Читать книгу Тропа - Карина Финкель - Страница 3

Вот уже час я сижу в очереди на массаж.

Ожидание значит для меня больше, чем для других. Вся моя жизнь – сплошное чертово ожидание.

Мое самое первое воспоминание в жизни: я жду.

И жду.

И жду.

Я – пятилетняя, волосы в коротких толстых косах, пижама в веселых котятах, рядом серый плюшевый заяц – сижу у окна и жду. Если надо идти в детский сад, сижу утром и вечером, если не надо – с утра и до вечера, пока не стемнеет и бабушка не позовет спать. Из окна открывается скучный пейзаж: справа береза, слева дуб, узкая дорога спального района, уставленная машинами, лавочки в желтой потрескавшейся краске у подъезда, детская площадка. Второй этаж – все видно хорошо. Играю я так, чтобы ни в коем случае не выпускать из вида окно. Устраиваюсь на широком подоконнике или на столе рядом. Играю и одним глазком поглядываю в окно. Собираю пазл и жду. Устраиваю сценки между игрушками – зайцем, слоником, медвежонком – и жду.

Я жду родителей. Их нет, и они не приходят.

Долгое, томительное ожидание. В детстве я постоянно ждала родителей. Мама и папа всегда были далеко.

Они постоянно меняли страны. Несколько лет жили в одной стране, потом переезжали в следующую – Египет, Греция, Япония, Мексика. Удивительным образом снова и снова эта страна оказывалась не той страной, в которой жила я. Папа работал журналистом в местных корреспондентских бюро российских газет. Мама ездила с ним.

Мне представлялось, что их жизнь полна интересных событий. Я воображала, как они ездят на сафари к антилопам и львам, забираются на высокие скалы, бредут по бесконечной пустыне, бороздят моря на яхте. Их жизнь виделась мне бесконечным приключением. Себя я чувствовала обузой, скучной девочкой, которую в такие места, конечно, не возьмут. Но я надеялась, что смогу быть им полезной в чем-нибудь, достаточно хорошей. Что им все-таки захочется взять меня с собой. Хотя не видела необходимости в этом для них. Зачем? Это было нужно только мне.

В Россию родители наведывались изредка, в отпуске. Они останавливались в своей квартире (во время их отъездов она пустовала) и приезжали к нам в гости.

Родители были вечным обещанием счастливого будущего, праздником, несбывающейся мечтой. А я жила с бабушкой Надей: она кормила супом, запрещала прогуливать школу, не давала много играть в компьютер. Она была очень религиозна, но вера для нее была не опорой и поддержкой, не огнем в сердце, а окошком для просьб и бесконечным источником ограничений. У бога она просила двух вещей: повышения пенсии и нормального давления. Этот факт всегда смущал меня. Мне хотелось, чтобы она просила чего-то более возвышенного.

Все мои молитвы были о том, чтобы родители наконец меня забрали.

Я постоянно хотела к маме с папой и упорно не понимала, что они бросили меня на бабушку. Я ждала их.

Все детство у меня были картонные календари на год размером с открытку, в которых я вычеркивала дни до встречи с родителями. С обложки на меня смотрели мультяшные еноты, веселые собаки, славные милые котята. В конце каждого дня я перечеркивала прошедший день двумя линиями крест-накрест – получался лежащий на боку крест. Когда заканчивался месяц, я перечеркивала и его. Когда год – весь год. Потом брала новый календарь. Когда я нашла эти календари во взрослом возрасте, то порвала и выкинула.

На самом деле дату приезда родителей я не знала. Так что просто вычеркивала дни своего детства.

Дни, в которые должна была состояться долгожданная встреча с родителями (об этом бабушка обычно сообщала где-то за неделю), я обводила розовыми сердечками. Однажды сердечко тоже оказалось зачеркнуто – день, когда родители должны были приехать, но передумали. Вернувшись в Россию, первым делом они поехали не к нам с бабушкой, а к друзьям. Тогда я плакала целый день. Когда они все же приехали к нам, я ничего им не сказала. Казалось, стоит упрекнуть их, как они навсегда отвернутся от меня. Поэтому все мои слезы и истерики доставались бабушке, и я не замечала, что она все равно не отворачивается от меня, а продолжает любить – так, как умела, жестковато и шершаво, но все же.

В ту встречу они привезли мне игрушечного зайца. Правда, один у меня уже был, и зайцы походили друг на друга, как братья. Но я знала, что все равно буду любить новичка – возможно, даже больше старого. Еще они привезли набор для ванны – шампуни, гели для душа, пены и так далее. Все с запахом лимона, который я не любила. Они об этом, конечно, не знали, как чужие люди. От сложных и непонятных чувств набор я хотела выкинуть, но бабушка предложила передарить его однокласснице на день рождения – так мы и сделали. Это был мой первый бунт, первая попытка вырваться из удушающей, обидной, несправедливой любви.

Каждую встречу я оценивала себя на соответствие должности хорошей дочери. Но постоянно не попадала в роль: говорила глупости, делала что-то не то, не так подбирала одежду. Как-то надела свое лучшее платье – а все были в джинсах и свитерах, и я чувствовала себя неуместно. В другой раз пришла в джинсах, а все, как назло нарядились. Мама кидала взгляд на мою майку – и сердце ухало вниз. На самом деле я не знала, что означал взгляд: может, она смотрела без всякого умысла.

Мне было некомфортно с едва знакомыми мне родителями. Но я совсем не понимала этого тогда.

После случая с зачеркнутым сердечком я выбросила календарь и решила больше не вести его никогда. Продержалась два дня и завела новый. Я покупала их прямо в школе. Возле библиотеки выставляли парту, на которой были разложены драгоценности для школьников – яркие открытки и наклейки, ручки с разноцветными чернилами, линейки, пеналы. За партой сидела замученная тощая блондинка с сухой кожей и продавала детям весь этот хлам. Не знаю, было ли это вообще законно.

Бабушка видела мои потуги с календарями и ругалась. От нее календари приходилось прятать.

– Ты что, до смерти дни вычеркиваешь? – сердилась она. – Перестань, не гневи бога.

В этом случае упоминать бога почему-то разрешалось. Бабушкины установки вообще подчинялись странным правилам. Когда я упомянула об этом, бабушка устроила скандал: это ее дом и она может в нем делать все, что угодно, а я у нее в гостях.

Где же тогда был мой дом?

Родительский приезд всегда становился праздником, редкой радостью. Поэтому мне хотелось, чтобы все было идеально. Я выбирала лучшую одежду, готовила для них подарки. Мне казалось, что, если мама и папа увидят, какой у них хороший ребенок, если я дам им достаточно подарков, если им будет весело, если они поймут, что я могу дать им что-то хорошее, то они останутся или заберут меня с собой. Я ничего не просила, не жаловалась, не обижалась.

Но они всегда уезжали, несмотря на мои старания. Каждый раз это разбивало мне сердце. В то же время я как будто понимала, что надо их отпустить. Как родитель, чей птенец выпорхнул из гнезда: хочется, конечно, чтобы он остался, но ты отпускаешь его в большую взрослую жизнь, в приключения и счастье. Так и я отпускала родителей.

Первые дни после их отъезда было ужасно, а потом становилось терпимо. А я продолжала вычеркивать дни.

***

Сначала, в раннем детстве, я думала, что у всех так же. Что родители – некая награда, недостижимая радость, которую надо дождаться и заслужить. Но вхождение в детский социум навеяло подозрения. Другие дети в саду и школе жили с родителями. С бабушкой жил только странный и замкнутый Антон. Еще несколько детей – прилежная отличница Алина и долговязый веснушчатый двоечник Гриша – жили только с одним из родителей, а с другим встречались реже, но все же встречались. Но у большинства были мама и папа, и они жили вместе.

От этого мне начало казаться, что со мной что-то не в порядке. С другими детьми родители живут просто так, и им даже не надо ничего делать для этого. Эти дети могли капризничать, обижаться, скандалить, требовать – их все равно любили. Я же прикладывала массу усилий, чтобы понравиться родителям, получала хорошие оценки, мастерила подарки, отлично себя вела, но ничего не получалось. Я была не нужна даже идеальная.

Каждый раз, когда родители уезжали, я думала, что теперь-то уж точно они уехали ненадолго, скоро вернутся и в этот раз либо останутся со мной, либо заберут меня туда, где полно приключений и чудес – например, в Африку. Я буду прятаться от жары в прохладном доме, смотреть на полное звезд африканское небо, ходить в грубых ботинках, чтобы не укусила змея, ездить на верблюде в пустыне. Или мы поселимся в уютном американском городке, и у нас, как в фильмах, будет домик с лужайкой, и, может, мы даже заведем собаку. Я всегда была готова сорваться и уехать с ними.

Только они не звали.

Бабушка говорила, до двух лет я жила с родителями. Я этого не помнила. Как это было? В памяти на месте этих воспоминаний была пустота.

Я не помнила, что было до бесконечного ожидания родителей. Как будто я родилась и сразу начала ждать.

***

А потом родители завели еще одного ребенка. Мою сестру Свету.

Мне тогда как раз исполнилось 10 лет.

У них не было времени на первого ребенка, но вдруг появилось на второго. Интересная ситуация.

Когда мама забеременела, родители остались в Москве. Папа перевелся на должность в московской редакции. Это меня обрадовало: теперь-то они меня заберут. Никто не говорил о переезде, никто не звал меня, но я, как всегда, находила им оправдания: сложный период, беременность, роды, младенец, нужно подготовиться, все это непросто. Потом, когда станет полегче, меня обязательно заберут.

Перед родами они уехали в отпуск, чтобы отдохнуть до начала сложного периода. Меня с собой не звали.

Сестра родилась. Впервые я увидела ее спустя несколько недель после рождения. Сестра – ужасно маленькая и пухлощекая – постоянно орала. Не плакала, а именно гневно орала, требуя от родителей и всего мира свое. Я никогда так не умела, а она родилась с таким навыком. Мне казалось, что на ее фоне я выгляжу выигрышно. Не ору, не доставляю неудобств. Еще и помогать могу.

Меня не забрали.

Прошло несколько лет. Сестра росла. Я по-прежнему жила с бабушкой. Иногда – редко, раз в несколько месяцев – мы ездили к родителям в гости. В их светлой уютной трешке у сестры была отдельная комната (мы-то с бабушкой ютились в однушке). Я помогала с ребенком во время своих приездов, даже поменяла как-то раз памперс (видимо, чтобы продемонстрировать все свои преимущества).

Меня не забрали.

Третья комната родительской квартиры, которая теоретически могла бы стать моей, после ремонта превратилась в гостиную. То есть либо меня планировали поселить с сестрой (хотя кровать там была одна и места под вторую не наблюдалось)… либо мой переезд и не планировался.

Но я ждала.

Я ждала, что, раз уж не забирают меня, то рано или поздно сестру тоже привезут к нам. Мне казалось, это скрасит мои дни и мучительное ожидание. По крайней мере, мы будем вдвоем.

Этого не случилось.

Когда однажды родители попытались навязать бабушке второго ребенка – только один раз, на время трехнедельного путешествия в Марокко, – бабушка взбунтовалась. Она сказала им, что не собирается брать на себя всех их детей. Меня – так уж и быть, но один ребенок – это один, а двое – это уже чересчур. Бабушка сказала, что скидывать ребенка на другого человека безответственно (а как же я?). Она сказала, что для ребенка находиться вдали от родителей – психологическая травма, которая отразится на всей его жизни (эм?).

И родители просто поехали в Марокко с сестрой.

Но не со мной. Меня они не взяли.

Больше родители не пытались оставить сестру у нас. Во все поездки они брали сестру. Меня не звали.

Во мне начала зарождаться глупая и стыдная ненависть к сестре. И наконец-то обида на родителей – но это чувство было слабее.

Сестра, как я считала, росла капризной: требовала игрушек, сладостей, платьиц и всего на свете. Родители с готовностью покупали ей все это, баловали, исполняли ее капризы, а я так и оставалась ни с чем. Оказалось, нужно быть не хорошей и правильной, а любимой.

Когда мы с бабушкой приходили в гости, становилось очевидно, что я лишняя. Сестра могла без спросу взять и залезть на колени к маме или взять что-то из папиной тарелки. Я не могла так себя вести. Невозможно залезать на колени или в тарелку к малознакомому человеку. Невозможно открывать ему душу.

Впервые я осознала, что мы с родителями совсем не близки. Мы были чужими друг другу людьми, которые годами жили не вместе. Потом я стала осознавать и то, что все это время дело было не во временных трудностях. Я не «временно не жила» с родителями. Я вообще не жила с родителями.

Сидя с ними, я чувствовала себя ужасно неловко. Они смеялись над общими, понятными только им шутками, у них были общие вещи. Сестра знала, что и где лежит, а я нет. Сестра знала, что нельзя забираться на одну из табуреток, потому что у нее подломана ножка, а я нет. Я упала и свалилась вместе с табуреткой. Родители извинялись передо мной – не как перед частью семьи, а как перед посторонним человеком. «Чужая», – крутилось у меня в голове.

Чужая. Ненужная.

На холодильнике висели рисунки сестры, пришпиленные магнитами из родительских поездок. Их семья – мама, папа и сестра. Без меня. Моих рисунков никто на холодильник не вешал. Подозреваю, что они их выбросили.

На комоде у родительской кровати стояли поделки сестры. Небрежные, созданные неловкими детскими ручонками, посреди дорогих маминых духов, изящных статуэток из поездок – поделки сестры пустили в этот мир, потому что они важнее, чем другие предметы. Толстый ежик из пластилина с иголками-зубочистками. Странное фиолетовое создание с глазами-пуговицами.

А где мои? Те, которые я лепила в ожидании родителей, старалась, делала по книгам и инструкциям? Где глиняная ваза, которую я слепила на мастер-классе, который нам организовали в школе? Я еле довезла ее, такую хрупкую. Она получилась действительно красивой. Я думала оставить ее себе, но отдала маме. Ведь я хорошая девочка.

Где закладка с узором из елочек и коричневыми бусинами, которую я сделала для папы? Я столько выбирала эти бусины. Не могла решить, какие ему больше понравятся.

Где все это?

Я не стала спрашивать. Но догадывалась, что все это отправилось в мусорку.

***

Родители так и не взяли меня к себе, в свою семью. Сначала маленький ребенок, потом… Потом как-то все забылось. Затем они снова уехали из России – на этот раз в Бангкок. Конечно, с сестрой. Конечно, без меня. Потом и вовсе переехали, на этот раз насовсем. Уже 10 лет они с сестрой жили в Австралии.

Во взрослом возрасте, после трех лет мучительных раскопок у психотерапевта, я наконец поговорила с родителями. Почему меня бросили на бабушку? Почему не забрали? И, главное, почему с сестрой они могли жить, а со мной нет?

– Ты же не говорила, что хочешь жить с нами, – сказала мама. – Мы думали, тебе лучше с бабушкой.

Я спросила, почему сестре дарили подарки и исполняли все ее желания, а мне только изредка привозили сувениры из поездок? Почему ее возили на Мальдивы и в Аргентину, а меня нет? Мама сказала:

– Но ведь ты никогда не просила. Мы думали, тебе это неинтересно и не нужно. Откуда же мы знали?

Последний раз мы встретились пару лет назад – абсолютно чужие люди. Дальние родственники.

Отношения с сестрой у меня тоже не сложились. Мешала не только разница в возрасте и то и дело прорывающаяся обида, которую мне с трудом удавалось загонять обратно в себя. Я для нее была непонятной серой теткой, наподобие пятиюродной тетушки, которая изредка выделяется из серой толпы, а потом растворяется обратно. Сестре исполнилось 18. Она активно вела блог с кучей подписчиков, постоянно путешествовала – то с друзьями, то с родителями, планировала стать режиссером или актрисой. Ну и я со своей пустой бессмысленной жизнью…

В блоге сестра рассказывала о своей жизни и зарабатывала рекламой. Даже продавала какие-то курсы. Я следила за ней с фейкового аккаунта. Она транслировала свои дни: утром кофе и растяжка, днем учеба, вечером встречи с друзьями, свидания, походы в спортзал. Ее посты «как построить отношения мечты» или «стоит ли получать высшее образование» казались до смешного наивными: что она вообще могла знать о жизни? Но людям нравилось: подписчиков становилось все больше, они лайкали ее глупую писанину и комментировали, ввязываясь в ожесточенные споры. В общем, чего-то я не понимаю в этой жизни.

Я купила и ее курс, надеясь, что меня не вычислить по данным банковской карты. Курс состоял из шести лекций для девушек про то, как достичь жизни мечты: отношения с мужчинами, карьера (хотя кроме блога работы у нее не было), предназначение, ресурсность, «проявленность» (как быть яркой и заметной миру) и деньги (послания в духе «деньги есть для всех, только разреши себе взять их»).

Судя по чату участников курса, его купили 3 тысячи человек. Курс стоил 2000 рублей. Получается, она заработала 6 миллионов рублей?.. Ну и кто тут занимается глупостью, она или все же я? Если человек зарабатывает на каком-то идиотизме такие деньги, очевидно, она все делает правильно.

Некоторое время я следила за блогом сестры, чувствуя себя сталкером-маньяком. Мне было необходимо понять: чем она лучше? Почему у нее все получается с детства? В том ли дело, что у сестры были родители, которые вселили в нее уверенность в себе? Или же удача была ей выдана при рождении? Или она умела нравиться, а я нет? Или она просто лучше и интереснее, чем я?

Со временем я настолько подсела на ее блог, что стала от него зависима. Мне казалось, в нем скрыт ответ на главный вопрос моей жизни: почему мне ничего не дается, а другие даже не подозревают, что в жизни могут быть такие проблемы? Кто эти люди, которые росли в обычных семьях, лет в 20 женились, завели детей, работают на неплохой работе, ездят в Таиланд и на Мальдивы – как им это удается? Как, черт возьми, им удается эта обычная человеческая жизнь? И что не так со мной? Почему мой путь никак не начнется?

В какой-то момент стало ясно: судя по всему, это и есть мой путь. Вспоминается мем из интернета: «Учитель, в моей жизни сплошная херня, как мне выйти на свой путь?» – «Херня и есть твой путь». Вот такой скучный и бестолковый у меня путь, да. Я не смогла с этим смириться. Не иметь не то что жизни мечты, но даже и хотя бы просто нормальной жизни. Довольствоваться крохами, хотя вроде бы у большинства получается сделать со своей судьбой хоть что-то.

Детская история – ожидание счастья и то, что оно так и не случается, – врезалась в меня насмерть, и я никак не могла от нее отвязаться. Вся моя жизнь – серая обыденность и бесконечное ожидание праздника, который никогда не придет.

Всю жизнь я ждала родителей, но они так и не пришли. Всю жизнь ждала карьеры, любви и так далее – и ничего не получила. Кажется, больше всего на свете я ненавидела ждать. И, по злой иронии, ожидание составляло большую часть моего существования.

Невольно наводило на мысли, что так все обычно и происходит. Ты годами ждешь чего-то, навешиваешь на это ярлык самого важного на свете, но либо не получаешь, либо мечта оказывается совсем не такой радужной.

В своем ежедневнике я зачем-то продолжаю вычеркивать дни. Один вопрос: дни до чего?

Что бы я ни делала, ожидание возвращалось. Прошли годы, я изменилась, но ожидание снова и снова терзало меня.

Постепенно у меня развилась аллергия на ожидание. Очереди, ожидание звонка и все подобное выводило меня из себя.

Со временем мне стало казаться, что жизнь – просто череда ожиданий. Сначала ждешь одного, потом другого, потом приходит смерть. Мертвые не ждут. Они уже всего дождались.

Говорят, у каждого человека на лице отпечатывается одна главная эмоция, которая ему ближе всего. У кого-то страх, у кого-то ожидание, что сейчас обидят или ударят. Проклятое ожидание наверняка насмерть впечаталось в мое лицо.

Массажиста я так и не дождалась. Просто ушла, забив на предоплату.