Читать книгу Не выпускайте чудовищ из шкафа - Карина Демина - Страница 13

Я клялась, что больше никогда…

И ведь верила же. На самом деле верила. Что больше и вправду никогда… да и зачем? Больно это. Я уже и забыла, насколько. Или это просто привычку утратила? В лицо будто кислотой плеснули. Мышцы, чувствую, плавятся. Оплывают.

Оползают.

Кости следом.

– …изменение не только физической структуры тела. – Целитель печально разводит руками. – Вы должны были понимать, что подобные вмешательства не могут остаться без последствий.

Мы понимали.

Нам так казалось.

Нет. Потом. В другой раз пострадаю. И может быть, даже напьюсь. С Софьей. У нее ведь тоже последствия. У всех нас тут гребаные последствия. Но…

Боль отступает.

Отползает, тварь, чтобы затаиться там, на грани восприятия. А мир меняется. Собаки не видят цветов, но в черно-белом варианте есть свои преимущества. Бекшеев стоит, вперившись взглядом в стену. Спина прямая. А болезнью несет крепко.

И морщусь.

Ненавижу этот запах.

Мишка… во что ты вляпался, хороший парень Мишка? Откуда у тебя эта несчастная трехрублевка? И монетки тоже? Я спрошу, конечно. И не только у Яжинского, но и у Отули.

А лучше бы у Янки.

Правильно.

Забыла, что частичная трансформация здорово прочищает мозги. И… кровь. Теперь пятно было ярким и будто светилось… Нет, не будто. Оно и вправду светилось. Слабо, но отчетливо. И стало быть, кому бы кровь ни принадлежала, человек этот был магом.

А теперь…

Я не возьму тонкий след, да. Но обычный – вполне. И… вдох. Воздух… запахов много, старых и новых. Но я привычно отсекаю лишние, выделяя тот единственный, нужный. Крови.

Легкий.

Цветочный почти… цветы выползают в середине марта, а на побережье и того раньше. Может, он за цветами полез?

Для кого?

Пятнадцать лет – возраст влюбленности и… Нет. Если бы за цветами и упал, не было бы сломанной шеи, вскрытой артерии и крови, которую кто-то… вытянул?

Выпил?

Мутит. Но если так, то… вариант один на самом деле. Игла? Иглу бы воткнули в сосуд, и нож бы не понадобился. Да и след она оставила бы куда как менее заметный. А значит, иглы не было.

А был нож и…

Кровь не идет. Сердце ведь остановилось. Как ее вытянуть?

То-то и оно.

На всякий случай, раз уж вышло так, я обнюхала и Мишку, от которого привычно пахло морем. Оно, поганое, сожрало все прочие ароматы. И с одежды тоже.

И с денег.

Осталось только вот это крохотное пятнышко, которое светилось… оно не случайно попало.

– Мне можно поворачиваться? – светским тоном осведомился Бекшеев, отчего сразу захотелось клацнуть зубами над ухом.

А Одинцов никогда не спрашивал. Молча стоял и ждал разрешения.

Естественно, когда ситуация то позволяла. А большей частью всем было не до церемоний. И… назад это еще поганей. Уже однажды обожженная кожа снова слезает. И кости… я каждую чувствую. А нам обещали, что со временем пройдет. Ну или притерпимся. Только ни хрена не получалось притерпеться. И не только у меня.

Ну да…

– Можно, – просипела я, пытаясь как-то вернуть лицо на место.

Всякий раз потом долго не могла отделаться от ощущения, что оно все-таки поползло.

Бекшеев молча протянул белоснежный платок.

– Кровь? – Трогать этакую красоту было совестно.

– Немного.

– Бывает… это не страшно.

– Как сказать.

Он, сообразив, что брать платок я не стану, шагнул и просто провел им по лбу.

– Сосуды… то ли не выдерживают перемен, то ли не успевают. Что-то там они «не», ну и потом пот с кровью.

Красное на белом выделялось ярко.

– И… получилось? Точнее, что получилось? – Он не стал отворачиваться.

А платок я забрала. Все одно грязный.

– Что-то получилось. Это кровь точно не Мишки. Одаренного. И сильного.

– Насколько?

– Сутки в морской воде, если не дольше. А она светится. И… запах яркий тоже. Я почти ничего уже не могу. – Признаваться в собственной слабости было тяжело, пусть даже мозгоправ, который должен был помочь нам вернуться в мирную жизнь, и уверял, что слабость – это очень даже нормально.

По-человечески.

Вот только людьми мы больше не были.

– То есть его убил очень сильный одаренный?

Я кивнула.

И тоже задумалась. И готова поклясться, что знаю, что за мысли бродили в бекшеевской голове. Сильный одаренный. Умелый убийца.

Или нет?

То есть Мишку он убил легко. Шею сломал, как куренку, а тут сноровка нужна. Что до остального, то… То? Инсценировка не удалась? А если бы не Бекшеева? Целительницы из золотой сотни… они встречаются куда реже старых ищеек. А Барский – он, конечно, с мертвяками дело имел, но…

Заметил бы?

Пятно это на шее? След от ножа?

Кровоизлияния?

Не факт… далеко не факт.

– Это не Медведь, – выдавила я то, что мучило. – Я знаю его кровь. И… никто из наших.

– Их кровь вы тоже знаете?

– Знаю. – Его переходы в обращении бесили несказанно. – Так уж получилось. И… нет, ее не изменить. У крови всегда особый запах.

И вкус.

Но про это мы промолчим. Чего человека пугать раньше времени.

– Ее всего капля? Меньше? Не уверен, что даже группу определить получится.

Не получится, это точно. Я ж иногда почитываю журналы, которые на участок приходят. Ну, те, которые вроде как нашу квалификацию должны бы поднимать.

– Акула, говорят, способна учуять каплю крови за сотню миль. Я, конечно, не акула, но… клянусь богами, что это не они.

– Что ж, – поверил ли мне Бекшеев, было не понятно, но он склонил голову набок и посмотрел задумчиво так, – тогда все становится еще более странным. Парень… который заработал три рубля.

– Здесь это довольно приличные деньги.

Проклятье, почему я оправдываюсь? Мишка вряд ли больше пятерки в руках держал, а уж чтобы в собственном распоряжении…

– Пускай. Но где-то он их взял. Где? И не связано ли это с его смертью.

Я подумала и покачала головой.

– Вряд ли. Его убили случайно.

– Сломав шею?

– Не в том смысле. – Я поняла, что меня раздражало во всем этом. – Смотрите… Тот, кто его убил, зачем-то выпил Мишкину кровь. Но кровь мертвеца – это… так себе. – Бекшеев слегка нахмурился. – Кровь одаренного несет силы. Ею можно восстановиться. Способ так себе, но там… там иногда приходилось.

– И вам?

О таком в отчетах не писали. Но да, и мне. И не только мне. О способе этом все знали, во всяком случае те, в ком капли дара имелись. Только вслух о подобных вещах не говорят.

Бекшеев разумно не стал ждать ответа. А я сделала вид, что не услышала вопроса.

– Но Мишка одаренным не был. И убили его не из-за крови точно. Скорее уж тот, кто убил, решил… не знаю, воспользоваться случаем? Сравнить? Или просто свихнулся? – Это же не редкость. Тут скорее нормальным остаться сложно. – В противном случае он бы сперва оглушил Мишку, потом выпил бы кровь, ну а дальше – все остальное.

– Пожалуй, – согласился Бекшеев.

– И таким образом, если бы Мишка влез не туда и от него решили бы избавиться… Тот, кто решил, он бы подготовился. Верно?

Бекшеев прикрыл глаза.

– Да, – прозвучало глухо.

– Тогда деньги – отдельно, а вот убийство – отдельно. Но кровь… на острове магов хватает. Сюда многие приехали. После войны. И… потом, совсем уж после.

Кивок.

И взмах рукой. Мне приказывают продолжать? Я готова.

– Но таких, чтобы и вправду сильные, тем более – женщины…

Сказала и поняла, что права. Женщины. Это кровь женщины.

Бекшеев открыл глаза и уставился на меня. Жуть какая. Интересно, матушку его звать пора или еще рано? Снова чернота. И глазные яблоки движутся вправо-влево. Очень быстро. Словно он читает невидимую книгу.

– Уровень?

– Второй. Может, и первый… или третий? Третий пограничный если. – Попыталась уловить нужное ощущение. – Третий пограничный и второй. Первый все же иначе звучит. По запаху. Более выраженный.

– Четвертый. Никого выше четвертого, – выдохнул он, и глаза остановились. – Данных недостаточно. Недостаточно данных…

Он чуть наклонился, сгорбился, и я испугалась, что сейчас трупов станет два. Но нет. Секунда, и Бекшеев распрямился.

– Извините, – сказал прежним почти равнодушным тоном, – если напугал вас.

– Не дождешься. – Я сунула руки в подмышки и куда уверенней сказала: – Мишка наткнулся на кого-то… случайно. И этот кто-то был ему знаком. Мишка не пошел бы к чужаку. И не подпустил бы близко. Здесь это рано вбивают. И хорошо. На уровне инстинктов. Но он был любопытный. Да и если бы вдруг увидел знакомого человека, который делает что-то непонятное, то…

Предложил бы помочь.

Тетка Зима, малинки…

Та гребаная малина таяла на языке горячим летом. И я тогда впервые за долгие месяцы поняла, что все еще жива. Несмотря ни на что жива.

– Он полез бы помочь.

Он всегда помогал. Даже когда не просили…

– А его вот так. – Я дотянулась до Мишкиной ноги, которая выглядывала из-под простыни, и погладила.

Ничего. Я найду.

Не знаю, какой ценой, но… ищейки след не бросают.

– Знаете, – Бекшеев вытер нос рукавом и поспешно отвернулся, – в таком случае нам стоит поискать место, где его убили.

Легко сказать. Хотя…

Взяла в руки нож. И монетку.

– Надо показать это… одному человеку.

– Вы не будете против, если я составлю вам компанию? – Бекшеев говорил гнусаво. Стало быть, носом кровь пошла. Ну да… его дело. – Только… мне бы привести себя в порядок. А вы… вы подождите наверху. Пожалуйста.

А вот это, несмотря на всю вежливость, прозвучало приказом.

Но я лишь плечами пожала. Подожду. Отчего бы не подождать.

Наверху была Ниночка. А я вспомнила о ней, только заслышав звонкий голосок. И смутилась. И отступила бы, но Медведь почуял.

И повернулся.

А следом и Ниночка замолчала. Напряженно так.

Не то чтобы она меня не любит. Хотя… так и есть, не любит. Ей и не за что. И слухи эти, которые уж сколько лет по Дальнему гуляют, будто мы с Медведем любовники, тоже не добавляли симпатий.

А она хорошенькая.

Круглое личико. Ямочки на щеках. Брови Ниночка выщипывала по последней моде, тонкими дужками, а губы красила красною помадой. И платье-то на ней было нарядным, светло-голубое, в крупный горох. И пояс широкий подчеркивал тонкую талию. Пока тонкую.

– Доброго вечера, – сказала я тихо. – Мы… сейчас уходим.

– Что? – Медведь поднялся из низкого и с виду тесного кресла, куда его запихнули.

В руках он держал кружку, но, судя по запаху, до меня долетевшему, отнюдь не с чаем.

– Я его найду, – спокойно сказала.

Кивок.

И судорожный вздох – Ниночка прижимает руки в белых перчаточках к губам. Она… бесит.

Вот этой вот сахарностью, нарядностью бесит. И еще тем, что я такой быть не смогу. Даже если наизнанку вывернусь. А я бы вывернулась. С удовольствием.

И зависть, темная, душная, поднимает голову.

Бекшеева слегка хмурится.

– Я… домой. – Говорю это Медведю, старательно Ниночку игнорируя. По-моему, это ее тоже бесит. – К Софье. Она со вчерашнего одна, считай.

Есть, конечно, Магда. И Софье случалось оставаться, но все равно непорядок.

Кивок. И хмурое выражение лица у него.

А на ее личике – страх. Не меня Ниночка боится, а того, что Медведь останется.

– Не дури. – Я по его глазам вижу, что страх ее не беспочвенен. – Когда уезжаешь?

– Вечером, – отвечает за Ниночку Медведь. – А я через два дня.

Хорошо.