Читать книгу Мертвый город - Камилла Стен, Camilla Sten - Страница 7

Спальный мешок шуршит, когда я поворачиваюсь на другой бок. Палатка большая и довольно просторная, но ей все равно далеко до номера в отеле. В ней холодно и сыро, пахнет искусственной тканью и чем-то другим, непонятным, от чего меня слегка подташнивает.

Но это в любом случае лучше, чем спать на заднем сиденье «Вольво», как делает Макс. Насколько я понимаю, раньше он не ходил в походы – жизнь на свежем воздухе явно никогда не привлекала его. Он сам решил ночевать в машине, и я убеждена, что, пока мы здесь, его постоянно будут сопровождать боли в шее и спине. Эмми и Роберт также не взяли палатку – если верить Эмми, они привыкли спать в грузовом отсеке и именно так обычно поступают при работе над малобюджетными фильмами. Вполне возможно. Но я рада, что сама могу избежать этого. В окружении железных стен мне было бы немного не по себе, особенно со всей той техникой, которая у нас там упакована. Даже с учетом того, что мы хорошо закрепили наше оборудование, мне все равно казалось бы, что оно обрушится на меня, пока я сплю.

Зато купленные нами спальные мешки хорошего качества и держат тепло так здорово, что прохладный воздух у моего лица не доставляет неудобства. Я люблю спать под толстым одеялом в холодном помещении с открытыми окнами – даже зимой. Но сейчас не могу сомкнуть глаз, несмотря на усталость. Возбуждение пронизывает все мое тело, заставляя бодрствовать.

– Не можешь заснуть? – слышу я хриплый голос Туне в темноте.

Поворачиваюсь на другой бок и оказываюсь лицом к ней, пусть даже различить что-то, кроме теней внутри, можно, лишь обладая зрением кошки.

– Я тебя разбудила? – спрашиваю.

– Нет, – слышу приглушенный ответ. – Ты же знаешь о моей беде…

Для нее проблемы со сном – обычное дело. Это стало одной из первых вещей, которые я узнала о Туне, когда мы впервые встретились в безымянной кафешке на площади Уденплан чуть более двух лет назад. Я стояла снаружи, не уверенная, что она вообще появится, и не представляя, кого мне высматривать, – ведь ее «фейсбучная» фотография в профиль была четырехлетней давности (шестилетней на сегодняшний день, – насколько я знаю, она по-прежнему не поменяла ее), вдобавок не лучшего качества. Но потом кто-то внезапно похлопал меня по плечу, и это оказалась она. Высокая и бледная, с коротко подстриженными белокурыми волосами и правильными чертами лица, в слишком большом, темно-синем мужском пальто с глубокими карманами. Изо рта у нее торчала недокуренная, но загашенная сигарета, и она подозрительно смотрела на меня своими серыми глазами, под которыми залегли черные круги.

– Я нигде не болталась и не пьянствовала всю ночь напролет, – сказала Туне, когда я вернулась к выбранному ею столу с двумя чашками кофе в руках. – Мне плохо спится по ночам, поэтому я и выгляжу как привидение. Это просто для информации.

Тогда я не знала, как мне ответить на это. Сейчас же, когда мы знакомы довольно давно, могу утверждать, что Туне свойственно разрушать – абсолютно рефлекторно – негативное впечатление людей о ней еще до того, как оно успевает у них сложиться.

– Я тоже не могу расслабиться, – признаю́сь. – Мозг отказывается отключаться.

Туне хрипло отвечает в темноте:

– Ты можешь попросить немного виски из фляжки Эмми? Это, пожалуй, поможет.

Я закатываю глаза, пусть она и не видит меня.

– Что, можно начинать пить, стоит только добраться до места?

– Судя по тому, что ты рассказывала о ней, это не могло стать для тебя сюрпризом, – отвечает Туне.

Я слышу, как шуршит ее мешок, когда она меняет положение.

– Да уж, – подтверждаю. – Конечно.

Затем лежу и размышляю какое-то время.

– А у тебя ничего нет с собой? – спрашиваю наконец. – Никаких таблеток снотворного, например?

– Нет, – отвечает Туне. – Я не могу использовать такое. Если задуматься.

– Ах, – говорю я и зажмуриваю глаза. – Конечно же, не можешь. Какая я идиотка… Извини.

– Все нормально, – слышу я слегка веселый голос Туне. Он кажется громким в тесном пространстве, хотя она почти шепчет. – Ты же не обязана знать, какие таблетки я могу принимать, а какие не могу.

– Но все равно, – говорю я. – Мне следовало догадаться.

В палатке снова воцаряется тишина. Я приподнимаюсь, намереваясь по-другому сложить толстый свитер, который использую вместо подушки, и ложусь снова, оставив его почти в том же виде.

– Она знает? – внезапно спрашивает Туне, уже очень серьезным тоном.

– Кто? Эмми? – уточняю.

Она не отвечает.

– Я ничего не сказала ей, – говорю я, когда тишина уже начинает действовать на нервы. – Ни о чем. Ей известно лишь то, что есть в нашем информационном пакете.

– Не похоже, – говорит Туне. – Когда она начала интересоваться, делались ли попытки идентификации найденного ребенка, и завела речь о том, что тебе следовало бы отыскать его… – Замолкает, явно взволнованная.

– Я ей ничего не сказала, – повторяю. – Ты просила меня не говорить, так я и сделала… – Не услышав от нее ни слова в ответ, продолжаю: – Макс в курсе, но он ведь уже знал раньше. И пообещал молчать.

– Как много? – спрашивает Туне довольно резким тоном.

– Как много ему известно? – уточняю я. – Он в курсе, что твоя мать – тот самый младенец из Сильверщерна. Я рассказала ему, что нашла вас еще до того, как мы с ним встретились. Он спросил тогда, поедешь ли ты – или она – с нами, и я сказала, что не знаю, но сильно сомневаюсь на сей счет.

– Моя мама никогда не будет участвовать в этом деле, – бурчит Туне, повторяя уже сказанное ею множество раз прежде.

– Знаю, – говорю я. – Поэтому ни разу и не спрашивала ее.

Естественно, я думала об этом. Хотела, чтобы она присоединилась к нам. Но даже не предложила ей. Туне очень четко объяснила мне, что у матери нет ни малейшего желания вспоминать об этой части ее прошлого. Она не хочет быть ребенком из Сильверщерна, единственным выжившим человеком при крайне загадочных обстоятельствах, младенцем, которого нашли кричащим в пустой школе не более чем в тридцати метрах от палатки, где мы сейчас лежим. Как раз мать Туне я и разыскала первой. Хотя, в принципе, сказанное мною вовсе не является ложью: вся информация о случившемся с малюткой из Сильверщерна действительно засекречена, и к ней невозможно получить доступ. Я даже не уверена, остались ли данные об этом еще где-то. А если и сохранились, то, скорее всего, покоятся в самом дальнем углу какого-нибудь архива.

Но это не касается бабушкиных бумаг.

Копии кое-каких из них, конечно, есть в папках, полученных остальными. Но часть я приберегла исключительно для себя. И помимо прочего – переписку между бабушкой и Альбином Янссоном.

Насколько я поняла, он был одним из полицейских, занимавшихся убийством Биргитты Лидман и параллельно – загадкой Сильверщерна. Альбин и бабушка, вероятно, познакомились, когда пытались раскрыть его. Одно время я даже подозревала, что этих двоих связывало нечто большее – скажем, тайная любовь, – но, конечно же, совершенно напрасно. Есть всего шесть писем от него к ней, написанных исключительно в деловой манере. Похоже, Альбин Янссон жалел бабушку и, наверное, поэтому информировал ее о ходе расследования.

В том числе и о судьбе ребенка.

Бабушка, наверное, спросила его о малютке, или Альбин сам ощутил ее желание знать, как сложилась дальше жизнь девочки, поскольку он много писал о ней. О том, что выглядела она здоровой и бодрой, что несколько сотен семей по всей стране предлагали себя на роль ее удочерителей, но что, по его личному мнению, тем самым они прежде всего хотели прославиться. В пятом письме Альбин сообщает, что они нашли семью, согласившуюся сохранить анонимность девочки и «…воспитывать как одного из собственных детей». Там также упоминалось, как звали этих людей: «…семейство по фамилии Гримелунд».

Они и окрестили ребенка.

«Мы можем обрадовать вас тем, что девочке дали имя. Они назвали ее Хеленой».

Если б семейство носило фамилию Андерссон, возможно, я никогда не нашла бы Туне. Однако сочетание «Хелена Гримелунд» достаточно необычное, и поэтому мне удалось выйти на нее. Я отправила до неприличия много писем, пока до меня наконец не дошло, что мне не удастся получить никакого ответа от Хелены. Я уже была готова сдаться. Меня начинала мучить совесть, стоило вспомнить о бабушке, и я решила, что нахожусь в тупике. Пришлось соглашаться на любые временные работы, лишь бы все закрутилось. Но рассылаемые мною резюме не давали результата. И я больше не осмеливалась заходить в социальные сети, поскольку мне начало казаться, что все мои сокурсники стремительно поднимались вверх по карьерной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, выигрывали призы за свои короткометражки, получали работу в Париже и Лондоне и так далее, тогда как сама я занималась черт знает чем: носилась с дурацкой идеей фикс, намертво засевшей в моем мозгу…

Но потом, когда уже потеряла всякую надежду, я увидела фотографию на «фейсбучной» странице Хелены, просматривая ее как-то вечером. Снимок оказался в самом низу, почти в конце, и его выложила не она – кто-то отметил ее на нем. Женщина самой заурядной внешности, с седыми, собранными в конский хвост волосами и натянутой улыбкой обнимала одной рукой девицу подросткового возраста.

«Хелена и ее красавица-дочь зажигают на нашей именинной вечеринке!» – гласила надпись под фотографией.

Девочка была отмечена как Туне Гримелунд.

С тех пор минуло два года, но я пока так и не встретилась с матерью Туне. Мне неизвестно, как много дочь поведала ей о проекте, да я и не спрашивала. Однако из всего немногого, рассказанного Туне, и из нежелания Хелены отвечать на мои послания поняла, что она явно без восторга относится к моей попытке разобраться в случившемся в Сильверщерне.

Да и сама Туне тоже очень долго не желала иметь никакого отношения к проекту. Наша дружба с ней – одна из самых странных историй в моей жизни. Уже с самого начала Туне объяснила, что хочет ограничить свое участие в моем детище исключительно пересказом того малого, что ей известно, но уже с нашего первого дня вместе, под дешевый кофе и предварительные разговоры, я догадалась, что при всей ее недоброжелательности в ней живет и определенное любопытство.

Стала бы она разыгрывать его, если б ее не устраивало происходящее?

Я не знаю.

Точно так же мне неизвестно, одобряет ли мать Туне ее присутствие в нашей компании, а также что ее психолог думает об этом. И я не позволила себе поинтересоваться этим.

– Попробуй поспать, – говорю ей. – Завтра ждет трудный день. И не беспокойся: никто из них не в курсе. И если ты будешь против, никто никогда и не узнает.