Читать книгу Социопаты - Камилла Тильман - Страница 2

На Садовой-Каретной, недалеко от сада Эрмитаж, на скамейке у своего дома сидел молодой человек. Он читал книгу, на обложке значилось: Джордж Байрон, «Дон Жуан».

На вид юноше сложно было бы дать больше тридцати. Среднего роста, спортивного телосложения, он обладал удивительной способностью притягивать взгляд. Широкие плечи придавали мужественности его виду, а кудрявые тёмные волосы, непослушно спадавшие на лоб, говорили о некоторой беспечности. При ближайшем рассмотрении можно было заметить длинные пальцы, какие чаще всего встречаются у людей, посвятивших всю свою жизнь игре на фортепиано. Лицо – правильные пропорции, яркие скулы, резко очерченный подбородок, слегка сжатые губы – не уступало прочим чертам. Лёгкая щетина придавала серьезности его виду, а большие глаза чайного с прозеленью цвета искрились хитростью и умом, притом, что смотрел он благожелательно. Юноша был одет в синий шерстяной костюм, а на его ногах, великолепно начищенные, сияли кожаные ботинки редкого бордового цвета.

Молодой человек перелистнул страницу, задумчиво поднял взгляд. Именно в этот момент мимо него торопливо прошла миловидная молодая особа.

– Девушка! – юноша поспешно отложил книгу, стараясь придать своему голосу необходимое выражение, – Девушка, здравствуйте! Мне необходима Ваша помощь. Надеюсь, Вы мне не откажете.

– Здравствуйте, – девушка обернулась. Она выглядела немного смущённой, – Чем я могу вам помочь?

– Мне нужно знать Ваше имя.

Девушка чуть улыбнулась. Вопрос прозвучал нагловато, но голос молодого человека был совершенно иного толка, и предложенная игра скорее расположила её, чем смогла напугать.

– И только? С какой же целью Вы интересуетесь?

Лёгким взмахом руки девушка заправила темную прядь волос за ухо.

– Вы понравились мне, – молодой человек произнес эти слова спокойно, без тени неловкости, – Было бы преступлением не завязать знакомство с такой очаровательной прохожей! Меня зовут Даниэль.

– Лена. Очень приятно.

Девушка протянула Даниэлю руку. Тот, с присущей ему галантностью, коснулся руки губами.

– Позвольте, я объясню, – начал он, едва заметно наблюдая за реакцией новой знакомой, – Только сегодня я переехал в одну из квартир этого дома. Я многого не знаю о Москве, о москвичах… Возможно, Вы могли бы составить мне компанию за обедом? Подсказать, как стоит вести себя в столице.

Лена внимательно вглядывалась в его лицо. Располагающий, приятный молодой человек. Слегка театральные, но такие галантные жесты!

– С радостью с вами пообедаю, – улыбнулась она наконец, – недалеко есть хорошее кафе. Но не думаю, что смогу Вам помочь. В Москве каждый возводит вокруг себя определенные рамки, за которые, скажем так, нежелательно выходить. Скучно, если честно, – девушка тряхнула волосами, – но это считается нормой.

Даниэль понимающе хмыкнул.

– Скучно? Впрочем, вы мне всё расскажете за обедом. Пойдемте! Я полностью доверяю выбору такой привлекательной девушки.

«Двенадцатая», – подумал Даниэль. И уверенно направился вслед за новой знакомой в сторону Эрмитажа.

– Даниэль, а откуда Вы родом?

Молодой человек чуть замедлил шаг, с явным удовольствием начиная диалог.

– Может быть, – он заглянул девушке в глаза, – перейдем на «ты»? Разумеется, если это позволяют Ваши рамки.

– Вполне. Я и сама хотела предложить.

Даниэль кивнул, позволяя витым кудрям свободно ссыпаться на лоб.

– Я из пасмурного Санкт-Петербурга. Знаете, осенью там особенно грустно. Пока в Москве стоит солнечная погода, на моей родине – беспрерывные дожди. А люди считают должным предаваться меланхолии.

Лена тихонько рассмеялась.

– Правда? Я слышала, что в Питере сейчас вполне приятная погода. Около двадцати градусов, кажется?

Даниэль взмахнул рукой. Воздух вокруг него словно электризовался сам собой, как бывает на хороших спектаклях.

– Синоптики нагло врут! В принципе, неудивительно. Один мой знакомый – ведущий прогноза погоды на телевидении. Постоянно говорит с экрана чушь! А ведь в остальном он совсем не плохой парень… Но не будем о нём. Ты из Москвы?

– Живу тут. Родилась в Екатеринбурге.

Даниэль и Лена продолжали идти вперёд, совершенно не обращая внимания на прохожих и вывески кафе.

– Екатеринбург! Конечно! Я знаю этот город. Там живут прекрасные люди, – голос Даниэля звучал почти восторженно. Лена не успела заметить, когда именно она взяла молодого человека под локоть, – Последний раз я был там три… нет, четыре года назад. Мы с друзьями ездили кататься на лыжах. Отличная лыжная база! Всей компании очень понравилось.

Лена кивнула, кажется, в десятый раз. В Даниэле было нечто совершенно гипнотическое. Настолько, что девушке было совершенно не важно, о чём именно пойдёт речь. Такой интересный голос!

– Да, – быстро сказала она, – многие хвалят это место. Скажи, ты в Москве по какому-то делу?

– Именно так!

Даниэль улыбался открыто, обезоруживающе. С распахнутыми, готовыми удивляться глазами, его лицо казалось почти детским, но стоило подумать об этом, искры в глазах снова придавали ему ироничное выражение.

Даниэль продолжил:

– Я исполнительный директор. Мебельная компания. У нас есть офисы в самых разных городах мира, в Москве тоже, и вот – меня направили сюда, чему я успел обрадоваться.

Лена глянула на юношу удивлённо. Выражение его лица, поза, манера речи не были хвастливыми. Нисколько. Скорее, он казался простодушным и честным, поднимая носками ботинок мелкие пылинки.

– И сколько тебе лет, если не секрет? – Лена прищурилась, – Обрадовался, я так понимаю, из-за погоды?

– Двадцать девять, – Даниэль заправил за ухо непослушные волосы, – А погода совсем не главная причина для радости. Кто бы мог подумать: первый день в Москве – и я уже познакомился с тобой! Нельзя не порадоваться.

Лена чувствовала, что смутилась. Легкий румянец время от времени появлялся на её щеках на протяжении всего знакомства с Даниэлем, но тут он совершенно перестал сходить с лица. «Какой всё-таки странный», – рассеянно подумала девушка.

Ей было двадцать четыре года. Лена приехала в Москву семь лет назад: в тот момент поступление в университет стало поводом для родителей Лены отпустить единственную дочь в незнакомый город, а для неё самой – предлогом к долгожданной свободе: яркая модельная внешность и способность ладить с людьми могли бы открыть перед ней немало дверей. Отец Лены, Михаил Юрьевич, владел собственным бизнесом, касавшимся производства строительного материала, который используют для постройки заграждений, кровель и прочих необходимых, но скучных вещей. Как бы то ни было, Ленина мать, домохозяйка, ни в чём себе не отказывала.

После отъезда Лены, родители девушки полностью погрузились в заботу друг о друге. Отец ежемесячно высылал в Москву крупные суммы, твёрдо держась принципа «Леночка не должна работать! Пусть поживёт в своё удовольствие». И Лену такое положение вещей совсем, совсем не расстраивало.

Университет, правда, так и остался туманной мечтой: поступить не удалось. Но это никогда и не было главной целью девушки.

Родители сняли для неё небольшую квартирку в спальном районе, и вот – Лена счастлива беззаботной жизнью, а семья искренне радуется улыбчивому лицу дочери на разноцветных фото.

– Лена, а чем ты занимаешься?

Девушка вдруг испугалась, что покажется скучной. Она тщательно подобрала слова и, глядя себе под ноги, быстро пробормотала:

– Это тоскливо звучит, но пока что я в поиске работы. Ничего не могу найти. Постоянно слышу отказы.

– Уверен, что все получится! – Даниэль мягко улыбнулся. Они остановились возле цветочной клумбы, и молодой человек осторожно потрогал носком ботинка надтреснутый камень, – Что ты ищешь?

– Когда только приехала, собиралась поступать в педагогическое. Всегда мечтала быть учителем. Но провалилась. Так что решила бросить эту затею, а сейчас ищу хоть что-то. И, если честно, без особого энтузиазма.

Даниэль удивлённо приподнял бровь. Внезапная прямолинейность девушки показалась ему простоватой. Впрочем, если бы ей захотелось соврать, пришлось бы порядком постараться – Даниэль чувствовал обман за версту. Что неудивительно: сам он был коренным москвичом, хотя и знал Петербург неплохо. Он закончил там свой первый институт. Легенду о туманной родине он придумал играючи, увлечённо – ему хотелось найти занятный повод пригласить девушку на обед.

– В любом случае, всё в твоих руках! Не стоит хоронить мечты, – молодой человек пожал плечами, – Может быть, стоит снова попытаться поступить?

– Возможно, – Лена, казалось, капельку помрачнела, – Насколько ты задержишься в Москве?

Даниэль оставил клумбу в покое. Он придумывал историю, складывал кубики будущего знакомства. Ему нравилось быть архитектором, художником. А традиционные отношения и супружеская верность казались молодому человеку треснутым камнем отжившей городской клумбы.

– Надеюсь, надолго! Мне нравится Москва: небольшие переулки на Смоленской, красивые люди. Ночная жизнь. В Санкт-Петербурге превосходная архитектура, а вот публика мне приелась, хоть я и благодарен малой родине за искусство. Мне нравятся выставки, не важно – современные, классические. А Петербург буквально притягивает художников.

Лена снова улыбалась. Манера Даниэля выстраивать длинные, витиеватые предложения, прогнала из её головы неприятные мысли.

– Вот как? – она легонько коснулась его плеча, – В Москве не запрещены выставки, точно знаю! Можно будет поискать что-нибудь интересное! Ой…

Нужное кафе осталось позади довольно давно. Поняв это, Лена растеряно огляделась по сторонам.

– Потерялась? – Даниэль рассмеялся, – Ничего страшного. Кажется, на той стороне дороги есть симпатичное место. Заглянем?

Сидя в кафе, Лена долго не могла сосредоточиться. Её голова кружилась от вопросов. Но какие из них стоило задавать? Каждая выбранная девушкой фраза казалась ей плоской, а то и бестактной. Едва справившись с выбором меню, она в ужасе смотрела на собственную тарелку – в горло едва-едва мог протиснуться чай, пирожные казались чем-то непосильным: Лена нервничала.

– Я совсем не разбираюсь в искусстве, – грустно улыбнулась она, прожевав крошечный кусочек сладкого, – Иногда мне кажется, что всё это так бессмысленно! Просто краска в раме… Или это со мной что-то не так?

Даниэль расправился с тортом и веселился, почти не скрывая. Он выпил чай, осторожно поставил чашку на блюдце, не звякнув ложечкой и не пролив ни капли.

– Что ж. О смысле искусства поговорить мы ещё успеем. А пока я предлагаю выбрать выставку! Раз они не запрещены.

Оплатив счёт, молодой человек предложил Лене увидеться завтра днём: он с восторгом обнаружил новость о выставке Антонио Лигабуэ в современном музее истории. Весело обсуждая грядущие встречи, пара покинула кафе, вместе добралась до перекрёстка и там, наконец, разбилась. Проводив девушку взглядом, Даниэль повернулся и, насвистывая под нос мотивчик известной французской песенки, отправился домой. Он был доволен: знакомство сулило победу, а дома его ждали книги.

Даниэль вырос в обеспеченной семье: его отец, Лев Яковлевич, солидный мужчина за пятьдесят, владел крупным строительным бизнесом. Подчиненные его боготворили – любой вопрос, интересующий рабочих, он решал виртуозно и с интересом. Мать юноши, Анна Михайловна, занималась юриспруденцией. И, к слову, считалась одним из лучших специалистов в России. Оба родителя отличались яркой, бросающейся в глаза красотой, которая нисколько не угасла с возрастом, разве что приобрела благородный оттенок серебра седины.

Семья Даниэля обеспечила ему все: прекрасное воспитание, превосходную внешность, достойное образование и, наконец, высокооплачиваемую работу. Он был очень доволен. Молодой человек хорошо понимал, во-первых, как необычайно ему повезло с родственниками, а во-вторых, каким завидным женихом он представлялся в свои двадцать девять лет. Его доход составлял около трех миллионов в год, а живой, искрящийся ум юноши играючи очаровывал практически любого, кто встречался на его пути.

Даниэль знал три языка, не считая родного – английский, французский и даже иврит. Помимо прочего, он любил русскую классическую литературу. Зачитываясь, он часто с удовольствием сравнивал себя с героями: вот, к примеру, Евгений Базаров! Нигилист, человек высокого ума, хоть и разночинец, эталон непоколебимой холодности, верх рационализма! Даниэль откладывал книгу, улыбался – и представлял себя Базаровым. Уж он-то отлично справился бы продлением истории, избежав досадного финала! Единственное, в чем Даниэль всё же не был согласен с Базаровым – это страх перед любовью. Молодой человек, в отличие от литературного кумира, не боялся сильных чувств и не отрицал их, ни в коем случае. Даниэль был уверен, что всё гораздо проще. Просыпаясь каждое утро, молодой человек был уверен: он сильнее любых чувств, а значит, в случае схватки разума и сердца, победителем выйдет разум. То, что погубило Егвгения, Даниэлю казалось всего лишь оплошностью при составлении плана. Даниэль любовался собой – и не собирался отрицать это.

Придя домой, он прошел комнату насквозь, не снимая обуви, и растянулся на диване, привычным жестом прихватив книгу, оставленную на журнальном столике. Спешить молодому человеку было некуда: на работе он взял отгул, а важное дело, к которому юноша готовился ответственно и самозабвенно, должно было состояться только на следующей неделе.

Об Антонио Лигабуэ Даниэль узнал от знакомых. Это была компания невероятно увлечённых молодых людей, не слишком опрятных, зато прекрасно ориентировавшихся в живописи. Перебивая друг друга и соревнуясь за внимание Даниэля, они выдали целую сводку искусствоведа: итальянский гений, отшельник-самоучка, не признающий никаких современных тенденций, Лигабуэ прославился безумными картинами, наполненными страданием и вызывающими неподдельный ужас! Даниэль был заинтригован: ему давно хотелось чего-то подобного. И теперь представился шанс не только рассмотреть картины безумца поближе, но и провести этот чувственный эксперимент в компании новой знакомой.

Время в ожидании встречи летело незаметно – стоило только перевернуть страницу.

Они встретились у каменных львов.

– Здравствуй, – Даниэль слегка наклонил голову и предложил девушке взяться за локоть. Лена едва улыбнулась. Даниэль с удовольствием отметил, что начинает распознавать эту живую картинку: боится эмоций, абстрагируется от внешнего мира… Может быть, ещё с детства? «Было бы интересно узнать, что у нее в душе», – думал Даниэль. И живопись, предполагал он, должна была в этом помочь. Лена осторожно, почти опасливо положила руку на подставленную руку нового знакомого, и пара прошла в зал.

– Смотри, – Даниэль заговорил вкрадчивым полушепотом, пока Лена, приподняв бровь, рассматривала полотна, – Здесь примерно около семидесяти работ итальянского Ван Гога. Его так ласково прозвали ценители искусства. Ты ведь знаешь Ван Гога?

Лена рассеянно кивнула.

– Итальянский изгой, скорее, – продолжал молодой человек, – Его усыновила бездетная швейцарская пара. Ему было два. Все свои переживания, буйство воображения, Антонио всё изливал на холсте. Бедолага не был успешен ни в учебе, ни в дружбе. В восемнадцать его определили в клинику для душевнобольных…

Девушка не знала, что удивляет её больше. Отталкивающие изображения, помещённые в красивые рамы и подсвеченные услужливым блеском ламп, или восторженно-сочувственный тон нового знакомого.

– … где он рисовал подручными средствами, испытывая непреодолимое влечение к искусству! – Даниэль не изображал эмоции. Заражаясь историей, он проживал её, чувствуя почти так же, как если бы на самом деле был героем. И сейчас он был искусствоведом, влюблённым в странности и перипетии жизни итальянского художника. Он вёл Лену под руку, как восторженный преподаватель ведёт по коридорам училища имени Строганова только что поступившего будущего художника, – В двадцать девять Антонио отправили в Италию. Он завёл знакомство с Мариино Маццакурати, скульптором, и тот научил паренька достойно работать маслом. Удивительная история человека! Ему принесли славу картины с хищниками, а сам он утверждал, будто бы это аллюзия, самопознание, альтер-эго… Защитные механизмы его души, Лена. Впрочем, они же и погубили его, принеся деньги, на которые Антонио покупал себе в том числе мотоциклы… И как-то раз не справился с управлением.

Пара остановилась напротив яркого, страшного полотна. Немногие посетители галереи с улыбкой поглядывали на них, пытаясь понять, что происходит. Молодой художник привел глупышку похвастаться знаниями? Приставучий экскурсовод обеспечивает себя приятным вечером? Студенты актерского факультета разыгрывают очередной этюд за пределами аудиторий?

Даниэль видел взгляды, направленные в его сторону. Они его не волновали. Скорее, нравились. Ему было недалеко до актёра.

– После аварии его разбил паралич, – Даниэль вздохнул, сочувственно обнимая Лену за плечи – так, будто бы новость расстроила её самым кошмарным образом, – И спустя два года он скончался, трагически одиноким, оставив после себя эти картины. Они вызывают искреннюю жалость, правда? А ещё – страх.

Лене хотелось хмыкнуть, но она сдержалась, ведь это могло показаться невежливым. И впрямь, если она сама не понимает этих картин – это ещё не значит, что увлеченные ими люди, скажем так… Лена задумалась, подбирая слово.

– «Леопард, разрывающий обезьяну», – девушка прочла подпись к очередной картине, пытаясь вынырнуть из собственных мыслей.

– Что скажешь? – живо заинтересовался её спутник. Лена поднесла указательный палец к подбородку, внимательно вгляделась в буйство красок.

– Думаю, он был чокнутым.

– Вот как?

Даниэль удивился примитивному замечанию. Ему хотелось услышать о чувствах, которые вызывала картина. Он тяжело вздохнул, разведя руками, и состроил скорбную мину. Именно в этот момент Лена впервые улыбнулась ему открыто. Почти как накануне, когда молодой человек сумел и смутить её, и рассмешить.

– Хорошо. Предположим, не просто чокнутый, – она ещё раз оглядела экспозицию, борясь то ли с брезгливостью, то ли с лёгким приступом страха, – Если хочешь моего мнения – ему жилось так себе. Он потерял всякий интерес к жизни, понимаешь? Большинство его картин… автопортреты, животные… Животные, убивающие других животных… Хорошо, что на автопортретах он один.

Даниэль поджал губы, размышляя.

– Здесь я с тобой согласен. Что ещё?

– Он не любил жизнь, наверное, – Лена пожала плечами, – Может, боялся её. Видишь, на картинах совсем нет людей, кроме него самого. Ни одного человека, сплошные звери. Пожалуй, ему они казались куда лучше людей.

Лена усмехнулась. Совсем чуть-чуть, краешком губ. Внутри неё внезапно возникло такое чувство, словно картины никогда и не были ей непонятны. Скорее, они раздражали своей прямолинейностью, демонстрацией горя. «Как будто ему одному было плохо», – подумала Лена.

– Ты с ним согласна? – Даниэль заглянул в глаза девушке. Она молчала почти минуту, взвешивая ответ, и неловкая пауза, возникшая в разговоре, показалась молодому человеку вечностью. Наконец, девушка кивнула.

– Согласна. Представляешь, я с ним согласна. Нет никакого смысла во всей этой суете, а люди глупы, ничтожны и неинтересны.

Даниэль посмотрел на неё удивлённо. Сама не замечая, Лена слегка копировала его манеру речи – сложно сказать, передразнивая или просто смакуя слова.

– Все одинаковые, состоят из одного и того же, как галька. А животные и в схватке, и в желании прокормиться ведут себя куда более оправдано, так я думаю. У людей, кажется, есть рамки, принципы, собственные дурацкие своды законов. Но они только мешают.

– Лена, ну что ты, – Даниэль улыбался внезапному порыву девушки. Ему в нем мерещилось что-то почти наркотическое.

– Они есть и у меня, – Лена совсем не слушала знакомого, – И у тебя, и у любого из нас. У животных таких рамок нет, потому они и живут честнее, в отличие от людей. Честная смерть. Честная страсть.

Даниэль и Лена по-прежнему стояли напротив знаменитой картины. Даниэль убрал руки в карманы и слегка покачивался, Лена же стояла неподвижно, словно завороженная. Картина, наконец, стала ей совершенно понятна. Удивительно, но прошло даже раздражение.

– Не-е-ет, – протянула девушка, погладив спутника по плечу, – Рамки для себя придумывают все. Просто не каждый в этом признается. Мораль, этика, прочее. Всё это для того, чтобы мы вели себя, как принято говорить, достойно. Есть общепринятые нормы – и я считаю, что им нужно следовать.

Даниэль позволил себе усмехнуться. Вряд ли молодая девушка, живущая в столице на родительские деньги и разглагольствующая об эмоциональной бедности посреди музея, могла показаться эталоном общепринятых норм.

– Тем не менее, как я успел заметить, – Даниэль осторожно взял её руку в свою, – Ты утверждаешь, что, следуя этим нормам, человек обязательно будет несчастен?

Лена отвернулась от картины и слегка прикрыла глаза. Это было похоже на застывший вздох. Из её пухлых, накрашенных губ вырвалось простое предложение:

– Любой человек несчастен.