Читать книгу Шёпот ковыля в степи - Ka Lip - Страница 2

Annotation

В глаза бьёт отблеск солнца. Такое бывает, когда его луч касается чеканной поверхности доспехов кочевников. Проследив этот отблеск, Яхонт видит и того, кто ослепил его. Тагархан, без сомнения он. Восседает на вороном жеребце, который как статуя стоит и даже не шелохнётся. Рука Тагархана держит повод, а другая лежит на рукоятке сабли. Из-под меха шапки видны глаза. Яхонту кажется, что они смотрят на него. Хотя расстояние большое, но он чувствует этот взгляд.

Глава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава 9Глава 10Глава 11Глава 12Глава 13Глава 14Глава 15Глава 16Глава 17Глава 18Глава 19Глава 20Глава 21Глава 22Глава 23Глава 24Глава 25Глава 26Глава 27Глава 28Глава 29Глава 30Глава 31Глава 32Глава 33Глава 34Глава 35Глава 36Глава 37Глава 38Глава 39Глава 40Глава 41Глава 42Глава 43Глава 44Глава 45Глава 46Глава 47Глава 48Глава 49Глава 50Глава 51Глава 52Глава 53Глава 54Глава 55Глава 56Глава 57Глава 58Глава 59Глава 60Глава 61Глава 62Глава 63ЭПИЛОГ

Шёпот ковыля в степи

Глава 1

Меч разрубил воздух и вошёл в плоть. Чеканные пластины на плече не спасли от заточенной стали. Яхонт чувствовал, как лезвие замедляет движение, погружаясь всё глубже. Он дёрнул рукоятку на себя. Если меч застрянет в этом теле, то не отразить следующий удар. А он не заставил себя ждать. Справа кочевник в лисьих мехах, поверх плотной рубахи замахнулся на него кривой саблей. Она как месяц на небе сверкнула своим серпом, завораживая красотой изгиба. Смертельная красота стали, Яхонт отражает её приближение, еле успев выдернуть меч из тела, оседающего к его ногам врага.

Поверженный кочевник падает, и только сафьяновый сапожок Яхонта отталкивает его в сторону. Нужно оставить пространство для манёвра. Итак, всё поле в телах людей и коней. Уже и не разберёшь где кочевники, а где его дружина. Только по одежде и можно определить – богатый мех лис, песцов, соболей – это кочевники, а где кафтаны с золочённой вышивкой и камнями драгоценными – это свои.

Бой длится с восхода солнца. Сейчас оно в зените, опаляет лучами рубище, иссушая кровь, окрашивая её из алой в бурую.

Отбив удар справа, Яхонт видит мчащихся на него трёх всадников. Кочевники родились в седле, как про них говорят, и в этом Яхонт не сомневается. Всадники крутят в руках сабли, а кони под ними скачут, управляемые лишь силой мысли, так как поводья брошены на их шеи.

Успев метнуться в сторону, Яхонт подобрал второй меч. Теперь он вооружён двумя и замирает, отсчитывая секунды приближения всадников. Сначала мимо него проносится первый кочевник. Он свешивается с седла и обрушивает на Яхонта всю силу удара. Князь падает на колено, но отбивает удар и даже видит струйку алой крови на крупе коня. Коня жалко, да не виноват он, целился не в него, но видно меч отскочил.

Второй всадник налетает как ураган, и уже нет памяти о раненом коне и сожалений. Откинув серебряную косу назад, чтобы не мешала, Яхонт рубит с размаху и серп сабли с кистью руки отлетают в сторону, обрызгивая каплями крови лицо князя.

А рядом уже третий кочевник, который на полном скаку спрыгивает с коня прямо на князя, сбивая его с ног. Они катятся и уже не разобрать где кто. Чёрный мех лисы смешался с лазоревым с золотой вышивкой кафтан Яхонта. Его меч отлетает ещё при падении, а второй бесполезен, когда противник придавливает тебя всем весом к земле. Рука находит рукоятку клинка, и только по расширившимся зрачкам в узких глазах кочевника князь понимает, что клинок пробил сердце. Он скидывает с себя вмиг потяжелевшее тело, его камзол в пятнах алой крови, но солнце слишком горячо, и вскоре, эта кровь останется на лазоревой ткани парчи бурым пятном.

– Княжич!

Крик выдёргивает из секундного провала в созерцании обагрённого кровью клинка в руке и обдаёт как ледяной водой. Он так и остался для них «княжичем» князем они его не признают. Даже сейчас, когда жизни гаснут на этом поле, и даже сейчас его называют «княжичем». Яхонт хотел поставить наглеца на место, да не до этого только. За холмом поднимается пыль, а это значит на них летит конница. Сколько там кочевников сотня, две, пять? Кто их считает, они как песок – бесчисленны.

– Княжич, – подбегает запыхавшийся Мирап, вехнич – командир сотни, – всадники – кешхеты, – он показывает на холм, на который Яхонт уже насмотрелся, а сейчас обводит взором поле боя, – уходить нужно. Проиграли мы этот бой. Останемся – всех порубят.

– Командуй Мирап отступление, – тяжело даются эти слова, но взгляд натыкается на окровавленное лицо с глазами смотрящими в небо. Кажется этот из дружины, он ещё сегодня утром видел. Шутки бросал, лицо водой умывал, фыркал как конь, а сейчас лежит в небо смотрит уже навечно. – Пусть раненых подберут, не оставляем своих!

Кивнув, Мирап звучно кричит, а Яхонт, обтерев кинжал об рукав, подбирает меч. Ищет глазами Багрянца. Сердце тревожно замирает, неужели убили? Столько с ним прошёл конь его верный. Ах, нет, жив, вдали ходит, с поднятой головой.

Звонко свистнув, всунув в рот два пальца, князь видит как конь с красным отливом гривы срывается с места и скачет к нему. Несколько размашистых темпов галопа и Багрянец уже рядом. Яхонт хватает пробегающего коня за луку седла, и оттолкнувшись от кровавой земли, вскакивает на Багрянца. Тот как будто и не почуял веса всадника, так и продолжает лететь, перескакивая через туши коней, завалы из людей унося Яхонта из этого побоища.

В глаза бьёт отблеск солнца. Такое бывает, когда его луч касается чеканной поверхности доспехов кочевников. Проследив этот отблеск, Яхонт видит и того, кто ослепил его. Тагархан, без сомнения он. Восседает на вороном жеребце, который как статуя стоит и даже не шелохнётся. У ног коня огромная собака, белая шерсть которой аж слепит глаз. Рядом всадники, держащие стяги, тревожно рвущиеся на ветру. Чёрный мех одежд хана под чеканными доспехами лежит на крупе коня. Высокая шапка с таким же мехом и чеканка защитных пластин. Рваные пряди смоляных волос спускаются до луки седла. Рука Тагархана держит повод, а другая лежит на рукоятке сабли. Из-под меха шапки видны глаза. Яхонту кажется, что они смотрят на него. Хотя расстояние большое, но он чувствует этот взгляд.

Тагархан поднимает руку в кожаной перчатке с чеканкой, указывая на князя, и десять кочевников вмиг пускают своих коней с места в карьер.

Видно хан захотел трофей, но вот у князя нет планов украсить его копьё своей головой. Он пришпоривает Багрянца, а тот увеличивает махи галопа, как вторую силу в себе открывает.

Эта погоня была бы обречена, но наперерез мчится дружина из десяти всадников и Яхонт тянет поводья на себя. Он разворачивает Багрянца, опять пуская его в галоп.

Ворвавшись на полном скаку в рубище между его преследователями и дружиной, Яхонт бьёт мечом. Злость затмевает разум – неужели Тагархан думал так просто получить его голову? Теперь он получит своих воинов, порубленных им.

– Степной хан, – рядом с Тагарханом его верный Узул командир Чёрных всадников, прискакал и придерживает коня, чтобы тот стоял смирно, хотя после скачки это тяжело. Конь раздувает ноздри, фыркает и топчется, приплясывая, – послать ещё воинов? – показывает на бой кочевников с дружинниками.

– Кто это? – такое безрассудство заинтересовало. Вместо бегства, всадник с серыми волосами развернул коня, и сам ринулся на преследователей.

– Князь Яхонт с земель Павича, княжич, – поправляет себя Узул.

– А… тот самый, – уже безразлично созерцает рубище хан. Он потерял интерес к битве. Сколько их перевидал. Всё одно, да и исход здесь ясен. Порубит князь со своей дружиной его воинов.

– Так выслать подмогу? – уточняет Узул, ему важно решение хана, и неважно какое оно будет, он выполнит любое.

– Нет, – из-за холма появляются первые кочевники, и топот копыт заглушает всё вокруг. Хан любуется своими воинами. Он выиграл эту битву. Князь не ожидал, что прибудет подкрепление. Не удивительно, что никто князя таковым не считает. Княжич, мальчишка. Не дорос ещё до войны. Вот и проиграл. Теперь будет удирать, на это тоже забавно посмотреть. Он опять взглянул на долину перед собой.

Там битва завершилась. Его кочевники лежали на вытоптанной траве, их кони ускакали в степь. Князь склонился с седла к земле и подобрал меч, взмахнул им, откинул серую косу за спину и задержал взгляд.

Расстояние слишком большое, не видно глаз, но Тагархан не привык отводить взгляд первым, пусть это княжич сделает, и тот помедлив, и видя приближающихся кочевников с холма отвернулся, пуская коня в карьер.

– Косу, его, отрублю, и к седлу привяжу, – задумчиво произнёс Тагархан, провожая взглядом удаляющегося всадника на коне с красной гривой.

Глава 2

Конь уносил прочь, а сознание возвращало к взгляду, под которым он поднимет с земли меч. Немудрено его было уронить, слишком силён удар, а рука уже устала от напряжения. Рубище идёт с рассвета, вот и подвела кисть, разжались пальцы, упал меч на обагрённую кровью землю. Видел князь, как смотрит хан за ним, но не бросать же меч. Пусть думает что хочет, и так бой этот проиграл он хану. Так что, выроненный меч – невелика оплошность.

Впереди река. Те, кто отступал ранее, уже переправились через брод на другой берег. Нужно спешить. Пыль погони поднимается от тысячи коней кочевников, одно спасает – князь уверен, что не пойдут они вброд. Дальше лес густой, а это не их стихия. Кони бег умерят, да и саблей как следует не взмахнуть, когда деревья вокруг. Не любят кочевники леса, обходят, а для них лес воиспасение. И воиспасение то, что не привёл он на сражение с ханом всё своё войско, как чувствовал, что прячутся ещё кочевники, хоть разведка и донесла, что нет более у Хана Степей ещё войска. Но внутренний голос бил тревогу, и послушал его князь, не прогадал. А то сейчас его войско бы на этом броде замешкалась, как столько конных и пеших по узкому мелководью в воде переправить, и настигли бы кочевники их. Началось рубище, исход которого явно не в пользу Яхонта.

С разбегу Багрянец влетает в реку, поднимая брызги, которые омывают кровь и пыль с лица князя. Вода освежает, он ловит её капли пересохшими губами, успевает зачерпнуть ладонью и испить глоток. Это придаёт силы, которые уходят, а ещё лес пройти нужно, чтобы до лагеря добраться и там упасть в шатре, на богато устланную бархатом скамью, и выдохнуть, зная что жив.

Лес большой, древний, деревья ветвистые и кустарник такой, что впереди всадника укрывает своими ветвями. Кочевники отстали, неслышно их, погони нет, тишина. Только кони дружины отступающей и слышно, как пофыркивают, а шаги их трава заглушает.

Разведчик вернулся, доскакал до князя, сообщил, что нет погони.

– Возвращайся на кромку леса, и ещё раз проверь, – отдаёт команду Яхонт.

Не может он жалеть служивого, который только что проделал весь путь, когда столько жизней ему вверено. Итак бой проиграл, нужно хоть оставшуюся дружину до лагеря довести, сберечь людей, сохранить.

Уже смеркалось, когда показались из-за деревьев огни. Лагерь – вырвался вздох облегчения у многих. Яхонт смахнул с глаз свисающие серые локоны, выбившиеся из плетёной косы, шапку с окантовкой горностая в бою потерял, вот теперь волос и лез в глаза. Он дремал в седле, уже не в силах бороться с усталостью, но свет костров возродил к жизни.

Войско, вот сколько костров по равнине разбросано, аж в ночи светло. «Повоюем ещё с ханом», – улыбнулся мысленно Яхонт, ободрённый отблеском огня.

По приезду князя окружили вехничи командиры-сотники. Отчёт давали за это время, что были без князя.

Спрыгнув с коня, и не показывая вида, что устал, Яхонт стоял, слушая их. Отдал распоряжения на эту ночь, и сказав, что утром ждёт донесения разведчиков, пошёл к шатру. За ним Мирап шёл, что-то пытался ещё сказать, но Яхонт взмахом руки в потемневших от крови перстнях на пальцах остановил его. Тот отстал, а Яхонт выдохнул. Ещё несколько шагов и он в шатре, там тоже нельзя показать усталость. Служка Ежи уже лохань с водой приготовил, суетится.

– Выйди, – отослал его князь. Теперь можно устало опуститься на скамью, застланную бархатом, и смотреть как Ежи, кланяясь уходит, закрывая за собой тяжёлый, расшитый золотом, полог шатра.

Кафтан и рубаха из батиста тончайшего падают на пол, так хочется скорее почувствовать прикосновения воды и смыть этот день с себя, хотя забыть его не удастся. Отец конечно поймёт, почему проиграли бой, а вот приспешники Цветаны, сестры его, только рады будут – ещё один повод Вэзелику Павичу, Князю Древних Земель показать каков у него сын. Недостоин он князем быть, только княжичем. Хотя и не в этом дело. В другом, том, о чём Яхонт не хотел допускать молвы, но её уж не остановить.

Волосы пропахли гарью и впитали пыль. Он распустил косу, окуная голову в воду, омывая ей длинные пряди. Склянки с ароматным мылом стояли под рукой. Ежи выслуживается, всё делает, как любит Яхонт: и вода с маслами трав приготовлена, и травы в медной чаше тлеют, воздух запахом цветов насыщают.

Открыв одну из склянок, он вдохнул аромат лаванды, и вылил мыло себе на волосы. Они отяжелели от воды, окутали его сверкающим серебром, длинней талии струящимся. Теперь, после мыла и воды, волос вернул свой цвет, став серебряным, как свет луны на ночном небе.

Вода быстро стыла, хоть и ночь не холодна, да всё равно нужно вылезать из остывшей воды. Мягкий ситец полотенца укрывает высокое, стройное тело, впитывая влагу.

Надев широкие штаны из шёлка цвета зимней воды, и сев на скамью, Яхонт расчесал непослушный волос, обтёр его ещё раз полотенцем, и только потом заметил, что тряпица красная. Повернулся к зеркалу, которое в серебряной раме стояло в глубине. На спине порез, всё же задела сабля, пробила защитные пластины и ткань кафтана. Он и не почувствовал в пылу сражения, а сейчас кровит. Не дотянуться только, на спине рана, так что рукой неловко выходит.

В зеркале отразилась тень. Князь поднял голову.

– Княжич, это я, Буслав, давай помогу.

Вроде и в словах вехнича нет ничего, да только слышит Яхонт в них скрытый смысл.

– Зачем пришёл?

Держит взглядом командира-вехнича верховых, не подпускает к себе, а тот замер, мнётся на месте.

– Так разведка вернулась, вот я и хотел доложить… давай пока рану подлечу, мази-то где?

– В ларце, – указывает рукой в перстнях, так и не приняв решения, но спину самому не залечить… – что разведка видала? – это как оправдание, зачем Буслава задержал подле себя.

Задевая рыжими вихрами свешивающийся балдахин, отделяющий широкое ложе от постороннего глаза, Буслав берёт ларец, который в его могучих ручищах как игрушечный, и покопавшись в нём подходит сзади князя, так и сидящего на лавке.

– Пощиплет чуток, – предупреждает тот, а Яхонт закусывает губу, чтобы не шипеть. Всё же рана свежая, да ещё водой распаренная, вот и чувствует он, как спирт настойки очищает. Потом травами запахло и холодное на горячих пальцах Буслава прикоснулось к спине. Но всё-таки кажется князю, или всё же руки чужие, не только по ране проходятся, а спину его оглаживают. Буслав же говорит о разведке, которая видела, как Тагархан кочевников уводит за холмы, не оставил он войско своё в долине.

Яхонт в пол смотрит, знает он, что эти ласки означают, и нужно только согласиться, или даже промолчать, и Буслав и так всё поймёт, всё сделает…

А может позволить? Смерть сегодня видел, чудом жив остался, а завтра опять рубище не миновать, и кто знает сколько отпущено…

– Княжич, – к самому уху склонился Буслав, вдыхает запах и уже возбуждение накрывает, пахнет-то как Яхонт, – я нежным буду… не пожалеешь о ночки со мной.

Это как ушат холодной воды в лицо и поволока спадает. Не любит он когда нежно, не девка всё же. Другое ему надо, чтобы до боли чувствовать свою неправильность и перемешивать боль с удовольствием, которое и есть его суть. Таков он уродился и принял себя, пусть не в угоду всем.

– Забылся?! – резко встаёт, так что вехнич отшатывается и замирает, не зная куда деть руки, – Место своё знай! Вон пошёл!

– Не гневайся князь, я не со зла хотел, – а княжич во гневе страшен. Такой и голову прикажет отсечь или выпороть прилюдно, что делал не раз с неугодными. И дёрнуло его приставать. Дружинники все подначивали, что даст княжич, если приласкать его. Может кому и даст, но сейчас головы бы сносить.

– Вон пошёл, – слова срываются с губ, в глазах серебро как клинки.

Буслав пятится к выходу, а в этот момент в шатёр входят. Яхонт видит всю нелепость произошедшего – он в одних штанах, а напротив него детина с раскрасневшимся лицом и масляным взглядом.

Шёлк рубахи закрыл тело, длинные волосы, уже просохшие свободно струятся по спине, и теперь Яхонт смело смотрит в глаза вошедшим. Их четверо, трое вехничи, командиры-сотники, а вот в середине главный.

– Приветствую тебя, князь Ниворг, – голос не выдал Яхонта.

– Помешал, вижу, – говорит так, что Яхонт себя облитым помоями чувствует, как будто разит от него, столько брезгливости во взгляде Ниворга и презрения в голосе.

Глава 3

Всё в шатре слишком изящно – балдахин с бахромой не закрывает полностью от взора широкую кровать, застланную шелками с подушками из лебяжьего пуха. Свечи бросают блики на стены из гобелена с золотыми диковинными птицами вышитыми, сапоги сафьяновые в ворсе ковра утопают, мягко, как на молодой траве стоишь. Усмешка проскочила на губах Ниворга, не шатёр воина, а девицы изнеженной. Он одёрнул кафтан, камнями драгоценными расшитый, и протянул скрученный свиток.

– Прочти, это от князя Древних Земель, отца твоего.

Ничего хорошего письмо от отца не предвещало. Яхонт взял свиток, и бросив взгляд на печать: буква «П», увитая цветком – фамильный символ рода Павича, сломал её изящными пальцами. Бегло взглянул – почерк знакомый, отца. Буквы все ровные, искусно вьются узором, цепляясь, как ветки дикого винограда друг за друга.

«Сын мой, князь Яхонт, буду краток. Присылаю тебе в подмогу князя Ниворга с земель Ставрома с его войском. Он примет на себя командование. Тебе же следует подчиниться, ибо старше он тебя и опытней в боях, и беспрекословно принять его власть. Такова моя воля».

А внизу свитка подпись: Вэзелик Павич, Князь Древних Земель.

Всё кратко и по сути, только в душе непокорность зреет, но Яхонт прячет её, так чтобы и во взоре его не увидел Ниворг возмущения решению отца. Да и не поспоришь здесь – Ниворг старше на пять лет, уж двадцать шесть ему минуло и опыта у него поболее, хотя и он год как на войне, как отца ранило, так и занял его место в командовании войском. И до этого без дела не сидел, всегда беспокойно у них, а князь Павич вечно с дружиной в походах, вот он, сын его единственный, в княжестве оставался, и дела вёл. И непросто это, так как сестра его распрекрасная все умы мутит, под себя власть забрать хочет. Любит он сестру, хоть и не родная. Как его матушка умерла, взял в жены Вэзелик себе Любаву, и та родила ему дочку. Росли вроде вместе с сестрой и даже ладили, только видно не по душе это Любаве было, и стала она Цветану, сестру его против него настраивать. Он-то не слепой всё видит, но молчит, так как любит отец Любаву и не поверит ему, скажет оговорил жену его. Видно и сейчас это от Любавы такое решение – унизить Яхонта, место его показать, раз Ниворга старшим назначили, и вся его дружина под командование того отдана.

– Что ж, – свернув свиток, Яхонт жестом указал на скамью у стола, – тогда нам есть что обсудить, раз теперь я под твоим командованием. Мой вехнич как раз данные от разведки докладывал.

– Неплохо у него видно это выходит, – с прищуром лукавым смотря в глаза Яхонту, произнёс стоящий по правую руку от Ниворга светловолосый сотник с короткой толстой косой, как впрочем, и у всех троих.

Тяжело было заставить себя сдержатся, но Яхонт вспомнил слова отца – князь, на то и князь, что грязи не замечает, не пристаёт она к нему, а если видит грязь, значит не стал он князем да и не станет.

– И что разведка говорит? – оттолкнув сапогом скамью от стола застланного узорчатой тряпицей, как будто руками замарается, Ниворг сел на неё, за ним последовали его вехничи.

– Тагархан увёл своё войско из долины за холмы.

– И это всё? – усмехнулся Ниворг в светлые усы, – Это и без разведки понять можно было, не гонять коней, а пожалеть. Хан не дурак, чтобы на открытой долине свои юты ставить, там они как на тарелочке с каёмочкой видны. Другое дело за холмами, где и костров не видно и дозорных можно выставить, так что близко не подберёшься, шуму не подняв.

Говорит всё это Ниворг, как малое дитё учит, Яхонт слышит это в его тоне, но молчит. Чувствуя себя неуютно в одной рубахе тонкой под взглядами, он кафтан свежий, Ежи приготовленный на плечи накинул, и волос им закрыл. Так он хоть шире в плечах стал, а то по сравнению с широкоплечими и высоченными вехничами Ниворга, да и им самим, он и ростом ниже и плечами не раздался.

– Слушай княжич внимательно, – дождался Ниворг, пока свиток с картой на нём нарисованной пред ним не положат. – Вот долина где твою дружину сегодня разгромили, вот река и брод по которой ты в бегстве отступал. На излучине реки моё войско стоит. Река там совсем мелкая, вширь разлитая, чуть копыта коням замочит. План таков – ты с рассвета своё войско берёшь, сотни две, не более, и идёшь к броду, там далее в долину и к холмам. Тебя разведчики хана приметят ещё на переправе, и как ты в долину войдёшь, они с холма и поскачут. Тагархан решит, что такое малое войско во главе с княжичем стоит захватить. Увидишь их и отступай, держа реку по левую руку. Они за тобой погонятся, тебе не впервой бежать, – Ниворг как специально замолчал, а его сотники ухмылками на лице и смешками тишину восполнили. – Твоя задача до излучины их заманить, и в серебряную степь уводить. Моё войско по следу пойдёт, ловушку захлопнет. На излучине бой вести кочевники не смогут, они простор любят, а излучина мелкими деревцами заросла, да кустарником, так что конь запутается. Назад тоже ходу не будет, мои дружинники наперерез выедут. Отступать им будет некуда, только в серебряную степь.

– Там драконы, – поднял глаза от карты Яхонт, сталкиваясь взглядом с глазами отблеска песчаного Ниворга.

– Испугался, княжич, – громко засмеялся сотник.

– Драконам всё равно кого огнём жечь, – в голосе Яхонта не было той злости, которая кипела внутри него.

– Драконы страшные, огнём землю жгут, – надув щёки слева сидящий от Ниворга вехнич, подул на стол, так что чуть свиток не сдул.

– Может, ты ещё веришь, что драконы говорят? – смеясь и утирая слёзы, произнёс другой.

– Деды рассказывали… – стал говорить Яхонт, но его перебил третий вехнич.

– Деды как медовухи напьются ещё и не то понарасскажут.

Все трое дружно засмеялись, а Яхонт чувствовал на себе взгляд Ниворга, который считывал с его лица унижение с довольной ухмылкой, а затем произнёс:

– Прилетят драконы – хорошо, Тагархану уже не до нас будет. Не прилетят – порубим его кочевников. Он ведь в погоню за тобой сотен пять-семь пустит. Хан умный, никогда всю свою мощь не показывает, – взяв карту со стола, Ниворг встал, давая понять этим, что разговор завершён, – твоё дело княжич выполнять, что я сказал.

В повисшей тишине Яхонт знал, что ждёт от него Ниворг – подчинения, и он ответил:

– Всё будет выполнено князь Ниворг, как ты сказал, – тяжело дались слова, но не выдал он своей поруганной гордости.

– Тогда на этом всё, – развернулся Ниворг, только расшитый кафтан сверкнул драгоценными камнями, и пошёл к выходу, – можешь продолжить вечер, княжич.

На этих словах вехничи ему подмигивать стали.

– Ты там на переправе штаны-то не замочи, – добавил один из них.

Терпеть столько от князя Яхонт ещё мог, но это было свыше его сил, терпеть от сподручных его. Вмиг Яхонт метнулся, схватив наглеца за ворот кафтана, и подсечкой уложил на ковёр, придавив ногой босой, чтобы знал где его место – в ногах у князя.

Остальные замерли, молча наблюдая за этим. Кафтан с плеч Яхонта упал, а волос серебряный разметался по тонкому батисту рубахи.

– Пошутил он, княжич, пошутил, – зло произнёс Ниворг, – силы беречь нужно с врагом земель наших бороться, а не на своих тратить.

Принизил Яхонта этими словами. Тот убрал ногу и отошёл смотря, как сотник встаёт с ковра и оправляет одежду. Вышли все они молча, лишь полог шатра за ними закрылся, как в него Ежи проник.

– Покушать принести? Всё остыло уже, но я вмиг разогрею.

Выслуживается, а ведь это он Буслава без предупреждения в шатёр пустил, видно тот монетой его одарил, да и о прибытии Ниворга не сообщил. Цветанен подарок брату своему этот Ежи. От подарка и не откажешься ведь.

– Не нужно еды. Завтра на рассвете разбуди.

Этот бесконечный день выпил все силы. Куда уж есть, здесь только до ложа дойти и забыться сном, ночь коротка и восход вскоре.

Скинув рубаху и оставшись в штанах, Яхонт упал на кровать. Мягкая перина приняла тело, приятно окутывая. В такой бы спать, да не одному, а с тем, кто обнимет, и забудешься в его объятиях…

Глупые мысли захотелось прогнать. Вот к чему приводит его слабость – Буслав теперь всем разнесёт о том, как ласкал княжича, да приукрасит ещё.

Прижавшись щекой к подушке, Яхонт засыпал.

Глава 4

Небо над головой, как огромный котёл, где кипят облака, ветер кидает в него приправы из трав степных, а заходящее за горизонт солнце окрашивает в кроваво-красный.

Холмы закрывали – это Тагархан ценил в высоких с пологими скатами насыпях. Они шли как волны, перекатами. Его дозорные сразу заметят любого, ведь укрыться негде, лишь трава под копытами коней, и чернота неба над головой.

Запах костров, на которых стояли котлы, где варилась еда, донёс лёгкий ветерок.

Множество огней мерцали в темнеющей долине. На кострах готовилась пища, и они давали свет и тепло. Но огонь мог быть другим, Тагархан помнил его беспощадное пламя, когда оно выжигало Золотой стан ют, где прошло его детство. Тогда отец, наклонившись с коня и смотря в глаза десятилетнего ребёнка произнёс:

– Все степи этого мира будут принадлежать тебе!

Прощальные слова, как дар пророчества. Больше отца Тагар не видел, он погиб в том бою, защищая от Хадшархана свою семью, кочевников, степь. Хадшархан не щадил никого.

– Жгите юты! – разносился его голос, смешанный с гарью, стонами раненых и всполохами огня.

Прячась под ногами лошадей, привязанных к коновязи, Тагар видел, как проносится мимо него Хадшархан, отдавая приказы своим воинам.

– Беги! – мама прижала его к себе, он смотрел на кровь на её одежде, уже понимая, что ей не суждено спастись. – Ты должен жить, тебе предначертано великое будущее! – прошептали её губы, а руки подсадили на коня. Последние силы были отданы ради спасения сына.

Быстрый конь уносил мальчика, держащегося за его гриву в степь.

Хадшархан – брат отца, но в огромной степи оказалось мало места двум ханам, и Золотой стан ют был спалён огнём.

Тагархан стряхнул воспоминания, которые навсегда остались с ним, хоть минуло уже двадцать два года с того дня. Ещё не время вернуться туда, где правит Хадшархан. Сначала он покорит чужие земли, а потом вернёт свои.

В свой стан он добрался поздно, сам проверил все посты, расставил дозоры, никому он не верит, даже Узулу, который не раз закрывал его от стрел врага. Только себе верить можно, и Караму верить можно.

Легко спрыгнув с коня и похлопав его по блестящей от пота шее, одарив такой мимолётной лаской, хан положил руку на голову собаки.

– Только тебе можно верить, мой молчаливый Карам, – и псу перепала ласка хана. Огромная, с обрезанными ушами голова Карама и на ней ладонь Тагархана, а в бесстрастных глазах, смотрящих как будто насквозь человека не отразилось ничего. Но хан знал, что раз не смахнул с головы ладонь, то принял он похвалу хозяина. – Пойдём.

Хан шёл, за ним бесшумно двигался огромный белый пёс с куцым хвостом, держа цепким безразличным взглядом всё вокруг.

В низине, меж покатых холмов расположился стан Тагархана. Стяги на древках трепал степной ветер, огни костров казалось были повсюду, насколько глаз хватало. Везде стояли юты – высокие, с прямыми боками круглых стен, и выпуклым куполом сверху. Дорогой ворс ковров служил здесь и стеной, укрывающей от ветров степных, и крышей, правда сверху ковры накрывали дублёными шкурами от редкого дождя. Внутри каждой юты, источник жизни горит огонь в очаге, застлан пол коврами толстыми, а по стенам юты невысокие лежанки с ворохом меха разного зверя дорогого и диковинного.

Около его юты стояли в поклоне склонившись таветки, одетые к приезду хана в лучшие свои платья. Шеи их украшали драгоценные камни, нанизанные на нити, в волосы были вплетены ленты шёлковые, руки изящные в браслетах золотых, а лица лёгкие накидки закрывали от глаз чужих.

Тагархан лишь скользнул взглядом по девушкам. Он ещё не решил, какая из них сегодня скрасит его ночь.

– Великий Хан, – произнесла таветка с длинными чёрными косами, украшенными драгоценными камнями, – вода для омовения готова, или еду сразу подавать? Что пожелает Хан?

– Оставьте меня, – он поднял руку, и все таветки покорно остались за порогом юты.

Под полог ковра зашёл он и его молчаливая тень – Карам. Собака прошла по мягкому ворсу и легла у невысокого ложа, зная, что потом на него опустится его хозяин.

Войдя внутрь, хан привычным движением вынул ятаган с резной рукояткой из-за пояса тяжёлого с гравировкой, на котором были ножны с саблей, и расстегнув пряжку с камнями, бросил пояс на лежанку покрытую мехом чёрной лисы. Его взгляд скользнул на то, что стояло на невысоком помосте, устланному парчовой тканью, и закрытое шелковым платком от посторонних глаз. Уж направился он к помосту, руку протянул, чтобы ткань сдёрнуть, открыв то, что она укрывала, но его отвлекли:

– Великий Хан, – раздался голос Узула.

Карам приподнял массивную голову, которая до этого покоилась на мощных лапах, и не мигая смотрел на вход в юту.

– Заходи, Узул, – взор Тагархана обратился к верному Караму, – всё хорошо, – лишь произнёс он и собака, как будто поняв его речь, опять опустила голову на лапы. Взгляд же из полуприкрытых век продолжал следить за теми, кто вошёл внутрь.

Их было трое, не считая Узула. Меха на их плечах приглушали защитные пластины с витиеватой чеканкой. Кривые сабли покоились в серебряных ножнах. Широкие шаровары заправлены в невысокие сапоги, которые ещё сохранили пыль степи. Кочевники только спешились, да и фырканье коней за пологом юты было слышно, как и голоса тех, кто держал их под уздцы.

– С донесением к тебе, – произнёс Узул, а яртагулы за ним замерли.

Тагархан жестом указал на лежанки стоящие вокруг невысокого стола, и хлопнул в ладоши. Полог юты приподнялся, две девушки внесли плоские миски для омовения рук, и стали подносить их мужчинам. Ещё две таветки, грациозно двигаясь, как тени от огня, поставили блюдо с дымящимся рисом на стол и в пиалы расписные разлили чай с ароматом трав. Плоский круг свежего хлеба лежал на широком блюде, хан обтёр руки о ткань полотенца, таветкой поданного, и взяв хлеб, разломил его.

– Это тебе, Узул, – он протянул кусок хлеба, – возьми и ты, яртагул Тарунг, – не спеша было отломлено ещё два куска, разрушая круг и оставляя лишь пустое блюдо, – возьми, яртагул Нэль, хлеб, и ты прими, яртагул Джугар.

Каждый откусил хлеб, данный из рук хана, и только потом они начали есть рис с кусочками ягнёнка, ещё днём бегающего по траве, а сейчас ставшим пищей кочевников.

Ели воины молча, ценя пищу, которую дарует им этот день.

– Говори, – насытившись и беря пиалу с чаем, аромат трав которых вдохнул хан.

– Дозорные видели войско, – отставив пиалу, Узул стал рассказывать, – к княжичу подмога пришла. У излучины реки много шатров стоит. Теперь ты скажи, Тарунг.

Широкоплечий кочевник стряхнул с лица рваную прядь волос, откинув её назад, и она сплелась с его длинными чёрными волосами.

– В лагерь княжича прискакали всадники. Немного, но по одежде видно, что знатные. Недолго побыли там и вернулись в сторону излучины реки.

Обдумывал Тагархан услышанное, ничего не бывает просто так, когда войну ведёшь. Всё имеет смысл.

– Подкрепление к княжичу пришло… – отпив чаю из пиалы с голубой росписью по её краям, хан задумчиво произнёс, – захотят они выманить нас, засаду устроив. Только таков может быть план, при данной расстановке сил. Сколько бы к княжичу подмоги не пришло, не сунутся они на моё войско в открытую. Знают, что бесчисленны мы как песок… значит решат выманить туда, где преимущество у них будет.

Яртагулы молчали, соглашаясь со словами хана, но не смея говорить, покуда он слова им не дал.

– Слушай меня внимательно Узул. Возьми сотни три кешхетов на быстрых конях и держи их на холмах, так чтобы брод был виден. Как увидишь, что верховые через реку переправляются – мне сообщи, а сам жди. Они должны заманить тебя своей малочисленностью, ты и поверь им. Пусти погоню, а сам яртагулов при себе держи, пусть кешхетов каждый из вас по пять сотен всадников снарядит. Хочу я знать, куда они отступать будут – там и засады жди. Как замкнут кольцо решив, что поймали моих кочевников, здесь я дам команду вам яртагулы.

– Сам, Хан, их в бой поведёшь? – только Узулу было дозволено говорить без позволения хана.

– Да, – ответил хан.

Глава 5

Завершился ужин, покинули шатёр хана яртагулы, а таветки прибрались, замерли в ожидании его указаний. Взмахнул Тагархан рукой и девушки бесшумно удалились, растворились за пологом юты. Встал хан с ложа мягкого, и подойдя к тому, что закрывал шёлк платка остановился.

Потянул он платок, и его взору предстала клетка с птицей, вот только у птицы той, вместо головы птичьей была голова девушки, да такой невиданной красоты, что глаза слепила.

– Приветствую тебя Великий Хан Степей, – произнесла девушка завораживающим голосом. – Наполнен ли сегодня твой день очередными победами?

– Не пой мне льстивых своих песен, Гелия, – он обошёл клетку по кругу, проведя по её золотым прутьям рукой в чеканных перстнях с чёрными камнями, – ты ведь переменишь своё пение, как только обретёшь свободу.

– Да, Великий Хан, если я обрету свободу, то удача отвернётся от тебя. Пока я с тобой – ты будешь выигрывать все битвы. Птицы-сирин никому не служат, они лишь покоряются тем, кто их поймает.

– Глупая птица-сирин, – хан смеялся, встряхивая длинными, чёрными, рвано остриженными волосами, которые потом упали на мех чернобурки его накидки, соперничая с ней по блеску, – голова-то у тебя девичья, а мозг птичий. Мои победы зависят не от тебя, а от моей головы, удача здесь ни при чём.

– Тогда отпусти меня на волю, Великий Хан.

– Думаешь обхитрить меня сможешь, – он скинул с плеч меховые накидки, оставшись в рубахе поверх шаровар из плотной ткани, и как был в запылённых невысоких сапогах, завалился на ложе, устланное мехом, – мне нравится с тобой разговаривать. И пока ты мне не надоешь, ты будешь жить.

– У тебя столько жён и красивых наложниц, они готовы услаждать твой слух беседами.

– Жён я в стан свой золотой отправляю, не место им в походе, а наложницы – они глупы и нужны чтобы услаждать меня ночами, готовить еду и поддерживать огонь в очаге. Ты услаждаешь мой слух своими речами.

– Повинуюсь твоей воле Великий Хан Степей, – девушка встряхнула головой, так что золотые серёжки с сапфирами поймав отблеск свечей, засверкали искорками синего пламени, – о чём сегодня хочет услышать Великий Хан от птицы-сирин?

– Расскажи мне о драконах. Такой диковинки я ещё не встречал. Они и вправду есть? – откинувшись на подушку, хан согнул одну ногу в колене. Он любовался красотой девичьего лица, такой диковинной, завораживающей.

– Я расскажу Великому Хану легенду о драконах.

Девушка опять качнула головой, блеск камней в её изящной короне отразился на стенах юты, огонь в очаге, казалось замедлил своё движение по поленьям, приглушая отблеск пламени. Сирин взмахнула крыльями, насколько позволяла неширокая золочёная клетка, и золотые огоньки закружились в воздухе, который сгустился. Звуки внешнего мира за стенами юты стали неслышны, как будто мир исчез, растворился, оставив лишь чудо-птицу с завораживающим голосом и того, кто хотел услышать её рассказ.

– Мир драконов – Луна, она их создала и посеребрила чешуйки своим светом, дала им серебряные травы на своих бескрайних просторах, как источник жизни. Драконы всегда жили на Луне и живут на ней и поныне. От этого луна такая серебряная – это спины драконов отражают свет, летая над ней. Луну окружает огромное чёрное небо, и драконы улетают в него, опаляя своим пламенем звезду, и тогда она вспыхивает, загораясь. Все звёзды в этом небе созданы драконами, драконы кружат среди звёзд, а когда их хвосты задевают звезду, то она осыпается тысячами искорок, чтобы загадывать желание. Дракон исполнит его – ведь он разбил звезду, превратив её в миллион маленьких звёздочек. Если желание загадано в тот миг, когда сверкают их осколки, то дракон вдохнёт желание в звезду. Нужно лишь увидеть свою звезду в небе, и желание исполнится.

Драконы были счастливы на Луне, но однажды, очень давно, они увидели Землю. Они прилетели сюда, и им понравилась Земля. Им нравилось с Земли смотреть в звёздное небо, любуясь серебром Луны. Драконы часто прилетали на Землю, так продолжалось много, много веков, пока злой колдун Рагнар не увидел их. Он захотел подчинить себе драконов, но они отказались ему служить.

– Луна! – воскликнул Рагнар стоя на высокой скале.

– Прикажи своим драконам служить мне!

Лёгкие облачка, закрывающие Луну от его взора, растворились в темноте ночи и Луна, блестя серебром, взглянула на колдуна.

– Они не подчиняются даже мне. Драконы свободны, ими нельзя управлять, – прозвучал серебряный голос Луны, который осыпался на землю мириадами снежинок.

Гнев колдуна был страшен, чёрные тучи закрыли лик Луны всем, кто жил на Земле на долгие годы. Рагнар метал молнии своим посохом от бессильной злобы, и тогда он решил отомстить.

В долине он создал колдовством высокие скалы из хрусталя, прозрачного как слеза. Эти скалы укрыл белый, пушистый снег, сверкая на их склонах, и драконы, кружась над Землёй, увидели такую красоту. Те драконы, что коснулись хрустальной поверхности скал, навсегда потеряли возможность вернуться на Луну.

– Отпусти моих драконов! – взмолилась Луна.

– Так станут они ничьими, раз не хотят служить мне! – прозвучал голос колдуна.

Луна смотрела на Землю, но она не могла помочь своим драконам вернуться к ней, заклятие Рагнара было ей не под силу разрушить. Луна вздохнула, и серебряные слёзы как капли дождя стали падать на Землю. Серебряные слёзы луны падали со звёздного ночного неба на траву, и трава зацвела серебром. Теперь у драконов и на Земле была серебряная трава, на которой они могут пастись ночью, под звёздным небом смотря на Луну.

– Так они не едят людей? Хоть в чём-то ты приносишь пользу птица-сирин, – вмиг от голоса Тагархана золотая пыль рассеялась, а огонь в очаге вспыхнул ярко, облизывая своим жаром поленья.

– Дослушай эту историю, Великий Хан, – длинные, густые ресницы девушки отбрасывали тень на её щёки, под ними скрывались глаза фиалкового цвета, в которых не отражалось ни одной эмоции, только отблеск пламени. – Драконы стали жить в хрустальных скалах, покрытых льдом и снегом. Им нравится блеск снега, он напоминает им Луну, по которой они скучают. Шли века, и серебряная трава исчезала с поверхности Земли, и исчезали драконы. Осталась лишь одна степь, где растёт такая трава. Они охраняют свою степь с серебряной травой от людей.

– Серебряная трава… это же ковыль, – усмехнулся хан в тонкую нить усов, обрамляющих его губы.

– Есть пророчество, которое разрушит заклятье колдуна и освободит драконов – воин в сердце которого любовь, своей кровью разобьёт хрусталь скал, растопит холод льдов, и тогда драконы опять смогут вернуться на Луну.

– Значит им навечно жить на Земле, – перстни хана сверкнули чёрными обсидианами в момент, когда он гладил широкую голову Карама, сидящего подле его ложа, – всё что ты говоришь, лишь сказки и глупо в них верить.

Хан хлопнул в ладоши, несколько девушек проникло в шатёр, бесшумно подойдя к нему и замерев.

– Эту птицу закройте платком, пусть помолчит, а ты сегодня останься, – палец хана с чёрным перстнем указал на девушку, которая зарделась румянцем и бросила победоносный взгляд на других. Ей выпала великая честь остаться в юте хана, скрасив его ночь.

– Подожди, Хан! – видя, что одна из девушек взяла платок и направилась к ней, воскликнула Гелия. – Ты не узнал главного! В хрустальной пещере спит дракон с клинком в сердце, кто вынет клинок, тому дракон и служить будет.

– Почему тогда Рагнар не вынет этот клинок?

– Клинок волшебный, заговорённый, и Рагнара он убьёт. Клинок вынуть может только смертный.

– Меня утомили твои сказки, – рука хана схватила за длинную косу стоящей подле него девушки и потянула на себя, а та, потеряв равновесие, упала в его сильные руки.

– И ещё драконы могут говорить…

Таветка взмахнула платком, укрывая клетку, и голос сирин более не было слышно.

– Глупая птица. Дракон может и спит с клинком, но всё остальное – это сказка. Дракон не будет служить человеку, даже если тот вынет из него волшебный клинок, – его рука прошлась по расшитому наряду таветки, а ноздри хищнически втянули воздух, желания просыпались в нём при виде такой красоты в своих объятиях. – Ты думала, Гелия, что я поверю тебе и пойду спасать дракона? А он испепелит меня огнём – и ты освободишься. Твой план не удался, я не верю в добрых драконов. И не верю, что они могут говорить.

Глава 6

Рассвет только начинает окрашивать небо, а дружина уже на конях. Под Яхонтом Багрянец идёт, приплясывает, отдохнул видно, овса поел и сена душистого вдоволь, воды ключевой испил, сил за ночь восстановил, веселится. Роса с листьев на лицо падает, Яхонт её с губ пьёт, она сил даёт, сон прогоняет. Был он кратким, но тело молодое, вот и восстановилось за недолгую ночь. Сознание с лучами первыми солнца проясняется, последняя поволока сна уходит. День предстоит жарким и не в солнце дело. План Ниворга не нравится Яхонту, но кто его слово теперь спрашивает? Выполнять должен, так отец велит.

Стяги за деревья задевают, лес древний, тёмный, в таком укрываться хорошо, или врага заманить, запутать, заплутать меж деревьев, а там и напасть. Да что об этом думать, всё иначе князь Ниворг велел сделать.

Впереди опушка, а там и брод недалеко. Кони воду почуяли, фыркают, удилами звякают, гривами трясут.

Яхонт огладил Багрянца, тот ушами повёл хоть и своенравный, как и его седок, но любит он хозяина, бережёт его. По воде ступает аккуратно, рыбка мелкая видна, настоль вода прозрачна.

После брода рысью пошли, что время тянуть, раз уж план таков – быть им приманкой. Взял князь с собой три сотни верховых. Мирап невдалеке виден, со своими переговаривается. Буслав тоже мелькнул перед взглядом, но быстро исчез с глаз, правильно понял – в гневе князь беспощаден. Хотя видно Буслав всё же порассказал о вечере в шатре князя, то-то на него вехничи оглядываются, перешёптываются. Делает вид Яхонт, что не замечает – к князю грязь не пристаёт, отца слова вспоминает, а сам думает: «Вот бы верных себе дружинников собрать подле, таких, кто истинно ему служить будет, а не тех, кто за князя его не считает». Ждут ведь всё, когда Цветане семнадцать исполнится и замуж выйдет за князя Кудеяра. Тогда муж её и станет их князем, ему они служить будут. Хоть и законный наследник Вэзелика Павича он, да Любава, слишком умы смущает и нашёптывает. Так что верят ей, и на княжество земель Павича хотят зятя её возвести.

Взгляд цепляет на вершине холма рваные флаги кочевников. Вот и они, значит верно всё Ниворг просчитал – увидели кочевники дружину князя, шевеление пошло среди них, сейчас погоня будет. Но тревожно на душе у Яхонта – непрост Тагархан, не может он поверить и попасться в ловушку… Жаль, что Ниворг не хочет слушать, жаль…

Вздохнул Яхонт, косу с плеча назад закидывая. Кафтан парчовый, алый, золотом расшитый, камнями дорогими поблескивает, шапка соболем отороченная взгляд его непокорный прикрывает, в ушах серёжки лучики света отражают, на пальцах перстни рубинами сверкают.

– Княжич! – подскакал на коне к нему Мирап и указывает на холм вдалеке. – Увидали нас, сейчас погонятся. Ай молодец князь Ниворг, какой план задумал.

– Командуй, чтобы коней разворачивали и рысью пойдём, а как с холма кочевники спустятся, так в галоп пускай, по левую руку русло реки должно быть, – сдержал себя князь, что сейчас Мирапа на место ставить, когда пыль от коней кочевников уже поднимается. Да и слова обидные, что план Ниворга хорош пропустил, раз считают его план хорошим, так тому и быть.

Конём одной рукой управляет, на рыси ведёт, сам оборачивается. Много кочевников за ними погналось, да только у хана их тысячи. Значит не пустил в погоню он много верховых, неужели учуял засаду?

Свист и улюлюканье стало разноситься по долине, кони под дружиной заплясали, чуя что настигают их. Поводья рвут, в галоп срываются.

– Дружина, – звучно Мирап прокричал, – держим реку по леву руку и скачем быстро!

И все кони, подгоняемые всадниками, сорвались с рыси в галоп. Пыль поднялась, застилая пеленой их движение, а сзади как облако серое надвигаются кочевники.

Багрянец летит, лишь копыта земли касаются, нравится ему, когда поводом его хозяин не сдерживает, а волю даёт. Яхонт оборачивается, смотрит, не отстал ли кто, у всех ли кони поспевают.

Впереди излучина реки уже виднеется, там войско князя Ниворга ждёт, вот и кустарник мелкий начался, кони бег замедлили, и князь повернул Багрянца в серебряную степь. Его дружина за ним последовала, и кочевники на всём скаку идут следом, саблями машут, свистят, улюлюкают, как зверя гонят.

Уводит их Яхонт за собой, заманивает в ловушку, но не верит, что ловушка эта не захлопнется и для них. Обернулся, пригнувшись к красной гриве коня и видит, как скрытое насыпью войско Ниворга лошадей вскачь пустило. Кони по излучине реки несутся, брызги воды поднимают, кочевников уже настигают.

Пришпорил коня Яхонт, нужно быстрее уводить свою дружину вперёд, чтобы дать войску Ниворга настигнуть кочевников на просторах серебряной степи. Он под ноги Багрянцу взглянул – а ведь и правда серебро кони топчут. Не был он здесь никогда, да и зачем, коль молва говорит, что долину драконы охраняют. Нет нужды у него на драконовы земли заходить, хотя самих их он видел, как в небе парят, серебром глаз слепят – красиво…

Трава странная под копытами коней, не видел он такой – деды ковылём её называют. На скорости и не рассмотреть, но как паутинки серебра на стебельках. Вот бы остановить Багрянца и чудо такое в руку взять…

Стрелы пролетели, свистом своим отрезвляя и возвращая в происходящее. Кочевники из луков стрелы по его дружине выпустили, но коней не останавливают, хоть и видят, что теперь им отступать некуда – позади них войско скачет. Оказались кочевники посредине двух дружин, но не верит в этот план Яхонт, он год как с Тагарханом сражается, хоть и видал того только вчера и то издалека. Да не в созерцании друг друга дело, а в понимании, что умный воин Степной Хан, хорошо военное дело знает и победить его непросто.

Потянув поводья на себя, князь поднял руку.

– Дружина! Отстоим землю нашу древнюю, очистим её от врагов!

С этим кличем звучным, вынув меч из ножен, развернул князь коня и поскакал на тех, кто преследовал их. Багрянец ноздрями затрепетал, ускорил бег и на полном скаку ворвался меж скачущих на них кочевников. Яхонт рубанул одного мечом поперёк, чеканку пластин защитных пробил, видел, как кочевник с седла падает. Сам же пригнулся к шее коня, а потом и вообще вбок свесился, а там, где он ещё секунду назад сидел, сабля кривая прошлась, воздух срезая. Вернулся князь в седло и с маху всего другую саблю на него направленную, отбил, а дальше всё закрутилось. Рубище пошло такое, что только успевай удары отбивать, а то головы не сносить.

Когда конь его вынес из месива битвы, обернулся Яхонт и видит, что по следам войска Ниворга скачут кочевники, да столько, что долина вместо серебра травы, покрылась тучами пыли.

Значит не ошибся он в хане, не повёлся тот на игру в поддавки, сразу ловушку просчитал, а теперь они в ловушке, и его дружина, и войско Ниворга. Много у того верховых, только с несметным полчищем Степного Хана не сравнить, да и место кочевникам для битвы привычное – поле ровное, кони на нём бег набирают. Вот в лес бы их заманить, там числом хан не выиграл бы, да что теперь думать об этом. Теперь бы головы сносить.

Яхонт опять пригнулся к седлу чуя, как стрела пролетела мимо, шапку с головы сбивая. Видно последний день сегодня в жизни его недолгой. Так хоть погибнет не стыдясь жизни своей. И рванул князь в самую гущу боя, рубя мечом направо и налево.

Глава 7

Ещё до рассвета проснулся хан, скинул с себя покрывала меха, выгнал таветку, с ночи она нужна, а утром, когда бой предстоит, её красота – это лишнее. Не должно такое ум занимать. Одежда приготовленная таветкой лежала, ожидая, когда хан облачится в неё.

– Верный мой Карам, – огромная собака, бесшумно двигаясь, подошла к ногам хозяина, – сегодня ты останешься в шатре. Охраняй глупую птицу-сирин, а то таветки замучают её расспросами о своём будущем. Она петь им небылицы всегда готова, а они и слушают её.

Хан потрепал по голове собаку и вышел из шатра. Солнце только окрашивало своим заревом небосвод, стяги принимали первый утренний ветерок вторя ему, а кони уже были поседланы и ждали.

– По коням, – скомандовал Тагархан, ставя ногу в чеканное стремя. Его вороной жеребец, сдерживая свой необузданный нрав дождался, пока хан сядет в седло. – Узул, что видят дозорные? Показался ли отряд княжича?

– Княжич с отрядом верховых, сотни три не более, вышел из лагеря.

Оскал хищника отразился на тонких губах хана, угадал он план княжича, значит получит сегодня он косу его серебряную, отрубив вместе с головой. И завертелось колесо предвиденных событий дня этого. Вскоре гонец от яртагула Тарунга прискакал, рассказал, что гонят они дружину княжича вдоль реки, а другой гонец весть принёс, что в излучине реки кони топчутся, много их и ждут они, когда княжич заманит за собой кочевников.

Пустил коня хан в галоп, вот и развязка близка. Хочет он увидеть, как его кешхеты рубить головы саблями будут.

В самый разгар боя привёл Тагархан своих чёрных всадников. Перед ним долина серебряная, а на ней бой идёт, его отряд, который приманкой был с двух сторон, в тиски дружина замкнула.

Звучный клич разнёсся по долине. Пустил хан своего коня, не сдерживал более поводом и стал вороной жеребец, как чёрная стрела лететь вперёд, к цели.

На всём скаку ворвались кешхеты в месиво боя, уж не разбирая где свой, а где враг. На такой скорости коней не остановить, да и сзади скачущие напирают. Вот они как волной чёрной и смели всё на своём пути, а дальше рубище пошло. Тех, кто конями затоптан не был и в седле удержался, бой продолжили, а те, кто коня потерял, но жив остался, стоя на земле бились. Мечи прямые, блеск солнца отражают, сабли полумесяцем на них обрушиваются, искры летят, кровь льётся.

Видит Яхонт всё происходящее, да сделать уже ничего не может. Не спасти теперь ни свою дружину, ни воинов князя Ниворга. Всех кочевники порубят. Больше их, в сотни раз больше, чем воинов, за свою землю древнюю сражающихся.

Вороной конь, вылетел из скопления бьющихся воинов и со всего маху налетел на коня князя. Яхонт успел увидеть налитые кровью глаза воронова жеребца, и как тот вцепился в шею Багрянца, клок шкуры с мясом зубами выдирая. Багрянец на свечку встал, передними копытами в воздухе машет, да так и опрокинулся назад со всадником, подминаемый вороным конём. Яхонт только и успел в последние секунды оттолкнуться от седла и в сторону откатиться, а то бы раздавило его двумя конями на землю упавшими.

Ещё вставая с земли, Яхонт рукоятку меча покрепче перехватил и с разворота рубанул со всей силы. Отбил удар того, кто рядом оказался. Смахнул с глаз Яхонт волос серебряный, потом пропитавшийся, отяжелевший и увидел Тагархана прямо перед собой. Это его вороной жеребец Багрянца с ног сбил, и его сабля чуть голову ему не снесла.

Хан, отбив удар княжича, хищно оскалился, и взяв в одну руку саблю полумесяцем, а в другую ятаган, ринулся на князя. Тот успел отскочить, и видя второй меч торчащий в теле бездыханном, метнулся к нему.

Теперь они стояли друг напротив друга, держа в каждой руке по смертоносному клинку. Секунда затишья, взгляды, как металл стали встречаются, только искры летят и бросаются они друг на друга, уже не думая. Здесь победа нужна любой ценой. Увидеть врага поверженного у своих ног, вот то, ради чего Тагархан пришёл на эту землю и то, ради чего Яхонт сражается за свою.

Это силы даёт неиссякаемые. Яхонт рубит, не щадя врага. И уже всё вокруг сливается в сплошной круговорот и невидно ничего, кроме врага, которого убить нужно. Шум битвы – это звон металла, стоны раненых, клич воинов, ржание коней, свист летящих стрел. Воздух пропитан смертью.

В крови, трава которой обагрённая, сапожок сафьяновый проскальзывает, а равновесие чтобы не потерять, Яхонт шаг делает, да только там воин убитый лежит, и оступается князь, падает, а Тагархан как зверь сверху на него наваливается и катятся они по траве серебряной. Перед глазами то небо, то земля мелькают, а потом лишь синь неба над головой и метал клинка у горла холодит кожу. Дыхание замирает на губах Яхонта, знает он, что ещё мгновение и кровь свою пить он будет, значит есть ещё эти секунды жизни, когда взор синеву неба вечного видит. Проиграл он хану битву, и жизнь свою проиграл…

Рука привычным движением клинком горло врага сейчас вспорет. Кровь алую он увидит, как она польётся. Вот и победа, проиграл княжич ему. Чуть отстранился хан, приподнялся на руке, чтобы видеть, как горло перерезать будет врагу побеждённому, и замер. Княжич лежит в небо смотрит, глаза как булат сабли, серебро чистое, страха в них нет, спокойствие к которому прикоснуться хочется, обрести его в себе.

– Что медлишь? – уж давно клинок жизни его лишить должен, а секунды всё идут и идут, и так больно в это небо смотреть, сознанием зная, что в последний раз.

Голос княжича звучит, как ручей, мелодично, испить хочется. Что ж он медлит, всего одно движение и его клинок насытится кровью. Взгляд скользнул по травинке серебряной в волос князя забившейся. «Ковыль же это», – сознание подсказало.

– Не верил я, что ковыль серебряный…

Слова произнесённые, Яхонт ветром тёплым на своей щеке чувствует, и сердце биться перестаёт, замирает. Всё замирает – бой вокруг, крики, стоны, свист стрел и звон мечей и только как птица райская душа встрепенулась, неведанное чувство даря, а глаза так и смотрят в небо, боясь на взгляд ответить.

– Драконы… – губы сами произносят то, что видит Яхонт в небе над собой.

Как заколдованный хан слышит голос и вслушивается в его звучание, не слыша сути слов. Только когда тень солнце закрыла, поднял Тагархан голову и увидел летящего прямо на них дракона, который огнём всё выжигает. Вмиг колдовские чары хан сбросил с себя, и скатившись с княжича, толкнул того в одну сторону, а сам в другую отлетел. Так пламя из пасти дракона прямо ровно по тому месту и прошло, где они ещё секунду назад друг на друге лежали. Пламя это черту провело между ними, огнём их разделило, продолжая гореть, травы много, да и тел павших, которых огонь пожирает.

Встретились взгляды князя и хана через пламя бушующее, долею секунд друг на друга они смотрели, а потом каждый к своему коню побежал. Здесь уж не до битвы, когда драконы с неба огнём поливают, все выжигают – спасаться нужно. Багрянец с шеей окровавленной на свист хозяина подлетел и чувствуя, что вскочил хозяин в седло, поскакал не разбирая что перед ним. Перепрыгивая через завалы людей и коней, сквозь пламя проходя, а князь своих воинов глазами ищет, кличет их, чтобы за ним скакали. Нужно дружину к реке уводить, с трав серебряных. Драконова это степь, а значит их спасение – покинуть как можно быстрее место это.

Тагархан тоже медлить не стал. Кочевников уводить нужно отсюда, пока всех не спалили драконы. Узула видно сквозь огонь пожарищ, как тот вокруг себя кешхетов собирает. К ним Тагархан поскакал, пришпорив коня.

– С долины уводи всадников! – прокричал и рукой указал, где холмы начинались и трава серебряная уже не росла.

Сам взором обвёл происходящее, яртагула Тарунга увидел, до него доскакал, тоже повторил ему, чтобы кешхетов оставшихся быстро с равнины уводил. Яртагул подручным это передал, те в пламя поскакали, искать своих, кто в пылу битвы замешкался. Теперь и самому можно коня в сторону холмов направить. Взгляд долину окидывает в пожарище превратившуюся, драконы в небе парят, а потом вниз идут и пламенем жгут всё, что им попадается. Хаос царит, неразбериха, правда воины княжича уже в сторону реки скачут, а сам он ещё мечется на коне, оставшихся своих собирает.

Только секунда как коса серебряная на скаку развевающаяся мелькнула, как опять всё дымом заволокло. Развернул коня хан в сторону холмов, отдал повод, дал волю вороному жеребцу, чтобы нёс его быстрей ветра с серебряных трав, где не суждено победу одержать ни ему, ни княжичу. Место это драконам принадлежит, они и выиграли этот бой.

Глава 8

В небе парили драконы. Красота их полёта завораживала взор, размах крыльев впечатлял, а серебро чешуйчатых тел слепило глаза, отражая лучи солнца. Яхонт бросал взгляды в небо и ловил себя на мысли, что любуется красотой полёта их. Если бы не опасность от них исходившая, он остановил коня и смотрел бы сказочное зрелище, которое открылось взору. Вот только огонь сжигал всё вокруг и нёс смерть. Нельзя было замедлить бег Багрянца, нужно уходить с серебряной травы.

Скача сквозь пламя, Яхонт видел Ниворга и его вехничей, они тоже поняли суть произошедшего и собирали уцелевших, уводя их в сторону реки. Мелькнуло лицо Буслава, перепачканное сажей и кровью. Он помогал выбраться из-под упавшего коня дружиннику, не бросил товарища в беде.

– Мирап! – прокричал Яхонт, увидав того. – Дружину к реке уводи! К реке!

Что-то ответил Мирап, да неслышно за рёвом пламени и хлопками огромных крыльев, но видно понял, а то метался с сотниками, не зная где спасение искать.

Теперь и самому отсюда скакать можно, вроде нет более никого из дружины, все к реке на конях несутся, от огня драконов спасаясь.

Скачет Яхонт, Багрянца подгоняет, быть изжаренным пламенем – не лучший конец для того, кто земли древние от кочевников спасти должен. Взгляд в сторону сам ушёл, а там лучник хромая бежит, спотыкается, нога ранена, штанина кровью обагрена. Яхонт осадил коня, развернул, подскакал к лучнику, даже вроде узнал его, кажись из своей дружины, руку ему протянул. Тот не стал спрашивать, что да как, с помощью руки князя на коня взобрался, сзади. Как только лучник за пояс его ухватился, чтобы на скаку не упасть, Яхонт опять Багрянца в галоп поднял. Только тяжело коню двоих нести, чувствует это князь, а здесь кромка леса и около её ещё верховых двадцать мечется, отстали от дружины, пламенем отрезанные.

– К реке уходить нужно! – прокричал князь.

Верховые уж хотели туда коней направить, но дракон из дыма вынырнул и прямо на них пошёл. Видит Яхонт, что не прорваться всадникам в сторону реки, дракон бушует, не даёт им туда уходить.

Решение пришло сразу, да и о чём тут думать. Спрыгнул он с коня, лишь крикнул лучнику:

– Багрянца береги!

Сам стяг на земле валяющийся поднял, знамя кочевниками оброненное, и помахал им. Дракон глазом повёл, а потом и голову повернул. Летел он сначала на всадников, а увидев что стяг со рваными краями в небе развевается, повернул на него.

Всадники закричали, да неслышно только, но видя, что князь в сторону леса побежал, развернули коней и к реке поскакали, и лучник за ними на Багрянце. Яхонт же сколь было мощи, нёсся к спасительному лесу. Тень дракона закрыла солнце и его настигла, рык раздался, и жар пламени накрыл. Успел Яхонт в сторону отскочить, хорошо там овражек небольшой и ручеёк внизу течёт, он в него и упал вместе со стягом. Пламя поверху прошло, он жар его даже под водой чувствовал. Вынырнул, поднялся из воды, и опять к лесу побежал, смотря как дракон в небе разворачивается всем своим длинным телом с хвостом гибким, и опять на него летит.

Страшно, аж дух захватывает, но бежит Яхонт со стягом, уж деревья первые начались, здесь он стяг в дерево воткнул, не бросать же знамя, пусть и вражеское, но знамя любое почитать нужно, так пусть развевается, а сам дальше побежал, меж деревьями петляя. Ещё несколько раз дракон опалял пламенем его сверху, да деревья спасали. Высокие они и дракон не может ниже спуститься, над ними летает, рычит и пламя извергает.

Бежит Яхонт, а деревья всё выше становятся, и лес всё более густой, так что и день в нём не день, свет солнца не проникает сквозь кроны пушистые. Поначалу князь помнил, что река по леву руку должна быть. Да только пока от дракона бежал, столько раз направления менял: то коряга какая попадётся, то кустарник густой, вот всё в голове и перемешалось. Остановился, лишь своё дыхание и слышно, голову поднял, сквозь кроны небо кусочки небольшие видать. Присмотрелся, подождал – нет более дракона, невидно его. Прислушался – птицы щебечут, ветер листвой в кронах играет, перебирает её нежно так.

Вытер пот с лица, волос в глаза лезущей назад откинул и опустился на траву, а она мягкая такая, мягче перины его пуховой – лечь и заснуть.

Стряхнул усталость враз накатившую, за дерево ухватился и поднялся на ноги. Что сидеть, чего ждать? Вечереет, нужно из леса выбираться.

И побрёл Яхонт куда глаза глядят. Лес древний, деревья несколько человек взявшись за руки не обнимут, ветви свои к земле склоняют, через них пробираться приходится, трава под ногами то невысокая, а то такая, что за сапоги сафьяновые обматывается, как удерживает. Идти заставляет себя князь – главное идти, а то так здесь и сгинуть навечно можно. Мысли нехорошие в голову лезут, он их гонит от себя, нельзя такому позволять в голову лезть. Покуда ноги его держат, будет он идти, а там глядишь и выйдет куда…

Ночь накрыла тьмой беспроглядной, но идёт Яхонт, руки вперёд выставил, то что впереди попадается обходит, спотыкается, падает, встаёт и идёт дальше. Лес пахнет свежестью, она с неба росой стекает, воздух пить можно, какой вкусный стал, птицы ночные голоса подают, зверь дикий воет. Меча с собой нет, потерял он его, когда с Тагарханом боролся, зато кинжал есть, его Яхонт любовно сжимает. Если зверь дикий появится, значит биться с ним будет.

Вот и луна взошла и серебром прорезала тьму беспроглядную. Сказочным лес стал, да красивым таким, что все страхи ушли. Любуется князь листиками с капельками росы в свете луны, травой освещённой её мягким светом, тенями причудливыми от деревьев вековых. Так и бредёт и неважно, уж куда, когда красота такая вокруг что глаз радует.

Показалось или смех услышал. Остановился, прислушался, нет, не показалось – голоса девичьи нежные, и смех такой, как колокольчики переливчатые. Обрадовался и пошёл туда, где слышно, что есть живые.

Поплутал ещё немного, смех всё слышнее и слышнее, вышел на полянку небольшую с озером лесным и замер. Неживые это смеялись так.

– Русалки, – прошептали его губы.

На полянке в свете луны девушки с распущенными длинными волосами в рубашках прозрачных хоровод водили. В воде другие были, волосы расчёсывали, смеялись. Кто из них под водой скрывался, а кто выныривал и на бережку садился, водой в ладошках играясь. Одна русалка на качелях из ветвей ивы плакучей качается, волосы её длинные по воде стелются. Остальные в воде плескаются, смеются, брызгами воды в друг друга кидаются. Те, кто из воды выходит – у них ноги появляются, а как в воду заходят, так хвост как у рыбы, чешуйками разноцветными переливается.

Разом замерли русалки, и все взор на князя обратили. Видит он как глаза их недобрым зелёным огнём сверкают. Подходить к нему стали, а он стоит, не бежать же от девушек, пусть и русалки они.

Окружили они его, руки сомкнули, в кольцо взяли, а он красотой их неземной любуется. Кожа у них светлая, чистая, волосы зелёные, длинные, до пят им доходят. Глаза тоже зелёные на лицах девичьих, как камни дорогие сверкают. И лицу у всех – одно краше другого. Не бывает среди людей красоты такой совершенной.

Всплеск воды отвёл взгляд Яхонта на озеро, а из него девушка выходит и ещё краше она подружек своих. Зелёный волос по земле за ней струится, рубашка из ткани тонкой к телу стройному прилипла, так что все его изгибы совершенные видны.

Русалки руки разомкнули, впуская её в центр круга, где Яхонт стоял. Подошла она к нему, близко, и в глаза заглянула.

Глава 9

Лес замер, слышно как лист падает, сорвавшись с высокой кроны, и плавно опускается на мох. Луна освещает гладь воды, на которой кувшинки покачиваются, светлячки нежно-голубым светом над травой как малые звёздочки кружат.

Русалка руку к нему протянула, а он так и не шелохнулся, в глаза её зелени нереальной смотрит. Она к волосам его прикоснулась, и он голос её услышал, завораживающий.

– Ты принёс нам подарок, траву серебряную, – в руке её то, что из волос княжича вынула – ковыль серебром нити цветущей, – посадим в наш сад лунный и взрастёт она, а когда её много станет, прилетят драконы.

– Зачем драконы вам нужны? – с удивлением спросил Яхонт.

– Неразумный ты, княжич, – звонко засмеялась русалка, – мы смотреть будем, как драконы под луной на траве серебряной пасутся – не в этом ли красота мира? – и опять смех девушки как колокольчик зазвенел. – За такой подарок, Яхонт, князь, отблагодарим мы тебя. Пойдём.

Девушка поманила его за собой, повернулась и к озеру пошла.

– Ты знаешь кто я?

– Неразумный ты, княжич, – ступая в воду, засмеялась русалка, – мы живём бесчисленное время и всё знаем.

Как зачарованный Яхонт смотрел на опускающуюся в воду русалку. Кувшинки перед ней расступились, светлячки закружились голубыми искорками, а лунные лучи, казалось серебром осыпаются на гладь воды.

Русалки вокруг него как ожили, засмеялись и за руки его взяли, к воде стали увлекать.

– Ты красивый какой, – прозвучал голос девушки рядом.

– Пойдём, водой тебя омоем, чтоб ещё краше стал, – вторила ей другая.

– Волос твой серебряный расчешем гребнем, – третья, смеясь звонко произнесла.

– Да не смущайся, княжич, – русалка прижалась к нему, в глаза заглядывая, – знаем мы, что девичья красота не волнует сердце твоё, так сестричками нас считай.

Звонкий смех, всплески воды, хоровод светлячков вокруг и русалки в кружении хоровода, всё закружилось. Яхонт лишь смотрел, как одежды его снимаются, и русалки с ними убегают, смеясь и говоря, что лунными нитями батист рубашки заштопают, порванный в бою, и кафтан, кровью и пеплом испачканный, росой промоют.

Не стеснялся своей наготы Яхонт, раз знают русалки тайну его, в воду ступил. А вода тёплая такая, нежно кожу ласкает, обволакивает. Русалка, та, что ковыль из волос его вынула, руку ему протянула, и он смело взял её тонкие пальчики и пошёл за ней. Вроде и не вода совсем это, а нежный шёлк вокруг него плещется.

Русалки другие к нему подплыли, волосы его в косу заплетённую и спутанную, расплетать стали. Водой поливают, смеются.

У губ его колокольчик синий, цветок дневной оказался.

– Испей, княжич, – говорит это русалка, и к губам его цветок подносит, – роса в нём лунная, силы она тебе вернёт.

Пьёт капельки росы, вроде и вода, но вкус какой, что каплей всю жажду и голод утолил.

Собрала русалка ряску бархатную, зелёную в ладошки, и к плечам его, из воды выступающим, поднесла, тереть стала как губкой тело его. Подружка её, лепесток лилии водяной сорвала, к щеке его прикоснулась им. Нежней ткани лепесток тот кожи касается, а она шепчет:

– Ещё краше, княжич, будешь, ещё краше, – и смеётся звонко.

Волос серебряный его расплели, он как змеи вокруг по воде плавает, русалки эти пряди ловят и лепестками цветов невиданных натирают, аромат тонкий, дивный цветов тех.

Луна сверху смотрит на их купание, серебром пыльцы осыпает.

– Гребень этот тебе подарком будет, – подплыла к нему зеленоглазая русалка, в руках гребень держит, чеканка серебром светится, узоры переплетённые. – Волшебный это гребень – кому волос им расчешешь, тот сном заснёт крепким, до утра спать будет. Но знать ты должен – тому ты и предназначен будешь, – засмеялась русалка звонко, и стала гребнем волосы ему расчёсывать.

– Можно ли повелевать драконами? – вспомнил Яхонт, как драконы сегодня войско его и хана разгромили, и не было с ними сладу.

– Легенда древняя гласит, что рыцарь в латах стальных пришёл победить драконов, войско привёл бесчисленное. Пламенем драконы опалили всадников, и бежали те, понимая, что драконов нельзя победить. Тогда рыцарь нашёл ведьму Акану и потребовал за её жизнь дать то, что даст власть над драконами. Акана клинок заговорённый волшебством создала. Когда дракон с неба полетел на рыцаря, клинок тот бросил и попал в сердце дракона. Но обманула Акана рыцаря, дракон уснул в пещере хрустальной. Не тот, кто клинок в сердце дракона воткнёт, повелевать им будет, а тот, кто его вынет, будет повелевать драконами.

– А рыцарь, что с ним? – откинул Яхонт голову назад, на руки девушек, а сам в небо звёздное смотрит, любуется им.

– Рыцарь тот тоже заснул сном волшебным, а как его разбудить никто не знает. Боятся люди к Акане идти, обмануть она опять может. Но всё ли правда в этой легенде – даже нам неведанно, – и опять засмеялась русалка, звонко, а волосы её длинные, зелёные по воде струятся, с кувшинками переплетаются.

Ночь волшебная, воздух цветами наполнен, небо звезды роняет, драконы их хвостами своими задевают, а Яхонт в себя красоту эту впитывает, как заново рождается.

Как заснул он и не помнит, а проснулся от капли росы, которая с лепестка упала на лоб его, будто поцелуй нежный к коже прикоснулся.

Сон ушёл, а он приподнялся и видит, что на мху мягком лежит, ворохом цветков укрытый, под ними теплее, чем под одеялом пуховым, рядом озеро волшебное, только русалок нет, так как солнце всходит, а они ночные обитатели, свет дня не их мир. Цветы с тела смахнул рукой и дивится сам себе, кожа гладкая, светлая, нет на ней ни прошлых следов от ранений, ушибов, синева от ударов тоже ушла. С детства он военному делу учился, на коне скакать, меч держать, в драке отпор давать – вот и осталось на нём где шрам небольшой, где место ушиба потемнело, а сейчас всё прошло, кожа серебром светится, непривычно самому даже.

Поднялся, одежду увидел, на ветках развешена, одеваться стал, и дивиться – всё как новое стало, как только что пошитое, чистое, цветами пахнет, а не гарью и кровью, как вчера.

Волосы в косу заплетает, и пальцы сами гребень нашли, подарок русалочьей. В косу заплетённую гребень и воткнул. Взгляд на пеньке невысоком задержался, подошёл к нему, а там на листочке зелёном соты медовые лежат, рядом с ним колокольчик полевой, росой наполненный. Отпил он росы этой и мёда отведал. Вкусно и наелся, хотя так мало было, да голода и жажды не чувствует.

Огляделся и побрёл, а сам не знает куда. Как из этого леса выйти?

Зайчик серый перед ним выскочил, Яхонт замер, чтобы не напугать зверушку смешную. Зайка и не боится, прямо перед ним прыгает, а потом в сторону. Яхонт в другую пошёл, а зайчишка вернулся и опять перед ним скачет. Тогда решил Яхонт, что стоит за зайкой пойти. Так и шёл по лесу, а заяц впереди прыгает, его дожидается, а потом опять вперёд убегает. Вскоре лес из густого и мрачного стал солнечным, деревья уж не такие ветвистые, да и растут не так часто, а потом и лес кончился. Вышел Яхонт из лесу, река по правую руку течёт. Это та самая река по которой они к серебряной степи скакали. Значит если идти вперёд, то там излучина вскоре будет, а за ней и войско Ниворга стоит.

Зайка как исчез, пока он реку рассматривал, крикнул всё равно Яхонт «Спасибо» лесу и пошёл к реке.

Долго шёл по её извилистому берегу и решил на удачу засвистеть. Может Багрянец услышит. Конь его если свист заслышит хозяина, все путы порвёт, но прибежит. Свистнул Яхонт раз, два, потом подождал. Видит вдали скачет конь, грива красная в лучах солнца видна. Багрянец! Теперь до лагеря князя Ниворга верхом быстро доберётся.

Глава 10

Проиграть битву драконам даже почётно. Кочевники переговариваются, обсуждают диковинку такую друг с другом, хотя никто эту битву проигранной не считает, наоборот смотрит хан, его воины воодушевлённые увиденным, планы строят, как драконов победить. Это хана радует, что никто не приуныл от мощи крылатых монстров. Его кочевники смелые войны и готовы драконов победить, если хан скажет. Только он не хочет свою армию впустую расходовать. Нет смысла с драконами сражаться, глупо это. Птица-сирин сказала, что серебряную траву свою они защищают, а значит не нужно в эту степь ходить. Видно знал это княжич, раз его кочевников в степь серебряную заманивал. Но как, зная мощь драконов, можно было и своё войско такой опасности подвергать? Непохоже, что такой план княжич придумал, слишком неразумный план… Он с княжичем уже год воюет и хоть и немногочисленное войско у того, по сравнению с его кочевниками, всё же княжичу удаётся отбивать его набеги. Княжич молод, но разум у него точно есть и военная тактика ему известна, за это Тагархан к нему даже толикой уважения проник. Год пытается сломить его дружину, и всё не выходит. Возможно если бы численностью взял, то победил, но и своих воинов положил бы несметное множество, а он этого не хочет. Вот и играет с ним в войну разумную, ждёт, когда тот оступится и тогда завоюет его земли.

Значит, не княжича это план на земли драконов его заманить и там ловушку сделать. Такое только в голову прийти может тому, кто не жалеет воинов, а готов их положить ради победы любой ценой.

Узул говорил о прибытии подкрепления княжичу, и о воинах в дорогой одежде, которые к нему приезжали. Видно они таков план и придумали. Не удался план – драконы победили всех.

Теперь две армии разбежались, спасаясь от огня с неба, и время нужно мощь свою восстановить. Но только не ему. У него столько воинов, что новых он возьмёт, и на лагерь княжича поведёт, пока те восстанавливать свои силы будут.

– Узул, – проговорил негромко, но услышал его командир чёрных всадников, подъехал, их кони рядом идут, – отправь в наш стан яртагула Нэля, пусть кешхетов берёт сотен восемь. Если сейчас Нэль поскачет, то к рассвету их приведёт, – произнёс это хан размышляя. – На восходе солнца нападём на лагерь. На тот, что за излучиной. Оттуда основные конные шли, когда княжич нас в ловушку заманивал. Значит за излучиной ещё один лагерь стоит.

– Верно говоришь, Хан, – придерживая коня, Узул оперся о луку седла, – разведчика сейчас туда направлю. Пока яртагул Нэль за кешхетами поскачет, нам станет известна их расстановка сил.

– Свой лагерь вон за тем холмом разобьём, – поднял в перчатке руку с нагайкой Тагархан, указывая вдаль, – костров не разводить, пусть думают, что мы ушли в свой стан.

– Всё будет сделано Степной Хан.

Узул пришпорил коня, выполняя его поручения. Тагархан отдал поводья, пусть конь шею вытянет, устал после сегодняшнего дня, хотя выносливый он, столько с ним степей прошёл.

Ночь уж спустилась с неба на землю, темно, а над головой огоньки звёзд. Конь идёт, гривой играет, мелких насекомых с шеи сгоняет. В такие минуты Тагархану прошлое в воспоминаниях возвращалось.

Помнит он, как скакал, держась за гриву коня, солнце уж к закату шло. Впереди табун лошадей пасущихся увидел с овцами вперемежку на склоне холма. Его конь заржал, из табуна ему вторили кони.

За холмом юта стоит, судя по истлевшим коврам её стен не богат хозяин, но дым из крыши идёт, а значит обитаема. Конь под ним в шаг перешёл, устал, попастись хочет, в табун пойти. Спрыгнул с него Тагар, уздечку с морды снял и отпустил. Сам еле идёт, ноги онемели от такой скачки. Зашёл в юту, там на лежанке старик сидит, волосы седые на глаза лезут, глаза как расщелины в скале, к губам трубку подносит, затягивается ей.

Поклонился Тагар, хоть и еле ноги держат, но уважение старшим превыше всего.

– Воды бы мне, – прошептал он, не узнавая голоса, во рту так всё пересохло.

Помолчал старец, смотря на еле стоящего мальчишку, трубкой затянулся.

– Вон вёдра, вода за холмом, слева его обойди, там ручей течёт. Только с начала лошадь свою попои, потом сюда воды принеси, а затем чай поставь. Что стоишь, иди.

Усталость такая, что упасть готов прямо на пороге юты, только чтобы полежать и в себя прийти, но гордость не позволяет. Как он, сын великого хана, может слабость показать. Если взрослый задание дал, значит исполнить должен. Он кулачки сжал и к вёдрам пошёл.

Тяжело ему этот путь за водой дался. Но слёзы усталости сдержал, и коней попоил, своего, да и тех, кто к воде потянулся, и в юту воды принёс, и воду в чайник налил, на огонь поставил.

Старик также сидит, только изредка говорит, где что взять, где пиалы, где хлеб.

Попили чаю, убрал всё со стола Тагар, и опять гордость не позволяет о ночлеге просить, хотя глаза смыкаются, и уж сил более нет, но молчит.

– Можешь здесь остаться, – произнёс старик, указывая на лежанку ближе к выходу из юты, – с утра рано нужно встать, кобылиц подоить, табун к воде отогнать, затем опять на пастбище. Как сделаешь, придёшь, еду готовить будешь. Днём работы много, вот ковров сколько выбить нужно, сор вымести, котлы от жира отмыть. Вечером опять табун к ручью отогнать, а затем там, где трава есть, туда направить, – помолчал старик, ждёт.

Тагар никогда неженкой не был. Привык матери помогать, когда отец в походе, для него такая работа не вновь, только в радость, что ночлег дают, да и едой видно делиться будут. Куда ему идти, если старик выгонит? Зачем другое искать, может оно и лучше будет, да вот здесь юта тёплая, лежанка хорошая и чай с лепёшкой вкусный.

– Всё сделаю, как сказали, – и опять поклонился, как отец учил – старших уважать.

Оценил старик твёрдость духа в мальчишке, не ноет, усталость не показывает, хоть еле стоит.

– Табун собаки охраняют, – увидев удивлённый взгляд мальчишки, пояснил, – они уже тебя приняли. Если бы не приняли, то порвали давно. Так что с утра смело иди, тебя не тронут, а сейчас спать ложись. Меня Чалха все зовут, а твоё имя будет у тебя, когда его кровью завоюешь.

Ещё раз поклонился Тагар, и дойдя до лежанки упал на неё, сразу провалившись в сон.

С утра началась его новая жизнь. Дни летели сливаясь в единый поток, как облака над холмами. Старик лишь изредка из юты выходил, всё больше сидел внутри и трубку курил, говорил, что да как делать, два раза Тагару объяснять не нужно было. То, что всё хозяйство на нём, это он сразу понял. Еду приготовить, лепёшек испечь, убраться, кобылиц доить, на водопой отгонять, собак остатками еды кормить и так по кругу каждый день. К вечеру только до лежанки и доползал, в сон без сновидений проваливаясь. Раз в месяц Чалха указывал, какого барана нужно зарезать. Тагар выполнял это, освежевал тушу, разделывал. Такому его ещё отец учил, сказав, что мальчик должен уметь еду добывать, крови не бояться – это жизнь спасёт. Только тогда ему старшие помогали, а сейчас всё один делал, тяжело, но справлялся. Часть мяса им на еду оставлял, а остальное в мешок клал и ехал в дальний стан ют. Там мешок с мясом у него забирали, в замен давая муку, соль, приправы, и из одежды что-нибудь. Не оставлял его Чалха в рванье, бедно, но одевал – шаровары, сапоги, рубаха, пояс, халат тёплый и шапка меховая. Больше ничего и не нужно.

Ещё узнал от людей, что старика этого шаманом все считают и боятся, только если нужда придёт, тогда за помощью к нему идут. Редко, но видел Тагар таких людей. Богатые дары они Чалхве оставляли.

Воспоминания, они были с ним всегда. Тагархан остановил коня, легко спрыгнул с него, отдал подбежавшему кочевнику, а сам пошёл к уже разостланным на земле шкурам. Эту ночь они будут на них коротать, дожидаясь прибытия кешхетов.

Втянул воздух Тагархан, как хищник оскалился, утром по зорьке нагрянут они в лагерь княжича, где их явно не ждут.

Вспомнил он, как сегодня медлил, а ведь мог перерезать горло княжичу. Так почему не перерезал… прогнал от себя хан ненужные мысли. То, что не сделал сегодня, сделает завтра.

Глава 11

Цветы полевые под копытами Багрянца в пёстрый ковёр сливаются, ветер в лицо бьёт, волос серебряный трепет. Нравится Яхонту полёт этот, будто крылья у него, и летит он над землёй, красоту её созерцая. А день-то какой занимается, чистый, без единого облачка на небосводе. Такой день не на войну тратить, а с милым сердцу делить. Но нет у него ни сердцу милого друга, ни дня этого. Впереди излучина реки, за ней уж вскоре и шатры Ниворга. Тревожно стало. Дымок серый в небо поднимается, догорает видно что-то.

Яхонт ещё Багрянца пришпорил, на полном скаку в воду влетел, брызги поднял. Конь верный скачет, не останавливается, из воды в горку по тропинке, а там холмы и вот и лагерь.

Только нет лагеря, пепелище одно, всё разгромлено, шатры уж догорают, а везде воины лежат, да их кони. Заметался Яхонт глазами, знакомые лица ищет, но Ниворга точно не видит, да и из своих тоже особо никого не приметил.

Ещё раз взором окинул место, где лагерь был. Из увиденного один вывод приходит, что напал Тагархан на спящих.

«Ах, хан, а ты не промах! Пока мы с силами после драконов собираемся, ты видно кочевников ещё привёл и правильно всё рассчитал – напал зная, что этого мы и не ожидаем.

Хотя если бы он в лагере был, а не у русалок ночь провёл, то собрал шатры и увёл дружину, пусть тяжело это после боя ночью идти, зато жизнь останется. Но князь Ниворг другого мнения, много в нём уверенности в себе, вот за это его люди и поплатились. Нужно было уходить, оставаться в лагере оказалось ошибкой. Да что теперь об этом думать».

Видя куда следы отступления ведут, туда Яхонт и направил коня. Хорошо лес густой, это спасло войско Ниворга, не погнались за ними кочевники. Вот как на поляне натоптано, здесь они коней и развернули, опять в степь уводя.

Под полог деревьев едет на коне Яхонт, зелень свежая, дышится как! Сюда зной и солнца лучи не проникают, тень крона создаёт, от этого дневное марево отступает, и прохлада окутывает. Тропинка по лесу плутает, еле глазу видна, хоть по ней и конные недавно проехали, да листва густая такая, что всё скрывает. По всей логике князь Ниворг должен был в его лагерь отступать. Он ведь знает, что там дружина осталась, значит туда он и двинулся с остатками войска своего и его.

Показались полога шатров сквозь ветки. Вот и его лагерь. Яхонт выехал из леса, сразу отметив, что на своём пути ни одного дозорного не встретил. А если бы это кочевники шли? Князь Ниворг опять показал свою власть, убрав посты. Хотя неразумно это, да что поделать.

– Княжич вернулся! – раздались голоса.

Яхонт меж дружинников едет, смотря какая неразбериха в его лагере царит. Раненых много, ими никто не занимается, да и вновь прибывших не размещает. Все слоняются меж шатров без дела.

На крики «княжич» и Ниворг со своими вехничами из шатра вышел, причём Яхонта шатра.

– Кто к нам пожаловал, – в голосе Ниворга столько брезгливости, но Яхонт смотрит, глаз не отводит, – хорошо ты от драконов убегал, что практически сутки тебя не было. А мы тут ещё немного с ханом повоевали, пока я вижу ты наряды свои в порядок приводил.

Вехнич подошёл поближе и втянул воздух ноздрями.

– Пахнет-то как – цветами, – протянул он слова, как сладкий мёд.

На эти слова все, кто обступил Яхонта, так и сидящего на коне, засмеялись.

– Он мне жизнь спас!

Смех прекратился, воины обернулись на того, кто это произнёс. Вперёд вышел невысокий, коренастый, крепкого вида дружинник. Он шёл прихрамывая, опираясь на палку.

Пригляделся Яхонт, да это же лучник, которого он на коня себе за спину посадил.

– Когда вы все от драконов как бабы бежали с глазами выпученными, – стоит лучник опершись на палку и недобро смотря на воинов, – князь Яхонт дружину свою собирал, а меня на коня своего посадил.

– Велика заслуга, – сплюнул стоящий подле Ниворга вехнич себе под ноги, исподлобья смотря на лучника.

– Когда дракон пламенем жечь стал, князь Яхонт стяг в руки взял и дракона за собой в лес повёл, а коня своего мне дал, чтобы дружину уводил. Многие здесь живы благодаря ему.

– Это верно.

Из толпы вышли дружинников десять и встали рядом с лучником, за ними Яхонт на коне сидел, а перед ними князь Ниворг со своими вехничами стоял. Ниворг молча смотрел, как стенка против стенки встали воины, ещё слово и драка будет.

– Может он тебе не только коня своего дал? – бросает вехнич Ниворга слова обидные.

Уж засмеяться вехнич захотел во весь ряд зубов белых, да только с размаху кулаком получил от лучника. Отлетел аж на два метра, а встал, кровь сплёвывая.

– Язык поганый при себе держи, а перед князем прощения проси, – голос лучника прозвучал в повисшей тишине.

– Не князь он мне – вот мой князь, – указал вехнич на Ниворга.

– Князь Яхонт с Тагарханом на мечах бился, – сказал слово стоящий рядом с лучником воин.

– И что? Победил Степного Хана? – сам Ниворг заинтересованно посмотрел на Яхонта.

Тот помедлил, затем ответил:

– Драконы прилетели, бой прервали.

– А… – опять надменная улыбка сквозь светлые усы видна, а Яхонт взгляд отводит, как будто Ниворг видел, как на нём хан лежит и кинжал к горлу приставил. Вот спросит сейчас Ниворг – почему хан не перерезал горло ему, а Яхонту и ответить нечего, сам не понимает того, что там произошло, как сердце забилось, да не от страха, а от неизвестного доселе чувства…

– Жаль не видел я, как княжич со Степным Ханом бьётся, – сколько в голосе Ниворга недоверия, что все вокруг уж сомневаются в истинности этого, – да не суть. Нас в граде Великом Светлоке ждёт князь Вэзелик Павич, от него гонец прискакал, – помедлил, взглядом тяжёлым всех обвёл. – Даю полчаса на сборы, – оборачиваясь к вехничам, отдал команду Ниворг, не замечая Яхонта, – и выступаем.

– Дай людям два часа, раненых много, их сейчас нужно осмотреть, а то в дороге несподручно, – говорит это Яхонт и понимает, что он-то на коне и возвышается над всеми, стоящими подле него.

Это и Ниворг почувствовал, сжал кулаки, но смолчал, сам видя разумность слов княжича.

– Два часа и выступаем, – зло бросил взгляд на Яхонта и пошёл со своими приспешниками в сторону шатров.

Коня Яхонта дружинник под уздцы взял, придерживает, ждёт, когда князь с него спешится.

Спрыгнул с Багрянца Яхонт, к нему лучник, хромая подходит и стоящие подле него воины князя обступают.

Лучник остановился, борода светлая, курчавая, плечи широкие, хотя ростом с Яхонта, да шире его в два раза, если не поболее.

– Ты наш князь, – прозвучали слова, а колено припало к земле.

Перед Яхонтом все, кто был, на одно колено опустились.

– От смерти спас, вовек не забуду. Коня своего дал, так только истинный князь поступить может. Дружинники рассказывают, как с самим ханом бился, – произнёс лучник, и все вокруг затихли, так и стоят колено преклонив. – Верою служить тебе буду, князь земель Павича Яхонт.

– Жизнь за тебя отдадим, правдою служить будем! – вторили все в один голос.

– Принимаю клятву вашу, – вот и мечта заветная исполняется, те, кто верен ему рядом с ним. – Как зовут тебя? – взгляд на лучника обратил.

– Ингвар, – а это мои люди, ручаюсь я за них, как за самого себя.

– Встаньте, – отдал приказ, – в шатёр мой идём, пока время есть, всё обсудим.

Полог шатра служка Ежи приподнял, в сторону отошёл, кланяется. Взглядом шатёр Яхонт обвёл, неплохо здесь Ниворг со своими отдыхали – на столе остатки трапезы, ложе его всё перевёрнуто, как валялись на нём, скорее всего в одежде, сапог не снимая, да и вокруг всё что под руку попадало, то на пол и кидали.

– Я приберусь, княжич, приберусь, – затараторил Ежи, – князь Ниворг трапезничал здесь, я несмел ему перечить.

– Со стола убери и оставь нас, – пройдя по ковру, Яхонт в кресло опустился, рукой в перстнях указал, чтобы зашедшие с ним рассаживались на лавки. – При Ежи беседы вести не будем, – тихо произнёс.

Ингвар кивнул, всё видит, всё понимает.

– Рассказывай Ингвар, как хан напал на лагерь.

– Поутру это было, только солнце вставало, все спали после дня такого тяжёлого… – смотрит честным взглядом Ингвар в глаза князя, – посты нужно было выставить, но Ниворгу не поперечишь, вот нас врасплох и застали. Кочевники как смерч налетели, мы спросонья повыскакивали, а они уже шатры жгут, тех кто выбегает, саблями рубят. Ниворг отступление командует, так и бежали в лес, кто успел, – в сердцах Ингвар по столу ударил, – много наших полегло. Хорошо кочевники в лес не пошли, не любят они его, боятся. Это нас и спасло.

Что уж тут скажешь, молчит Яхонт.

– Князь, я давно хотел тебе присягнуть и дружина моя, но всё не знал, как подойти, сказать об этом. А тут вот как всё само собой сложилось.

Открытый взгляд Ингвара встречается с серебром глаз Яхонта, видит тот, что искренен лучник в словах своих.

– Молва обо мне разная ходит, – не отводя взгляда, произносит Яхонт, – так права она в моих предпочтениях. Будешь ли ты, зная такое, верен мне?

– Видел я тебя в бою князь, смел и бесстрашен ты. В управлении войском – разумен и мудр, как князь – благороден и честен, – смело говорит Ингвар, – а то, что ночами происходит в шатре твоём, так не наше это дело. Вот что я скажу, – выдержал взгляд Яхонта, который как сталью его правду вырезал, решая – доверять или нет, улыбнулся. – Сам я и други мои женский род любим.

– Раз более нет между нами недомолвок, теперь и о делах поговорить можно, – отлегло от сердца у Яхонта после такого ответа искреннего. – Тебя Ингвар вехничем своим назначаю, сам себе подручных отбери и в своей дружине порядок наведи.

Долго они ещё всё обсуждали, а когда шатры собрали, и Яхонт уж на коне был, Ингвар рядом с ним своего коня поставил, а позади его дружинники. Так и двинулись в град Великий Светлок, к Князю Земель Древних, к Вэзелику Павичу.

Глава 12

Путь до града Великого Светлока прошли за несколько дней. Когда рядом с тобой те, кто верен тебе и дорога не кажется длина. Ингвар показал себя как хороший вехнич, дружинники его слушались, распоряжения он давал разумные и князя окружил заботой и вниманием. К привалу шатёр уже разбит был, похлёбка в котле на огне варилась, а Ежи суетился, побаиваясь грозного взгляда сподручных Ингвара. Ценил это Яхонт, что можно с коня спрыгнув, очутиться внутри полога, скрывшись от глаз и смыть пыль дорожную, а далее сидя в кресле и подложив под локоть подушечку, расшитую бисером, обсуждать с вехничем организацию своей дружины, и как кочевников с земель древних изгнать.

Град Великий Светлок встретил войско толпами люда, который пришёл посмотреть на защитников. Народ стоял по всем улицам, по которым дружина ехала к палатам белокаменным Вэзелика Павича. Впереди всех на белом коне ехал князь Ниворг, за ним его вехничи, потом его дружина, а следом Яхонт со своей дружиной, так что ему оставалось лишь видеть остатки ликования люда городского.

Поскольку позже князя Ниворга Яхонт приехал к палатам, то все уже внутри были. Он спешился, и в сопровождении Ингвара шёл по ступеням широким, устланным ковром вверх. Пройдя по широким, с высокими окнами под потолок коридорам, зашёл в залу полную народа. Столы, ломившиеся от яств, стояли посредине, за ними уже сидели воины Ниворга, сам он стоял подле Вэзелика.

Яхонт подошёл к князю Павичу, и хоть тот и был его отцом, но прилюдно нужно соблюдать правила.

– Будь в здравии князь Вэзелик Павич, – приложа правую руку к сердцу, Яхонт склонился перед князем.

– Приветствую тебя, князь Яхонт. Поколь с дороги вы дальней, то сначала за стол садитесь, а потом о делах ратных поговорим.

Бросил взгляд Яхонт на отца, сожалея, что нельзя обнять родного человека, по которому он так скучал вдали.

Князь Вэзелик в центр стола сел, посох свой золотой, на который опирался с рубином в оправе служке отдал. В бою год назад ранен отец был. В походе ногу не смогли спасти, пришлось отрезать, чтобы гниль дальше не пошла. С тех пор не может более Вэзелик на коне ездить, а как войском руководить, если на коня не сесть? На повозке далеко не уедешь, дорог то нет, то лес, то поле, то овраги, болотца – там, где конь пройдёт, повозка застрянет. И тогда принял решение Вэзелик всё сыну своему поручить – Яхонту, а сам в Великом Светлоке остался. Тяжело ему это решение далось, и смириться с тем, что воином он теперь быть не может, душу отравляет, но уже ничего не исправишь, нужно войну продолжать. Теперь сын – его ноги, и его голова на поле боя. Любит он Яхонта, не хотел на войну отправлять, сберечь хотел для правления княжеством, только судьба иначе решила.

По праву руку от Вэзелика жена его сидит Любава, красотой зрелой, лик её наполнен, дорогие наряды подчёркивают женственность тела, мехами и драгоценными камнями наряд княгини изобилует. Рядом с ней Цветана, коса золотая длинная змеёй на плече лежит, ресницы на щёки с румянцем нежным тени бросают, излёт бровей красоту лица завершают. Воины всё на неё взгляды бросают, глаз отвести не могут да знают, что на такую только издали любоваться можно. Юная княжна уже другому предназначена, так хоть насмотреться на красоту такую.

Яствами разными столы заставлены, медовуха сладкая пьянящая в чарках плещется, лица от неё краснеют, а глаза блестят. Она и усталость снимает, и веселье прибавляет. Только Яхонт не пьёт, не любит он это, не до веселья сейчас. Ждёт, когда отец время ему уделит. Пока же князь Павич Ниворга слушает.

Только ближе к вечеру, когда на столах уж третий раз блюда меняли, встал Вэзелик и, показав, чтобы без него продолжали, пошёл к выходу. К Яхонту служка отца подошёл, передал, чтобы тот за князем следовал.

Пройдя по просторным коридорам из белого кирпича с факелами на стенах, Яхонт зашёл в дверь, которую перед ним открыли.

– Здравствуй, сын мой, – шагнул сам к нему Вэзелик и крепко обнял. Выше он был Яхонта аж на целую голову, да и шире. Яхонт, конечно, ростом хоть и повыше девушек, но до воинов могучих не дотягивает. Смирился с этим, да и с тем, что не удаётся вширь раздаться. С детства рос ребёнком неугомонным, то на конюшне коня седлает, то из лука стреляет, то на мече просит научить его чучело рубить, а есть и забывает, день короток, когда дел столько. Худобы своей сначала стеснялся, потом привык, что таков.

– Отец, – припал к груди широкой в дорогом парчовом кафтане золотом расшитом Яхонт, – прости, что отступать пришлось.

– Война дело непростое. Не буду я судить решения ни твои, ни Ниворга, что сделано, то сделано. Неизвестно, как лучше было. Сейчас речь не об этом. Присядь.

Кресла высокие плюшем обиты, в них удобно руки на подлокотник положить, а ноги на невысокую скамеечку резную поставить.

Помолчал Вэзелик, на сына смотря, соскучился по лицу родному.

– Изменился ты, – задумчиво произнёс Вэзелик, – как изнутри светишься… полюбил что ль, кого?

Такого Яхонт не ожидал. О любви он и не думал. Даже об усладе тела уж забыл мечтать, не до потехи сейчас.

– Не смущайся, не буду тебя пытать, – князь одарил сына улыбкой, – любовь она свет даёт. Вижу в тебе этот свет, сердце твоё откликнулось. Смирился я с тем, что внуков не видать мне, или всё же девицу полюбил? – пристальный взгляд отца заставил Яхонта прикрыть глаза длинными ресницами, – жаль… но не властны мы над любовью. Ладно, перейдём к делам, – откинулся в кресле Павич, лоб его морщины прорезали, – беда не приходит одна. Кочевники, пришедшие со степей не единая напасть на наши земли. Со стороны лесов идут рыцари Ларинги под предводительством лорда Фиресдаля. Давеча захватили в плен их рыцаря, и вот что он интересного под пытками рассказал, – помолчал Вэзелик, как вспоминая рыцаря, кровью истекающего, но сломившегося и начавшего говорить: – Они хотят в хрустальных скалах найти дракона с заговорённым клинком в сердце. Давно рыцарь лорд Гриффитс воткнул этот клинок, захотев обрести власть над драконами. Но ведьма обманула. Есть пророчество, что тот, кто вынет клинок и будет повелевать драконами. Если драконы станут им подчиняться, то не видать нам своих земель, и народ свой не сбережём.

Легенда, рассказанная русалкой, ожила в палате белокаменной. Яхонт затаил дыхание, чувствуя, что древнее пророчество становится явью.

– Я выну клинок у дракона, – само слетело с его уст. Не думал он ни о геройстве, ни о славе, лишь о древних землях, которые должен защитить от захватчиков, – и драконы мне подчинятся.

– Не был бы ты моим сыном, то ответил: «Иди, выполни свой долг перед землёй нашей древней, перед народом её населяющим», но ты мой сын, и я не хочу отпускать тебя туда, откуда не вернуться. Да и не все легенды правдивы… ведь дракон может или не ожить, или не подчиниться, – смотрел он на сына, уже видя блеск стали в глазах того, и понимая, что не удержит подле себя.

– Отец, я князь, твой наследник. Это мой долг.

– Встань, князь, и преклони колено перед отцом своим, – меч выскользнул из ножен как стрела, и острый конец его лёг на плечо Яхонта, – благословляю тебя, как отец твой, и как князь твой, и назначаю тебя главным над всем войском как твоим, так и князя Ниворга. Теперь он в твоё командование входит и полностью тебе подчиняться будет, – видя, как вскинул голову Яхонт, и уже готов возразить, он не дал ему, сказав: – с отцом Ниворга со Ставромом, я давеча встречался. Он все свои земли под мою власть отдал. В это время не о себе думать нужно, не сможем мы разрозненно двум врагам противостоять – кочевникам и рыцарям. Вот поэтому и объединились. Он сыну своему это скажет сам. Ниворг послушный сын и примет волю отца. Сейчас об общей беде думать нужно. Примешь завтра командование, князь Яхонт. Я при народе всём передам его тебе, и князь Ниворг при всех присягнёт тебе. А сейчас встань, нам ещё о многом поговорить нужно.

Промолчал Яхонт. А что тут скажешь? Говорить отцу, что ненавидит его Ниворг и вообще за князя не считает – так прав отец, когда беда общая, здесь не до личных выяснений. Значит, и он должен принять волю отца и подчиниться его решению.

Глава 13

Уж луна во все окна высокие заглядывала, когда вышел от отца Яхонт. Тень метнулась, он замер, мало ли кто может подстеречь его во дворце спящем.

– Мой князь, это я, Ингвар, – вехнич вышел из-за колоны, – провожу тебя до покоев. Там охрана уже стоит.

– Здесь-то что мне угрожает? – хотя и был Яхонт благодарен Ингвару за такую заботу.

– Завистников много у тебя, князь, – как бы невзначай положил руку на рукоять меча, который сбоку в ножнах на поясе, камнями расшитом, висел.

– Раз уж и тебе не спится в эту ночь, то разговор есть. Собирай в моих покоях вехничей, дело обсудим.

Зайдя в покои, Яхонт впервые выдохнул, всё напряжение снял. Здесь в этих стенах он рос, здесь мечтал о битвах, а как подрос, и о любви, не зная ещё что это, но чувствуя в своём теле томление необъяснимое.

Вехничи вскоре собрались, расселись полукругом в креслах с подушками мягкими, сапоги их в ворсе ковра утопают, кругом стены позолотой расписаны, зеркала в рамах серебряных, окна занавесами причудливыми прикрыты – красиво всё, так что они только головами по сторонам и крутят.

Сам Яхонт в кресло напротив них сел, сапожок сафьяновый на невысокую скамеечку поставил.

– Теперь у нас не один враг, а два, – заговорил Яхонт, и все взгляды на него устремились. – Со стороны лесов рыцари Ларинги идут на наши земли.

Потемнели взгляды вехничей, но молчат, принимая неизбежность.

Рассказал им Яхонт о пойманном рыцаре и о том, что под пытками тот рассказал – что лорд Фиресдаль, который рыцарями командует, хочет клинок у дракона из сердца вынуть и обрести власть над ним.

– Это всего лишь легенда, – задумчиво произнёс Ингвар, рукой проведя по русой бороде, – хотя иногда они сбываются.

– Мне русалки эту легенду рассказали, – сомнение видит в глазах вехничей князь.

– Русалки в живых смертных не оставляют, с собой в свой мир забирают, – в голосе вехнича смятение, чему верить?

– Понравился, видно, русалкам князь, – развеял сомнения Ингвар, а вехничи по-доброму заулыбались, есть правда в этих словах.

Раз недоверия нет, то и говорит Яхонт о решении своём:

– Я отцу клятву дал, что опережу рыцарей и выну клинок. Нам нужны драконы, тогда с их силой и рыцарей с земли нашей прогоним, и кочевников.

– Клятву выполнить нужно, и прав ты князь, пусть и не сбудется пророчество, но нужно тебе клинок вынуть, не допустить туда рыцарей. Только бы успеть, – сжал кулак вехнич, так решимость показывая.

– Вот это мы сейчас и обсудим, – как же радостно на душе, когда рядом с тобой те, кто верен. С такими и горы свернуть можно, и к дракону пойти спящему.

– А как мы дракона найдём? – вечхнич посмотрел на своих в надежде, может они знают, где пещера с драконом. – Хрустальные скалы большие, нет у нас времени по их склонам ходить, снегом белым любоваться. Да и драконы их охраняют, там по-тихому ходить нужно. Рыцарь тот, пойманный, не рассказал, где найти дракона?

Покачал головой Яхонт. Он и сам об этом думал.

– Может, ещё кого в плен из рыцарей захватить и выпытать у него, где пещера? – предложил вехнич с широкой тёмно-русой бородой курчавой.

– Не думаю, что о пещере все знают. Мы время потеряем ловить рыцарей и выпытывать у них то, что они не знают, – вехнич, рядом с Ингваром сидевший, произнёс это и задумался, не зная, что предложить.

– Есть тот, кто точно знает об этой пещере, – в голосе Ингвара было сомнение, стоит ли такое говорить, – ведьма Акана. Она тот клинок рыцарю дала, и она точно знает, где этот клинок сейчас, связь волшебная с заговорённым ею клинком у неё.

– Верно говоришь – ведьма точно знает. Но в чём ей прок нам это говорить?

Слушал Яхонт их рассуждения, а потом поднял руку, все замолчали враз.

– Я пойду к Акане, спрошу у неё. Другого выхода нет. Не скажет, тогда решать будем, что делать. А может скажет.

– Может и скажет, но ведьма в замен обязательно что-либо попросит, – слышанное от люда озвучил вехнич.

– Что попросит? – без страха спросил Яхонт.

– Да кто её знает.

– Тогда и порешили на этом, – произнёс Яхонт, видя согласие с ним его вехничей. – Это ещё не всё, – Ингвар заметно подался вперёд, наверное почувствовал важность слов Яхонта. – Ставрам свои земли Вэзелику Павичу передал, решив что по одиночке не справиться с врагом, и князь Павич принял решение меня назначить во главе войска. Завтра князь Ниворг присягнёт мне.

Не было в тоне Яхонта надменности, да и в душе у него не было ликования. Он принял разумность воли отца и готов был её исполнить.

– Тяжело тебе князь придётся, вот сколько на твою долю выпало, – в глазах Ингвара понимание. – Ты знай, мы всегда плечо подставим. На нас положиться можно.

– Спасибо, други, – были эти слова для Яхонта лучшей поддержкой в жизни, – теперь давайте план обсудим. Войско нужно так расставить, чтобы пока я в хрустальные скалы пойду, вы и кочевников сдерживали, и рыцарей.

– Мы пойдём, – произнёс Ингвар, – в хрустальные скалы я с тобой пойду. Туда много люда не нужно, вдвоём пойдём.

Всё обсудив, покинули вехничи Яхонта, оставив одного. В дверь Ежи сунулся, но взмахом руки Яхонт отослал его, устал, одному побыть хочется, домом родным насладиться. Взглядом обвёл комнату – стены знакомые, всё привычно, как и не уезжал отсюда. Воспоминания ворохом окутали, он только выбирает: вот мальчонкой совсем в окно вылазит, чтобы сбежать от старца, грамоте его обучавшего, а вот за тем столом науки разные постигал, учёба ему давалось, но всё же на коне по полям скакать больше душа лежала. В это кресло отец обычно садился, с ним беседы вразумительные вёл, чтобы помнил своё рождение, то, что князь он и должно вести себя. Сколько ещё можно вспоминать разного… и первую влюблённость. Не знал он тогда что с ним происходит, почему томление в теле и желание неизведанные мучают его. Замечать стал, что как с конюхом поблизости, так всё тело замирает. А уж если тот заговорит с ним или на лошадь подсаживает, так дрожь пробегает.

Конюх старше его был года на четыре, Яхонту только шестнадцать минуло. Был конюх высок и широк в плечах, а подковы так руками гнул, аж все на это засматривались. И коня легко усмирить мог любого нрава – смелый, безрассудный. Бывало вскочит на буйного жеребца, народ соберётся смотреть, как тот с конём сладит. Вот и Яхонт всё на конюха смотрел, не понимая, что с ним. Тот, видно, тоже приметил это, и вечером, когда точно их не спохватятся, за руку взял. Помнит Яхонт, как сердце его аж из груди выпрыгивало, он и не слышал, что конюх говорит, как зачарованный шёл за ним. Ничему не сопротивлялся, голова кружилась как у пьяного, хоть и медовухи ещё в своей жизни и не пробовал. Ту ночку он долго вспоминал, было и стыдно, и больно, и сладко. Поутру, как к себе вернулся, в сон провалился, потом долго маялся совершённым, но сдержать себя не стал. Так они и встречались вечерами, пока Яхонт не застал конюха с другим. Он как прозрел, глаза видеть стали. Других видеть, тех, кто кроме него на этом сеновале ночки проводил. Было обидно, до злых слёз, которые Яхонт скрыл от всех, и себе зарок дал – сердце закрыть, только телу удовольствие давать.

С тех пор так и жить стал. Высокому лучнику улыбнулся, за собой поманил, потом и другие были, покудова отец к себе в кабинет не пригласил. Долго Вэзелик на сына смотрел, видя, что повзрослел тот, изменился.

– Ты с девушкой попробуй, – уже смирясь с неизбежным, но надежду оставляя, князь произнёс, – ты сын мой, наследник и наследников должен оставить. Но если не судьба мне наследников увидеть, я любить тебя меньше не стану.

Не знал Яхонт куда глаза спрятать, лишь кивнул в знак согласия и выскользнул из кабинета отца с пылающими щеками. В тот вечер к нему в покои девица пришла, сказала, что велено ей. Он кивнул, приглашая, а сам уж готов был в окно выпрыгивать, только вот князь он и должен вести себя достойно. Девица знала что делать, а он задыхался от её близости, пышности тела, жара рук. Хотелось воздуха глотнуть, да сдерживал порыв вырваться и бежать. Лишь об одном мечтал, чтобы быстрей всё закончилось, для этого глаза закрыл, сына пекаря, с которым сейчас ночки коротал представил, и всё свершилось.

На другой день отец сам к нему пришёл, в кресло сел, рукой указал, Яхонт присел на краешек лавки, устланной плюшем мягким, стараясь отцу в глаза не смотреть.

– Яхонт, наследник мой, люблю тебя сына своего единственного более жизни. Раз так природой повелено, то принял я тебя такого. Должен запомнить ты княжич, что негоже тебе с дворовым людом ложе делить. Ищи равного себе, да так, чтобы не знал об этом никто. Твоя тайна станет оружием у тех, кто её узнает, а тебе князем быть суждено, землями нашими древними править.

Прошло время с того разговора, Яхонт таиться стал, услышав истинность в словах отца, да всё же молва пошла. Любава этим и воспользовалась, многие не захотели князя такого видеть, лучше мужа Цветаны князем считать, чем сына Павича, который род свой позорит.

Отбросил Яхонт воспоминания, подошёл к ложу царскому, шелками устланному. Опять одному на нём спать, это его плата быть князем.

Глава 14

Красоту зарождающегося дня Тагархан наблюдал в седле. Солнце только осушало капельки росы на травинках, а они уже едут к лагерю княжича. Верно он всё просчитал – спали там уставшие воины, а его кешхеты налетели как ураган, громя всё на своём пути. С факелами в руках носились кочевники по лагерю, неся смерть и разрушение.

Сам Тагархан невдалеке стоял, не хотел он в этом участвовать – это не битва, а побоище. К такому он давно интерес потерял. Наблюдает он, как воины княжича мечутся, спастись пытаются, а потом к лесу побежали. Кто на коня вскочил, у того шансов более. Князя Ниворга увидал, о котором ему разведка доложила. Своих собирает и в лес уводит. Только княжича невидно. Хотя в такой неразберихе, когда всё дымом заволокло от шатров пылающих и неудивительно. Взгляд всё ищет косу серебряную. Не отрубил он её в той степи, так сейчас ещё можно вместе с головой снять.

– Степной Хан, – коня на полном скаку осадил яртагул Джугар, – дозорные важную весть принесли – войско рыцарей в латах стальных идёт со стороны лесов к хрустальным скалам. Дозорный говорит – и нет им счёта.

Здесь Узул подъехал, коня еле сдерживает, тот весь от пота блестит, удила закусывает.

– Хан, что не велишь кешхетам в лесу их преследовать? У нас всадников много, может, стоит в лесу их всех добить?

– Изменилось всё Узул, Джугар весть принёс – войско рыцарей идёт из лесов к хрустальным скалам. Теперь у нас не один враг, а два. Собирай кешхетов, отступаем. Пока не знаем мы силы рыцарей, нам свои силы поберечь нужно.

– Будет исполнено, Тагархан.

Всё без лишних вопросов понял Узул, направил коня к чёрным всадникам, чтобы погоню прекращали и возвращались.

Солнце обжигало своими лучами кочевников, возвращающихся в стан за холмы. Не считал хан, что проиграл битву, когда драконы появились, и сейчас изменив планы, тоже этому не огорчился. На войне всё может быть. Его кочевники смелы, драконов не испугались, да и сейчас войско княжича в лес загнали, так есть повод устроить праздник. Людям нужен отдых. Война должна приносить удовольствие, им спешить некуда, впереди столько земель завоевать нужно, и обратно вернуться, чтобы свою степь себе вернуть. Значит каждый день – это шаг к победе.

– Узул, – подозвал хан командира чёрных всадников, – пусть баранов режут, костры разводят, сегодня гулять будем всю ночь.

Повеселел сразу Узул, глаза заблестели, кто же не любит посидеть с пиалой арала из кобыльего молока от которой хмель снимает всю усталость, и слушать напевы зурны.

Вечер окрасил небо огнями тысячи костров. Запах жареного мяса пробуждал аппетит, а шкуры брошенные у огня, навевали отдых телу. На них сидели кочевники, ноги перед собой скрестив, а кто уж выпил лишнего, то полулежал слушая споры о битвах и рассуждения о предстоящих победах.

Костёр, где хан восседал на невысоком помосте устланном мехом, был самым большим. Рядом с ним его яртагулы верные поднимали пиалы с аралом, речи произносили. Когда насытился хан мясом вкусным, на костре приготовленным, и лепёшек ароматных в тандыре испечённых, то слушая вскользь разговоры разные, стал вспоминать свой путь.

Год прожил Тагар в юте Чалха. Старик неразговорчив был, лишь изредка пару фраз бросит, подскажет, что где брать и что на этот день делать. Тагара же воспитали, что нельзя со взрослыми заговаривать, если они сами того не хотят, вот лишнего и не спрашивает.

В один из дней произнёс Чалха:

– В сундук загляни и достань, что в тряпицу завёрнуто, – смотря, как дым из трубки растворяется перед ним, шаман ждал, когда выполнит мальчик его слова. – Поутру чучел наделай – старые мешки навозом конским набей, жгутом перетяни. Знаешь ведь, какие для тренировки чучела делают? – кивнул мальчик на его слова утвердительно. – Теперь каждый день, пока солнце встаёт, будешь учиться побеждать врага.

Таким счастливым Тагар был только до гибели родителей, он и не думал, что в его сердце ещё раз оживёт радость. Но она как цветок расцвела, и всю ночь не мог сомкнуть глаз от ожидания утра.

Когда же чучела были сделаны, а шаман, выйдя из юты, сел на толстое полено около неё, Тагар взял саблю. Она была тяжела, но его руки привыкли к труду. Тагар смотрел на чучела и видел лица тех, кто напал на Золотой стан ют. И тогда он бросился на врага. Месяц сабли в его руках рубил всё вокруг него. Злость затмила разум, и только когда руки стали трястись от напряжения, он увидел глаза Чалха.

– Саблю убери, где взял. Ещё год будешь делать то, что делал, не достоин ты оружие в руках держать. Через год дам тебе ещё одну попытку. Не сдержишь зверя внутри себя, так и будешь еду мне готовить, или можешь уходить, степь большая.

– Я останусь, – осознание слов Чалха доходило до его пропитанного злобой к Хадшархану сознания.

За этот год он и поныне благодарен Чалхе. Научил его старик зверя своего внутри на цепи держать, а если и спускать злобу, то только так, чтоб контролировать.

До шестнадцати лет он жил у шамана, тренируясь изо дня в день. Чалха стал чаще говорить с ним вечерами, делясь мудростью жизни. Впитывал это Тагар как губка, каждое слово, сказанное шаманом, было для него как драгоценность, которую клал он в копилку знаний.

– Уходи, – в один из вечеров произнёс Чалха. – Сейчас уходи. Саблю положи где взял, ты сам свою саблю добудешь. Из табуна гнедого коня возьми, не смотри, что он неказист, зато быстр и верен тебе будет. Вернёшься ко мне, как двадцать тебе минет. Приезжай без своих кешхетов, один. Заберёшь щенка, родившегося от белой суки и чужого кобеля, который сам к твоим ногам придёт, он верным тебе будет. А назовёшь его Карам, – дым витиевато струится из трубки, рисуя узоры, тишина в юте, и голос шамана произносит как прощальный наказ. – Уходи.

Вот и всё, что услышал от Чалха Тагар. Сердце благодарное за всё для него сделанное беспокойством откликнулось – как старик без него жить будет. Как прочёл его мысли Чалха, струйкой дым выпустил из губ полоской сухой сжатых, и увидел Тагар как всё в юте ожило: поленце в воздух поднялось и само в огонь очага легло, вода ковшиком зачерпнулась из ведра и в чайник наливаться стала, пиала на стол встала, с угла юты по воздуху пролетев, ковёр сам в трубочку скатался и в дверь юты выскользнул, меха на лежанке старца заворошились, легли ровно, как их кто встряхнул, а в чане большом мука уже насыпалась и ложка деревянная её мешать с водой начала.

Не удивился увиденному Тагар, зато легко на сердце стало, что не бросает он старца одного, поклонился он и вышел из юты, где прожил шесть лет.

Чалха смотрел ему вслед, видя путь великого воина сквозь мрак времён.

Струйка дыма слетела с его губ, извилисто поднимаясь вверх. Шаман смотрел, видя будущее, а его губы шептали:

– Судьба пойдёт за тобой. Ты потерял всё – родителей, дом и жизнь, тебе предназначенную. Ты стал никем, оставаясь собой. Ты стал быстрей стрелы, летящей в тебя. Тебе будут преклоняться народы, тебе будут верны те, кто пойдёт за тобой. Ты поднимешь тысячи кочевников, став их судьбой. Ты обретёшь своё имя, добытое кровью. Все степи будут трепетать от имени твоего. Тагархан – Степной Хан, войско которого покорит чужие земли, чтобы вернуться и забрать то, что принадлежит тебе судьбой. Ты тот, кого не смогут повергнуть в бою. Лишь одно может пронзить твоё сердце – серебро клинка. Он будет повелевать тобой, и это будет твой выбор…

Сбросил Тагархан прошлое. Вернулся в ночь сегодняшнюю, встал и, видя, что все встают, рукой показал остаться.

– Коня мне приведи, – отдал распоряжение кочевнику, стоявшему поодаль.

– Охрану сейчас дам, – поднялся с меха мягкого Узул, уже готов был кликнуть кешхетов своих.

– Не нужно, – чтобы не все слышали, а только Узул, хан негромко произнёс, – ночь хочу с таветкой не в юте провести, а под звёздами.

Заулыбался Узул, всё понял. Но когда хан в седло вскочил и в сторону своей юты поехал, подозвал воинов.

– На расстоянии держитесь, хану не мешайте. Охрану нести, глаз не смыкая! – грозно произнёс.

Те поняли, к коням побежали.

Подъехал хан к юте. Таветки вмиг около неё встали, одна краше другой, головы чуть склонили. Проехался мимо них Тагархан на коне в лица заглядывая, а потом схватил одну и поперёк седла кинул. Коня сразу в галоп пустил, в степь направляя. Ветер в лицо бьёт, свободу ощутить даёт. Задыхается он в юте золотом и мехами изобилующей, любит он степь бескрайнюю, где земля с небом сходится. Знает, что не может он теперь позволить себе жить как раньше, когда только войско своё собирал – спать под открытым небом, лишь мехом тёплым укрывшись, но хоть сейчас душу отведёт.

Мягко опустил девушку на землю, затем сам спрыгнул с жеребца вороного. Она стоит глаз на него не поднимает, косы от ветру подрастрепались длинные, чёрные, украшенные камнями драгоценными.

Скинул хан с плеч накидку из меха и расстелил, примяв траву степную. Место он выбрал рядом с ручейком нешироким, вода в нём спокойная, свет луны отражает.

Коня отпустил пастись, седло сняв и уздечку чеканную.

Сам к девушке подошёл, за тонкую талию обнял, рукой подбородок приподнял и в её губки алые впился. Желания в нём бушевать стали, разум затмевая. Хочет он под себя её тело молодое стройное положить и насладиться страстью вдоволь. Таветка вскоре перестала смущаться, стала отвечать на его ласки любовные. Разгорячил он её руками и губами, зажёг пламя в ней.

Так ночь и прошла. К рассвету она уснула на мехе тёплым, он её тело красивое прикрыл ворохом одежды, пусть отдыхает – подарила она ему сегодня наслаждение сказочное. Сам свою одежду в порядок приведя рядом сел. Любуется ею, как красиво её лицо спящее, волосы длинные по меху струятся, к ручейку устремясь, плечо точеное из-под ткани дорогой видно, он прикрыл его – рассвет холодит, пока солнце не встало.

Небо уже светлеет, голубым цветом окрашивается. Откинулся Тагархан на траву мягкую, лежит в небо смотрит. Красивое оно, глубина такая, глаза её постигнуть не могут. Вспомнил как небом княжич любовался… Зачем вспомнил? Сел на траву, не понимает, что так воспоминание внутри всколыхнуло, как к чудо прикоснулся, аж дыхание перехватило.

Встал, к воде подошёл, зачерпнул рукой, лицо омыл. Не вспоминал он врагов своих, а если и вспоминал, то таким неизведанным чувством они в нём не отзывались.

Смахнул наваждение ненужное и за конём пошёл. Вскоре день занимается, нужно в стан возвращаться.

Глава 15

Возвращаясь в стан ют, Тагархан вскользь ухватился за воспоминания, они отогнали ненужное и вернули его в ту ночь, как уехал он от Чалха в неизвестность, которую хотел познать.

Степь большая свободой дышит, конь сил полн, вот они и скаут, траву приминая, покуда день не настал, и солнце в зенит не вошло.

Из-за холма показались всадники, человек десять, увидели его и направили коней. Тагар ждал, когда они подъедут, пусть он и один, но бежать не будет.

– Эй! Слезай с коня, шапку, халат и сапоги давай, и можешь проваливать. Коня мы тоже заберём, – с усмешкой прокричал всадник в надвинутой на глаза меховой шапке, размахивая саблей.

– Попробуй забери коня, – внимательно следя за всеми и уже продумывая нападения, Тагар ждал, когда один из всадников подъедет чуть ближе.

– Тогда и жизнь твою заберём! – прокричал разбойник, вынимая саблю.

Как дикий зверь, Тагар прыгнул с коня на того, кто проезжал мимо него. Разбойник не ожидал нападения, и, потеряв равновесие, они вдвоём упали с коня. Его саблю ещё в падении выхватил Тагар, а приземлившись на землю, откатился в сторону и рубанул по нему не щадя. Лишь усмешка проскользнула по линии губ Тагара. Запрыгнул он на своего коня с саблей в руке, и сам пошёл в атаку.

Две головы покатились с плеч в траву степную, ещё двоих ранил смертельно, живот пропоров, а остальные сабли опустили.

– Стой! – прокричал разбойник. – Давай вместе держаться, так не пропадём, и еды себе добудем, и жизнь от других защитим.

Смотрит на них Тагар, под ним конь горячится, копытом землю роет, а он видит в их лицах восхищение и страх.

– Мне нужны те, кто служить мне будет, – равными он их себе не считает – он сын хана Золотых ют, хоть и погибшего.

– Ты моложе нас, с чего я тебе служить буду? – ответил разбойник, и клинок в ту же секунду вонзился ему в горло, выпущенный меткой рукой Тагара.

– Я буду служить тебе, – прозвучал ответ.

Обернулся Тагар, слыша уверенность в голосе произнёсшего эти слова.

– Как зовут тебя?

– Узул. А тебя, воин?

– Тагар, – помедлив, добавил, – хан.

Вот так всё и началось. Теперь были у него воины и Узул, который стал его правой рукой.

Прошлое рядом, оно как тень, стоит отвернуться от солнца, и ты её видишь. Тень исчезает, если солнце заполняет светом, и прошлое ушло, оставив с ним наступивший день.

Подъезжая к стану, Тагархан уже видел, как Карам неспешно двигается к нему. Большая белая собака легко преодолевала расстояние, чуть опустив голову и из-под полуприкрытых век держа цепким взглядом всех.

Спрыгнув с коня, Тагархан положил руку на голову Карама, тот сел у его ног, позволяя себя гладить.

Кочевник увёл под уздцы вороного жеребца, а Тагархан дождался, когда к нему подойдут Узул и яртагулы. Под его ногами пыль степи. Расчистил её перед собой от мелких камешек сапогом невысоким Тагархан, и опустился на корточки, а Карам лёг подле него, положив голову на массивные лапы. Достав кинжал с чеканной ручкой, камнями обсидианами чёрными украшенный, и стал чертить им в пыли степной говоря:

– Вот наш стан за холмами, потом поле идёт, где битва была, а дальше скалы хрустальные. К скалам с другой стороны леса идут, по которым войско рыцарей пробирается. У подножья хрустальных скал степь серебряная драконами охраняется. Между лесом и степью серебряной есть дикое поле с деревцами небольшими и холмами. Хочу я рыцарей встретить на нём. Мы знаем, что к серебряным скалам они идут, но не знаем, что им в этих скалах нужно. А может и не к скалам идут, а захотят по кромке между скал и серебряной степью пройти и тогда они к нашему стану приблизятся. Не хочу допустить я этого. План таков – мы сами по кромке пройдём между скал и серебряной долиной. На равнине среди холмов и перелесков затаимся, а как рыцари из лесу начнут выходить, так на них и нападём. Им неведома будет наша численность, и не станут они бой долго вести, неразумно это. Отступят обратно в лес, нам это и нужно. Мы их в лес загоним, и сами на равнине, у скал хрустальных юты разобьём. В лесу им тоже на конях воевать несподручно. Будут они искать другие пути обхода. Вот мы и посмотрим – какие, – прищурил глаза хан, а в пыли у его ног уже вся карта нарисована была, только смотри и запоминай, что да как.

– Нам нужно по кромке между скал и степью пройти, драконов не встревожить, – размышлял Узул, указывая ятаганом на карту в пыли.

– Ночью будем кешхетов отправлять, – играя клинком в руках с перстнями, говорит хан, – по пятьдесят всадников, не более. Пусть шагом идут тихо, в тени скал скрываясь. Если их драконы заметят, то в галоп коней поднимай. Всадников немного, они быстро проскочат, не мешая друг другу и не сбиваясь в кучи. А может драконы и не заметят, тогда так за несколько ночей и отправим верховых в дикое поле.

– Встретим рыцарей, – усмехнулся в чёрные усы яртагул Нэль. – С такими мы ещё не сражались. Говорят, их латы стальные защищают.

– Наши сабли и сталь рубят, – яртагул Тарунг достал полумесяц сабли, сверкающей на солнце.

– Стальные рыцари не остановят нас кочевников степных, – встав, хан смотрел поверх голов воинов вдаль. – Покорятся нам все эти земли и станут нашими!

– Степной Хан, веди нас в бой! – прокричали яртагулы, засвистев, заулюлюкав, так что лошади заметались, пасущиеся невдалеке, подняв пыль.

– Пойдём, Карам, покормлю тебя свежим мясом, и воды чистой налью.

Не ел Карам мяса с чужих рук и водой брезговал, если хозяин сам пиалу с водой ему не поставит.

Сидя на невысокой лежанке и смотря на медленно поглощающего кусок мяса Карама Тагархан вспомнил тот день, когда он вернулся в юту Чалха.

Он выполнил слова шамана и в свои двадцать лет приехал туда, где начался его путь. Своих кешхетов, которых теперь у него было более тысячи, он оставил в соседней долине. За эти четыре года к нему шли и шли кочевники, слыша о хане, который покоряет земли и берёт под свою защиту тех, кто на них живёт. Набеги разбойников и других кочевников не давали жить спокойно в степи. Он дал людям то, что они ценят – жизнь. К нему шли те, кто хотел защищать свои степи и завоёвывать другие земли.

И вот прошло четыре года. Шаман видел его судьбу, кешхеты ждали его, а он подъехал к юте.

Внутри никого не было, но огонь горел в очаге, лежанка Чалха была примята, над пиалой с чаем ещё поднимался пар. Всё выглядело так, как будто вышел хозяин юты, и сейчас вернётся. Постоял Тагархан, подождал, потом пошёл в сторону пасущегося табуна. Там большие собаки залаяли, а потом замолчали, вспомнили его. Подошли поближе, к себе не подпускают, но пройти дают.

Холм каменистый невдалеке, а под камнями углубление. Щенков он увидел и большую белую собаку, их охраняющую. Она села рядом и не шевелится, а Тагархан стоит, смотрит, как смешные белые комочки играют друг с другом.

Щенок отделился от всех и неспешно подошёл к ногам человека.

– Карам, ты судьба, – поднял щенка на руки Тагархан, смотря в его глаза с поволокой, и как наказывал шаман, забрал его с собой.

В тот раз он так и не встретил Чалхву, но знал, что вернётся, когда срок придёт и увидит шамана в его юте.

В эту ночь чёрные всадники двинулись к хрустальным скалам, Тагархан сам вёл их. Он не боялся драконов. Когда есть цель, всё остальное лишь помеха к цели.

С двадцати лет, как с ним Карам, он делал бескрайнюю степь своей. Через восемь лет степи стало мало, и его кочевники пошли завоёвывать чужие земли, даря их своему народу.

Его войско пришло к древним землям, принадлежащим Павичу. Тагархану понравилась эта земля, она станет его, и никто не остановит его, даже драконы, и уж тем более княжич не остановит.

Вспомнилось, как рубился тот с ним на серебряной равнине. Что отрицать – умеет княжич удар отразить, хорошо мечом владеет, только Тагархан давно воюет, а княжичу не хватает годков в битвах проведённых. Вот это и чувствуется в его ударах, которые он наносит – опыта ещё нет, хоть и отваги не занимать. Бился до последнего, пока клинок у горла не почувствовал, только тогда на небо взгляд бросил, зная что в последний раз. Вспоминает опять этот взгляд, серебром блестящий, и то, как промедлил он, не вспорол горло княжичу, а потом драконы помешали. А то, что отбросил княжича с пламени всё сжигающего, об этом не жалеет. Будет у них ещё битва и в ней он его победит, уже зная, что слабее его княжич в бою.

Глава 16

Покров сна ещё сковывал очи, оставляя картины увиденного. Сильные руки держали так крепко, как обнимали. Тела соприкасались, казалось, и во сне Яхонт чувствует, как его вжимает в серебро травы Тагархан…

Выдернуть себя из сна и открыть глаза, это нужно, чтобы забыть привидевшееся хотя и реальностью всё было, но забыть нужно.

Взгляд останавливается на зеркале, стекло которого луч солнца вскользь касается. Пылинки на нём отражаются тонким налётом, в лучах света видно движение их. Тучка солнышко приглушила в яркости, и пылинки исчезли, зеркало прозрачное, чистое, смотрись в него, себя только увидишь.

Почему он медлил? Что ждал? Зачем из пламени вытолкнул? Почему руки его сильные до сих пор плечи помнят, и дыхание, что ветерком кожа ощутила.

Откинул Яхонт одеяло душное, встал, к занавесам окна закрывающим подошёл и солнца пустил в покои, новый день настал, ночным видениям не место здесь. Забыть всё нужно.

Служка Ежи дверь приоткрыл, засопел, боясь побеспокоить, но потом проскользнул внутрь и засуетился, одежду князю подавая.

Когда во двор вышел Яхонт, там уж дружина его и Ниворга собралась. Мирап виден, Буслав с дружинниками стоит, все толпятся, тихо переговариваются, князя Вэзелика ждут. Если собрал он их здесь, значит неспроста. Знал Яхонт что сейчас объявит отец его командование над всем войском и был готов к этому, пальцы нервно перстни крутят, то кафтан лазоревый, золотом расшитый, одёргивают. Коса заплетённая с гребнем русалочьим по спине бьётся, меч на поясе расшитом побоку висит, он на него руку положил, взгляд на Ниворга бросив. Тот всё уже знает, смотрит волком, лицо мрачное, но раз пришёл, то значит принял волю своего отца Ставрома и подчинился ей.

Шум по толпе прошёл, как волна прокатилась и стихла. Вэзелик Павич вышел, на ступенях белокаменных стоит, возвышаясь над морем людским.

Стал он говорить воинам своим о войне, которую ведут они за земли древние и что в битве этой, только объединившись, победить смогут. Нет места сейчас личному, когда жизнь народа в опасности. Кочевники и рыцари – вот враги, а меж собой не имеют они права злобу держать.

Дружина слушает, соглашается, в глазах свет зажигается от слов Вэзелика, землю свою отвоевать хотят.

– Подойди ко мне, князь Яхонт, – указал рукой в перстнях Вэзелик на место, куда должно встать князю. – И ты, князь Ниворг, подойди, – когда встал тот подле, произнёс князь Павич. – Назначаю я князя Яхонта, сына моего командовать всем войском, которое теперь едино. Присягни, князь Ниворг, князю Яхонту в вере и подчинении его воле.

Помедлил Ниворг, испепеляя взглядом Яхонта, а затем подойдя, преклонил колено.

– Ты теперь мой князь, тебе служить я буду, воле твоей подчиняясь, – произнёс громко, так чтобы все слышали, и голову склонил.

Шум голосов как волна штормовая, прокатился и смолк, и стали дружины колено преклонять, признавая Яхонта князем своим.

– Воины, – голос Яхонта прорезал тишину, – я ваш князь, клянусь защитить землю нашу древнюю!

Вынул меч Яхонт и поднял его, поймав луч света, который заискрился на гранях смертоносного лезвия.

– Победим врага! – звучно прокричал Яхонт и все встав, повторили этот клич.

Встал подле Яхонта князь Ниворг, и покуда дружина ликовала, произнёс:

– Недолго тебе мной командовать. Лучше я Кудеяру присягну, чем твою волю выполнять буду.

– Ты мне присягнул, и сейчас мою волю будешь выполнять, – серебром стали сверкнули глаза Яхонта.

– Сейчас буду, покуда Кудеяр, не стал мужем Цветаны законным.

Пересеклись их взгляды, как клинки в битве сошлись.

– Дела нужно обсудить, вехничей всех в зале собери, я дам распоряжения по передвижению войска, – приказал Яхонт.

Чувствуя, как сдерживает ненависть Ниворг, Яхонт внутрь пошёл, там его Ингвар и вехничи уже ждали. Рядом с ним шли, защищая.

– Ух, как зол князь Ниворг, – Ингвар приметил всё произошедшее, – но смирился и преклонил колено.

– Мне его смирение не нужно, нам вместе сражаться. Пусть не о злобе думает, а о победе нашего войска.

– Верно, князь, говоришь.

Обернулся Ингвар видя взгляд Ниворга в спину князю брошенный. Только князь не один, они с ним рядом, защитить смогут.

Тяжело дался этот день Яхонту. Собрал он вехничей в просторной палате со столом в центре, там и Мирап и Буслав были, и Ниворг со своими вехничами. Яхонт говорил план свой, указание давал, куда они войско поведут и какой дорогой, где посты расставят. Решил он, что нужно часть войска вернуть к излучине реки, где шатры Ниворга стояли, которые кочевники пожгли, ещё часть к броду через реку поставить. Место это хорошее и дозорным видно движение кочевников, а если нужно и отпор им можно дать.

Вторую часть войска через лес Ниворг поведёт, держа реку по праву руку, там мост есть, вот по нему он войско и переведёт, лагерем там встав. Мост этот охранять нужно, по нему всегда отступить за реку можно, а если нужно сжечь его и тогда ни кочевники, ни рыцари не перейдут реку – широкая она в том месте и глубокая.