Читать книгу Опасные игры - Карина Халле - Страница 5

По дороге обратно в город я чувствовала, как в горле вскипает злость. Проглотила ещё несколько пилюль, переключила на другой плейлист. Тот, любимый, уже совсем не подходил под настроение. Оно не имело ничего общего с предвкушением новой жизни, надеждой и оптимизмом. Гораздо больше – с тем дерьмом, которое я не в силах была контролировать.

Мои родители, черт бы их побрал. Откуда они узнали обо мне и Хавьере? Это было сто лет назад, и дело было совсем не как в песне Кэрри Андервуд[3] – мужчина и женщина расстались, она забрала его машину и деньги. Скорее уж напоминало сингл Antrax[4].

Не у каждой женщины есть бывший, который пристрелит ее, если найдет. В самом прямом смысле.

Думая о том, ищет ли меня Хавьер спустя столько лет, я припарковала свою машину (ну хорошо, его машину) возле одной из многочисленных модных кафешек, заполонивших улицу. Прежние знакомства ничем не помогли бы мне, но я могла завязать новые возле кофемашины. Раз уж дядя разрушил мой изначальный план, у меня появился ещё один. Покрутиться тут немного, заработать денег и вновь выйти на дорогу. Нет, я не знала, где буду жить, когда он вытолкает меня из дома, но знала, что скоро придумаю. Я всегда придумывала.

Я остановила машину, немного посидела внутри, ожидая, пока гнев уляжется. Был час дня, и мой желудок готов был сожрать сам себя. Несколько раз вдохнув через нос, я задумалась, может ли со мной случиться передоз кавы-кавы. В принципе, корень мог считаться наркотиком, хотя в маленьких дозах он был даже полезен. Но дни, когда мне хватало лишь одной пилюли, чтобы заглушить злость и раздражительность, давно прошли. Теперь приходилось принимать слишком много.

Я взяла сумочку, хорошенькую, кожаную, с кисточками, и плавной походкой направилась к кофейне. Дверь распахнулась, зазвенел колокольчик. В отличие от большинства женщин за столиками, я была не в сарафане, но мои джинсы были чистыми, ботинки сияли, ярко-желтый топ подчеркивал уже сходивший летний загар. В машине я причесала и как следует уложила волосы, наспех накрасила глаза. Ничего броского – я хотела выглядеть лишь достаточно симпатично, чтобы не выделяться из толпы.

Чуть дрожа под вентилятором, я быстро обвела взглядом комнату. В углу, в креслах, отдыхала пожилая пара: седая женщина в очках «кошачий глаз» разгадывала то ли кроссворд, то ли судоку, её муж читал книгу. Все остальные были очень молоды. Три совсем юные девчонки в углу хихикали, отодвинув в сторону стаканчики с замерзшим кофе; на них были такие топы и шорты, что я позавидовала. Несколько студентов, заткнув уши наушниками, что-то печатали на ноутбуках, два бизнесмена вели неловкий разговор за эспрессо. Всё как всегда. Даже Джон Майер в колонках – правда, новые хиты Майера, уже после многолетнего заточения на ранчо.

Кожа баристы, миниатюрной женщины с яркой улыбкой, была цвета капучино, который она делала с невероятной скоростью.

– Добро пожаловать в «Кофефанатизм», – сказала она и улыбнулась ещё шире, хотя казалось бы, шире было уже некуда. Мой детектор лжи показал, что улыбалась она абсолютно искренне. – Чем могу помочь?

Я постаралась в точности скопировать её улыбку.

– Средний латте на соевом молоке, пожалуйста. И вакансию.

Улыбка медленно сползла с лица женщины, пока она печатала чек.

– Простите, мэм. Мы сейчас не набираем новых сотрудников. Но впереди Рождество, и тогда нам понадобятся люди. Всё-таки заполните заявку?

Насколько же несчастный у меня был вид? Буду ли я в Палм-Вэлли до конца месяца? Или даже до конца недели?

К своему удивлению, я всё равно кивнула, улыбка будто приросла к лицу. Женщина протянула мне бланк, а я ей – деньги, позаботившись о хороших чаевых.

– Как вас зовут? – спросила она, занеся ручку.

– Элли, – ответила я. Это имя мне самой показалось чужим, но она, не моргнув глазом, его записала.

Я встала у стойки, чтобы спокойно прочитать бланк. При желании я без труда могла поднять свои связи. У меня были друзья по всей стране, и если бы они пригласили меня на собеседование, я бы с радостью показала им свои навыки.

Не то чтобы это было очень сложно, но я гордилась, что могу управляться с кофемашиной не хуже, чем проделывать фокусы с картами и стрелять из «кольта» сорок пятого калибра. Я подумала – почему обязательно искать работу здесь, если я могу найти её где угодно? Сиэттл был североамериканской столицей кофе, и я там ещё не жила.

На скорую руку заполнив бланк, я сунула его в задний карман джинсов, но он вывалился оттуда и шлёпнулся на пол. Я повернулась и увидела, как мужчина, нагнувшись, поднимает бланк.

Ну то есть сначала я увидела его макушку, растрёпанные тёмно-русые волосы, доходившие до ключиц. Потом, когда он поднялся – тёмные, изогнутые брови над кристально-голубыми глазами. Кольцо, свисавшее, как вопросительный знак, из узкого носа. Потрясающе красивые губы – верхняя тонкая, изогнутая, нижняя пухлая, чувственная. Небольшую щетину на скулах и подбородке. Он был похож на фотомодель, и когда я оглядела его высокую, крепко сбитую фигуру в шортах карго и поношенной футболке с Игги Попом, обтянувшей его торс, как вторая кожа, у меня перехватило дыхание. Его руки были полностью покрыты татуировками – дикая смесь черепов, животных и странных узоров.

Я выдохнула, лишь когда он заправил волосы за уши. Уши, торчавшие, как у Добби. Замечательно. У незнакомца был недостаток. Я терпеть не могла идеальных людей.

Он протянул мне бланк и улыбнулся, и эта улыбка лишь несколько секунд спустя просияла в его глазах. Сначала в них вспыхнуло и так же быстро исчезло какое-то другое выражение, и я ощутила дежавю, едва не сбившее меня с ног.

Я его знала. Откуда я его знала? И сколько я простояла, уставившись на него, как идиотка? Обычно я соображала гораздо быстрее.

– Ты уронила, – сказал он. У него был необычный голос, низкий, но чёткий. Таким голосом можно было озвучивать документальные фильмы об иероглифах Розеттского камня[5]. Вдоль моего позвоночника пробежали мурашки. Я взяла бланк, и наши пальцы соприкоснулись. Я ощутила электрический разряд. В буквальном смысле.

– Ой! – Я отдёрнула ладонь. Он виновато улыбнулся, сунул руки в карманы.

– Извини. Я хороший проводник.

Я тупо таращилась на него, запихивая бланк обратно в карман.

– Электричества, – продолжал он. – Ну, знаешь, разряды. Я не к тому, что я работаю проводником в поезде или там музыкальным проводником. Хотя я играю на гитаре.

Он молол чепуху, и в любой другой ситуации я решила бы, что он нервничает. Но такая мысль вызывала вопрос, с чего вдруг эта секс-бомба нервничала в моём присутствии.

Нет, я не была некрасивой. От матери-эстонки мне достались высокие скулы, рот в форме сердечка, тёмные глаза с тяжёлыми веками. Но мою красоту замечали не сразу. Если я просто стояла в углу комнаты, вряд ли чей-то взгляд на мне останавливался. Меня не замечали, и мне это нравилось. Если я в этот момент куда-то шла – тогда, конечно, всё было по-другому.

– Элли! – закричала бариста неожиданно грубым голосом. Должно быть, хлестала кофе литрами.

Я улыбнулась мужчине, с болью осознав, что сказала ему только «ой», и побрела за кофе.

– А я знал, – сказал он, щёлкнув пальцами. Я медленно повернулась, сжала в руке стаканчик и обожглась.

– Что именно? – спросила я. Слишком горячий. Кофе был слишком горячий. Он улыбнулся мне, будто я только что собрала кубик Рубика, и я ощутила в животе трепет. Нужно было съесть что-нибудь ещё, помимо вяленой говядины.

– Ты Элли Уотт.

Вот же су…щая нелепость.

Я повернулась, дрожащей рукой сняла крышку со стаканчика.

Он меня знал. Шикарный татуированный парень меня знал, а я его не знала. Кошмар.

Я повернулась к нему, лицом к лицу, как можно искренне улыбнулась. Наконец сказала:

– Мне нужно идти.

Если что-то пошло не так, просто уходи – так меня учили родители. Ещё – никогда не ставь слишком низкую планку. Ещё – эмоции к победе не приведут. Жаль, что они были столь же лицемерны, как я.

Я отшагнула в сторону, не отводя глаз от двери, но он рванул ко мне и взял за свободную руку. Я подобралась, ожидая, что по телу пройдёт новый разряд, но нет – просто приятное прикосновение тёплой, сильной руки.

– Подожди, – сказал он чуть тише, подходя ближе. Он пах чем-то знакомым. Приятный, чувственный запах, который я не могла точно идентифицировать. Запах простоты и промышленности. Корица и… чернила?

Я собралась с духом и посмотрела ему в глаза. Он был так близко, что я видела ободки его безмятежно-голубых радужных оболочек.

– Ты меня не помнишь? – спросил он. В его взгляде читалось ожидание и нервозность. Как будто, если я его не помнила, он разозлился бы, что улыбался мне так долго.

Нет, к несчастью, я понятия не имела, кто он, и это мне не нравилось. Судьба обычно сталкивала меня с засранцами, а не с шикарными мужчинами, которых хотелось облизать с ног до головы – хотя порой это были одни и те же люди.

Он убрал руку, и я чуть расслабилась. Постаралась ответить как можно виноватее:

– Прости. Я понимаю, таких, как ты, трудно забыть, но у меня очень плохая память. Ничего личного.

– Сомневаюсь, – сказал он тихо. Я вопросительно посмотрела на него. В чём он сомневался – в моей плохой памяти (что, конечно, было не так) или…

– Кэмден Маккуин, – выпалил он. Имя ударило по мозгу, как дождь по сухой земле, прежде чем впитаться. Первое, что я ощутила, – чувство вины.

Взгляд его прекрасных глаз, чуть потемневших, обвёл моё лицо.

– Ну, значит, ты меня помнишь.

Кэмден Маккуин, воспоминания о котором хранились в чертогах моего разума, ничем не был похож на эту секс-машину, покрытую пирсингом и тату. Кэмден Маккуин, которого я помнила, был высоким, да, но при этом нескладным. Неловким. Его красивая фигура пропадала даром. У того Кэмдена были сальные чёрные волосы, доходившие до лопаток. Он обожал собачьи ошейники, чёрную помаду и кружевные перчатки с отрезанными пальцами. Он всегда носил только чёрное. Всегда увешивал руки загадочными повязками, увидеть которые можно было в те редкие минуты, когда он снимал длинное чёрное пальто. Он таскал его даже в разгар лета, когда все вокруг умирали от жары. Он любил музыку, искусство, сидеть в тёмной фотокомнате. Все называли его Тёмной Королевой. Ходили слухи, что он гей, что он зоофил, что носит с собой в класс оружие. Его обзывали и били больше всех учеников школы Палм-Вэлли.

– Привет, – сказала я, пытаясь связать знакомого мне Кэмдена с тем Кэмденом, которого видела теперь. – А ты изменился.

Черты его лица расслабились, вновь стали модельными.

– Ты тоже. Твои волосы… – Он наклонился вперёд, откинул прядь волос с моего лица. Я вздрогнула всем телом и почувствовала, как расширились мои глаза. – Тебе идёт. Я всегда думал, что длинные светлые волосы, как у Барби, не совсем подходят такой… брутальной девушке, как ты.

– Брутальная девушка – синоним суки? – спросила я. Он рассмеялся, и я поняла, что его смех совсем не изменился. Он звучал так, будто смеялись над ним.

– Ну… я хотел сказать «суровая», но это было бы неуместно, да? Так что ты тут делаешь? С самой школы тебя не видел.

– Да просто заехала навестить дядю. Просто проезжала мимо.

Он приподнял бровь.

– Проезжала мимо и решила устроиться на работу в кофейню?

Да. В яблочко.

Я пожала плечами, обвела взглядом кофейню и глупо улыбнулась.

– Тут так мило. Удивительно, как сильно всё изменилось.

– Может быть, это ты изменилась? – спросил он. Его взгляд был по-прежнему светлым и ясным, даже радостным, но в голосе я уловила что-то, не внушающее доверия. Будто он меня тестировал. И он имел на это полное право, учитывая, чем закончилось наше общение.

Я легонько толкнула его руку. Мне было так неловко.

– Это ты изменился, Кэмден. Круто. – Я едва не спросила, что с ним случилось, но такой вопрос прозвучал бы чересчур снисходительно. – Ну, что нового?

Он посмотрел на пустой столик, за которым, когда я вошла, хихикали девчонки. Теперь они сидели, поджав губы, и вытаращенными глазами смотрели на Кэмдена; когда он повернулся, быстро отвели взгляд.

Теперь, когда он был совсем близко, я увидела в его глазах надежду, и это выражение его лица было мне знакомо.

– Ты никуда не спешишь? Может быть, выпьем ещё кофе? – спросил он.

Я едва не сказала – нет. Едва не сказала – мне нужно идти, хотя идти мне было некуда и я просто без всякой цели кружила бы по городу ближайшие несколько часов. Но он улыбнулся, и от этой белозубой улыбки в сочетании с проколотым носом и растрёпанными волосами моё сердце подпрыгнуло, сбросив тяжесть кавы-кавы, как давящую броню.

И я ответила – давай.

Тогда

Кое-как пережив первую неделю в новой школе, идя по пыльной дороге, ведущей к дому дяди, девочка чувствовала себя так, словно вернулась из военного лагеря. Уже за эту неделю она обзавелась следующими прозвищами: Гугл Хром, Калека и Хромая Корова. Корова, конечно, по той причине, что после несчастного случая она сильно набрала в весе – это логично в тринадцать лет при условии бурлящих гормонов и пониженной активности.

В довершение унижений дядя не смог забрать её из школы в ту пятницу, и не было ничего ужаснее, чем идти вдоль по дороге. Люди были не в силах не смотреть на неё, когда она проходила мимо, и она почти слышала их мысли: интересно, что с ней случилось? Почему она так смешно ходит? Почему на ней джинсы в такую жару? Она видела их любопытные взгляды, видела, как формируются стереотипы в их головах.

Низко опустив голову, она шла, не сводя глаз с грубого, в глубоких трещинах, асфальта. Сумка, набитая новыми учебниками, давила на плечо. Девочка вытерла вспотевшие ладони о джинсы. Мимо, рыча и сигналя, пронеслась красная машина, но девочка даже не посмотрела в её сторону.

– Эй, Элли! – позвал голос за спиной. Она остановилась и повернулась, взметнулась волна светлых волос.

Это был Кэмден Маккуин, её единственный друг в этом богом забытом городе. Он подошёл к ней, и она улыбнулась; его высокая тёмная фигура резко выделялась на фоне блёклого пейзажа.

– Можно проводить тебя домой? – спросил он с тихой надеждой. Хотя выглядел он весьма специфически – длинные чёрные волосы, мертвенно-бледное лицо, очки с толстыми стёклами и помада цвета гудрона – он улыбался ей, и на впалых щеках играли ямочки. Он любил эпатировать.

– Если хочешь, – сказала она как можно равнодушнее. По правде сказать, она была рада. Не то чтобы она испытывала к Кэмдену что-то серьёзнее, чем дружеские чувства, но когда он не был погружён в маниакальную депрессию, его компания ей нравилась. К тому же люди почти не смотрели на неё, когда рядом был кто-то вроде Кэмдена. Пожалуй, лишь у него неделя выдалась хуже, чем у неё.

– Ну, как день прошёл? – спросил он, идя рядом.

– Ох, блин. Викки Бессет рассказала всем на уроке истории, что я так странно хожу, потому что весила триста фунтов и сломала лодыжку. Теперь я повсюду слышу в свой адрес «Хромая Корова», – сказала девочка, скрывая за наигранной беззаботностью обиду и стыд, рвущие её на части. Лучше было смеяться, чем плакать, пусть даже последнее было бы искреннее.

– А, Викки. Это она сказала учителю, что у меня в рюкзаке пистолет. Редкостная сучка, – ответил он тем же тоном, что и девочка. Ни один из них не хотел показать другому, как больно его всё это задевает.

– Может, она тебя боится, – предположила девочка. Кэмден не отрываясь смотрел на далёкую гору, и взгляд его был мрачен.

– Ей есть чего бояться. Таких девочек, как она, карма никогда не наказывает по заслугам. Но если она не будет осторожна, я изменю её карму.

Девочка ничего не ответила. Её губы вытянулись в узкую полоску.

Она всего месяц знала Кэмдена, но уже не раз удивлялась тому, что он думал и говорил. Ей всегда казалось, что лишь она одна полна праведного гнева, но она очень, очень ошибалась.

Она решила запомнить: Кэмдена Маккуина лучше не злить.

Сейчас

Общаться с Кэмденом оказалось на удивление легко. У меня никогда не было проблем в общении с людьми. Но в то же время я была уверена, что чувствую исходящие от него волны раздражения. Он прихлёбывал чай маття, я большими глотками пила кофе, и мне никак не удавалось понять, что он чувствует. Он казался открытым, расслабленным, его рука оказывалась в опасной близости от моей каждый раз, когда он ставил чашку на стол. Должно быть, виной всему была моя гиперчувствительность, вызванная воспоминаниями и чувством вины.

– Всё в порядке? – спросил он и положил руку на мою. К счастью, меня не ударило током. Я отвела взгляд от осадка на дне стаканчика, который сосредоточенно рассматривала.

– Да, извини, – ответила я мягко. – Я просто…

– Под сильным впечатлением?

– Видимо, да.

– Воспоминания… – Он осёкся. Руку так и не убрал. Я слишком отчётливо чувствовала её тепло, её близость. То, чья это рука. Моя ладонь готова была дёрнуться в любой момент.

– Ну вот, – сказал он, наконец убрав руку, вытерев подбородок и откинувшись на стуле. – Так я и стал тату-мастером.

Я осознала, что говорил по большей части он. Это было совсем на меня не похоже. Но, с другой стороны, это ведь был мой бывший одноклассник, а не клиент.

– Правда? – Я тут же перевела взгляд на его татуировки. При ближайшем рассмотрении безумный калейдоскоп форм и расцветок обрёл смысл. Скорпионы, черепа, змеи, крылья и девушки в стиле пинап на фоне голубых океанских волн, кое-где – крошечные подписи.

– Полагаю, ты не слышала о моём тату-салоне?

– А должна была?

Он указал на мою небольшую татуировку на руке – тонкую полоску музыкальных нот.

– Где ты это наколола?

– В одном салоне в Миссисипи, – ответила я и тут же пожалела, что не удержала рот на замке. Но он не стал спрашивать, зачем я поехала в штат, где жила раньше, прежде чем вернуться сюда. Вместо этого он сказал:

– Знакомая мелодия.

– Ты что, проиграл её в голове?

Он просиял. Вид у него был гордый и в то же время ленивый – если бы он откинулся на стуле ещё чуть-чуть, оказался бы на полу.

– Я же сказал, что играю на гитаре. Какая это песня?

– Да не важно, – ответила я. – Ну, значит, ты теперь тату-мастер. Видимо, очень крутой?

– Ну, ничего так. – Он не без ложной скромности пожал плечами. – Считаюсь одним из лучших в Лос-Анджелесе. Участвовал даже в шоу «Чернила Лос-Анджелеса». Не смотрела?

– У меня и телевизора-то нет.

Он кивнул, будто это было и без того очевидно.

– Ну, ты ничего не пропустила. А что касается песни, со временем выясню. Может, тогда расскажешь, почему её выбрала.

Я нахмурилась.

– По-моему, ты переоцениваешь силу своего убеждения.

– Ну, я же убедил тебя сидеть тут и разговаривать со мной, хотя ты уже рвалась к двери.

Это только потому, что ты секс-бомба, подумала я, но вслух не сказала.

– Так что ты тут делаешь, если работаешь в Лос-Анджелесе? Предков навещаешь?

Его взгляд тут же изменился, будто солнце спряталось за тучу. В кофейне тут же стало темно. Но стоило Кэмдену улыбнуться, туча тут же ушла.

– Нет, не родителей. Хотя они по-прежнему здесь живут. Папа по-прежнему шериф, как ты помнишь.

Ещё бы мне не помнить. Это он выгнал моих родителей из города.

– У меня и тут есть тату-салон. «Игры amp; Иглы», – сказал он. – В восточной части города. Может, видела? Старый дом с фотографиями Белы Лугоши[6] и Болотной твари[7] у входа.

Очаровательно.

– Салон на первом этаже, живу я на втором.

– И хватает на жизнь? – Невзирая на близость к Лос-Анджелесу, столице пластических операций, Палм-Вэлли не представлялся мне слишком культурным – или, вернее сказать, субкультурным местом.

Его улыбка из милой стала язвительной.

– Разумеется. Ты не представляешь, сколько денег приносит тату-салон.

Самоуверенность Кэмдена была оскорбительна, но, по правде говоря, я ничего не знала о тату-салонах. Те, в которых я была, выглядели жутко, а мастера – так, словно вынуждены прокалывать девушкам уши, лишь бы сводить концы с концами.

Он вынул из кармана мобильник, посмотрел на экран.

– Кстати, через двадцать минут у меня клиент. Хочешь посмотреть, как я работаю?

Вообще-то идея наблюдать, как кого-то колют иглой, не вызывала у меня интереса, но прекрасное лицо Кэмдена было таким серьёзным и открытым, что я кивнула. И, конечно, виной всему было чувство вины за то, как отвратительно я поступила с ним в школьные годы. И если уж совсем честно, мне надо было видеть, насколько успешен этот парень.

Самой важной моей задачей было привлечение успешных людей.