Читать книгу Лилия - Камрян Кинге - Страница 2

Часть первая

Я хочу выпить!

Вначале кажется: спирт не действует. Я уверен – разум чист. Разве что спокоен, излишне оптимистичен. Мне уже лучше, легче; осознание свободы вкрадчиво вползает в разум. Вскоре наступает эйфория и я слегка задыхаюсь – уже невмоготу… хочу отхлебнуть ещё, а после начинаю тянуться к общению: тянет поделиться своими заумными соображениями с этими маленькими бедными людишками, выплеснуть радость, заразить.

Не трезв. Иду ночью по безлюдной дороге, в снегу. Вдали одинокий фонарь уныло освещает малое пространство в пару метров. На его фоне стремительно-нескончаемые штрихи снежинок завораживают словно пламя и вроде бы напоминают заблудившийся в памяти детективчик. Мир вокруг сказочный и таинственный. Отсутствие приевшегося чувства ответственности пленяет и всплывает заманчивая идея – бросить все и остаться на улице.

Меня не заботит, что через день предстоит валяться на исхудалом матрасе, скрываясь в закрытом от посторонних глаз месте. Весь груз общественной сознательности готов сбросить; сохраняется лишь пустота и одна единственная цель – забыться. Самостоятельность не удручает и не пугает. Отныне смысл моей жизни предельно ясен и первые же капли живительного эликсира наполняют великим облегчением. Быстрое чередование эмоций преподносит окружающее в более красочной тональности. После зависимость одолевает, умиротворённость испаряется словно дымка, остаётся одно – потребность утоления жажды.

Я выхватываю сыр из мышеловки. Успеваю раз, другой раз. Но капкан неизбежно захлопнется и поймает.

Этот период вспоминается с горечью и в этот период прошлое набегает волной сожалений.

Студентом я жил в общежитии. Общежитие кишело клопами.

Большинство новоиспеченных студентов – дети из сел и деревень, попадая в город, живут в этих уродливых, кишащих тараканами человеческих муравейниках. Их расфасовывают по трое четверо в ячейки. Парней мало, девушек – куда больше. Пять этажей только оперившихся самок, опять же преимущественно деревенских, с редкими крапинками представителей мужского пола.

По коридорам сновали молоденькие в домашних халатиках (как у себя дома). Смелые в коротеньких, до такой степени, что приходилось укрываться в комнате и выпускать на волю тысячи стремящихся зародить новую жизнь. Иначе не было мочи продолжать занятия, поскольку всё упиралось в одно единственное – овладеть любой, хотя бы слегка симпатичной наружности.

У других это получалось легко. Да и я, в кругу единомышленников, поддакивал с видом искушённого любовника и улыбался многозначительно, как бы давая понять, что «да, я-то знаю». В действительности, не выходило с ходу взять ненавязчиво так, чтобы появились перспективы.

Обычно я не достаточно решителен. Непосредственно завязать знакомство, играючи приобнять и уже вечером продолжить с особенным пристрастием смелости не хватало. Втайне признавал свою робость, скорее трусость, понимал: бояться нечего, разве что осуждения или насмешек, в общем же отказа. Многие виновницы моих мучений желали, были готовы, и конкуренты уводили. А мне приходилось освобождаться в одиночку, восстанавливая картиной ту самую, что мгновением ранее прошлёпала на общую кухню в цветочном одеянии. В том случае если была возможность. На металлической кровати, взглядом в потолок, представляя просеменившую по длинному коридору и заканчивая другой по мере приближения конца.

Позднее я влюблялся в любую миловидную особу без памяти, но не настолько, чтобы она затмила единственную мою любовь, боль и отчаяние – Лилию. Влюблённость длилась всего несколько часов, до тех пор, пока думы не фокусировались на очередной искусительнице: благо девчонок было хоть отбавляй и сотни раз до этого обозреваемый облик представал воображаемый в новом образе, в новой позе так, что каждая из них, вроде бы знакомая, но перевоплощалась и казалась таинственно-желанной.

Иногда я любил их поочерёдно, бывало всех разом.

Есть во мне сокрытая от посторонних склонность к подчинению и это шло вразрез с образами «горячих» мужчин, описанных в книгах интригующей направленности. Приходилось жить с этим – в противоречии с самим собой и в необъяснимом опасении обратной реакции, со стороны той, что при грубой настойчивости прогнулась бы с неизбежностью и даже с радостью.

Мечтая, я представлял сцену семейной жизни. А представляя, заводился чрезвычайно. Представляемая картина мне до сих пор кажется заманчивой:

Расположившись у окна, мужчина всматривается в ночной город.

Сквозь местами обрывающийся, пронизывающий резким всплеском, но в целом однообразный, словно шум волн монотонный гул, пробивается характерный звук.

Он – муж, любящий и верный, не смеет быть единоличным правителем. Поскольку желания супруги особенны ценны, он принимает с покорностью, понимает неудовлетворённую жажду разнообразия, чувствуя приевшийся вкус одного и того же блюда. И так день за днём, беспросветно, однообразно. Супруг пробует поставить себя на её место, обуреваемый безудержным рвением постичь неизведанное, насладиться доселе невиданным и прикоснуться к порочности, которой так не хватает.

Унылый, убаюкиваемый прелестью ночного города, мужчина ожидает конца и вслушивается в шорохи и стоны. Первоначальная дымка ревности уже испарилась, вытесненная привычностью. Осталась лишь сочувствующая радость от получаемого благоверной удовольствия. В этом самопожертвовании есть нечто великосветски-благородное, бальзаковское, и не альтруистическое вовсе, а единодушное. Но сохраняются отголоски страха, тлеет фитилёк неугасаемый: «а вдруг увлечётся?», «вдруг полюбит?». Чувствует, что уже не конкурент, но надеется на любовь – невразумительное сочетание букв (иначе и не выразить словами то единение и многолетнюю дружбу).

Где-то упоминалось: мужчины, выросшие без отца и с матерью авторитарного характера становятся мазохистами или геями. Поскольку мать не была личностью авторитарной – вторым не стал. В то же время тяга к покорности давала о себе знать и мешала: привлекающий меня типаж женщины предпочитает наглых; мечтает, что хам, насильно, сквозь благовидное сопротивление склоняет к соитию, как в бульварных романах буквально «проникая в трепещущее лоно нефритовым стеблем…». При этом она стонет и отдаётся – до этого неприступная, но сломленная железным характером настоящего мужчины и обязательно с «черными как смоль волосами», возможно, как «вороново крыло» или ещё черт знает каким описательным словоблудием.

Подобного рода шевелюрой создатели меня не одарили, хамством подавно. Впрочем, получалось напускать на себя (преподносимого для окружающих) нагловатый вид, особенно под впечатлительным воздействием горячительного. (После возлияния, как известно, все упрощается, и я представал в собственных глазах тем самым самцом, чей образ в девичьих мечтах, возможно, представляла та или иная собеседница).

Но и этого описания будет недостаточно. Склонность мою к уничижению попробую донести примером из опыта связи с ночными бабочками.

Собой я был смазлив. Без труда нашёл бы более порядочную пассию, но ущербность неустанно преследующего прошлого и скользкое настоящее препятствовали выстраиванию отношений с девушками благопристойного поведения. И вот, отчаявшись повергнуть кого бы то ни было, изнывая от необходимости высвободиться, я знакомился с миловидной путаной.

Особенно запомнилась одна с невыразимой печалью в глазах. Её взор буравил насквозь и выражал вдумчивость, глубокомыслие. В них был сокрыт человек незаурядный, но сломленный. Но жизнь эту выбрала она и доподлинно неизвестно кто более достойно существует, а кто растрачивает годы впустую.

Она была юна, но не образом жизни. Потрёпанная во швах кожаная куртка-френч (не по погоде, но одежда рабочая), едва доходит подолом до средины пока ещё округлых бёдер. Эта куртка вероятно последнее из приличного, что у неё сохранилось и в ней она представляла собой подростковую худобу и стройность. В её взгляде сквозила тоска с ноткой отчаяния. Поникшие очертания лица, словно сгорбленная ветром осинка склонилась она под бременем одолевшей зависимости. Рассматривая худенькую спину появлялось желание защитить и вырвать из бездны – вовсе неспособную оценить порыв, поскольку стремилась она отречься от окружающей действительности снова и это было самой сокровенной мечтой и единственной целью, для достижения которой она вышла в свет в этот день и выходила в предыдущие.

Я что-то мямлил. Спутница поглядывала на дверь, молилась про себя, чтобы все быстрее кончилось и стремилась упорхнуть за очередной дозой. В отличие от меня ей ничего этого не требовалось, интерес к происходящему отсутствовал напрочь. Оказавшись наедине, обуревавшие меня желания также рассеивались в разочаровании; до этого напряжённый жезл моей страсти увядал в нерешительности. Даже при том, что осознание неисполнимости было очевидным, рабское намерение доставить удовольствие склоняла меня к её промежности. Она покорно поддавалась и раскрывалась – «пусть делает что хочет, только быстрее, быстрее».

После, протрезвевший, но ещё с замутнённым рассудком: голова раскалывалась, а тревога уже наступала, постепенно трансформируясь в ужас. Мой разум был поглощён предстоящей кроводачей – якобы из благородных мотивов, а втайне разведать, не вселилась ли зараза. День этот откладывался, поскольку заставить себя не хватало решительности и проще было жить с неизвестностью, но в лживом спокойствии.

Я был уверен, что с моей настоящей возлюбленной не допущу такого, буду держаться на расстоянии, ведь грязь эта не должна её коснуться. Однако в закоулках, в задвигаемых на задний план фрагментах червоточинка шептала: «ты же не остановишься»… и я заглушал этот шёпот с возмущением.

Ранее я уже погубил, вероятно не одну, мало озаботившись тем, как после заражения должна себя чувствовать чистая и целомудренная до этого девчонка. Моё лихачество преодолевало всяческие барьеры и заглушало совесть: разве что-то может быть ценнее, чем репутация лихого малого, который не упустит свой шанс и оставшись вдвоём добьётся своего, а не впустую, мямля?! Отпетый заводила предъявил бы таким «ты не можешь бабу уломать?» Это было выше моих сил и оставалось топить бедняжку. Она же, вероятно, вовсе не заслуживала этого.

И да, есть среди них заслуживающие. Они совершенно спокойно воспринимают, разве что сердятся; встряхнув головкой идут колоть пенициллин и все у них проходит не оставив и следа в никчёмной жизни. А она нет.

Помню словно в живую среднего размера футбольное поле, что бывает во дворе каждой школы. На уроках, и летом, и зимой по периметру площадки, мальчишки девчонки, подгоняемые физкультурником, бегут – дрессируемые, друг за дружкой.

Май. Жара. Она в серых с голубоватым оттенком шортах. Семенит по-девичьи размахивая руками, малой амплитудой, горизонтально несуразно, словно и не бежит вовсе, а раскидывает зерна цыплятам вокруг. Эти движения были ей к лицу и в них не было места нелепости. Но вот они остановились, закончив очередной круг; шорты с проступающими полосками влажности по складкам между ногами и телом, и на плечах еле видимые капельки пота. Сумасводящего пота. Она глубоко дышит – миниатюрная, и не может восстановить дыхание. Наклоняется перевести дух, опёрлась руками в колени.

Наш роман начинался с таинственных звонков инкогнито, бросаний трубок после слова «привет», дурацкого хихиканья и других ребячьих шалостей с моей стороны – подростка, публично ловеласа, а внутренне робкого и нерешительного. При каждом звонке она вопрошала «да», а не «алло» как принято у всех до боли скучных обывателей и было в этом «да» пронзительно нежное и необычное.

Далее таинственный незнакомец, так терзавший её воображение, уже осмеливался произносить в трубку более объёмные, но также ничего незначащие фразы и шутки. Она слушала не запоминая: просто поглощала голос, под влиянием витавшей в воздухе романтики.

На лавочке, на деревенской придомовой, мы обычно коротали вечера, разгоняли тоску близостью, разговаривали о пустом, выделывались и старались казаться взрослыми. Я пытался умничать; она по большей части молчала, отвечала кратко и скромно, и при этом взаимоисточаемые флюиды, перемешиваясь в воздухе, пробуждали животные инстинкты. Вскоре я уже засовывал руку под её трусики, а она не сопротивлялась. Мои пальцы теребили жёсткие, взошедшие колосья кучерявых дебрей. Она томно вздыхала, рука моя увлажнялась её зовущей промежностью и мои пальцы истощали запах при подношении руки ненароком к лицу. Юная искусительница припадала головой к моему плечу и дышала, и целовала в ответ нежными губками – податливая, покорная, маленькая лисица, с податливым характером.

Впрочем, эта девчонка не Лилия. Вероятно, вернусь я к ней в последующем, поскольку свой след в моей жизни она оставила неизгладимый и я до сих пор бывает вспоминаю о ней с горечью.

Существовало ли все то, что я описываю?!

Представляется мне, все вокруг нас это виртуальные декорации. Материальное – ничто. Перемещение сознания людей в искусственную плоскость, воображаемые ценности вытеснили потребность обладания благами, которые когда-то были воплощены в действительности. Вкусы, осязание, обоняние, и другие чувства, которые испытывает человек, всего лишь плод деятельности мозга. Физическое тело – временная оболочка, созданная для защиты и функционирования духовного. Жизнь, прошлое и будущее, весь мир – проекция. Радость, оргазм, насыщение, тепло и холод – продукт мозговой активности.

Представьте такую картину: человеческие туловища малоподвижные в ячейках. На головах этих полуживых чучел сферообразные шлемы с подобием забрала на глазах. Обучение, работа, секс, еда, рождение детей, яхты, клубы, путешествия чередуются словно картинки. Ощущать дары цивилизации уже не требуется. Тело – это системный блок, функционирующий ради поддержания процессора в работающем состоянии. Человечество остановилось также в деторождении, поскольку все это преобразилось в иллюзию. Да и плоть ненужный атавизм, а раз в нем нет необходимости, возможно, её и вовсе не существует, а все происходящее вокруг – вселенский алгоритм, внедрённый создателями. Нет меня, нет вас; мы и всё окружающее – программа. И, при всем при этом, есть бесчисленное количество копий каждого, и они ступают на разные плоскости развития, совершают действия отличные от двойников и идут своим путём, словно персонажем управляет отдельный игрок. Множество параллельных вселенных, тысячи вариативных судьбоносных шагов. В тот момент как я с остервенением перебираю клавиатуру, другой я летит в космос, третий валяется в луже вперемешку с собственной блевотиной. Каждый я – эксперимент. Каждый мир запущен с конечной целью – формирование совершенного существа.

Без описания родителей, их знакомства и постепенно нарастающего разлада, вероятно, картина окажется неполной. Следует попытаться понять, каким образом могло появиться подобного рода пресмыкающееся, слепленное смешением противоположностей.

Они при наличии совершенного и упорядоченного мира, не должны были соприкасаться и воспроизводить потомство.

Мать с присущей ей прилежностью и зачаточной склонностью к постоянству сохранила немногочисленные записи и редкие, в то время черно-белые, фотографии. Снимки, в отличие от вспышек памяти, имеют доказательный характер происходящего. И рассматривая их я успокаиваюсь, поскольку, как указано выше, во мне растёт уверенность: все мы застыли малоподвижные в очках виртуальной реальности.

Да есть фотографии, и они ли не доказательства реальности происходящего?! Но и они могут быть всего лишь иллюзией – сотворёнными всевышним игроком декорациями. Меж тем, какими бы они не были, но они есть, сложив их и перемешав, переиначивая на свой лад, отражу краткую историю супружества вплоть до краха.

Мать.

Мать повторила путь Анны Карениной одним из своих увлечений. Правда сценаристом её судьбы все преподнесено не так великосветски-романтично.

Мне трудно охарактеризовать её. Видимо потому, что отцовское мировоззрение явно ближе – во многом я его копия.

Она была симпатичной, с тончайшей костью, но не такой чтобы с правильными чертами лица, как у типичных безжизненных красоток. Определённо, в своё время она была чертовкой: интересовалась, мечтала о черных волосах; о мужчинах напористых, пробивающихся по жизни непоколебимо, как её родитель. Благо или несчастье, но отец её был человеком жёстким; сумел поднять на ноги четырёх детей, с одной рукой (инвалид войны), тащил к себе домой все, что плохо лежит и представляет выгодный интерес (как и полагалось в то время, да и всегда в нашем счастливом отечестве).

Кроме того, что была характером чертовки в девичестве, заточённым в рамки приличия жёстким надзором железного деда, она принадлежала к числу тех прилежных учениц, которые довольно сносно, если не очень хорошо, учатся. При этом не докапываясь до сути, но имея способности вникать в содержимое предмета достаточно, чтобы прослыть отличницей.

Благодаря запоминающейся внешности и телосложению гончей породы, девушка была объектом вожделения многих сверстников приблизительно равного возраста, но строгий надзор сохранил её в девичестве и даже нецелованной вплоть до утраты контроля.

Да, она была из таких, мужчины меня поймут. Именно гончая порода, не склонная к полноте, без каких-либо намёков на апельсиновую корку и с грудью неизменной упругости, пропорционального телу размера, не дынеподобные, а чуть выпирающие, остроконечные, и сохраняющиеся в подобном виде в течение всей жизни.

Она много читала. Читала исторические романы о королевах, принцессах. Поглощала книги с упоением, полностью погружаясь в вымышленный мир, представляя себя героиней – страстной любовницей, в окружении принцев, рыцарей и всяческих красавцев, похищавших её и уносящих в дальние края. Ею восхищались и боготворили, любили. Много книг! Благо дед не обращал на них никакого внимания, мол: «чем бы дитя не тешилось» – пустышка, девичья блажь, со временем пройдёт.

Младшая дочь, окончила школу с отличием.

Дед прорывался чрез невидимые преграды, угрожал культей, подкупал. Ведомая отцом чуть ли не за руку, она благополучно осела на первом курсе престижного университета.

Город испугал, восхитил её и пленил стремительностью. Девушка отныне была представлена самой себе и радовалась свободе. Строгий надзор остался там, в деревне, теперь до неё никому нет дела. Она самостоятельная – первокурсница.

В муравейнике кипит жизнь таких же весёлых, лёгких и беззаботных романтиков, мечтающих о великом будущем, но в полной мере способных отдаваться настоящему.

Клопы делили комнаты со студентами. К ним уже все привыкли – это была неизбежность. Они – настойчиво-смышлёные: передвинутые на середину кровати (чтобы не дотянулись со стен) смутили этих существ ненадолго: насекомые пробирались по потолку точно до того места, под которым спали тела и пикировали вниз вкусить плоть, чтобы жить.

Город обрушился на неё. В первые ночи она не могла уснуть, взбудораженная многообразием бытия и повсеместным присутствием юношей, которые теперь окружали её повсюду. Иногда было страшно – «я всего лишь песчинка» – казалось она не впишется в эту суматоху, не осилит самостоятельность. Несомневающийся отец далеко, а он всегда знал, как стоит поступить. Она растерялась и даже расплакалась: тихо, натянув одеяло на голову так, чтобы не услышала сожительница – искушённая, но недалёкая, знающая все на свете, с даром легко сходиться со всеми, кто был ей интересен. Коммуникабельность намного полезнее чем многие способности – легко и не скучно.

По вечерам собирались студенты. Тихоня слушала обхватив колени, не смея вставить слово, бесконечные разговоры о парнях, у кого с кем, и как, и какие ощущения. Она слушала с упоением. Запретное вдруг стало повседневностью, обыденностью и чрезвычайно волнующим.

Ей подошла бы жизнь отличная от той что случилась в действительности. Она втайне об этом мечтала, возможно отгоняя греховные мысли. Ей нужен был муж, который примет её любвеобильность и тягу к романтике. Возможно где-то в параллельной вселенной, существуют параллельные отец и мать иные. К примеру, вернее, было бы так:

Интересная пара творческих, интересных личностей. Супруг живёт жизнью подчинения и удовлетворения. Желания и прихоти близкого человека исполняются с радостью, благоговейным жертвоприношением себя во имя комфорта любимой. Супруга принимает, и питается жертвами. Она – человек-вампир. Оба счастливы. Один тем, что жертвует, другой тем, что принимает жертву. Каждый из них есть тот, кто он есть, и находится на должном месте.

Увлечение посторонним, молодым и ушлым проходимцев, принимается её покорным как неизбежное, необходимое. Ей это требуется. Впрочем, не нужно что-либо предпринимать. Удовольствие от ролей достаётся каждому. Её чувства, тоска, страсть есть средство для достижения собственного удовлетворения путём исполнения её прихотей. Он идёт за молодым человеком, просит его в очередной раз развеять тоску любимой, побывать у них. Он готов даже к тому, чтобы они далее проживали все под одной крышей. Он готов подчиняться им обоим и в какой-то момент третий также становится объектом поклонения. Отныне пресмыкающийся получает удовольствие от служения двум господам. Он счастлив. Ему необходимо подчинение. Жертвуя он довольствуется жизнью, дышит полной грудью – он удовлетворён.

Но случилось иначе.

Отец сменил два университета, прежде чем закончить третий. В факультет, связанный с математикой каждого, поступал с лёгкостью. В перерывах успел послужить великой, но обречённой державе. Охранял границу. Бог знает от кого охранял, но границы есть, и он их охранял. Много веков назад одному из проходимцев вздумалось стать правителем и возникла необходимость огородиться от всего остального мира. Другому тоже понадобилось и появилось слово Родина. Две родины. При этом обе расположены на одном земном шаре, но в случае чего, защищая свою, а больше тех, кто желал оградиться и сохранить свою власть, два охранника должны были перегрызть друг другу глотки.

Отец согласно нормам современности – неудачник! Так бы выразились многие успешные. Я же назову его мечтателем или Дон Кихотом. Он неудачник потому, что не обещал невозможного, боялся брать ответственность на себя и не умел приказывать и управлять, а напротив был склонен к подчинению.

Под его вмешательством весь производственный механизм работал как швейцарские часы и с максимальной эффективностью. Он – идеалист и стратег; из тех, кто глубоко копает и не довольствуется поверхностным пониманием. Все бы хорошо, но его быстро смещали с должности, поскольку всегда находился болтливый умник, который вышестоящему руководству красочно преподносил свою исключительность и обещал невиданные богатства. После предприятие накрывалось медным тазом. Образумившись властители пытались вернуть отца назад, но гордый и обиженный он отказывался в ущерб себе. В результате менял работу одну за другой и нигде толком не задерживался.

Промахи отец оправдывал отнюдь не своей несостоятельностью, а искал защиту в пословицах, запоминая те из них, которые выгодно характеризовали его текущее положение: встречают по одёжке, провожают по уму…

Он отвергал всяческие проявления комфорта и остался аскетом на всю жизнь. В итоге забросил заботы о внешнем виде и ничто его не могло переубедить, ни грязные ногти, ни замасленные волосы. Он был из тех, кто искренне считал, что все его убеждения должны восприниматься окружающими роботами аналогично. Идеалист, пытающийся перестроить мир согласно своим убеждениям: никогда не признавался самому себе, что всего лишь маскируются, скрывает свои слабости не только от окружающих, но и от самого себя. В основном от себя, поскольку мелькающие в декорациях плевать хотели и лишь отворачивались с недоумением. Он перекладывал ответственность на народную мудрость, на правительство и на супругу со всеми её родственниками. Я ни разу не слышал, чтобы папа признал свою вину. Видимо, это определённая форма трусости либо слабости, которая преследует всю жизнь, мешая добиться тех материальных благ, что стали ценностью, характеризуя общество потребления, как бы выразились социологи или другие представители туманных наук.

Отец имел творческий дар, чаще свойственный гуманитариям, чем склонным к точным наукам. Он лепил фигуры животных и очень точно отражал все мельчайшие детали. Даже мама при всей ненависти к нему, не могла упустить это из виду и как-то вскользь упомянула о фигурке «застывшей в прыжке лошади, как будто оживающей и готовой совершить прыжок через секунду, вот-вот, как в сказке».

При всей слабости духа, отец отличался упрямством и нелепым бунтарством – качествами, вживлёнными в разрезы самокритичности, что весь из себя представлял клубок противоречий, чередующихся постоянно – цели менялись быстро, настолько, что он не мог принять себя таким какой есть, и до сих пор обманывает внутренне, убеждает. Кроме всего прочего он был довольно тщеславен, что вылилось в приятельские отношения с людьми, умом ему совершенно неравными и непретендующими. На их фоне чувствуется величие. Мнимое величие, которое так желанно, но недостижимо по причине отсутствия хватки.

Вопреки благоразумию своих убеждений и доводов, отец риски отвергал напрочь. Втайне от всех и самого себя боялся нового, малейших изменений; отказывался что-либо менять и в общем пересмотреть свои убеждения, так как это сулило неизвестность. Я уверен, что в глубине он все понимал, поскольку много позднее преподнёс отцовское наставление, заслуживающее отдельную цитату:

«Удача – это не что-то сверхъестественное. Желания человека определят степень его успешности.

Мечты человека проецируются на его поведение и провоцируют к действиям для достижения целей. Везение не есть дар. Судьба человека также не предопределена одним вариантом. Для человека расписан алгоритм множества судьбоносных ступеней. На пути становления мы делаем шаг в том или ином направлении футуристической лестницы как вверх, так и вниз и если брать для себя как цель – достижение верха лестницы успешности, необходимо выбирать плоскость выше, которая, вероятно, приблизит к этому статусу.

Представь игрушку, в которую играл в детстве: на круглом основании, состоящем из лабиринта многих направлений, лишь одно ведёт металлический шарик к центру. В переплетении возможных судеб человека таких направлений множество, но целью человека остаётся успех, и задача упрощается, поскольку путей больше, и они вариативные, то есть меняются в режиме реального времени.

Иногда стоит посмотреть на свои действия со стороны подобно наблюдению за шариком, чтобы определить верное направление. Шар не движется самостоятельно, предполагается совершение действий, с целью достижения заданной точки. Управляющему часто приходится выбирать неверные пути и уткнувшись в тупик возвращаться, чтобы попытаться ещё раз и выбрать правильную дорожку. После нескольких попыток шарик все же попадает в центр, что есть успех, но успех не снизошёл свыше, а является следствием целеустремлённости и желания оказаться в определённом месте. В случае с неверным выбором направления, действие подразумевает риск, который оправдан, поскольку без принятия такового, тупиковый путь не мог открыться. Такой шаг был сделан, и ложная дорожка исключена из планирования последующих действий.

Следовательно, везение это производное нескольких элементов, каковыми являются: мечты, активность, а также адекватное отношение к рискам, то есть разумное их допущение, как необходимое условие для становления, согласно выбранным приоритетам. Соответственно, отсутствие всех указанных факторов характеризует неудачника».

Родители познакомились в набитом студентами доме временного пребывания. Глава, с началом «общежитие кишело клопами, сновали молоденькие в домашних халатиках – как дома…» и все что далее, подходит и к нему, поскольку я уверен, что так оно и было. К тому же историю их знакомства и стремительного воссоединения, я могу описать опираясь на словесные источники, обрывчатые воспоминания героев, в том числе высказанные в периоды порывов полубессознательного изложения.

И было это так:

Он курил в дверях, прямо в коридор и всей своей наружностью был представлен несмышлёным первокурсникам уверенным в себе и опытным мужчиной. Девушкой явно заинтересовался. Мигом был увлечён хрупкой, невесомой, как раз в цветочном халатике, ниже колен – скромницей, вероятно, недотрогой. Она проходила мимо опустив голову, не смея взглянуть, опасаясь раскрыть интерес, день за днём, раз за разом, пока не случилось.

На вечеринке собрались в одной из обитаемых ячеек, и был в числе прочих он, казавшийся взрослым на фоне неопытных юнцов. Пили водку, вокруг веселились и девушки бесстыжим образом заигрывали с парнями. Она не смела прикасаться к алкоголю – было страшно, в её семье табу – греховно; сидела в сторонке, не встревая в разговор, изредка улыбаясь глупым шуткам, всем своим видом стараясь присутствовать в общем веселье и не смущаться.

Они оказались вместе – он выглянул покурить, она вышла следом. Спросил:

«Ну как тебе здесь?»

«Весело», – улыбнулась.

Алкоголь придал смелости, робость, замаскированная под мужественностью испарилась, и дыхнув в лицо перегаром, обхватил неожиданно талию, тонкую, как у пятнадцатилетней девчонки, притянул к себе. Она не сопротивлялась, перехватило дух, появилось волнение в теле, и слабость. Вдруг она представила отца, такого же волевого – почувствовала себя под защитой.

Его комната пуста. Он накрыл правой рукой её грудь, чуть примял и почувствовал мигом напрягшиеся бугорки. Следом воздушный халатик поглаживая в отчаянии тело упал на пол; поцелуй не дружеский, а самый настоящий. Она прильнула навстречу. Пытаясь скрыть нетронутость, активно тёрлась губами, слишком быстро и преодолевая первую брезгливость. Обязанный преподать урок, вероятно опережавший опытом ненамного, он сообразил, что получается не так естественно, как должно бы, и словно опытный Дон Жуан взял её лицо в ладони и несколько умерил пыл рвущейся в бой.

Казалось он её раздавит. У него никак не получалось и преодолев сомнения она смело раздвинула согнутые колени шире и решительно помогла, удивившись своей храбрости – рукой направила, поддержала. Через секунды пожалела, поскольку её словно разорвало на части. Она дотерпела, и терпела долго, бесконечно, считала секунды. После еле поднялась на ноги, быстро скрыла наготу, закуталась в халат, присела на краешек кровати. Почувствовала, что намочила бельё вытекавшим изнутри – смесью крови и чужеродного. Сжала бедра.

Мужчина был несколько потрясён. Редко с ходу бывает гладко. А тут – будто само собой, да и с безупречной и нетронутой, как будто слепленной по шаблону, без видимых изъянов.

Помолчали. Он решил разогнать неловкость сомнительной уместности измышлением, бог весть, когда созревшим в голове, видимо, пытаясь произвести впечатление, закрепиться на изведанной территории как первооткрыватель. Натянуто хихикнул, точно вспомнил что-то особо удачное, и изложил с деланно уверенной интонацией, как обычно бывает, когда студенты старших курсов разговаривают с юнцами нравоучительно:

«Тебе не кажется, что поскольку новая жизнь появляется исключительно в результате взаимодействия противоположных полов то, вероятно, эти два существа не только различаются по половым признакам, но являются представителями разных внеземных цивилизаций?!

Маловероятно, перемещение на землю условных Адама и Евы с других планет. Внедрение кода в ДНК землян богам явно по силам…».

Закурил. Она молчала. Продолжил:

«И не совсем сказочной выглядит версия о прародителях человечества – начало, безусловно, должно быть положено. Однако о запретном плоде все же преувеличение, об ограничении и речи быть не может, это противоречит цели создания жизни на земле.

Представляется разумным предположить, что конечной целью высшего разума является постепенное совершенствование человека с каждым последующим поколением и как результат появление индивидуумов с совершенным мозгом, универсальной вычислительной машиной, по сравнению с которой любой искусственный интеллект, созданный учёными программистами – банальный калькулятор.

Поскольку мужчины это один вид внеземной жизни, с одной планеты, деторождение путём их совокупления невозможно – для размножения необходимо два существа противоположного пола. По всей видимости, кровосмешение видов одной цивилизации прогнозируемо не способно выдать новый более развитый организм даже по истечении многих тысячелетий».

Ему казалось, что увлечённо слушает. Он ошибался – она думала о своём. Мысли, окроплённые оттенками страха, проносились без логической последовательности. В воздухе витала напряжённость от произошедшего. Расценивая молчание как интерес он преподносил далее:

«Постоянно, возможно с кажущейся хаотичностью, идёт обновление – смешиваются различные гены, рождается новый интеллект с новым кодом. Миллионы новых людей, тысячи лет, что для смертных является множеством, а для создателей минуткой. Если для них вообще существует время.

В любом случае совершенный разум сиюминутно сотворить не представилось посильным, и боги готовы ждать. Возможно через энное количество лет появится тот или те, кто был целью эксперимента, поиска. А до тех пор на свет будут появляться тысячи потерянных и не определившихся, несчастливых и растоптанных, будущее которых совершенно неинтересно и неважно. Песчинки запрограммированы обновиться».

Он проговорил это скороговоркой, точно выучил. Она не задумываясь ответила, еле уловив суть сквозь растерянность:

«Я не думала об этом».

Было весело и беззаботно. Будущее уже определено, оно казалось безоблачным. В стране «…зм» у всех есть светлое будущее.

По длинному коридору пробегали мелкие и сопливые, только научившиеся передвигаться самостоятельно. Девушка наблюдая за ними умилялась словно новым игрушкам в детстве. Студенты сплошь перспективные, а дети – модно. Завести семью и детей – очень модно. К тому же тысячи головастиков рвались наружу – запрограммированные и животворящие и не было мочи сдерживаться, тем более, когда по коридору шлёпали в домашних халатиках. В результате дети рожали детей, рожали тысячи новых неудачников, ведомые единственной целью – обновление.

Мужчина упрямый, наблюдая за очередной игрушкой неожиданно загорелся умозаключением и решил воспротивиться. Он записал в потрёпанный блокнот, сопровождающий его повсюду:

«Они жестоки, но не всесильны. Все происходящее на земле это бесконечный поиск, беспрестанное смешивание одних носителей ДНК с другими. Одинаковых ДНК не существует, в каждом коде заложен свой набор информации.

Они наделили человека потребностью в удовлетворении сексуальных фантазий. Естественный результат удовлетворения – зарождение новой жизни. Чтобы не сопротивлялись внедрили сопутствующее явление – влечение и удовольствие.

Я не собираюсь быть подопытным кроликом, у меня никогда не будет ребёнка!»

На третий или на четвёртый раз молодой организм послушно поддался и выполнил предначертанное – зародилась жизнь. Они не смогли найти в себе силы воспротивиться – манипулируемые природой, с запрограммированной страстью – животные, с намёком на разум. Роболюди сдались и исполнили своё предназначение. Причинив невероятную боль матери я появился на свет, огласил окружающий мир возгласом присутствия, опухший и мокрый – ещё один перспективный.

Молодые люди решили жить в одной ячейке. Так принято.

Новоиспечённый отец снизошёл вдохновением воспылав любовью к супруге. В голове его мигом сформировались сочетания слов, которые он экспериментируя и подгоняя сложил в единое и спонтанное:

Весь свет сошёлся клином лишь в одном-

Творенье бога чуде красоты!

И все желания, и мечты

Сомкнулись в образе родном.

Богиня, ты могла предвидеть,

Как я предательством обидеть

Тебя посмею.

Эх, сыграл глупца-

Жизнь без тебя всего лишь пустота.

Прозренье -как свойство человеческих умов

Так поздно осветило кров

Грешного воображения.

Я лишь надеяться могу,

Везенью веря своему,

Но не могу не ровен час!

Ответь природа мать, простить

Пытайся сей греховный организм-

Дитя порочной связи.

Зачитал торжественно супруге, но ожидаемой реакции не случилось, и он несколько обиделся.

Девушка зареклась ещё раз родить, ей вдруг вздумалось, что боль при родах, заложена, чтобы женщина более рожать не смела. Одного достаточно для обновления программы: уже смешались два кода – появился новый человек. Но вскоре что-то вышло из-под контроля, время стёрло память о боли. На третьем курсе обновились ещё раз. Появилась новое существо – милое создание, заблудшая душа, обречённая кануть в небытие. Ее нарекли именем – Дария. Именно ДарИя, с подразумевающимся ударением на последний слог, как принято у представителей некоторых национальностей. Разумеется, её имя практически сразу же приобрело более привычную форму, а именно – Даша.

По утрам в мире роботов радио гремело коммунизмом, или социализмом, марксизмом, ленинизмом. Чёрненький с бежевой дощечкой на лицевой стороне прямоугольник – единственный в то время источник информации о происходящем в мире иллюзий. Даже взрослые не разобрались, что за «…зм» был в то время.

Музыка запомнилась обрывками. «На исходную становись» – призыв к утренней зарядке и гимн, который будил с утра. До поры было в этом светлое. Рядом мама, папа, сестра.

С утра непрошеные лучи разглядывали белёные стены и сканировали щелистые полы. Там в подземелье скрывался таинственный мир. Игрушки и всяческие предметы, исчезали навечно. Детям представлялись сказочные существа, живущие под полом, и я несколько раз намеренно всовывал туда не очень ценные вещи.

Обоев не было. Обои – буржуазная наклонность стремления к красоте. Аскетизм и готовность терпеть лишения ради блага отчизны – главные ценности «…зм». Впрочем, в скором времени и для демократии идеология самолишений окажется не чуждой. Ничто не бывает лишним в мире манипулируемых – все выворачивается в свою пользу, и скоро микросхемы искусственного интеллекта взорвутся от стремительно меняющихся идеалов.

Правдоподобно – иллюзия, внедрённое в сознание: посредине комнаты, у такой же белой, как и стены печки сооружено убежище из стульев с решетчатыми спинками, обставлено вокруг подушками и одеялами. Одеяло также сверху, натянуто так, чтобы образовалась крыша. Роботы дети прячутся, рободетей тянет спрятаться. Многие перешагнут этап, отдельные будут жить с этим всю жизнь – те, кто до конца отведённых дней предпочитают укрыться в бункере. От всего мира.

Печка пожирала угольные брикеты. Зимой в ночь папе приходилось просыпаться, чтобы подкинуть в ненасытное жерло, иначе уродливые трубы, протянутые вдоль всего периметра, замёрзнут и жилье окажется непригодным.

Однажды печь поглотит компас. Дети подрались из-за чудной игрушки. Глава семейства, жаждущий быть строгим и непоколебимым бросил в огонь:

«Не можете играть вместе или поочерёдно? Вот вам».

Он так себе представлял воспитание детей, планировал задолго до того, как стал отцом: вырастить справедливых и уверенных в себе людей. Таких каким он не был.

Счастливое детство не приемлет пасмурной погоды. Запомнилось солнце, зелёная мягкая трава, вечное лето. Злые дожди обходят детство стороной. Была вера в светлое будущее, в собственное величие и значимость. Родители – молодые энтузиасты, готовые улучшать жизнь, улучшать общество, получившие высшее образование, образование по призванию – учителя, врачи. Стремились к совершенству:

«Вот они какие мы! Встречай родная деревня. Теперь-то уже будет все по-другому. Мы вернулись».

Космонавтами и лётчиками не стали, они в деревне не нужны. В скором времени окажутся не нужны учителя и врачи. Деньги – новая ценность новой эпохи и уже никто не стремится догнать и перегнать врагов. Впрочем, и ранее не стремились. За исключением немногочисленных энтузиастов, заколдованных «Тимуром и его командой» и книгами других идеологически правильных манипуляторов.

Вскоре настанет время искать своё предназначение родителям – бесперспективное занятие, так как цели определены изначально перед созиданием. А суть функционирования – существование робочеловечества как единого организма, что есть – коллективный разум. Смысл жизни уже определён, он есть, но только как составляющей части целого. Без каждого по отдельности окружающий мир будет жить далее без существенных изменений. Коллективный человеческий мозг – мощнейший и неустанно развивающийся компьютер, который к тому же постоянно обновляется. Какую цель преследуют, какого уровня совершенства ждут боги?

Они заложили основу саморазвивающейся вычислительной машины, вдохнули жизнь, дали старт. Далее искусственный интеллект совершенствуется самостоятельно. Устаревшие детали исчезают, появляются другие, рождаются все новые роботы-дети. Конвейером, набирая обороты и среди множества родившихся – малое количество машин с мышлением отличным от всего, что до этого существовало. Чем больше роботов, тем больше вероятность дальнейшего самосовершенствования – среди миллионов песчинок просеиваются крупинки золота. Все остальное – мусор, но мусор необходимый – без песка нет и золота.

Но настало время изменений. Человек уже не нужен, он устарел. В своё время высекли искру разума у представителей жизни на земле и появился искусственный интеллект. Он развивался тысячи лет, но постоянное обновление «плодотворным» путём не эффективно. Настал черёд более совершенного субъекта разумного и роболюди займут положение обезьян, уступят тому или тем, кто встанет на их место, как когда-то заняли они. Машины модели «человек» – устаревшие, им нужно слишком много времени, чтобы обновиться.

Справка.

Возрастные рамки периода полового созревания разнятся. В зависимости от индивидуальных особенностей развития пубертат начинается в девять-двенадцать лет и заканчивается в семнадцать-двадцать.

В это время организм подростка подвергается кардинальным изменениям. Ребёнок взрослеет, становится способным продолжить род. Толчком является подача сигналов из соответствующих отделов мозга к половым железам: яичникам девочек, семенникам мальчиков. Половые железы начинают активно вырабатывать гормоны, стимулирующие рост и развитие костей, мышц, кожи и репродуктивных органов. Рост тела ускоряется в первой половине полового созревания, заканчивая трансформацию к завершению. До наступления первой стадии периода строения тел мальчик и девочка отличаются лишь гениталиями. Процесс пубертата формирует значительные различия в размерах, форме, составе и отдельных функциях организма. Наиболее очевидные относятся ко вторичным половым признакам.

Понятие «пубертат» отражает физиологические преобразования, происходящие в половой системе. Психоэмоциональные, социокультурные аспекты становления затрагивает лишь вскользь. Для более верной характеристики трансформации человека в это щекотливое время более уместным термином является «подростковый период», включающий в том числе и период полового созревания.

В современном мире наблюдается тенденция к ускоренному развитию детей и существенно более раннему вступлению в период созревания как у девочек, так и у мальчиков.

Журнал «Психология и психотерапия подростков» 1981 год.

Каждому выделяли дом. На улицах не слонялись потерянные лица без определённого места жительства. Дома по большей части деревянные, уютные, светлые, из двух отсеков: кухня с кроватью в углу, большая комната – с двуспальной и одной —меньшего размера. Огород с американским клёном по дальней стороне. Огорожено по периметру старым разваливающимся деревянным забором. От всего мира. Застолбили клочок земли внутри Родины.

Позднее появятся более модные дома – большие на несколько семей, с отдельными ячейками для каждой – квартиры. Квартиры станут настолько модными, что разрушат семьи особо впечатлительных.

А до тех пор на огороде росли маки. Но в одну ночь маки кто-то сорвал. Видимо, такие же молодые и перспективные. Им зачем-то понадобились чужие маки. Была в этом тайна! Родители, пошептавшись, приняли решение больше маки не сажать. Что-то начало меняться с тех пор. Раньше роботы не срывали чужие маки.

Перетасовываю увиденное и услышанное в дальнейшем от матери. Она иногда удивлялась каким образом я мог сохранять в памяти те обрывки, которые должны были сгинуть за истечением времени.

Предстаёт следующий слайд:

Мужчина пытался убедить себя что он мачо и истязал жену пытаясь проникнуть туда, куда проникать не положено и предназначено для других целей. При этом грубо хватая за волосы – так представляя себе истинную страсть, бог весть, где вычитанную в случайно попавшейся книжке. Возможно это странное проявление чувств действительно являлось страстью, и он представлял себе то, чего не было на самом деле, но оставалось желанным.

Ей же не такой виделась любовь, взращённая в сознании Айвенгами и Артурами. Муж не соответствовал девичьим амбициям. Но ранее он казался таким уверенным и симпатичным. Тогда убеждения не прорвались наружу. Впрочем, она должна была делать вид, что страсть поглотила и её: вздыхать приходилось с пристрастием, и стонать. Но стонала не подстраиваясь, а из-за боли. После склонность мужа проникать в неположенное пропала, и она выдохнула с облегчением: интимное вошло в прежнее русло так, как и следует – убаюкиваемое скрытой от превратностей погоды редкой растительностью, уже лишней, но упрямо сохраняющейся.

Подняться наверх