Читать книгу Леди, которая любила лошадей - Карина Демина - Страница 9

Василиса никогда-то не любила семейные обеды, еще с тех самых пор, пока жива была бабушка. И не просто жива, но когда она, еще не утомившись светом, обреталась в городском их дома. В ее присутствии обеды эти проходили в тяжелом молчании. Василису тяготило и пространство столовой, казавшейся вовсе уж необъятною, и огромный стол, способный вместить сотню гостей, но чересчур большой для семьи Радковских-Кевич.

Белый снег скатертей.

Хрупкость костяного фарфора, для которого она была чересчур неуклюжа. Столовое серебро. Лакеи, словно призраки. И правила, бесконечные правила… и, наверное, не она одна мучилась этою повинностью, если, стоило бабушке удалиться в поместье, как все переменилось.

Не сразу, нет.

Батюшка с матушкой сбежали в Египет, а Марья, если и пыталась повторить сложное действо, больше походившее на церемонию, нежели обед, то у нее не выходило. А потом и Марья замуж вышла, и Настасья уехала, а бабушки вовсе не стало.

Как и семьи?

Пожалуй что. Александр пафоса столовой не жаловал, да и вовсе зачастую столовался вне дома. Одной же Василисе в огроменной обеденной зале было еще более неуютно, нежели прежде.

И все-таки семьей не принято было обедать в ресторации.

Даже в хорошей ресторации.

И чтобы под музыку, которая звучала откуда-то издалека, этаким неназойливым фоном. И разговаривать о пустяках, обо всех и сразу.

Смеяться.

Спрашивать. Тянуться через стол за солонкой или еще за каким пустяком. Шутить… это не было семейным обедом в полной мере. И все же было. Именно таким, который не в тягость.

И он длился.

И Василиса не имела ничего-то против, в конце концов, куда ей спешить-то? Но…

– Доброго дня, – сказал человек, которого она вовсе не рада была видеть и даже надеялась, что больше не увидит вовсе. А он вдруг появился в ресторации под ручку с Нюсей, и вместо того, чтобы занять столик, благо, свободные имелись во множестве, не нашел ничего лучше, чем к Василисе направиться.

Взглядом обжег.

И от этого его взгляда стало до крайности неудобно, будто это она, Василиса, виновата, что на нее этак смотрят, с выражением, с обещанием чего-то запретного.

Непристойного.

И Нюся нахмурилась.

– Доброго, – сказала она совсем уж недобро и нахмурилась пуще прежнего. Впрочем, сразу же заулыбалась, засверкала под взглядами Вещерского и некроманта.

А вот Демьян Еремеевич, пусть тоже смотрел на Нюсю, но иначе.

Неодобрительно.

– А вы тут? А мы вот шли и подумали, что стоит заглянуть. Конечно, местечковые ресторации вовсе не чета тем, которые в Петербурге, – Нюся взмахнула изящною ручкой, а Вещерский сказал этак, с намеком:

– Простите, мы не представлены.

– Ах да… это Аполлон, для друзей можно просто Полечка… а я Нюся. Мы в поезде ехали. С ними вот… и теперь еще встречаемся постоянно. Правда, удивительное совпадение?!

Аполлон поклонился, этак, с изяществом. И Василиса вынуждена была признать себе, что выглядит он вполне достойно, что костюм его сидит именно так, как должен сидеть отлично скроенный костюм. Что выбран он с большим вкусом и подчеркивает стройность Аполлона Иннокентьевича, а еще состояние его, словно бы и немалое.

Василиса тотчас одернула себя: какое дело ей, собственно говоря, до чужого состояния?

– А вы отдыхаете, да? – Нюся же была одета, пожалуй, слишком уж свободно, на грани пристойности. Платье ее едва-едва прикрывало колени, легкий полупрозрачный платок не скрывал наготы плеч, а на тонких запястьях собрались дюжины браслетов.

– Отдыхаем, – сказала Марья, разглядывая Нюсю с немалым любопытством. Впрочем, ту взгляд нисколько не смутил.

– И мы будем. А что тут подают? Я слышала, прелестнейшее бланманже подают…

– Вас маменька искать не станет? – довольно мрачно поинтересовался Демьян Еремеевич. А Василисе вдруг пришла в голову престранная мысль. И она, повинуясь порыву, сказала:

– Присоединяйтесь.

Удивленно приподняла бровь Марья. Хмыкнул Вещерский и взгляд его сделался ледяным, а вот Ладислав, до того почти молчавший – слишком занят он был, поглощая снедь – с неожиданным дружелюбием поддержал:

– Конечно, присоединяйтесь… – и почесал мизинцем переносицу. – А вы вообще кто такой?

– Промышленник он, – ответила Нюся, плюхнувшись на стул, благо, половые в ресторации были столь же неприметны, сколь и услужливы.

И стол вдруг увеличился.

И посуда грязная исчезла, сменившись сияющей белизны фарфором, может, не столь хорошим, какой дома имелся, но всяко достойным.

Накрахмаленные до хруста салфетки в серебряных кольцах.

Свежий букет.

И меню.

– У него папенька купцом был, а Полечка вот в промышленники подался, – Нюся тыкнула в меню пальчиком. – А это чего такое?

– Простите, ваша светлость, Нюсенька весьма непосредственна… и ей прежде не случалось бывать в обществе столь высоком, – Аполлон изобразил еще один поклон и присел рядом со спутницей, которая с немалой увлеченностью перелистывала страницы меню.

То было не сказать, чтобы разнообразно.

Да и стерлядь стоило бы поменьше на пару держать, а вот приправить посильней, однако все это мелочи.

– А вам, стало быть, случалось? – Демьян Еремеевич вновь сделался мрачен, и сгорбился, нахмурился, отчего Василисе отчаянно захотелось сделать что-то… она сама не знала, что именно, но такое, что заставило бы его успокоиться.

Неужто он вправду думает, что человек, подобный Аполлону, может быть интересен?

Возможно, Нюсе он и интересен.

А вот Василисе… Василиса вообще-то проклята. Стоило вспомнить об этом обстоятельстве, и настроение окончательно испортилось. Василиса тихонечко вздохнула.

– Не люблю хвастать, но я представлен князю Тащевскому, – Аполлон чуть склонил голову. – Мы с ним затеваем один до крайности любопытный прожект.

– Любопытный – это хорошо, – сказал невпопад Ладислав, разделяя кусок стерляди на тоненькие полосочки. – А скажите, Петр Веденеевич все еще увлекается археологией?

– А вы знакомы? – Аполлон… нет, не нахмурился, лицо-то его и вовсе не изменилось, однако Василиса ощутила, что он… испугался?

Насторожился?

– Случалось… переписываться.

Настороженность исчезла.

– Он со многими переписывается.

– И то верно, – с легкостью согласился Ладислав. – А что за прожект, если позволено будет узнать?

– Простите, – Аполлон развел руками. – Но пока говорить не о чем, да и сами понимаете… а вы, Василиса Александровна, не надумали конюшни продать?

– Нет.

– Право слово, – он откинулся на стуле, позволив себе позу чересчур уж вольную, будто разом вдруг уверившись, что собрались за столом его приятели. – Не понимаю вашего упрямства! Женщине столь прелестной следует заниматься вовсе не лошадьми… тем более лошадей-то не осталось.

– И я ей о том же говорю! – неприятным голоском произнесла Марья. Василиса даже вздрогнула от неожиданности.

И не она одна.

Некромант вот про стерлядь свою забыл, уставился на Марью. А та взбила кудряшки и губки выпятила, толкнула Вещерского в бок.

– Я всегда говорила, что истинное счастье женщины – в браке!

У Вещерского дернулся глаз. Левый.

– Мы созданы, чтобы хранить очаг… – голос был столь сладок, что зубы свело от этой сладости. Но Аполлон, кажется, ничего-то и не понял. Впрочем, вряд ли он был знаком с Марьей. Определенно не был, а потому и не знал, сколь несвойственен ей этот медовый тон. – Создавать уют, поддерживать супруга во всех начинаниях…

Она с таким пылом уставилась на Вещерского, что у того снова глаз дернулся. На сей раз правый.

– А Василиса упрямится. И замуж идти не хочет.

– И правильно делает, – неожиданно поддержала Василису Нюся. И на Марью поглядела так, со снисходительным сочувствием. – Женщина имеет полное право не выходить замуж, если ей не хочется.

– А если хочется? – Марья надула губки.

– Тогда выходить.

– За кого? – уточнил Ладислав, кажется, из всего разговора выхвативший лишь ту часть, что интересовала именно его.

– За кого надо…

– За кого хочется…

Марья и Нюся произнесли это одновременно.

– Дамы прелестны… – Аполлон поднял бокал. – Половой, всем шампанского! И смотри, чтобы наилучшего!

Шампанского не хотелось.

Вина тоже.

И обед вдруг разом утратил все свое очарование. Теперь стол больше не казался нарядным, пальмы в кадках раздражали неуместностью, музыка звучала чересчур уж громко и хотелось просто уйти.

– Так значит, вы конюшни хотели купить?

– И все еще хочу. Правда, слышал, что приключилось несчастье…

– Пожар, – сухо сказала Василиса.

– Это, конечно, скажется на цене…

– Никто не пострадал, – заметила она зачем-то, хотя очевидно, что до других людей ли, лошадей ли, Аполлону нет дела. И вряд ли можно его за то винить.

– Но восстанавливать придется, – Вещерский пить шампанское не стал, да и Марья лишь пригубила. Ладислав и вовсе бокал отодвинул, причем не только свой. И от Демьяна Еремеевича тоже, хотя тот к шампанскому притрагиваться явно не собирался.

– Ему нельзя, – сказал он Нюсе. – Он у нас болеет.

– Чем? – огромные очи ее стали еще больше.

– Вот и я о том, к чему вам возиться с восстановлением конюшен, которые по сути-то и не нужны?

– Нужны, – порой на Василису находило, и делалась она упряма до крайности. И теперь вот пришлось заставить себя говорить спокойно.

– Помилуйте, здания с большего уцелели…

– Я слышал иное, – а вот Аполлон выпил шампанское и протянул руку, чтобы бокал вновь наполнили. – Что там ничего-то целого не осталось, что пламя было такое, что даже камни плавились.

– Местами, – согласился Вещерский и пальцы сцепил.

– Ужас какой! – воскликнула Нюся чересчур уж радостно. – И что у вас там загорелось?

– Наверняка, сено. Я видел, в каком состоянии были эти конюшни. Поверьте, подобное происшествие – вопрос времени. Рано или поздно, несчастье случилось бы… – Аполлон осушил бокал одним глотком. – Безалаберность, полнейшая безалаберность…

– Поджог, – Вещерский чуть склонил голову.

– Быть того не может!

– Жуть! – Нюся сложила ручки. А ведь и она не стала пить, как и Марья едва-едва пригубила бокал, и отставила в сторону, отдав предпочтение клюквенному морсу, на меду вареному.