Читать книгу Разгадка - Калья Рид - Страница 4

– Что тебе нравится?

Я перекатываюсь на бок и кладу голову на руку. Макс лежит на животе. Окно напротив нас открыто, впуская в комнату летний зной. Яркий солнечный свет льется в спальню, скользит по полу, забирается на кровать и косыми полосами ложится на спину Макса. Я провожу пальцами по его загорелой коже и наклоняюсь ближе.

Что мне нравится? Вместо ответа я целую его в губы. Вкусно. Макс отвечает на поцелуй, его руки касаются моего лица, удерживая меня на месте, а сам он садится.

Ни на миг не отрываясь от моих губ, он ложится на меня. Наши тела прижаты друг к другу. Он дышит носом, я обнимаю его руками и ногами.

Руки любимого обводят мое тело. Его дыхание согревает мою кожу, он целует меня в подбородок, затем его губы спускаются ниже.

А потом невидимая сила вырывает его из моих объятий. Он тянется ко мне, и, перед тем как он исчезает, я вижу в его глазах испуг. Он боится не за себя. Он боится за меня.

– Вон из моей головы! – произношу я со стоном. – Убирайся прочь! Уходи!

Я крепко прижимаю ладони к глазам, пока не начинаю видеть цветные пятна. Я нажимаю на веки сильнее в надежде на то, что образ Макса растворится и исчезнет.

Как долго воспоминание может повторяться, прежде чем с вашим разумом произойдет короткое замыкание? Я чувствую, как мой мозг пытается успевать за воспоминаниями о Максе. Мозг работает все быстрее и быстрее. Начинает перегреваться. А потом… бум. Взрывается.

В данный момент это не кажется таким уж плохим вариантом. Лишь бы настал тот блаженный момент, когда я смогу просто… быть.

Без воспоминаний.

Без слов.

Без боли.

В тишине.

Я встаю с кровати и начинаю расхаживать туда-сюда. С моих губ срывается стон. Я устала сидеть здесь. В этой крошечной комнате. Я смотрю на четыре белесые стены, что окружают меня. Они совершенно голые. Ни семейных фото, ни плакатов. Ничего. Помимо телевизора, единственное развлечение, что у меня есть, – это большое квадратное окно.

Я устала от всего.

Это все равно что сидеть в тесной коробке. И каждый день, когда я сижу в ней, ее стены надвигаются на меня все ближе и ближе.

Большую часть дней я могу мириться с этим местом. Но теперь, когда Лахлан больше не приходит, мне становится страшно. Он единственный придавал мне сил.

Мэри стучит в мою дверь. Девять утра. Я ожидаю увидеть ее привычно хмурое лицо, но сегодня она смотрит на меня благодушно.

– Ты уже встала. Хорошо. – Она протягивает мне утренние таблетки. – Сегодня ты встречаешься с новым доктором, – говорит она.

Я нахмуриваю брови и проглатываю все таблетки разом.

– Почему?

Если честно, доктор Вудс как врач – полное дерьмо. Он считает меня полоумной. У нас с ним молчаливый уговор: он прописывает мне лекарства, я делаю вид, что следую его советам.

– Почему? Я понятия не имею, почему тебе нужно к другому врачу. – Она кивает в сторону коридора, и я не могу понять, лжет она мне или нет. – Ты готова?

Нет, я не готова. Я ненавижу перемены и не хочу начинать все сначала с новым доктором.

– Разве Вудс отказался от меня?

– Наоми… – Она вздыхает и отводит взгляд. – Я уже сказала тебе, что не знаю, почему тебе нужно встретиться с кем-то новым.

– Мэри, если вы хотите мне солгать, убедитесь, что выбрали правильную интонацию. Заставьте меня поверить в ваши слова.

Она бросает на меня непонимающий взгляд, но уголки ее рта слегка приподнимаются. Еле заметно.

– Поторопись. Иначе опоздаешь, – говорит она.

– Итак… этот новый доктор. У него есть имя? – спрашиваю я, когда мы идем по коридору.

– Это она, а не он. И ее зовут доктор Ратледж. Она здесь новенькая и очень хочет познакомиться с тобой.

Я играю с завязками своей серой толстовки и пытаюсь осмыслить эту новую информацию.

– И я буду первой, кто высосет из нее надежду?

– Нет, ты не первая. – Мэри строго смотрит на меня. – Она очень мила.

Здесь быть милой ровным счетом ничего не значит. Я даю ей максимум девять месяцев, прежде чем она передаст меня другому врачу или снимет со стен свои красивые дипломы и вылетит отсюда.

Мы останавливаемся перед закрытой дверью. Я смотрю на бронзовую табличку. Черными буквами написано имя – Женевьева Ратледж, доктор медицины. Еще один человек, который вынесет обо мне суждение, и, если честно, я к этому не готова.

– Так ты идешь? – нетерпеливо спрашивает Мэри.

Я не хочу отвечать на глупые вопросы. Не хочу чувствовать на себе чей-то оценивающий взгляд.

– Наоми?

– Да. Иду, иду, – отвечаю я, но ноги отказываются повиноваться. Мои руки болтаются вдоль тела так, словно к ним привязаны гири.

Мэри теряет терпение. Она громко стучит в дверь и уходит. Я смотрю на нее, и впервые мне хочется броситься за ней следом.

– Входите! – раздается незнакомый голос.

Он кажется полным радости. На месте доктора Ратледж я бы не стала особенно радоваться. Если я не разрушу ее надежды, это сделает кто-то другой.

Стараясь шуметь как можно меньше, я медленно открываю дверь. Ее кабинет для меня стал полной неожиданностью. Кабинет доктора Вудса был призван запугивать. Каждый раз, когда я входила в него, клянусь, мне казалось, что прежде чем я дойду до стола, мне придется пройти несколько миль. Я шла словно на казнь.

Этот кабинет излучает тепло. Желтовато-коричневые стены увешаны дипломами. Ничего пугающего. Зато чувствуется женская рука. Растения возле окна, декоративный коврик на полу. Даже свеча на столе. На секунду я даже забываю, где я. И вспоминаю, лишь когда из-за стола встает невысокая брюнетка.

Первое впечатление от доктора Ратледж? Тридцать с небольшим лет. Милое лицо. Она улыбается, и я вижу ряд ровных, белых зубов. Для этого места у нее слишком счастливый вид.

– Привет, Наоми. Я доктор Ратледж!

Она протягивает мне руку.

Я смотрю на нее, как на яд, и осторожно протягиваю свою. Моя рука едва успевает дотронуться до ее пальцев, потому что я тут же отдергиваю ее назад.

Она даже не моргнула.

– Пожалуйста, присядь.

Я сажусь. Мои колени ходят ходуном. Я смотрю куда угодно, но только не на нее. Я чувствую на себе ее взгляд. Я перевожу взгляд на ее дипломы. Ее полное имя Женевьева Мария Ратледж напечатано в середине каждого диплома.

Я воображаю ее младшим ребенком в большой семье. Четверо или пятеро братьев и сестер. Ее родители трудолюбивы. А как они гордились, когда она окончила медицинский колледж! Они со слезами на глазах наблюдали за тем, как она получает диплом, и думали: «Наша малышка изменит мир!»

Она садится, и стул под ней слегка скрипит. Она перелистывает бумаги в папке и берет с безупречно чистого стола ручку. Документы на нем сложены в идеальном порядке. Каждая вещь знает свое место. Перед ней открытый ноутбук.

Она сплетает пальцы и одаривает меня улыбкой на миллион долларов.

– Как дела, Наоми?

Мне было бы легче судить о ней, сделай она что-то такое, что заронило бы в меня подозрения. Доктор Вудс всегда был в белом халате, идеально отутюженном, без единой складочки, вечно застегнутом на все пуговицы. Таком официальном и строгом, что это мгновенно возводило между нами стену. Он был доктором, а я – больной на голову пациенткой. Но на докторе Ратледж нет белого халата.

На ней темно-синие брюки и кремового оттенка свитер. Я чувствую запах ее духов. Очень приятный. Я бы охотно брызнула его себе на запястье, не сиди я в психушке.

– Я в порядке.

Она снова улыбается. Это начинает меня раздражать. Доктор Вудс не улыбался так часто.

– Как ты спала? – спрашивает она.

– Неплохо.

Счастливое выражение не покидает ее лица, даже когда она задает мне вопрос, который никто ни разу не удосужился мне задать.

– Как ты думаешь, почему ты здесь?

– Что?

– Как ты думаешь, почему ты здесь? – повторяет она.

Мой взгляд упирается в пол. Тишина становится неловкой.

– Не знаю, – выдавливаю я из себя.

Она кивает и что-то пишет на листе блокнота.

– Ты здесь с кем-нибудь говорила?

– Вообще-то нет.

– Почему нет?

Когда я только прибыла в Фэйрфакс, доктор Вудс попытался заставить меня пойти на откровенность. Но я не доверяла ему. Его подход был чисто клиническим, а голос – лишенным всяких эмоций.

Я говорю доктору Ратледж правду:

– Потому что не доверяла ему.

Ее брови удивленно ползут вверх.

– Это почему?

Я пожимаю плечами.

– Потому что ему все равно, что со мной будет.

Я впервые произношу эти слова вслух. Это хорошо. Доктор Ратледж не пытается меня переубеждать. Она продолжает писать в своем блокноте.

– Думаешь, он тебе не верит?

Я многозначительно улыбаюсь.

– Нет, я просто знаю, что не верит, – быстро отвечаю я.

– Кто-нибудь поддерживает тебя?

Раньше был человек, который меня поддерживал, но Лахлан утратил веру в меня. Интересно, сколько времени остается у меня самой до того, как я перестану верить в себя?

– Никто, – отвечаю я.

Мой голос угрожает меня выдать.

– И что ты чувствуешь по этому поводу?

– Что кто-то чувствовал бы, зная, что его никто не поддерживает? – парирую я. – Конечно, дерьмово.

Она кивает и улыбается, словно мои короткие, но честные ответы ее удовлетворяют.

– Понятно. На твоем месте я бы тоже злилась.

Я смотрю на нее из-под ресниц и пытаюсь понять, обманывает она меня или говорит правду. В ее лице я не вижу ничего, кроме честности. И тогда мне на глаза наворачиваются слезы. Я пожимаю плечами и смотрю в пол. Все вокруг становится размытым, чувствую, что еще пара секунд – и я разревусь.

Глупо. Бестолково. По-детски. Я могу называть это как угодно, но слез сдержать не могу. Я отвечаю ей, потому что слова помогают мне не разрыдаться.

– Я не злюсь. Я просто… подавлена.

– Почему?

– Я знаю: то, что случилось, – правда, – отвечаю я. – Но это не имеет смысла. Даже для меня. И если я запуталась, то как я могу ожидать, что остальные поверят мне? Я просто…

Я тут же закрываю рот и приказываю себе молчать. Похоже, я увлеклась.

Доктор Ратледж не торопит меня.

– Наоми, я ознакомилась с твоей медицинской картой. – Она смотрит мне в глаза и говорит медленно: – Я просто хочу помочь тебе.

Я никогда не видела, что написано в этой самой «медицинской карте», но что-то подсказывает мне, что там целая куча лжи.

– Это не то, кто я есть.

Доктор Ратледж склонила голову набок.

– Что именно?

– То, что здесь написано. – Я постукиваю пальцем по лежащей на ее столе папке. – Это не я. Это чей-то еще взгляд на то, что случилось. Но не мой.

– Тогда расскажи мне свою историю.

– Вы просто собираетесь вынести свое суждение, – говорю я.

– Я не стану этого делать, если ты дашь мне шанс.

Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди.

– Нет.

– Почему нет?

– Называйте меня сумасшедшей, но что, если я просто не хочу рассказывать о своей жизни постороннему человеку.

– Я здесь не для того, чтобы тебя судить, – говорит она. – Я лишь хочу, чтобы ты рассказала мне все, что знаешь. Скажи мне, что привело тебя сюда, чтобы я могла поскорее вернуть тебя в обычный мир.

Даже если она и бойкая на язык, есть в ней нечто успокаивающее. Что-то располагающее. Как будто я могу раскрыть ей мой самый темный, самый постыдный секрет, и она выслушает его не моргнув глазом.

Открыв рот, я вверяю себя ей. Я очень надеюсь, что она примет мои слова и поверит: все, что я ей говорю, – это и есть моя жизнь. Она держит себя так, будто ее просьба – самая простая вещь в этом мире. Для меня же это все равно что просьба вскрыть вены и истечь ради нее кровью.

– Настоящая Наоми никогда бы не сдалась так быстро. Она бы боролась за то, чтобы остаться в настоящем.

Черт тебя побери, Лахлан Холстед!

Я как наяву вижу его, он сидит рядом со мной, глядя на меня честными глазами. Я всегда могла прочесть в его глазах все. Досаду, смех, радость, гнев. Он никогда ничего не скрывал. Это самая главная вещь, которая всегда притягивала меня к нему. Теперь же это меня убивает. Я вижу его лицо, слышу его слова, хотя единственное, чего я хочу, – это забыть о них.

Доктор Ратледж заглядывает в свои бумаги.

– Расскажи мне про Макса и Лану.

Лишь бы на меня не повлияло звучание их имен! В идеальном мире они просто скатились бы с моих плеч, и я бы спокойно ответила доктору Ратледж, что отродясь их не слышала. Она бы вопросительно посмотрела на меня, и я бы сказала ей, что понятия не имею, кто эти люди. Должно быть, она взяла не ту папку.

Но этот мир далек от совершенства.

Реальность – это мгновение, когда я слышу имена. Воздух медленно покидает мои легкие. Сердце колотится, как будто готово выскочить из груди.

– Нет, – резко говорю я. – Нет. Я не могу.

Доктор Ратледж удивленно поднимает бровь.

– Почему нет?

– Потому что…

Я смотрю на свои спортивные штаны и снимаю с них невидимые ворсинки.

Все то время, что я была в ее кабинете, в нем стояла тишина. Но моих ушей достигает какой-то треск. Он режет уши, и я даже вскрикиваю. Похоже на плохо настроенное радио.

И тогда я слышу голос, доносящийся откуда-то из-за моей спины.

– Наоми. – Волоски на моих руках встают дыбом. – Тебе никто не поверит.

Голос становится громче, настойчивее, враждебнее.

Паранойя вынуждает меня обернуться. Позади меня ничего нет, по крайней мере, в физическом смысле. Но я что-то чувствую. Это незримое присутствие настолько зловещее, что кажется, будто через несколько секунд разверзнутся глубины ада и поглотят меня целиком.

Я вспоминаю девушку, которую видела в коридоре. Ее глаза вспыхивают в моем сознании.

– Какого черта я все еще здесь?

Я не хочу доходить до этого. Хотя знаю, что уже близка. Тьма готова подмять меня под себя.

– Наоми? С тобой все в порядке?

Я смотрю на доктора Ратледж, но слышу голос Лахлана.

– Настоящая Наоми никогда бы не сдалась так быстро. Она бы боролась за то, чтобы остаться в настоящем.

А потом говорит Макс:

– Если ты любишь меня, не сдавайся.

Их голоса сливаются воедино. И это вселяет в меня слабую надежду.

Я тупо киваю. Мое тело дрожит.

– Я вам скажу.

Доктор Ратледж – само спокойствие. Сидит, ожидая, что я расскажу ей свою историю. Но прежде чем сказать хоть слово, я смотрю ей в глаза. «Слушайте внимательно, – говорит мой взгляд. – Не отвлекайтесь. Внимайте каждому слову. Но больше всего, прошу вас, поверьте мне».