Читать книгу Механическое сердце. Искры гаснущих жил - Карина Демина - Страница 3

От воды тянуло тиной.

На городских окраинах река, выбравшись из обложенного плитами русла, разливалась. Она была черна и медлительна, ленива в своем течении, которое выносило к берегам мелкий сор. Летом, на жаре, река мелела, обнажая каменистый берег. Но сейчас, напоенная осенними дождями, она разбухла и добралась до линии домов. Первые из них, поставленные на сваях, были стары, и каждый год ходили слухи, что вот-вот эти дома снесут, но время шло, а предсказания не сбывались.

Дома разваливались.

Деревянные стены их давным-давно почернели, покрылись слоем липкой плесени. Внутри царила сырость, которую не в состоянии было отпугнуть робкое пламя очагов. Да и то, хозяева вряд ли могли себе позволить подобную роскошь: здесь если и топили, то редко и скупо.

И человек в черных перчатках мерз.

Он расхаживал по единственной комнате, изредка останавливаясь возле окна, затянутого мутными толстыми стеклами. Меж ними и решеткой, в которую стекла были вставлены, зияли щели. Их конопатили мхом, замазывали глиной, но та шла трещинами, и из щелей тянуло сквозняком.

– Успокойся уже, – бросила высокая статная девица, одетая по-мужски. Кожаные штаны сидели на ней плотно, обтягивая крепкий зад и мускулистые бедра, а вот вязаный свитер был широк и коротковат. Из-под него выглядывали полы клетчатой рубахи, плотной, но поблекшей от многих стирок.

Черты ее лица были лишены всякого изящества: подбородок чересчур тяжел, а глаза – непривычно раскосы. И девица подводила их черным углем, но эта единственная, допущенная ею женская слабость лишь сильнее подчеркивала некоторую диковатость ее облика. Рыжеватые волосы она обрезала коротко, неровными прядями и повязывала поверх них косынку.

– Время, Таннис, время. – Мужчина снова задержался у окна и, опершись рукой на раму, словно пробуя ее на прочность, пробормотал: – Я не могу торчать здесь вечность.

– Не маячь, Грент. – Таннис оседлала стул и положила руки на спинку. – Кто тебя тут держит?

Мужчина ничего не ответил, но одарил собеседницу таким взглядом, что та предпочла замолчать, только пробормотала:

– Франтик фигов.

Он и вправду разительно отличался от Таннис. И пусть бы изо всех сил скрывал свою принадлежность к Верхнему городу, но не выходило. Темный костюм его сидел слишком хорошо, чтобы быть купленным в магазине готовой одежды, да и сама ткань была отменного качества. Остроносые туфли мужчины всегда блестели, и порой Таннис задавалась вопросом: как ему удается пройти по грязи, не замаравшись?

Впрочем, вопросы она держала при себе. Так оно спокойней.

– Неужели так сложно явиться вовремя? – Грент, вытащив из кармана брегет, постучал по крышке. – На полчаса опаздывает!

Таннис пожала плечами: здесь время шло иначе. Его отмеряли по голосам барж, заводским гудкам и по солнцу, ныне спрятавшемуся. Она ненавидела осень и холода, потому как в это время Нижний город погружался в сумрак и жизнь в нем становилась невыносима.

Нет, ничего особо не менялось. Все то же размеренное посменное существование, муравьиная суета многоквартирного дома, ссоры за тонкой стеной, отрешиться от которых не выходит при всем желании. Плач детей. Отцовский кашель и тихое смирное пьянство. Мамашино недолгое терпение и резкий скрипучий голос, что так легко срывается на крик. Окошко, которое полагается закрывать фанерой. Ширма из старой простыни. И работа, привычная, монотонная и тем самым выматывающая душу.

Вечный влажный сумрак и разъеденные щелочными растворами руки.

Книги единственной отдушиной, читаные и перечитанные, каждое слово Таннис наизусть помнит, но все равно цепляется за потрепанные томики, бережно перебирает слипшиеся страницы. А мамаша грозится книги спалить, чтобы Таннис зазря глаза не слепила и свечи не жгла. Только угрозу исполнить побоится, но Таннис книги все равно прячет… благо есть где.

…Войтех был бы рад, что она читает. И про убежище не забыла.

Разве этому, в костюме, в щегольском плащике с кожаными нарукавниками, который стоит больше, чем Таннис получает за год, понять, каково это, родиться в Нижнем городе? Прожить здесь если не жизнь, то два десятка лет, без надежды на иное будущее?

Для него все – забава, и он злится исключительно оттого, что игроки собрались не вовремя.

Но вот он вздрогнул, повернулся и, прислушавшись к чему-то, кивнул. Потом и Таннис услышала шаги и натужный скрип двери: петли давно пора было смазать.

– Наконец-то вы соизволили явиться, – бросил Грент, убирая брегет в нагрудный карман. И цепочку поправил этак, чтоб, значит, красиво висела.

Патрик повел плечами и ничего не ответил. Он вообще говорил мало, редко, стесняясь громкого своего голоса и неумения подбирать слова.

– Не желаете ли объяснить, где пропадали все это время?

Грент был зол. И Патрик, запустив руки в рыжие космы, пробормотал:

– Так это… малая… это… кашляет. Моя велела… это… чтоб к аптекарю, значит… настой… а то ж вдруг это… того… – Он смутился и замолчал.

– Сходил хоть? – Грент успокоился.

– Ну так.

– Ребенка надо бы доктору показать.

Таннис фыркнула. Можно подумать, ему есть дело до дочери Патрика и до самого Патрика. Нет, к чести Грента, за работу он платил в срок, щедро накидывая за возможный риск, но задушевные беседы беседовать с ним желания не возникало.

А он старался.

Лез в душу, выспрашивал о семье, притворяясь сочувствующим. Только по глазам же видно, что на самом деле ему плевать. И чего ради стараться? У него ж на лбу написано, что чужак, из верхних, чистеньких. Вон, вроде руку Патрику пожал, но при том перчатки снять побрезговал.

– Итак, раз все в сборе… – Грент отлип от окна и подошел к столу.

Свечи зажигал сам, не жалея. И всякий раз приносил новую связку, а про то, куда прежние деваются, не спрашивал. Таннис забирала их с собой. А что, хорошие ведь, восковые, и горят ярко. Остается-то больше половины, считай. И если экономно тратить, а не по дюжине зараз, то надолго хватит.

– Вынужден признать, что наша предыдущая миссия не увенчалась успехом. – Грент присел на стул, на который заботливо кинул батистовый платок.

Он бросил взгляд на Таннис: поинтересуется ли она, о какой миссии речь идет. Но Таннис промолчала. Не хочет она ни о прошлой миссии знать, и, положа руку на сердце, нынешняя, еще не озвученная Грентом, ей уже не по нраву.

Листовки – одно дело.

А бомбы – совсем даже другое.

– С одной стороны, это, конечно, не может не печалить. С другой… все, что ни делается, все к лучшему. Теперь они знают, что намерения наши серьезны.

Патрик, устраиваясь на табурете, крошечном и ненадежном для него, пробурчал что-то маловразумительное. Таннис решила на слова не тратиться. Намерения, миссия… платил бы…

– И да, королевские ищейки носом землю роют. – Грент произнес это с явным удовлетворением. – Риск возрастает в разы. Поэтому следующую акцию нужно продумать очень тщательно…

Думал всегда он, и Таннис порой удивлялась, для чего Гренту вообще этот дом на краю реки, она, Патрик, Томас и другие, которые порой появлялись на собраниях? Неужели и вправду полагает, что они увлечены красивыми его словами? Конечно, справедливость – штука полезная, но не настолько, чтобы Таннис, разом о делах позабыв, бросилась ее восстанавливать.

Да и разговоры о бомбах со справедливостью в ее голове не увязывались.

Наверное, мозгов бабьих не хватало.

– Мне кажется, нам следует немного изменить подход к делу. – Грент открыл кофр, который носил с собой. Еще одна штучка, чуждая месту. Черная кожа, посеребренный замок и вензель незнакомый, но симпатичный. Таннис его перерисовала интереса ради, а Грент, которому на глаза рисунок попался, взбеленился, орать стал, что Таннис сдать его хочет…

Дурачок. Таннис понимает, что с королевскими ищейками связываться себе дороже. Она-то небось в нынешних делах по уши увязла, и значит, отправят или на каторжную баржу, или сразу на виселицу. Это у Грента соскочить выйдет: хозяин вступится, а то и сам со своего кармана судейских подмажет, чай, не бедный.

Рассчитывался Грент всегда вперед, доставал из кармана бумажник, кожаный, с металлическими уголками, и, открыв, долго перелистывал купюры. Выбирал всегда потрепанные, видимо, полагая, что и такие сойдут. Таннис брала, но в этой переборчивости ей виделась истинная натура Грента.

…Войтех наверняка запретил бы с ним связываться.

– Поскольку разъяснительная работа с населением не дает тех плодов, на которые я рассчитывал…

Листовки печатались тут же, на хитрой машинке, которую принес Грент, а Патрик, завороженный устройством, разобрал едва ли не до винтика. А потом собрал.

Что и говорить, руки у Патрика были золотыми.

– …нам все-таки необходимо устроить показательную акцию. – Грент выпрямился и сунул пальцы за лацканы пиджака. – Именно здесь, в Нижнем городе.

Таннис поморщилась. Все-таки чем дальше, тем меньше ей нравилась затея Грента. И если поначалу все выглядело довольно безобидно: подумаешь, бумажки разнести, раскидать по цехам, расклеить на стенах домов, где и без того висит всякого мусора, то разговоры, а выходит, что не только разговоры, об акциях и взрывах – дело иное…

– Чего? – встрепенулся Патрик и вновь башку поскреб.

Как бы он вшей не принес. У Грента, видимо, та же мысль возникла, и он от Патрика отодвинулся.

– Вот, – Грент ткнул пальцем в точку на карте, – старые склады. Во-первых, они действительно стары и городу давно следовало бы избавиться от них. Во-вторых, почти не охраняются, следовательно, прийти и уйти будет легко. В-третьих, в данный момент склады эти готовятся принять весьма ценную посылку. Так уж вышло, что основные оказались перегружены.

Таннис порой становилось любопытно, чем же занимается Грент у себя там, наверху, если знает такие вот вещи. Но она свое любопытство одергивала, повторяя, что меньше знаешь – дольше живешь.

– И груз «Леди Дантон» решено разместить здесь. Всего на сутки.

Патрик не столько слушал, сколько вертел в руках железки. И Таннис вновь поразилась, как неуклюжие с виду, грубоватые пальцы Патрика ловко управляются со всякой мелочью. И ведь нравится, едва не мурлычет от удовольствия. Вот ему, пожалуй, и денег не надо. С Грентом он потому, что тот дает ему настоящую работу – с заводскими станками Патрику возиться скучно.

– Охранять будут, – заметила Таннис.

– Угу. – Патрик раскладывал на столе узор из шестеренок, болтов и пружин, то и дело отстраняясь, любуясь своим творением, существовавшим пока лишь в его воображении.

Грент поморщился: он не любил возражений, а Таннис возражала часто.

– Основной расчет на то, что о грузе не знают. И на складе будет разве что пара гвардейцев.

А вот это плохо. У псов нюх такой, что…

– Не стоит нервничать, – усмехнулся Грент. – На старой пристани такая вонь стоит, что учуять что-либо невозможно. Это я вам гарантирую.

Ну да, гарантия – хорошо, но сам Грент своей шкурой не рискнет. И Патрика не пустит – у него другая задача. А значит, идти выпадет Таннис.

– Тем более что нет необходимости лезть именно на тот склад. Достаточно будет разместить наш подарок на соседнем…

Он выжидающе уставился на Таннис, которая не спешила вызываться добровольцем. Она ответила таким же прямым взглядом, что Гренту явно пришлось не по вкусу.

– О деньгах договоримся, – сказал он, кривясь.

Нет, деньги, конечно, аргумент, – как сам Грент выражается, но голова всяк дороже. Таннис еще слишком молода, чтобы с пеньковой вдовушкой знакомство свести. И Грент, чувствуя ее сомнения, нацарапал что-то на бумажке, а бумажку сунул в ладонь.

Сумма была… да у Таннис и вообразить такие деньжищи не получалось.

Если все выйдет, то… то она уберется из Нижнего города, прикупит себе квартирку на другом берегу, а то и вовсе от воды подальше. Платье красное с кружевами и бантом на всю задницу – Таннис видела такое в витрине. И маленькую собачку, чтобы как в той книге про любовь.

На бумажном клочке, который Таннис мяла, стараясь стереть страх, жила ее мечта. Пусть немного корявая, но какая уж есть. И разве она не заслужила немного счастья? Или хотя бы тихой спокойной жизни, чтобы никто не орал за стенкой пьяным голосом, не плакал, уговаривая прилечь, не заходился кашлем… без завода, отупляющей работы и вечерних посиделок с кислым пивом и похабными шутками, в бесплотной попытке ощутить себя живой.

– Я… – Таннис провела языком по губе и бумажку сунула в карман. – Я согласна. Только, Грент, если меня возьмут, то не думай, что я молчать стану.

– Не думаю. – Ладони Грента легли на плечи. Они были тяжелыми, и… неприятно. Даже сквозь свитер и рубаху неприятно. Таннис хотела стряхнуть его руки, но замерла. – Тебя не поймают, если сделаешь все правильно.

Он наклонился и, стянув косынку, поймал губами рыжеватый локон. Таннис отшатнулась, едва со стула не слетев.

– Ты чего творишь?

Патрик, увлеченно перебиравший шестеренки – под неловкими его пальцами рождался новый удивительный механизм, – ничего не заметил. Он мурлыкал, и гортанные эти звуки уговаривали железо слушаться. И ведь слушалось.

Человека.

Хотя… как знать, может, есть в Патрике и их кровь, разбавленная только.

– Ничего, Таннис. – Грент гладил шею, и Таннис замерла.

А ведь шея грязная.

Нет, Таннис за собой следит. И вчера она в общественную умывальню ходила, а сегодня перед тем, как сюда отправиться, ополоснулась холодной водой. Но все равно, шея-то грязная, и рубаха под свитером не первой чистоты. У Грента вон, все кипенно-белые, накрахмаленные до хруста. А у нее на груди пятно: папаша разлил свое пойло. И пусть Таннис вымачивала рубаху в щелоке, терла ее зеленым мыльным камнем, пятно не отошло.

…пахнет, наверняка, перегаром, пусть бы сама Таннис и не потребляет. Дымом. Мокрой овечьей шерстью, к вони которой Таннис вроде и привыкла, но теперь вдруг ощутила ее наново. Щелочью.

Потом.

– Ты очень напряжена, девочка, – ласково сказал Грент.

И руки переместились на спину. Он просто гладил, вверх и вниз, и эта странная ласка заставляла Таннис выгибаться в попытке избежать прикосновения.

– Отвали.

Не услышал, но напротив, подвинулся ближе. А руки вдруг оказались под рубашкой. И сквозь полотно перчаток Таннис ощущала их, теплые, надушенные…

…отвратительные.

– Ничего страшного не произойдет…

Конечно, он-то будет у себя дома отсиживаться, перед камином, плеснув коньячка в бокал. И газетку на колени положив. Таннис так отчетливо увидела этот самый камин, что скривилась.

– Отвали, слышишь?

– Ты просто отнесешь посылку, склады-то работают… притворишься служащим, никто не удивится. Отнесешь, и все, Таннис. Большие деньги за пустяковую работу.

Ну да, сущая безделица, до складов прогуляться с коробочкой. Другое дело, что в коробочке будет находиться Патрикова машинка, и если она сработает вдруг, то что останется от Таннис?

Правильно, горстка пепла.

Пеплом становиться ей вовсе не хотелось. С другой стороны, в кармане лежала мечта, та, с домом, платьем и собачонкой…

– Нечего бояться, – повторил Грент, отступая.

Далеко не ушел. К кофру, из которого появился деревянный ящичек с печатью винной лавки. Дорогой, надо полагать, небось там не льют по бутылкам мутное пойло из немытой бочки. Грент осторожно сдвинул крышку. В ящике, в колыбели из овечьей шерсти, лежала колба из прозрачного стекла. А в колбе, растекаясь по стенкам рыжим пологом, пробуя темницу на прочность, сидело пламя.

Грент извлекал ее осторожно, и даже Патрик прервался, поднял косматую башку.

– Ты это… – он вытянул губы, не зная, как объяснить, – того… туда… я сам.

Глаза Патрика вспыхнули. Вот безумец, ему и вправду нравится возиться с живым огнем, несмотря на то что малейшая ошибка будет стоить жизни. А может, именно поэтому?

Жена. Четверо детей.

Заводские агрегаты, изученные им до последнего винтика. Тоска. И руки, не знающие покоя. Патрик жадно подался вперед. Он был зачарован переливами огня, и тот, чуя интерес, погас, собрался до плотного янтарного шара, чтобы в следующий миг беззвучно распасться на сотню искр.

Грент положил колбу туда, куда указал Патрик, – в ящик, заполненный уже не шерстью, но соломой. И Патрик, не доверяя нанимателю, проверил, правильно ли уложил.

Как он может прикасаться к этому?

Патрик прикасался, он прижимался к колбе щетинистой щекой, поглаживал ее желтыми прокуренными пальцами, лопоча что-то ласковое, и огонь слышал его голос, казалось, отвечал даже.

Таннис передернуло.

– Твой страх беспочвен. – Грент вновь оказался рядом и, окончательно забывшись, обнял Таннис. – Я знаю, что делаю.

В этом Таннис не сомневалась. Вот только чужая рука – на сей раз он и перчатки стянул, – которая забралась под свитер, неприятно холодила кожу.

– Я хороший мастер.

Это было сказано со злостью.

Он ли?

Врет. С таким человеку не сладить.

Кто дал ему колбу? Лучше не знать.

Таннис дернулась, пытаясь выбраться из ловушки его рук, но Грент не собирался ее отпускать. Что ему надо? Ну не в самом же деле он собирается завалить Таннис? Нет, по местным меркам, она ничего. И зубы все на месте, и лицо целое, но ведь Грент с Верхнего города, он небось привык к хрупким нежным дамочкам, а нежности в Таннис отродясь не было. Или потянуло на этакое, с перчиком? Думает, раз денег обещался, то теперь все позволено? Так Таннис ему за подобные шутки свернет нос благородный на раз. Деньги ей за работу обещаны, и работу она исполнит. А что до остального, то Таннис не шлюха.

– Лапы убери. – Таннис хлопнула по ладони и вывернулась-таки. – Что ты себе удумал?

– Ничего, – осклабился Грент. А глаза злыми стали.

То-то же, небось привык, что к нему любая в койку с радостью прыгает. Таннис не из таких.

– Я тебе расслабиться помогаю, дурочка. Кому ты нужна?

Он отошел и нарочно окинул Таннис таким взглядом, что она остро ощутила собственную несуразность. И свитер, который мама отцу вязала, да нитки кончились, и штаны, в голенища заправленные, и ботинки высокие с тяжелой подошвой, какие грузчики носят. И волосы, остриженные коротко тупой отцовской бритвой. Таннис не виновата, что появилась на свет в Нижнем городе, здесь все такие.

– Расслабляйся в другом месте, – буркнула она, обнимая себя.

Ничего. Все у Таннис будет.

И оказавшись там, по другую сторону реки, она наипервейшим делом купит модный журнал, из тех, которые в Нижний город попадают изредка, весьма потрепанными, но все равно яркими. И в этом журнале найдет адрес салона. И заглянет. А что, деньги-то будут, а с деньгами – Таннис усвоила это с детства – все двери открыты. И там, в салоне, ее причешут, намажут, сделают, в общем, похожей на женщину.

– Вы, это, – Патрик оторвался от ковыряния в шестеренках, – того… ну… а то ж оно так…

– И вправду, Таннис. Ты ведешь себя как ребенок.

А он, значит, взрослый.

– К делу давай. – Она все же приблизилась к столу и села, правда, табурет передвинула так, чтоб сидеть подальше от Грента. Он же осклабился и подмигнул, мол, все равно не отстану.

Скотина.

– Смотри, – он ткнул в карту, заставляя Таннис привстать, чтобы разглядеть, что же такого он показывает, – из пяти складов реально работают третий и второй. Состояние их не идеальное, но неплохое. До войны склады начали ремонтировать, но успели только эти два. Поменяли внутренние перегородки, подлатали крышу. Но это ерунда, наша малышка справится.

Грент протянул было руку к стеклянной темнице, но Патрик заворчал, предупреждая.

– Груз разместят во втором. Он стоит чуть наособицу, что нам на руку.

– Что везут?

– А тебе какое дело? – Грент приподнял бровь и мизинцем в кончик носа уперся. Нос у него знатный, крупный, с широкою переносицей и вывернутыми ноздрями. – Хотя… раз ты у нас такая любопытная. Опоры для воздушного моста. Тросы укрепленные. И энергокристаллы.

Ох ты ж…

Патрик и тот едва не выронил какую-то хитрую детальку, которую до того разглядывал, поднося то к одному глазу, то ко второму.

– Новая партия, прямиком из Каменного лога. – Грент оперся ладонями на стол так, что большие пальцы рук его касались нарисованного склада, словно тиски, желавшие склад раздавить. – Груз пойдет на Перевал. А там… – Голос его звучал глухо. А в глазах появилось что-то такое, что Таннис закусила губу, сдерживая язвительное замечание. – Каждый кристалл – это дракон. Каждый дракон – это дюжина вот таких, – он мотнул головой в сторону ящика, – шаров.

А каждый шар – взрыв.

Таннис помнила ту поездку за город. И пустырь. И крохотную совсем колбу с алым лепестком внутри. Собственное недоверие, неужели вот эта искорка способна что-то разрушить? Ворчание Патрика, которому хотелось разглядеть ее поближе. Злой голос Грента.

И то, что случилось после: огненная волна, прокатившаяся от края до края. Черная земля. Оплавленные камни. Руки, что тряслись, и дрожь не унималась. Болезненная гримаса на лице Грента. Фляга с коньяком, которую он осушил в два глотка.

Патрик, опустившись на четвереньки, трогал землю, закапывал руки в пепел и, вытаскивая, нюхал пальцы. Он гладил щеки, пробовал землю на вкус и долго не желал уходить.

– Мы уничтожим груз. – Теперь, когда рука Грента накрыла ладонь, Таннис не стала ее сбрасывать. – Но главное, они на собственной шкуре ощутят, что создали.

Его пальцы скользнули по запястью, приподнимая рукав свитера.

Какого он привязался?

– И быть может, – задумчиво произнес Грент, – они перестанут создавать оружие.

Патрик вздохнул.

И этот вздох вновь изменил Грента. Он стал прежним, подтянутым, деловитым и насмешливо-равнодушным. И от Таннис, к немалому ее облегчению, отвернулся, словно уже получил то, чего хотел.

– Надеюсь, на сей раз будет без осечек? – осведомился.

И Патрик, дернув плечом, проворчал:

– Так это… химия… надо иначе… часы.

– Подойдут? – Грент извлек свой брегет.

– Не-а. Маленькие. Надо это… такие. – Патрик руками попытался показать размер часов, которые ему нужны. – Я тут того… на час… а там зазвонит и…

…и стекло треснет, выпуская пламя.

Огненная волна обрушит стены склада, обратит крышу в пепел и выплеснется на пристань, уничтожая все, к чему прикоснется.

Все и всех.

– А люди… охрана… что будет с ними? – Таннис скомкала бумажку.

Она не убийца.

Денег много, но она не убийца.

Она слово дала, что… бумажка выпала из онемевших пальцев.

– Не волнуйся. – Грент не позволил ей встать. – Охрану отвлекут. Нам пока не нужны человеческие жертвы. Ты веришь?

Да.

И нет.

И наверное, все-таки да. Зачем ему лгать? Одно дело – взрыв, и совсем другое – мокруха… еще Войтех предупреждал, что по мокрухе иначе копают. А Гренту с ищейками не с руки вязаться.

– Главное, не отступай от плана, – сказал он, глядя в глаза. Наклонившись, поднял бумажку и сунул в руку. Пальцы сжал, заставляя принять. – Все рассчитано. Твоя задача – появиться на складе вовремя. А наша – сделать так, чтобы никто лишний не пострадал. Ясно?

Таннис кивнула.

– Вот и умница.

Он не спешил отпускать, но, когда Таннис поднялась, не стал удерживать ее. Он просто стоял, глядя в глаза, и Таннис не выдержала, отвернулась.

– Ты веришь мне?

Он сдавил запястье.

Отступить?

Поздно. Таннис не дура, ответит «нет», и Грент не выпустит ее живой. Наблюдает. И ноздри раздуваются, словно он, как и его хозяин, пытается уловить ложь по запаху.

Не выйдет.

Не сейчас.

– Конечно, верю, – с улыбкой ответила она.

И Грент, кивнув, бросил:

– Хорошо. Но помни, лапочка, я знаю, где ты живешь…

Угрожает? Нет еще. Предупреждает. И улыбка его говорит, что лучше бы Таннис прислушаться к предупреждению. Она дернула плечом и села на место.

Стул раскачивался. Скрипел.

Бумажка жгла карман.

А время тянулось… и тянулось… на нее больше не обращали внимания, но Таннис выжидала, отсчитывая про себя секунды. С реки донесся голос вечерней баржи, и он послужил хорошим предлогом.

Таннис поднялась, легко передвинув стул.

– Если я вам не нужна, – эти двое надолго нашли себе занятие, Грент склонился над плечом Патрика, но тот, увлеченный работой, на надзор не обращал внимания, – то пойду, пожалуй.

Грент махнул рукой: мол, свободна. Только у дверей нагнал его голос:

– Через неделю в семь. Буду ждать. Не опаздывай, Таннис. И не отступай от плана.

В семь… опять придется заменяться.

…если, конечно, она не найдет способ соскочить.

Не позволят.

И хвост, за ней увязавшийся, лучшее тому подтверждение. Таннис не видела того, кто шел по ее следу, но чувствовала чужое пристальное внимание.

Влипла.

И Войтех сказал бы, что сама виновата, но… она найдет способ вывернуться. Вдруг да снова повезет?

Стряхнув с куртки капли дождя, Таннис обернулась. Ничего. Дождь. Грязь. Крысы, выбравшиеся из подвалов. Мусорные кучи и белый дым, полосой протянувшийся по небу. Кислый запах мочи. Старый Крюнш, вновь заснувший на лестнице… громкий голос мамаши, долетавший сверху. Ей визгливо отвечал управляющий, и эта ссора, видать, давно тянулась, утратила свой изначальный запал, но и прекратится она нескоро.

Таннис вздохнула. Как бы оно ни сложилось, но о своих она позаботится. И нашарив в кармане подмокшую бумажку, Таннис сжала ее в кулаке.

В новом ее доме будет пусто.

Спокойно.

Тихо.