Читать книгу Шотландская любовь - Карен Рэнни - Страница 1

Осень 1859 год

Инвернесс, Шотландия

На пороге гостиной стоял Гордон Макдермонд собственной персоной. Стоял – и смотрел на нее так, словно она обязана пригласить его в дом и приветить, как дорогого гостя.

Она бы с большим удовольствием принимала у себя сатану.

Несколько мгновений Шона просто сидела и смотрела на Гордона. Все звуки стихли, да и самый воздух как будто застыл.

Гордон вошел в гостиную и шагнул к Шоне, не сводя с нее глаз.

Сердце у нее колотилось так отчаянно, что его стук отдавался даже в горле. И отчего так взмокли ладони? Это же просто Гордон.

Посторонний человек, взглянув на него, увидел бы обычного высокого мужчину с правильными чертами лица – прямым носом, квадратной челюстью. Женщина подумала бы, что подбородок его выдает упрямство, и недалеко бы ушла от истины. Один уголок рта у Гордона был всегда чуть-чуть приподнят. В детстве это придавало ему вечно удивленный вид, теперь же – вид циничный. Слегка изогнутые брови, пристальный, почти пронзительный взгляд голубых глаз. Волосы подстрижены короче, чем того требовала нынешняя мода, но Гордон никогда ею особенно не интересовался. Такой красивый мужчина, как он, полагал, что вправе делать что угодно, даже бриться тогда, когда все другие отпускают бороду и усы.

Однако выражение его глаз существенно отличалось от того, каким оно было у него в юности: мальчишескую восторженность, улыбку и живость сменила настороженность. Он слишком многое повидал на своем веку. Как, впрочем, и все они.

Семь лет назад они были глупы, наивны и совсем не знали жизни. За это время им пришлось узнать чуть больше, чем хотелось бы, о том, что может приключиться с человеком вдали от дома.

Ее брат говорил, что Гордон невредимым вернулся с крымской и индийских войн. Ему явно повезло больше, чем Фергусу.

Шона медленно поднялась, но ничего не сказала. А что тут скажешь? «Выметайся из моего дома, Гордон Макдермонд»?

– Графиня. – Гордон поклонился, однако взгляд его был прикован к четырем дюжим парням, стоявшим в дальнем конце комнаты. Настороженность в его глазах сменилась мрачностью.

Шона, удивленная такой реакцией и невероятно ею довольная, снова села и стала наблюдать за ним.

В гостиной царил полумрак: шторы на единственном окне были плотно задернуты. Набитый конским волосом диван, на котором она сидела, стоял под прямым углом к небольшому камину. Рядом, на линялом бельгийском ковре, располагалось кресло с прямой спинкой. Над камином висел гравированный гербовый щит – ненужная роскошь, муж заказал его за год до смерти.

Сколько раз она жалела о деньгах, потраченных на эту безделицу! Ее ведь даже продать нельзя.

В дальнем углу в почтительном молчании стояли четверо мужчин.

– Эти люди голые, – проговорил он.

Она оскорбительно медленно обвела его взглядом снизу вверх: сначала до блеска начищенные башмаки, потом синие саржевые брюки, сюртук и жилет в тон. Посмотрев ему в глаза, Шона снова улыбнулась: хмурое лицо Гордона обрадовало ее безмерно.

– Ну не совсем голые. Они просто сняли рубашки.

– Для чего?

А какое ему вообще дело? Однако она ответила – не потому, что он заслуживал ответа, а потому, что ответ мог его разозлить.

– Это претенденты на место моего лакея.

– И вам необходимо опрашивать их в таком виде?

Если этот факт его и раздосадовал, он ничем не выдал своих чувств. На губах Гордона играла легкая улыбка, но Шона достаточно его изучила. Ему отнюдь не весело, глаза его не выражают ничего.

– Ну конечно же, нет, – признала она.

Хелен подошла и встала рядом с ней. Уже больше часа щеки ее пылали ярким румянцем. Ее компаньонка обладала всеми мыслимыми и немыслимыми девичьими добродетелями, хоть уже давно вышла из девического возраста.

– Вы, значит, оцениваете их данные?

Шона снова улыбнулась. Замечательно, у нее есть шанс потягаться с ним в умении владеть собой.

– Возможно, я хочу убедиться, что кандидат не страдает от истощения. – Или что у него достанет силы выполнять свои обязанности.

Кстати сказать, все четверо кандидатов были великолепны. Предпоследний, правда, отличался некоторой худобой, но пресс имел более рельефный, чем остальные. Тот, что стоял ближе всего к ней, был шире всех в плечах. Следующий за ним поигрывал грудными мышцами, и со стороны казалось, что он мог бы по-кошачьи мурлыкать. Последний стоял, широко расставив ноги, очевидно, для его, так сказать, данных, требовалось немалое пространство.

Пять лет она пробыла замужем за человеком на сорок лет старше ее и потому с огромным удовольствием разглядывала четверых полуголых парней, не чувствуя за собой никакой вины. Будь у нее деньги, она наняла бы всех четверых. Но к несчастью, ее средств не хватает даже на горничную – поэтому именно Хелен открыла Гордону дверь и проводила его в дом.

Ее так и подмывало попросить Хелен, чтобы та немедленно проводила его обратно. Отдала ему шляпу и перчатки и отправила восвояси.

Гордон Макдермонд нам тут не нужен.

Но она знала, зачем он пришел, и потому молчала.

– Можете одеваться, – улыбнулась она соискателям. – И пожалуйста, сообщите мисс Патерсон свои имена. – Она кивнула на Хелен.

Щекастый парень, одеваясь, подмигнул ей. Она едва удержалась, чтоб не подмигнуть ему в ответ.

Гордону это, кажется, пришлось не по душе.

Подумать только, какая жалость.

Пока молодые люди одевались, в зале висела напряженная тишина. Соискатели один за одним покидали гостиную.

Когда все ушли, Шона перевела взгляд на Гордона. Он глаз не отвел.

«Уходи».

– Сэр Гордон, примите поздравления с титулом баронета, – сказала Хелен, вернувшись в комнату.

– Ах, вы его где-то выиграли? – уточнила Шона.

– Нет, – процедил он сквозь зубы, – мне его пожаловали в награду.

– Жаль, что они ничего не пожаловали Фергусу, – ответила она, с трудом растягивая губы в улыбке.

– По-вашему, Крест Виктории – это ничего, графиня?

– Титул баронета передается по наследству, сэр Гордон. А крестом можно разве что похвастаться перед знакомыми. Титул мог бы многое компенсировать.

Он взглянул на нее, точно видел впервые. Как на незнакомку. «Нет, Гордон, я не чужая тебе. Но и не подруга, нет».

– Фергус чудесный человек. Любая женщина это поймет.

– О да, конечно же, вы правы, – она бросила на него взгляд, которым можно было бы отсечь оба уха, – если только эта женщина закроет глаза на его хромоту и постоянные боли.

Он не ответил, отчего Шона разозлилась еще сильнее. Она сделала глубокий вдох и взяла себя в руки.

– Вы были его командиром. Вы должны были его уберечь.

– Это война, графиня.

– Он пошел на войну из-за вас, – ответила она и сама подивилась своему хладнокровию. – Он не учился военной науке. А вы учились. Он ничего не знал об артиллерии. А вы знали. Он понятия не имел, что такое война. А вы, осмелюсь предположить, все это изучали в военном колледже. – Она улыбнулась, в очередной раз подавив вспышку гнева. – Он пошел воевать только потому, что вы пошли. И вы, будучи его лучшим другом, должны были его защитить.

– Твой муж купил для Фергуса офицерский чин. Если уж тебе так не хотелось, чтобы он шел на войну, ты и сама могла это предотвратить.

– Если желаешь повидаться с Фергусом, он в саду. – Она подала компаньонке знак. – Хелен вас проводит.

Хелен придвинулась поближе.

– Шона, с тобой все в порядке?

Нет, Бог свидетель, с ней не все в порядке. У нее внутри кровоточит столько ран, даже странно, что она еще не в луже крови стоит…

– Да, – спокойно ответила она, через силу улыбаясь. – Со мной все хорошо, Хелен, благодарю тебя.

Она подождала, пока они выйдут из комнаты, и откинулась в кресле, закрыв глаза.

Неужели прибытие Гордона – это ответ на ее молитвы? Она не могла оставить Фергуса здесь и допустить, чтобы его вышвырнули на улицу. Она должна позаботиться о его судьбе. Вчера она получила письмо. Ее торопят… От этого ее положение становится еще ужаснее.

Согласится ли он, если она попросит его о помощи? Или откажет – лишь бы наказать ее?

Она красива, как и всегда. Когда они виделись в последний раз, Шона только-только вступила в пору своего цветения и с наслаждением исследовала новоприобретенную власть женских чар. Он пал к ее ногам. Ради Шоны Имри он сделал бы что угодно. Он предложил ей свое сердце, свое состояние и будущее. Она же вышла за графа Мортона, человека с титулом и большим поместьем. В те времена у него самого не было ни титула, ни обширных владений. Единственное, чем он превосходил графа Мортона, это молодость.

Но это не имело для Шоны никакого значения. Подумаешь!

Годы лишь отшлифовали красоту Шоны, сделали ее еще более привлекательной. Черный траурный наряд оттенял кожу цвета слоновой кости и розовые губы, сочные, манящие. Ее глаза были бархатисто-серыми, и темное кольцо вокруг радужки только подчеркивало их дымчатый цвет. Он как-то сказал, что влюбленный мужчина может утонуть в ее глазах, они словно взывают об этом. Шона лишь рассмеялась и повела плечами. Тогда он притянул ее к себе и поцеловал. Он до сих пор ощущал вкус ее облачно-мягких губ. У нее был слегка курносый носик, очень аристократический, как он шутливо заявил одним дождливым днем.

– И это очень тебе идет.

– А во мне есть еще что-то аристократическое? – осведомилась Шона.

Он расправил одеяло и оглядел ее пышную грудь, порозовевшую от недавней любовной игры.

– У тебя очень благородная грудь, – ответил он. – Очень аристократическая. Ты только посмотри, как затвердели соски, они прямо-таки требуют моего внимания.

Помнит ли она?

Разве могла она забыть?

Хелен что-то сказала ему, обернувшись через плечо. Гордон не подал вида, что не расслышал ее, что пребывает за много миль, за много лет отсюда. Он улыбнулся и спросил:

– Вы давно знакомы с графиней?

– Граф приходился мне троюродным братом, – ответила она. – Когда мой отец умер, граф взял меня к себе и сделал компаньонкой графини.

У него в голове не укладывалось, что девушке, которую он некогда знал, требовалась компаньонка, но ведь когда-то он точно так же не представлял ее замужем за графом Мортоном. Этот образ он много лет гнал от себя. Ему захотелось расспросить, какой стала Шона. Неужели скандальной особой, которая постоянно предается занятиям из разряда тех, что ему только что пришлось наблюдать? Он сдержался и задал вопрос о Фергусе:

– Ему нездоровится?

Хелен кивнула:

– Он до сих пор очень худ. Так и не оправился от своих ранений.

Чудо, что Фергусу не ампутировали левую ногу после Лакхнау. Гордона пронзило чувство вины. Он полгода, с момента их возвращения из Индии, не навещал Фергуса.

Следуя за Хелен, он спустился по лестнице в сад. Трава пружинила под ногами. Высокая живая изгородь, окружавшая узкий прямоугольный двор, отбрасывала густую тень. Яркий солнечный свет заливал центр газона, и на этом пятачке стояло кресло. В нем сидел, откинув голову назад и подставив лицо солнцу, человек.

Гордон никогда не считал себя трусом, однако в эту минуту ему захотелось развернуться и уйти. Тот, кто сидел в кресле, казался слишком худым и немощным, чтобы быть другом его детства, самым лучшим другом. Они вместе росли, поверяя друг другу тайны и мечты, играли среди скал и валунов Бан-Ломонда. Возмужав, они делили невзгоды, что выпадают на долю солдат на войне. Даже перед лицом смерти они поддерживали друг друга.

– Ты, значит, греешься тут на солнышке, как кот, – сказал он прежде, чем Хелен успела открыть рот.

Фергус обернулся, и Гордона передернуло. На узком лице ввалились щеки, озорная улыбка, не сходившая с губ Фергуса даже в самые опасные моменты, бесследно исчезла. Лицо его друга приобрело землистый оттенок и несло на себе печать страдания.

– Выходит, стоит человеку получить Крест Виктории, как он уже мнит, что ему больше ни дня не придется работать?

Фергус вознамерился встать, но Гордон уже заметил костыль, прислоненный к креслу с другой стороны. Он подошел к Фергусу и положил руку ему на плечо:

– Не надо, сиди.

– Боже правый, ты до сих пор ведешь себя как мой командир, – ответил Фергус, не без усилия улыбаясь.

Гордон присел на корточки рядом с креслом.

– Несладко тебе пришлось.

Фергус улыбнулся уже более естественно:

– Ты явно наслушался рассказов Шоны.

Гордон покачал головой.

Фергус рассмеялся:

– Что, неужели она с тобой не разговаривает? Или до сих пор занята с лакеями?

– Тебе известно, что она заставила их снять рубашки?

– Да, я сам делал пометки об их достоинствах. – В улыбке Фергуса появилось что-то мальчишеское, напоминавшее о прошлом. – Сестра заслужила немного веселья. – Его улыбка померкла. – Это ей несладко пришлось, Гордон.

Он отбросил эту мысль, чтобы обдумать позже. В этот момент Гордона больше заботил Фергус, нежели его сестра.

Ложь.

– Я приехал узнать, как у тебя дела. Я только что вернулся.

– Стало быть, лондонские девицы чахнут с тоски по тебе.

– Лишь некоторые.

– Ты, черт возьми, стал национальным героем.

У Гордона потеплело на душе.

– Ну, это вряд ли.

– Ты ж теперь баронет. – Фергус улыбнулся шире.

– А другие что? – спросил он, чтобы сменить тему, и стал перечислять имена людей, служивших под его командованием сначала под Севастополем, потом в Лакхнау; людей, за которых он до сих пор чувствовал ответственность. Бойцы Девяносто третьего полка хайлендеров, сатерлендские горцы, парни, каких не сыскать.

– Макферсон умер от ран, Дубоннер тоже. Маршал совсем плох, как я слышал. А другие все живы-здоровы.

– Надо было мне вернуться раньше.

– Когда военное министерство отдает приказ, Гордон, то ему не откажешь просто так, даже ты. Особенно если генерал настаивает на том же. Я понимаю, в Лондоне тебе было тошно – конечно, если тамошние девицы не искали твоего внимания, – добавил Фергус.

– Таких было немного, – повторил он.

Хелен где-то раздобыла стул и теперь тащила его через газон. Гордон подошел к ней, забрал стул и поблагодарил улыбкой.

– Он умер, – объявил Гордон, поставив стул напротив Фергуса и усевшись.

Всего два слова, сказанные на удивление равнодушно. Ни горя, ни злости, ни даже облегчения не слышалось в них.

– Правда? А я-то думал, старик собирался жить вечно, – сказал Фергус, глядя вдаль.

– Уверен, он всерьез это планировал, – сухо отозвался Гордон.

– Как это случилось?

– Во сне. Ему, наверное, это ох как не понравилось. Он испустил дух не в припадке бешенства, не в кураже бесчинства. Просто однажды утром не проснулся, и все.

Они обменялись взглядами: они ничего не забыли. Сколько раз он сбегал от отца в Гэрлох? Сколько раз они с Фергусом предавались мальчишеским забавам и старались не думать о том, что Гордона дома непременно накажут? Генерал-лейтенант Йен Макдермонд проявлял свое неудовольствие любыми доступными способами, будь то крики, хлыст или палка.

– Стоит ли мне принести свои соболезнования? – осведомился Фергус.

– Разве что сатане, – улыбнулся Гордон. – Представляешь, как генерал будет командовать Вельзевулу: «Налево кру-угом!» Он в аду камня на камне не оставит.

Помолчали.

– Ты поэтому вернулся домой?

– Потому что генерал больше не властен распоряжаться моей жизнью? Нет, я начал задумываться о том, чтобы уйти в отставку, когда он еще был жив. Кто знает? Может, его смерть послужила последним аргументом. Я решил взяться за фабрику.

Фергус изогнул брови:

– Выходит, ты решил покинуть армию насовсем?

Гордон кивнул.

– Для чего? Чтобы производить порох?

– Пока да. Но у меня есть и другая идея, я давно ее вынашиваю.

Откуда ни возьмись явилась Хелен с подносом в руках:

– Сэр Гордон, я принесла вам глоточек виски, а вам, Фергус, чаю.

– А почему это ему виски, а мне чай? – возмутился Фергус.

Хелен только пощелкала языком, но ничего не сказала.

Гордон взял у нее чашку и стакан. Поблагодарил, и как только Хелен скрылась в доме, отдал стакан Фергусу. Тот залпом опрокинул в себя виски – а Гордону осталась полная чашка травяного чаю. Завар пах цветами – или попросту сеном – и был таким слабым, что сквозь него легко просматривалось дно чашки.

– Что это такое? – спросил он, осторожно пробуя напиток на вкус.

– Что-то для улучшения моего кроветворения, я полагаю. Никогда не знаешь, что Шона или Хелен положили в свое варево на этот раз. Они круглые сутки только и делают, что хлопают крыльями вокруг меня. – Он покосился на дом. – Признаться, я удивлен, что никто не явился, чтобы спасти меня и уложить на дневной сон. Полагаю, за это мне стоит поблагодарить тебя.

Гордону сейчас до ужаса не хотелось говорить о Шоне.

– Так насчет твоего титула… – начал Фергус.

– Отец постарался для этого гораздо больше меня, – перебил его Гордон.

Фергус покосился на него:

– А я-то слышал другую версию. Повторяю, ты, черт возьми, национальный герой. Достояние английского народа.

Гордон пожал плечами.

– Ты стал скромнее, – заметил Фергус. – Как это на тебя не похоже.

Гордон улыбнулся, внезапно обрадовавшись, что пришел. Никто другой не посмеивался над ним, как Фергус. Возможно, ему этого и не хватало.

Фергус поставил стакан на подлокотник кресла. Его рука задрожала от усилия – наглядное подтверждение того, насколько он ослабел.

– Тебе что-нибудь нужно? Что я могу сделать? – Он потрепал Фергуса по руке, ужасаясь тому, насколько она стала тонкой и хрупкой.

– Навещай меня время от времени, – сказал Фергус. – Спаси меня от женской заботы.

– Насчет этого даже не беспокойся – сделаю.

– Даже если Шона тебе откажет.

– Я не отступлюсь, – сказал он, поднимаясь. – Ты прекрасно меня знаешь.

– Один раз уже отступился.

Эти слова попали в него, как пуля в сердце.

Он беззаботно улыбнулся, рассмешив Фергуса.

Брат давно уже не смеялся. Возможно, за одно только это ей стоило бы простить Гордона.

Было время, когда она могла простить ему что угодно.

Воспоминания пронзили ее сердце как стрела.

– У него блестящее будущее, Шона, – сказал генерал Макдермонд, стоя в Акантовой гостиной в Гэрлохе – особенно отвратительной комнате, отделанной в оливково-зеленом цвете, с лепниной в форме листьев аканта на потолке. Подумать только, кому-то из ее предков этот кошмар радовал глаз. – И ты наверняка понимаешь, что, если он останется здесь, на этом будущем можно сразу поставить крест.

– У него есть фабрика, – сказала она, зная, что от деда по материнской линии Гордон унаследовал три цеха, в которых изготавливали вооружение.

Отец Гордона улыбнулся одними губами.

– Если он на тебе женится, Шона, – ласково проговорил он, хоть никогда прежде не бывал с ней ласков, – то только из жалости. Или потому, что ты сестра Фергуса. Сомневаюсь, что тебе захочется стать для него такой обузой.

Они с Фергусом оказались в таком ужасном положении, что Шона понимала: необходимо найти выход, пусть даже ей придется выйти за первого богатого человека, который к ней посватается. За кого-нибудь, кто женится на ней не из жалости.

Но свадьба с Брюсом не принесла ей счастья.

Прошло семь лет, а ее нынешнее положение гораздо хуже. Она должна позаботиться о Фергусе, и кроме того, от нее полностью зависит Хелен. На этот раз брак делу не поможет.

Равно как и воспоминания о прошлом.

У нее есть план, и к несчастью, Гордону Макдермонду придется сыграть в нем свою роль.

– Обещаю, я вернусь, – сказал Гордон. – Даже если мне придется в прямом смысле потеснить Шону с дороги, чтобы повидаться с тобой.

Фергус рассмеялся, словно мысль о подобной сцене его повеселила.

Гордон простился с ним и вернулся к крыльцу. Он не ожидал, что Шона будет стоять у черного входа и наблюдать за ним. И тем более не ожидал услышать от нее то, что услышал.

– Ты его побеспокоил? – спросила она и махнула в сторону сада листом бумаги.

– Побеспокоил?

– Досадил ему, расстроил, разволновал. Задавал ему вопросы, которые заставили его вспомнить произошедшее. Что-то в этом роде.

Гордон вгляделся в ее лицо. Тонкие морщинки расходились лучиками от внешних уголков глаз. Годы оставили след на ее лице, но почти незаметный.

– Он не покойник, Шона. И не ребенок. Он мужчина. И он станет вспоминать прошлое вне зависимости от того, буду я с ним об этом разговаривать или нет. И будет чувствовать то, что чувствует, несмотря на то что ты укрываешь его своей заботой, как одеялом.

Она отвернулась, сжав губы так, что те побелели, – видимо, ей стоило немалых усилий удержать рвущиеся с языка слова.

Другой мужчина на его месте сказал бы что-нибудь, чтобы ободрить и утешить ее. Будь это в другое время, она могла бы позволить ему это сделать. Но здесь и сейчас был он.

– Как он, по-твоему? – спросила Шона, продолжая смотреть в окно.

– Очень слаб. – Страшная правда прозвучала дико, в первую очередь для него самого. – И подавлен. Какого черта ты не сообщила мне раньше?

– А ты что, приехал бы? – спросила она, не глядя на него.

– Ты сама знаешь. Приехал бы.

Она кивнула: к чему отрицать очевидное.

– Если ему что-то понадобится, дай мне знать.

Она перевела взгляд на листок бумаги, который держала в руке.

– Ему нужен приют, – ошарашила она его. – Вскоре племянник моего мужа вступит во владение вот этим домом. Фергусу нужно где-то жить. – Она сложила письмо, не глядя на него. – Мой новый дом будет готов через несколько недель, – добавила она. – Но пока для Фергуса там нет условий.

– Он может жить вместе со мной, если захочет.

– Значит, ты вернулся в Инвернесс.

– Да, – ответил Гордон, не открывая ей полной правды. Взамен он сообщил ей нечто другое, то, что при других условиях не рассказал бы. Неужели перемирие? – Я оставил службу.

– Значит, ты больше не воюешь?

– Не воюю, – улыбнулся Гордон.

Шона посмотрела на него. Выражение глаз никак не сочеталось со слабой улыбкой на губах.

Он слишком хорошо успел изучить Шону Имри. Шону Имри Донегол.

Он ее опечалил.

– Империя в опасности. Вдруг она рухнет, если ты не будешь за нее сражаться?

Она не разучилась оттенять слова насмешкой.

– И то верно, – сказал Гордон, удерживая на лице дружелюбную улыбку.

Шона отвернулась и двинулась прочь, не оставляя ему другого выбора, кроме как последовать за ней. По пути к двери она обернулась через плечо:

– Почему ты ни разу не написал Фергусу? Если ты и впрямь так беспокоился о нем, то почему не написал ни строчки?

Если он думает, что она так легко сдалась, он ошибается.

– Разве мои письма не доходили?

Шона остановилась, расправила плечи, но не ответила. Распахнув дверь, она отступила в сторону, пропуская его. Он взял со стола шляпу и перчатки.

– Когда племянник твоего мужа вступает во владение домом?

Шона ответила вопросом на вопрос:

– А когда Фергус может к тебе переехать?

Должно быть, она в полном отчаянии, раз позволила тревоге просочиться в голос.

– Дай мне два дня, чтобы все организовать.

Она кивнула:

– Идет.

Когда он уходил, Шона стояла в дверях, гордая, как королева, держась рукой за косяк и улыбаясь застывшей фальшивой улыбкой.

Неужели она только что допустила самую большую в своей жизни ошибку?

Она смотрела вслед Гордону, который, не оглядываясь, шел к экипажу. Единожды приняв решение и выбрав курс, Гордон Макдермонд становился непоколебим, как Бан-Невис.

Он шагал так уверенно, словно все препятствия этого мира обязаны были расступиться перед ним. Ну конечно, ведь он не кто иной, как полковник сэр Гордон Макдермонд. Сын генерал-лейтенанта Йена Макдермонда, национального героя, сам герой. И отец, и сын прославились своей доблестью на поле брани и мужеством перед лицом труднейших испытаний. Каждый из них доказал, что он современный образчик горца.

В воздухе висела влага. Ветерок, налетевший с реки, ласково коснулся щек. Шона тыльной стороной ладони убрала выбившийся из прически локон, упавший на лицо, и проводила Гордона взглядом до кареты. Он принес с собой прошлое, а прошлое ей не друг.

Разбить проблему на части и разобраться с каждой частью по отдельности. Так ей удалось пережить болезнь Брюса. Сейчас же ей первым делом надо решить вопрос с деньгами.

Шона медленно закрыла дверь и снова развернула письмо. Добрые вести – в некотором роде. Однако если дать волю сентиментальности – новости хуже некуда. Но сентиментальность – удел дураков и тех, кому без надобности богатые американцы.

Боже правый, ей сгодился бы кто угодно, у кого водятся деньги.

Некогда ее гардеробная была доверху набита платьями и изысканным кружевным бельем. Она носила драгоценности, мерцавшие в свете свечей. Она жила в особняке, который вписывался в пейзаж гармонично, как на картинах Джона Констебля.

Однако времена меняются. В последние два года она знала об этом не понаслышке.

Какое же потрясение довелось ей пережить, когда она узнала, что у нее нет ни гроша!

Она знала, что поместье Брюса после его смерти должно перейти по правилу майората его внучатому племяннику, Раналду Донеголу, но наивно полагала, что у нее будет какой-никакой собственный доход. Однако ни ей, ни Раналду ничего не досталось. Брюс умер банкротом.

Он ни разу словом не обмолвился о своем затруднительном положении, равно как и не предупредил ее, что его внучатый племянник – на редкость неприятный тип. Раналд был на двадцать лет старше ее, однако ни то, что они были родственниками, ни то, что он сам состоял в законном браке и прижил семерых детишек, не мешало ему лапать ее при каждом удобном случае. Она поспешно освободила дом, где они с Брюсом жили, и сбежала сюда, в Инвернесс, чтобы тут доносить траур. Две недели назад он официально подошел к концу.

Две недели назад ей стало известно, что Раналд едет сюда, в Инвернесс, чтобы поселиться в доме, который два года служил ей убежищем.

С каждой минутой шансов у нее становится все меньше и меньше.

Стоит ли ей остаться здесь и попробовать договориться с Раналдом? Позволит ли он жить здесь Фергусу? Она не наивна. Жизненного опыта у нее предостаточно. Рано или поздно такая ситуация приведет к тому, что она станет либо служанкой без содержания, либо его любовницей и будет вынуждена делить с ним ложе, живя под одной крышей с его женой и ее братом. Она сомневалась, что Фергус согласится на такой расклад, даже если она сама позволит чему-то подобному произойти.

Или же ей стоит искать другое жилье – не имея средств, даже намека на средства, и никакой возможности изыскать эти средства в ближайшем будущем?

Драгоценности, которые дарил ей Брюс, были распроданы еще в первый год – чтобы на столе была еда, а в камине уголь. За последующие семь месяцев она продала все – все! – что имело хоть какую-нибудь ценность.

Шона тяжело вздохнула и еще раз перечитала письмо.

Ее адвокат наконец-таки сделал то, о чем она умоляла его еще год назад. Он нашел решение ее финансовых проблем – решение, которое подразумевало продажу Гэрлоха, замка, принадлежавшего клану Имри.

Так случилось, что она несет ответственность не только за себя, но и еще за двоих людей. А значит, ей придется принимать решения быстро.

Вошла Хелен, и Шона, сложив письмо, сунула его в карман платья.

– Нам предстоит настоящее приключение, Хелен, – улыбнулась она.

Хелен кивнула и осторожно спросила:

– А что за приключение?

– Мы едем в Гэрлох.

Она устроит Фергуса, а потом вернется домой, к своему прошлому, в последний раз.

В голове Гордона роились сотни вопросов, и все они так или иначе касались графини Мортон. И вряд ли он в ближайшее время получит ответ хотя бы на один из них.

Тем не менее кое-что он должен был увидеть, узнать или выспросить прежде, чем позволит ей выпроводить его из дома. Этого нельзя отрицать.

Приступ ностальгии, охватившей его, – чистый идиотизм. Равно как и ярость, которую он испытал, увидев, что она принимает в гостиной полуголых мужчин.

Девчонка, которую он некогда знал, была упряма, горда и бесшабашна, она волновала сердце и ум. Рядом с ней он чувствовал себя живым. Благодаря ей он перестал избегать отца и стал открыто бросать ему вызов. Она была такой дерзкой, такой отчаянно смелой – он просто не мог ей в этом уступить. Он смеялся, когда смеялась она, утешал ее, когда она плакала. Вместе они исследовали тайны долины Инвергэр и собственных тел.

Она была его первой любовью.

А потом она стала графиней Мортон и сделалась очень осмотрительной. О ней не ходило слухов, ни одной сплетни не долетело из Инвернесса в Лондон. Она либо повзрослела, либо научилась более искусно скрываться, чтобы соответствовать новому почетному статусу.

За эти годы он видел ее только дважды, оба раза издалека. Он ушел на войну и нашел в этом даже какое-то облегчение: так у него не было возможности ее повстречать, увидеть вместе с мужем.

Надо было рассказать ей, что он задумал, но он привык держать язык за зубами, по крайней мере рядом с Шоной.

Возможно, когда-то он и любил ее – но не доверял ни на йоту.