Читать книгу Танго в стране карнавала - Кармен Майкл - Страница 4

Решение относительно родео было, признаться, чистым капризом; в последний момент я обозначила сие мероприятие где-то на карте Бразилии между Рио и Сальвадором. Подвигло меня на этот шаг отчасти то, что незадолго до отъезда из Лондона я прочла «Кони, кони»[12] (ну, и еще моя давнишняя любовь к музыке кантри). За неимением других идеалов под рукой, я размечталась, как выйду за ковбоя и мы с ним поскачем к закатному солнцу, а там заживем, как Джон Грейди[13] с этой его мексиканской цыпочкой. Но покупать билет до Мексики было уже поздно, поэтому пришлось изыскивать дырку в моем кочевом бразильском маршруте. Я не хотела позволить мечте умереть из-за таких мелочей, как география.

Про фестиваль родео в городе Барретос было написано, что это самое большое родео-шоу в мире, с миллионом зрителей, но из моих знакомых никто о нем слыхом не слыхивал. Для отважной путешественницы и поклонницы ковбоев это означало сразу два преимущества: настоящие ковбои и мало туристов.

Там, в промозглом Лондоне, план выглядел сказочным – я уже предвкушала, каким украшением долгих скучных ужинов в Сиднее станут мои зажигательные рассказы о бразильских ковбоях и свирепых быках, – но, когда Карина сообщила, что и ей ничего не известно о родео в Барретосе, я, признаться, немного струсила. Ведь о нем писали как о самом большом родео в мире! Карина обзвонила несколько отелей в окрестностях Барретоса, но даже они посоветовали мне отложить поездку лет на десять.

– Это не для туристов. Я тебе не рекомендую туда ехать, – заключила Карина и захлопнула справочник по бразильским гостиницам, а потом переключилась на немецкого туриста, потерявшего цветовую шкалу. Я приуныла и вполуха слушала разговор о цветовых шкалах – он ходил кругами, начатый взбешенным туристом, который забыл привезти свою цветовую шкалу и теперь не мог купить себе никакой одежды; Карина, при всем ее блестящем английском, не могла взять в толк, о чем говорит этот немец. Наконец она остановила проходящую мимо туристку и взмолилась:

– Прошу, дорогая, помогите мне. Что такое цветовая шкала?

Вот в этот момент я впервые увидела Кьяру.

– Ты не испугалась, а? – шепнули сзади.

Я обернулась и столкнулась взглядом с высокой стройной девицей с шапкой буйных волос. Озорное круглое лицо, насмешливая улыбка.

– Так как? Правда боишься ехать? – настаивала она.

Бывалый путешественник во мне возмутился от такого подозрения.

– С чего бы? Нет, разумеется, нет. Вовсе я не испугалась, – с деланым равнодушием ответила я. – Просто там нет жилья. Не знаю… ну да, в общем… я не знаю, где там остановиться…

Я умолкла. Девица внимательно посмотрела на меня и вдруг разразилась смехом:

– Ясное дело, в глухомани негде остановиться, чувиха. На то она и глухомань. Ха!

Внешне она была похожа на итальянку или француженку, но в выговоре смутно слышались напевные интонации дублинцев.

– Вот именно. Где-то же мне нужно спать, верно? – сказала я, подбавив сарказма.

Продолжая улыбаться, девица потянулась к укрытой за стойкой корзине для грязного белья, извлекла оттуда гамак и кинула мне, задорно тряхнув гривой длинных темных волос:

– В гамаке, где ж еще. Все бразильцы только так и спят.

Я испытующе заглянула ей в глаза, и она не отвела взгляда.

Все это сильно смахивало на вызов, брошенный Тельме Луизой.[14] Она это понимала, и я это понимала, и она понимала, что я это понимаю. Отказаться я не могла, даже если б захотела.

Карина – она слышала весь разговор – прекратила поток излияний немца о преимуществах комбинирования бледно-лимонного с мятно-зеленым и устремила на Кьяру предостерегающий взор.

– Кьяра, это безответственно, – твердо сказала она, после чего снова повернулась к возбужденному немцу и велела ему покупать черное. Закончив с ним, Карина поставила настойку табличку «Закрыто».

Кьяра округлила глаза и заговорила вполголоса, прикрываясь локтем, чтобы Карина не подслушала:

– Никогда не слушай бразильский средний класс. – Она кивнула в сторону Карины. – В смысле, я ее люблю, но она вообще не рубит фишку.

Она отошла и завела веселый разговор с барменом, только бросила через плечо:

– Да, и вот еще что, ковбойша: я собираюсь торчать тут, на этом постоялом дворе, и проверю, уехала ты или нет. Так что не вздумай выдумывать отговорки.

Наутро, в четыре часа, я обнаружила, что это именно она, Кьяра, включает свет и читает по ночам. Я еще не заснула, когда она вошла в комнату:

– Привет! А я не знала, что ты здесь. Думала, только эта зануда немка, которая каждый раз мне мозги выносит, когда я включаю свет.

Я заулыбалась, а Кьяра уселась на пол за моей спиной, вытянув длинные ноги перед собой, как кошка. В глубине комнаты кто-то заворочался на койке. Кьяра улеглась на спину – колени кверху, пятки под ягодицами, руки за головой, – как будто собралась делать какие-то упражнения, а потом и впрямь выгнулась и, выпятив вперед живот, встала на мостик.

– А ты путешествуешь по Бразилии? – спросила я, приподнявшись на локте.

– Не-а… – пропыхтела Кьяра, то втягивая, то выпячивая живот.

– А что ж ты здесь делаешь?

– Я не туристка, – выдавила она сквозь серию коротких вдохов-выдохов. – Честно говоря, туристов терпеть не могу. Я capoeirista.

Похоже, упражнения ее утомили – перед тем как в последний раз выгнуться дугой, она тяжело вздохнула.

– А ты? – задыхаясь, обратилась она ко мне. – Ты как, настоящая ковбойша или просто ищешь острых ощущений?

Животом она почти дотянулась до моего матраса, пальцы на руках и ногах искривились под весом тела, выгнутого как подкова. Я заглянула в лицо, искаженное силой тяжести. Глаза у нее просто вылезали из орбит.

– Я правда ковбой, – солгала я. Кьяра без сил рухнула на пол, уставившись в потолок:

– Так какого же хрена ты делаешь в Рио-де-Жанейро?

Что люди делают в Бразилии, если только не бегут отсюда? Нельзя сказать, что это самое легкодостижимое место назначения. Расположено на другом конце света от… да, собственно, отовсюду. Я, конечно, была без ума от Карлоса, моего учителя сальсы в клубе «Танцуй, у тебя получится». И это правда, что записи «Цыганских баронов»[15] грели мне душу. И все-таки, что скрывать, Бразилия была в большой степени выбрана наугад. Мама уговаривала меня поехать – после моего недавнего увлечения Индией ей нравилось что угодно, – но вот остальные члены семьи с радостью тыкали меня носом в досадные противоречия моих же доводов.

– «Цыганские бароны» – испанцы, – возмущался приятель моей сестры Дейв, когда я объяснила причины своего выбора.

– А уж Карлос, твой учитель сальсы… он же вообще ливанец! – мрачно обличила меня Стефани, подруга.

Правда, они не могли не понимать, что для меня все эти доводы значения не имеют. Поехать в Южную Америку означало не просто поехать в Южную Америку. Это был шанс доказать, что не зря в глубине души у меня теплится надежда: ну, существует же где-то в этом мире хоть что-то более интересное, чем изо дня в день таскаться на работу в переполненном вагоне метро.

У этой игры есть точное название: эскапизм. Перед тем как приехать в Рио-де-Жанейро, я десять лет работала в сфере турбизнеса в Сиднее и Лондоне, а до того прожила двенадцать лет в Канберре. Вполне достаточно для кого угодно, чтобы бегом припустить в Рио от такой жизни. Пожалуй, излишне объяснять, почему Канберра кажется неподходящим местом молодой женщине, мечтающей о карьере ковбоя или звезды кабаре, но вот мое решение оставить индустрию туризма удивляло практически всех. «Это же так престижно», – канючили они, а я видела перед собой полчища унылых шестнадцатилеток в серых пластмассовых наушниках, впаривающих путевки на Гавайи. Как назло, мне удалось добиться в турбизнесе успехов – главным образом благодаря тому, что в этой отрасли трудились все больше неопытные матери-одиночки, между тем как я однажды вечерком полистала справочник и нахваталась нужных терминов. Моя начальница любила сокрушаться (когда я в рваных джинсах с опозданием врывалась на заседания руководства), что я так ни разу и не появилась на службе в деловом костюме, который надевала на собеседование. Впрочем, если не считать дискуссий о дресс-коде, мы с шефиней отлично ладили. Мы обе оказались не дуры выпить, и вообще, по-моему, я ей была симпатична. Видимо, поэтому мне и потребовалось столько времени, чтобы наконец сбежать (жалованье мне платили исправно).

Я и раньше пыталась вырваться из общего потока – однажды зарегистрировала интернет-магазин в Сиднее, в другой раз переехала в Барселону, чтобы учить испанский, а совсем недавно пробовала обрести себя в Индии. Но все эти фальстарты закончились ничем. Гуру из Варанаси выразил это, предложив мне заглянуть на дно глиняного кувшина, который он держал в руке. Прошло несколько торжественных мгновений, а потом я подняла голову, глотнула и сказала:

– Но ведь он пуст.

Этот несчастный уродец только молча кивнул.

Ну и ладно, не нужно мне вашего просветления, мне деньги нужны.

Небо вняло мне через год после войны в Афганистане, мои молитвы были услышаны – нам удалось подсуетиться, пока основной конкурент закрылся, а бдительные клиенты спешно оформляли поездки, используя отложенные ранее отпуска. Наше агентство перевыполнило все планы уже в первом квартале, я получила премию в десять кусков, после чего драпанула, не дожидаясь следующей выплаты. Вообще-то у нас было принято дарить уходящим сотрудникам часы на память. Мне подарили губную гармошку и двести баксов.

Друзей мои размышления о Бразилии не особо волновали. Много кому доводилось провести пару-тройку месяцев в Южной Америке, безумствовать, лазать по горам и ловить кайф с шаманами, чтобы потом спокойно вернуться в Австралию, жениться, обзавестись спиногрызами и умереть. Так что собственно Рио-де-Жанейро воспринимался как краткий перерыв на пляж и самбу. Зато уж мне полагалось скакать верхом в компании гаучос на бразильском родео, брататься в Сальвадоре с афро-бразильцами, плыть на каноэ с амазонскими индейцами, взбираться к Мачу-Пикчу,[16] купить кошмарный боливийский джемпер из ламы, охотиться с революционерами в Колумбии и, наконец, в Мексике пить чай с сапатистом субкоманданте Маркосом.[17]

Проработав десять лет в турбизнесе, с его бесплатными перелетами и всевозможными скидками, я превратилась в тертого путешественника-охотника. Я добывала страны, как трофеи, чтобы через несколько дней отбросить без всякого сожаления, перебираясь на следующую территорию. Единственным хищником, которого я боялась, была скука. Оглядываясь назад, я понимаю, что недооценить такого тигра, как Рио-де-Жанейро, было ошибкой. Впрочем, что поделаешь, рано или поздно настает время, и охотник сам становится жертвой.

Наперекор настоятельным советам Карины и на радость Кьяре, я на следующее утро разыскала странный автобус до Барретоса: он выезжал из Рио в воскресенье вечером – специально, чтобы подоспеть к открытию родео, и утром в понедельник прибывал на автобусную станцию Барретоса. Я заказала билет. Алекс, коллега Карины из «Хостел Рио», снабдил меня палаткой на случай, если с гамаком не получится, и я сообщила Карине, что через три дня отбываю.

Я была организована. Уложилась и упаковалась. Еще два дня в Рио-де-Жанейро, и я отправляюсь на юг, в тропический город, навстречу приключениям – Большому приключению, которое, должна признать, всегда ждало меня впереди, в каких-то двух шагах, но никогда не обнаруживалось там, где я находилась в данный момент.

Покончив с делами, я провела остаток дня, разгуливая вверх и вниз по самым живописным из девяноста трех каменных лестниц, связывающих Санта-Терезу с лежащими ниже пригородами. Одна из лестниц, вся покрытая изразцами из разных стран мира, оказалась известным произведением искусства. Художник – он так и жил на этой лестнице – сумасшедший чилиец, приехавший в Рио двадцать лет назад и, за неимением других занятий, начавший украшать каменную лестницу изразцами. Кьяра рассказала, что он не покидал лестницу все двадцать лет и вел себя как ее владелец: каждый день мыл, поливал растения на ней, останавливал людей, чтобы не роняли на ступени сигаретный пепел. Он уложил тысячи изразцов, редких, с ручной росписью, на ста пятидесяти с чем-то рядов камня. Я поинтересовалась, есть ли тут у него плитка из Австралии. Художник с восторгом потащил меня куда-то к третьему пролету и показал изразец, разочаровавший меня: обычный ширпотреб для ванной с пастельно-голубенькими цветочками. Художник сообщил, что плитка из Брисбейна. Что ж, всё лучше, чем новозеландская, та вообще оказалась без рисунка.

Вернувшись вечером в гостиницу, я нашла записку от Кьяры. Она приглашала на свою капоэйру. Встретиться предлагалось в месте под названием «Та’ На’ Руа» в Лапе.

– Где эта «Та’ На’ Руа»? – спросила я у Карины.

– Зная Кьяру, догадываюсь, что местечко грязное и чудно́е, – забормотала она, забравшись под стойку. Как раз в этот момент вернулась с экскурсии по фавелам группа с зазывным названием «Не будь туристом, будь местным». Один из скандинавов с мрачной физиономией шел впереди.

– Ну как? – спросила я у него.

– Нормально. – Он пожал плечами.

– Нормально? – переспросила я.

– Да вообще-то я это себе не так представлял. Ожидал другого.

– Чего вы ожидали?

– Не знаю. Там не такая уж нищета. Никто не страдает от недоедания. Мы даже банк видели.

– Разочарованы?

– Ага. Я вот в Соуэто ездил, это да. Те ребята реально нищие.

У выхода экскурсовод предложил подвести меня на капоэйру на своем черном внедорожнике с тонированными стеклами. Это был крупный мужчина с сытым выражением лица, типичным для зажиточных бразильцев, вьющимися темными волосами и широченной улыбкой. Тихо звучала английская поп-музыка из СD-плеера. Гид рассказывал мне о своей работе, интересовался, не могу ли я связать его с «Эс-Ти-Эй Трэвел» в Лондоне.

– А где ты собираешься жить тут, в Рио? – спросил он.

– Я не собираюсь жить в Рио.

– О! – изумился он. – Почему?

– Потому что живу в Австралии. – Я пожала плечами, и мы оба замолчали.

Когда добрались до Лапы, гид искоса взглянул на меня:

– Ну, не знаю, как все сложится, но учти, до Санта-Терезы мне будет далековато мотаться, когда ты станешь моей девушкой. – Он заржал с таким видом, как будто и сам не верил в то, что сказал.

Припарковав машину в Лапе, гид бросил один бумажный реал босому парню на стоянке, и мы пешком отправились к бару. Стены дома были покрыты облупившейся ярко-красной краской, сверху залихватски-косо была нахлобучена вывеска с надписью «Та’ На’ Руа» и изображением жонглирующего клоуна. Снаружи кучковались обтрепанного вида хиппи, увешанные украшениями из семян и кожи; они пили и курили траву. Внутри чернокожая красавица в панковском рванье и с косами по пояс листала журнал, лежащий на барной стойке.

В глубине тускло освещенного помещения группа Кьяры проводила тренировку по капоэйре. Я впервые увидела, что это такое. До тех пор мне было известно, что капоэйра – это некий гибрид африканских и бразильских единоборств, затягивающий людей не хуже евангелистского культа, игра-борьба-танец – очень трудно подобрать точное определение. Вот человек пьет мате в местной забегаловке, а через неделю вдруг исчезает, чтобы вновь появиться спустя несколько месяцев – но теперь он весь в белом, с бубном и разговаривает иными музыкальными языками.

Перед сценой в «Та’ На’ Руа» кружком стояли люди (Кьяра в их числе). В центре круга находились двое. Капоэйра была в разгаре. Игрок постарше, крепкий, в маленькой черной остроконечной шапочке, нагнулся и поднырнул под ногу спортивного парня, одетого только в белые брюки. Мы с экскурсоводом пробрались поближе, и Кьяра скользнула по нам быстрым взглядом. Я только собралась улыбнуться ей, а она уже отвернулась к сцене.

От молодого капоэйриста нельзя было глаз оторвать. Парень двигался, как заправский акробат: раскачивался, припадал к полу. Движения точные, выверенные, стройное гибкое тело то изгибается, то натягивается струной, подчиняясь ритму трех барабанов. Легко, играючи он перекатился на руки – ноги взвились в воздух, – на миг замер в полной неподвижности, как раздвоенное дерево, затем одна нога, согнувшись, устремилась вниз. Зал ахнул, когда колено парня оказалось у самого виска старшего игрока, но колено тут же отдернулось, словно парень просто напоминал собравшимся, кто ведет игру. Зрители с облегчением выдохнули, а мой знакомый гид оглянулся и обвел глазами публику.

Соперник парня был, напротив, спокоен, даже заторможен. Лет сорока на вид, он двигался очень осторожно, неспешно, как если бы был намного старше. Казалось, он вообще не проявляет инициативы, только отвечает на ходы партнера, не подгоняемый, как тот, юношеским пылом. Я внимательно присмотрелась. Его глаза не мигали.

Тем временем молодой игрок, предвкушая скорую победу, задвигался еще энергичнее. Грудь и руки заблестели от пота. Он вращался в воздухе, наносил боковые удары ногами, балансировал на одной руке. Поддержка толпы его вроде бы вдохновляла, но буквально в следующий момент он потерял к ней интерес. Он уставал, терял темп, тогда как старший капоэйрист двигался в прежнем неторопливом ритме.

Другие игроки, стоявшие вокруг, захлопали в ладоши, чувствуя, что близится развязка. Молодой снова пошел в атаку, ощутив, что инициатива чуть не ускользнула, но все еще уверенный в себе. Размашистые, широкие движения следовали одно за другим, но старший каждый раз легко уворачивался. Так продолжалось несколько минут: напор и гармония против выдержки и выносливости, пока молодой игрок под влиянием усталости не допустил ошибку и не замешкался на миг, пропустив старшего в центр. Ход игры мгновенно переменился. Зрители хлопали все громче. Молодой, собрав последние силы, неистово бросался на соперника, но тот блокировал каждое его движение. Стройные, как у оленя, ноги молотили воздух, но парень ничего не мог поделать против ходившего кругами хищника. Действительно, невозможно было понять, что это: игра, бой, танец или схватка двух животных в ночном лесу, но в конце концов круг замкнулся: старший игрок кольцом свернулся вокруг юноши, как змея в траве. Игра окончилась.

– Кьяра! – воскликнула я. – Это было потрясающе!

Но она не ответила. Она смотрела мне за спину, на удаляющегося гида.

– Что он здесь делал? – спросила Кьяра.

Я глянула через плечо:

– Он меня подвез.

– Больше его сюда не води. – В ее глазах вспыхнули искры. – Капоэйра Арареи – не место для этих туристических акул… Только так и не иначе.

Последовавшая полемика отражала классическую для путешественников дилемму. Я возразила, что приток туристов мог бы позволить тренерам подзаработать, и тогда богатые иностранцы вроде самой Кьяры получили бы возможность тренироваться бесплатно, не испытывая унизительного чувства, что покупают чужую культуру. Кьяра в свою очередь возразила, что само появление туристических экскурсий и есть бесспорный признак того, что культура уже мертва. С этим я в общем была согласна – не столько из-за соображений нравственности, сколько потому, что подобные вещи казались мне дико унизительными. Платить пятьдесят долларов женщинам масаи за то, чтобы они, забыв о готовке и уборке, попрыгали и потряслись перед тобой, или кататься по трущобам в джипе с пуленепробиваемыми стеклами: для меня подобное – вопрос не некой отстраненной нравственности, а чувства собственного достоинства. Тем самым как будто признаешь, что ты сам то ли недотепа, неспособный найти в собственной стране нечто весьма легкодоступное – а именно бедняков, то ли наивный глупец, не замечающий, что все это не настоящее и перед тобой ломают комедию.

Пожав плечами, я прекратила спор. Углубляться в эту тему не хотелось. За долгую карьеру в турбизнесе, наблюдая, как туроператоры безжалостно терзают и перекапывают райской красоты пляжи, как дешевые авиалинии разрушают старомодные европейские деревушки с силой, неизвестной со времен Второй мировой войны, я пришла к выводу, что лучше, пока путешествуешь, на подобные темы не заморачиваться.

Кьяра, понятно, эту точку зрения не разделяла. Рьяная бразилиофилка, она перебралась в Рио после Сальвадора, где и начала осваивать искусство капоэйры. Кьяра была воином. В отличие от моего скороспелого решения ехать на родео, ее страсть к Бразилии росла и вызревала годами – это проявилось и в ее решении заниматься социологией в Тринити-колледже в Ирландии, и в капоэйре, углубленному изучению которой она себя посвятила.

Когда мы познакомились, я увидела ее с длинными темными волосами, но на фото в паспорте она красовалась с обесцвеченным ирокезом.

– Панковала тогда, – пояснила Кьяра, когда мы выходили из «Та’ На’ Руа». Уже стемнело, и впереди в лунном свете сиял белоснежный каменный акведук Лапы. Арки поднимались на восемьдесят футов над впадиной, живописно соединяя холм Санта-Тереза с нижним городом, вызывая в памяти изгибы римских арок. Это строение – одно из самых ранних в Рио-де-Жанейро, окружающие здания облепили, завернули его в себя. Карина говорила, что когда-то по акведуку и правда подавали воду от горных источников Корковаду, а теперь это путепровод, по нему ходит трамвай. Мы немного постояли внизу, и Кьяра покричала, задрав голову к сводам, чтобы я услышала эхо, а потом двинулись по лестнице к центру Лапы.

Стояла предательски-зазывная ночь с влажным воздухом, фонарь был желтой прорезью на черном и сверкал, как тигровый глаз. На перекрестке двух улиц, Жоаким да Силва и Ладейра, на булыжной мостовой собралась толпа, со ступеней бара Антонио люди казались пчелами, ползающими в поисках меда. Неслись оглушительный грохот барабанов (музыканты стояли под арками) и музыка из чьей-то машины. Пьяные и туристы дурели от этих звуков, притопывали в такт; глаза с расширенными зрачками зыркали по сторонам. Местные реагировали спокойнее. Мужчины, устроившиеся по одному на ступеньках белокаменной лестницы, лениво, как сытые хищники, поглядывали на группы девушек в ярких мини-юбках, что прогуливались под ручку друг с другом, скользили взглядами по живой стене из стройных и не очень загорелых ножек.

Перед нами возникла беззубая дама килограммов на сто. Ярко-оранжевый лифчик от купальника стягивали тонкие шнурки, напоминающие транспортную развязку Лос-Анджелеса, из вырезов во все стороны мощно выпирала пышная плоть. Нижнюю часть тела стыдливо прикрывали блестящие черные шортики, скроенные на тринадцатилетнюю девочку весом в тридцать кило. На ногах красовались пластиковые босоножки на платформах с высокими каблуками. Ее партнер, беременный мужчина с полуметровой копной седых волос, внимательно слушал, энергично кивая.

– Это что, проститутка? – спросила я, а Кьяра, пожав плечами, сухо ответила:

– Не обязательно.

Что касается остальной публики, она была разнообразна донельзя – бросались в глаза всевозможные экстравагантные заколки для волос. Официальной униформой Лапы оказались пластиковые босоножки на платформах, белые или в пастельных тонах, детского размера тугие шорты, спущенные на пятнадцать сантиметров ниже пупка, и короткие обтягивающие маечки из лайкры, со шнуровкой или на ремешках, с поднимающими грудь чашечками. Волосы здесь носили длинные и намасленные. Хотя по большей части девушки в Лапе выглядели так, что супермодель рядом с ними показалась бы старой кошелкой, было очевидно: гордо носить эту униформу здесь никому не мешают ни возраст, ни комплекция. Я была не первой иностранкой, в изумлении глазеющей на эту моду, навеянную секс-индустрией, – она явно привлекла стайку малосимпатичных секс-туристов слева от нас, – но Кьяра все равно была недовольна моим неприличным изумлением.

– Так одеваются в тропиках, – пояснила она.

– Ну, в Кэрнсе[18] же так не одеваются, – усомнилась я.

– Я имею в виду латиноамериканские тропики, а не англосаксонские, – отрезала Кьяра.

Колониальные дома, линией выстроившиеся вдоль улицы, напомнили мне улицу Ларго душ Гимараеш в Санта-Терезе, только меньше, более обшарпанные и почерневшие от загрязнения и возраста. Неотвратимый запах мочи – откуда только он брался? – витал в воздухе повсюду, под ногами качались битые булыжники.

Из недр бара появилась Кьяра, она задержалась поболтать с кем-то у входа, потом забрала меня, и мы уселись на одной из шести ступенек лестницы, выложенной красными плитками и взбегающей по боку акведука Лапы. Двое бездомных ребят сидели немного ниже, у нас в ногах. Они нюхали клей, налитый в банку из-под кока-колы.

– Лапа – настоящий богемный квартал, – сообщила Кьяра. У дома внизу тем временем остановилась полиция. – Я три месяца прожила в Сальвадоре и искала там этого, но ничего похожего так и не нашла. Нужно было оставаться в Рио.

– Чтобы найти богему?

– Чтобы найти культуру, – поправила она меня, улыбнувшись.

Я посмотрела по сторонам, чтобы понять, что именно искала Кьяра: местных девиц, затянутых в лайкру, мускулистых парней, пьянчуг, туристов или хиппарей в дредах, торгующих украшениями с вплетенными камнями и кусочками кожи. Все ярко, живописно, хотя и страшновато немного. Двое дородных музыкантов со смехом входили в бар со своими инструментами; женщина ожесточенно выясняла отношения со своим ухажером, и тот слабо пытался освободиться из ее хватки; у остова обгоревшего автомобиля лениво возились уличные пацаны, не выпуская из рук свои банки с клеем; бандитского вида чернокожие парни с великолепной бразильской расслабленностью подпирали стенку, сплошь расписанную граффити. На всех стенах были выведены инициалы КВ – «Команду Вермелью», объяснила Кьяра, добавив, что имеется в виду крупнейшая в Рио банда наркоторговцев.

Спустя некоторое время полицейская машина проехала вверх; из каждого бокового окна торчало по автомату. Пацанье разбежалось, зеваки тоже как-то рассосались, так что мы с Кьярой одни наблюдали, как зверского вида офицер, выскочив из машины, принялся ожесточенно драть в клочья матрас, что валялся рядом с обгоревшим автомобилем.

Не кто иной, как Кьяра, развернула передо мной панораму Бразилии, и неважно, что историю страны она освещала с точки зрения пламенной революционерки-марксистки. Она рассказала все с самого начала: с того времени, когда португальцы «случайно» сбились с пути и в 1502 году приплыли сюда вместо Индии, до прибытия иезуитских миссионеров; она поведала мне о порабощении и массовом уничтожении индейского населения; о появлении африканцев в результате работорговли; о бегстве португальского двора от Наполеона; о кофе и сахаре; о войне с Парагваем; независимости, военной диктатуре, импичменте и отставке президента Колора[19] и о восхождении Лулы.[20] А я даже не знала, что в Бразилии было рабство.

– Как ты могла этого не знать? – недоверчиво переспросила Кьяра и в негодовании мотнула головой: – Вот так всегда с этими туристами. Вообще ни фига не знают. Это проблема. Как же ты можешь путешествовать по стране, не зная о ней ничего… нет!.. не зная о ней всего. Какой смысл?

Я безмолвствовала. Только начав ездить, я читала путеводители с пылом религиозного фанатика, изучала местные традиции, историю и религию, смотрела фильмы, читала переведенные на английский книги, даже изучала основы языка. А потом мне надоело. Меня достали туристы, пересказывающие друг другу одни и те же сюжеты и истории. «А вы знаете, что у принца Педро было двадцать пять любовниц?..»

Что вы говорите! Неужели? Страница 39? Или у вас новое издание и там об этом на странице 25? Даже местные экскурсоводы во всех странах мира пересказывают путеводители. Разговоры ребят с рюкзаками – переложение серий «Одинокой планеты», путеводителей «Футпринт» и «Рафгайд» и прочих похожих на эти книжек, специально созданных, чтобы лишить жизнь непредсказуемости. И сбежать было некуда. Мы все останавливались в одних и тех же отелях, видели одни и те же достопримечательности, читали одни и те же книги. А теперь я путешествовала просто так. Чтобы словить кайф. Чем меньше знаю, тем лучше. Я поступала по-своему, так же, как садилась в грузовики, путешествуя автостопом, вступала в опасные связи с неподходящими мужчинами, в одиночку лазала по горам, напоминая себе, что, вопреки всем отупляющим офисам, вопреки скучным разговорам о процентных ставках, ценах на жилье и карьерном росте, я все еще жива.