизация» детства (и детского начала в творчестве) ярко видна в следующей танке:

Здесь видна особая фетишизация – приписывание Природе своего отношения к ней. Повтор вызывает радость лишь в тех культурах, которые ориентированы на прошлое, но вызывают досаду, даже скуку и прочие негативные чувства у творческих индивидуальностей, ориентирующих себя на постоянную смену настроений, на непрерывный поиск нового в былом. Обусловлено это различие тем, что лишь женщина биологически ориентирована на постоянство внутренних изменений, стабильность в развитии. Мужчина и ребенок ориентированы на перемены, поиск нового, развитие и обновление. Именно эти свойства должны быть позитивно эмоционально, нравственно, эстетически, инновационно окрашены. О переносе «женского под-

хода» на сферу, где более подходящей является Мужская (интеллигентная) логика, говорит следующая особенность японской лирики: «Горесть жизни ощущается благодаря тому, что всякая радость, да и все в мире, преходяще»; об этом говорит образ струй реки Ёсино: сейчас они текут здесь, перед глазами; один миг – и они скрылись в далеких горах.