Читать книгу Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс - Страница 12

Тапси – так звали годовалого котенка, которого я несколько недель тайком подкармливал в подвале нашего многоквартирного дома, когда мне было шесть лет. У него была черная как смоль шерстка и только на четырех лапках белые пятна. Однажды он появился во дворе нашего дома, и мы подружились. Я стал его кормить и устроил ему уголок в подвале. На протяжении нескольких недель мы каждый день играли вместе. Пока мой отец не обнаружил его. И не прогнал. Согласно правилам внутреннего распорядка никакие кошки в доме не разрешались. Мой отец изъял мисочки с кормом и отобрал у меня ключ от подвала. Еще пару ночей я слышал, как Тапси мяукал. Потом он исчез. «Твои желания не в счет» – таков догмат веры, который мои родители постоянно болезненно транслировали мне. Поэтому мне было совершенно понятно, что хотел сказать мой внутренний ребенок, вспомнив Тапси. Он был в ярости из-за того, что кто-то снова надавил на этот синяк в его душе. Этот кто-то против нашей воли выгнал из подвала тайно удерживаемое там живое существо.

Меня исчезновение Бориса напугало. Моего внутреннего ребенка – привело в ярость.

Шел только третий день нашей первой партнерской недели. Но никаких сомнений: проблему «Борис» я буду решать вместе с моим внутренним ребенком.

За последние недели я научился воспринимать всерьез потребности моего внутреннего ребенка. Я научился вступать с ним в диалог. Имеется в виду – буквально.

Господин Брайтнер посоветовал мне найти для моего внутреннего ребенка символический образ вне моей души. С этой целью я выбрал маленькую плюшевую игрушку. Розовую птичку-повторюшку. Вообще-то, я купил ее несколько месяцев назад для дочки. Мягкая игрушка в виде птицы, которая благодаря встроенному голосовому чипу повторяла каждую последнюю произнесенную фразу абсурдно высоким голосом. Птичка удобно помещалась в любом кармане. Правда, голосовой чип сломался сразу после покупки, так что Эмили я не стал дарить эту игрушку. Но мне она нравилась, и я хранил ее в ящике стола. Батарейка уже разрядилась. В поисках какой-нибудь фигурки, в которой мог бы воплотиться мой внутренний ребенок, я снова достал эту птичку.

С тех пор я всюду носил ее с собой в кармане. Всякий раз, когда я занимался с моим внутренним ребенком, я доставал птичку и разговаривал с ней. Если я был в дороге, мне помогало даже просто прикоснуться к ней в кармане, чтобы активизировать контакт с моим внутренним ребенком. Вот и сейчас я извлек дефектную птичку-повторюшку из кармана пиджака, сел на диван и поставил игрушку перед собой на приставной столик-кофр. Я сосредоточился, пытаясь, несмотря на угрозу, открыто, с любовью и бережно позаботиться о нуждах моего внутреннего ребенка. Йошка Брайтнер дал мне четкие директивы относительно коммуникации с ним:

«Коммуникация с вашим внутренним ребенком весьма проста. Спросите, как у него дела. Вслушайтесь в себя. Не оценивайте то, что вы узнáете. Дела у вас и вашего внутреннего ребенка пойдут лучше, как только вы сумеете открыто высказать друг другу свои желания и тревоги.

Немного доверия друг к другу – и вы сможете вместе удовлетворить многие из ваших, казалось бы, разных потребностей».

Я уже успел убедиться в полезности таких диалогов. За это время мы с моим внутренним ребенком образовали самую малочисленную из возможных группу психологической поддержки.

Я глубоко вдохнул. Прочувствовал свое дыхание. Выдохнул. И заговорил с моим внутренним ребенком:

– Как у тебя дела?

Тут же раздался ясный, невинный, светлый голос. За последние недели я неплохо познакомился с этим голосом, хотя никогда еще не слышал его таким рассерженным.

«Я в ярости. Никто не имеет права отнимать у нас то, что мы хотим держать у себя».

«Нас» и «мы». Это было хорошо. В первую же партнерскую неделю. Да и активная ярость внутреннего ребенка была мне всяко милее, чем мой подавляемый парализующий страх. За последние недели я понял, что моя реакция на желания внутреннего ребенка должна быть такой, какую я всегда хотел получить от моих собственных родителей и никогда не получал в реальности. Мои родители ответили бы моему внутреннему ребенку примерно так:

«Держать в подвале других живых существ – это баловство. Нам это не нужно. Твое желание не в счет. Кроме того, это категорически запрещено правилами внутреннего распорядка дома».

Это не привело ни к чему хорошему в моем детстве, не привело бы и сейчас. Так что я ответил моему внутреннему ребенку абсолютно иначе, чем это сделали бы мои родители:

– Обещаю, мы выясним, кто освободил Бориса. Мы вернем Бориса. И предъявим счет тому, кто отнял его у нас.

Я понятия не имел как. И испытывал не такое уж необоснованное беспокойство, что очень скоро мне самому придется заплатить по счету за то, что держал Бориса в плену. Но говорить об этом и без того уже эмоционально взвинченному внутреннему ребенку было бы непродуктивно, это уж точно. Поэтому я предпочел сконцентрироваться на его желаниях:

– Что еще тебя напрягает?

«Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы тип, который забрал Бориса, ничего нам не сделал».

Смотри-ка, мой внутренний ребенок тоже немножко боялся. Значит, здесь наши желания совпадали. Мы могли бы вместе поработать над их исполнением.

– Я сделаю все, для того чтобы с нами ничего не случилось. А что, если мы вместе сочиним историю, которую расскажем Вальтеру, и попросим у него защиты?

«Почему „сочиним“? Почему не рассказать как есть?»

Вот так сразу подбивать своего внутреннего ребенка на совместную ложь, пожалуй, несколько непедагогично. Но иногда нужно просто подчинить педагогические требования реальным обстоятельствам. По крайней мере, необходимость солгать я мог преподнести моему внутреннему ребенку в симпатичной упаковке.

– Нам нужно сочинить историю, потому… потому что Борис – он примерно как Тапси. А Вальтер взрослый. Как мой отец. Если Вальтер узнает, что Борис был в подвале, у меня будут неприятности с Вальтером, так же как у нас тогда с моим отцом из-за Тапси.

Это было убедительно.

«И какую же причину мы приведем Вальтеру, если мы не можем ничего рассказать об исчезновении Бориса?»

Тут я мог быть откровенным:

– Понятия не имею.

«Тогда давай я тебе помогу».

У меня имелся внутренний ребенок. И он хотел мне помочь. И то и другое шесть недель назад я счел бы немыслимым. Однако сегодня мой внутренний ребенок и я поставили себе первую задачу, подразумевающую, как и хотел господин Брайтнер, командную работу.

Прежде всего нам нужна была какая-нибудь креативная история, которую мы смогли бы рассказать Вальтеру. О внутреннем ребенке как источнике креативности мы подробно говорили с Йошкой Брайтнером. Я поискал свой справочник «Внутренний желанный ребенок». Он еще находился в конверте из старых газет, который я оставил на обеденном столе. Я извлек книгу и пролистал до соответствующей главы. Быстро нашел нужный отрывок:

«В детстве наша креативность была безгранична. Мы строили из кровати пиратское судно, бегло говорили „по-слоновьи“ через картонную втулку от туалетной бумаги и могли сочинить самую клевую сказку на свете о том, почему валяющийся на ковре ботинок не дает нам быстро заснуть. Все, что нам было нужно, – это кровать, картонная втулка или ботинок. Потом однажды взрослые – скорее всего, родители – объяснили нам, что кровати – это не корабли, слоновьего языка не существует, а ботинки – не помеха для сна. По мере взросления мы разучивались создавать вселенную вокруг отдельного предмета. У нашего внутреннего ребенка эта способность осталась. Нам нужно только пробудить ее».

Господин Брайтнер показал мне несколько упражнений, которые я сначала выполнял из взрослого чувства долга, а через пару недель – испытывая уже совсем не взрослую, а сугубо детскую радость. По его рекомендации я дважды в неделю хотя бы по полчаса креативно играл с моим внутренним ребенком. Упражнения были очень простыми. Я садился на пол в какой-нибудь комнате в своей квартире и ставил рядом птичку-повторюшку. После чего мы с моим внутренним ребенком должны были погрузиться в фантастическую историю, выстроенную с привлечением предметов, которые в данный момент лежали вокруг нас в радиусе двух метров. Мы уже посетили зоопарк из носков, когда я случайно уселся выполнять это упражнение перед платяным шкафом. Мы устроили сафари в кладовке и слетали к другим галактикам на космических кораблях из кастрюль. Все это чудесно работало, сближало меня с моим внутренним ребенком и заново распаляло во мне радость от креативной игры. Почему бы этому не сработать и теперь?

Я захлопнул справочник и огляделся вокруг.

Какой предмет в радиусе двух метров подскажет мне основу для правдоподобной истории, которая убедила бы Вальтера в том, что я нуждаюсь в персональной охране?

Моему взгляду не пришлось долго блуждать. Он сразу же упал на конверт из старых газет. Я увидел заголовок примерно годичной давности:

«Где спрятан золотой младенец?»

Я подвинул к себе газетный конверт и прочел статью. В ней рассказывалось о статуе самого знаменитого младенца в мире. О золотой статуе младенца Иисуса, которая вместе с массивной золотой Богоматерью Марией стояла на куполе монастырской церкви неподалеку от Франкфурта. До тех пор, пока однажды ночью ее не умыкнули: подлетели на вертолете, сорвали с купола при помощи строп и взмыли к небесам. Двадцать четыре килограмма чистого золота. Этот случай привлек внимание СМИ по всей стране, да и во всем мире. Украденный вертолет был найден несколько дней спустя. Со следами ДНК и отпечатками пальцев некоторых ранее судимых преступников, зарегистрированных в картотеке. Они принадлежали к некоему обширному родственному союзу, который мало напоминал маленькую скандинавскую семью. Тем не менее один креативный репортер почему-то назвал членов этой группировки из высших криминальных кругов «семья Хольгерсон». Это не имело никакого отношения к реальности, но репортер, назвав их так, обезопасил себя от вполне реальных нападок. И отныне эта большая семья стала носить такое официальное прозвище.

Сами по себе Хольгерсоны были очень толерантны. Во всяком случае, достаточно толерантны, чтобы принимать в качестве жеста доброй воли достижения социального государства, чьи законы в остальных сферах они полностью отвергали. В этом смысле все четыре с половиной тысячи членов семьи Хольгерсон чувствовали себя лучше некуда практически в каждом крупном городе ФРГ.

Так или иначе, в статье на конверте говорилось об отпечатках пальцев и следах ДНК, оставленных некоторыми членами семейства Хольгерсон в вертолете, с которого они похитили статуи святого семейства из чистого золота.

Тех Хольгерсонов, что были зарегистрированы в картотеке, вскоре схватили. Но они молчали. А младенца Иисуса и след простыл.

Что могли из всего этого почерпнуть для себя мой внутренний ребенок и я? Как сплести из этого фантастическую историю, которая убедит Вальтера, что мне совершенно необходима персональная охрана? Я ощутил, как включается креативность моего внутреннего ребенка и начинает сплетать из идеи газетной статьи некую историю. И вдруг я увидел мысленным взором стойкую креативную связь между газетной статьей и тем фактом, что я оказался в смертельной опасности. Во всяком случае, связь казалась достаточно стойкой для телефонного звонка Вальтеру. Я поблагодарил моего внутреннего ребенка, спрятал птичку-повторюшку в карман халата и взялся за мобильник.

Вальтер ответил после второго гудка. Несмотря на ранний час, голос его звучал вполне бодро:

– А, Бьорн. Саша уже сказал мне, что вы в опасности. Что случилось?

Если мой внутренний ребенок был креативным спецом по сочинению историй, то я, как адвокат, был спецом по впариванию лжи. Я довольно успешно обучил десятки клиентов, как сочинить идеальную ложь. Вы просто берете правдивый факт, который можно легко проверить, и на нем выстраиваете вашу ложь. Соответствующий факт содержался в газете более чем годичной давности.

– Ты помнишь золотую статую Иисуса, украденную с купола той церкви? – спросил я Вальтера.

– Семья Хольгерсон? Дело с вертолетом?

– Точно.

– Какое отношение это имеет к тебе? Это было больше года назад. Статуя так нигде и не всплыла.

После этого вы пробуждаете интерес оппонента к неизвестной части истинной истории.

– Верно. По крайней мере, у Хольгерсонов ничего такого не нашлось. И с сегодняшнего дня я знаю почему.

Интерес у Вальтера пробудился.

– Выкладывай.

И потом уже можно врать напропалую. Если лживая часть истории не поддается проверке, то единственным, на что можно ориентироваться, остается известная всем истина. А историю, которую выдумал мой внутренний ребенок, вообще никак нельзя было проверить.

– Только что Драган сообщил мне, что вчера вечером Борис показывал ему фото украденной статуи.

Сказав так, я как бы лишний раз подтвердил, что Драган и Борис обитают в мире живых. Вероятно, на какой-нибудь ферме.

– При чем тут Борис? У него нет никаких деловых связей с Хольгерсонами.

Вуаля! Непроверяемые вымышленные факты не вызывают вопросов – их только пытаются упорядочить. Начиная с этого момента мой внутренний ребенок и я могли рассказывать любые сказки.

– Если стоишь, сядь! Борис имел договоренность с Хольгерсонами. Именно потому, что между ними нет никакой связи, Борис вызвался спрятать статую на год, пока это дело быльем не порастет. А год закончился вчера.

В этот момент оппонент либо ускользает от вас, недоуменно качая головой, либо погружается в вашу историю.

– А Борис недоступен и поэтому не может соблюсти уговор. – Вальтер подхватил мою импровизацию. Тем самым мысленно он уже добрался до середины моей вымышленной истории.

– Бери выше, – продолжал я. – Борис, изрядно обдолбанный, вроде бы рассказал Драгану, что золотая статуя – это его заначка на черный день. Он никогда и не собирался возвращать ее Хольгерсонам. И с тех пор ничего не изменилось.

Ложь – все равно что брачный обет. В худшем случае и то и другое заканчивается со смертью одной из сторон. Умри первым Борис – ну, значит, это была его ложь. Умри первым я – наименьшей моей проблемой будет то, что перед смертью я еще и солгал.

А ложь насчет Хольгерсонов сразу обнаружила свое совершенно неоспоримое достоинство: Вальтер в нее поверил.

– В таком случае кое-кто из Хольгерсонов может очень рассердиться, – заключил Вальтер.

– Именно. Ни для кого не секрет, что Борис исчез и я, как адвокат, занимаюсь его делами. Борис недосягаем, на него Хольгерсоны не могут спустить всех собак. А на меня могут. И вот только что, пятнадцать минут назад, в мой дом вломились. Неизвестные пытались проникнуть сюда через детский сад. Как раз в срок окончания уговора.

– Вот. Ведь. Дерьмо.

Чтобы добавить эксклюзивный бантик к красиво упакованной лжи, вы придаете жертве обмана некий ВИП-статус как доверенному лицу.

– Пожалуйста, никому не говори – эта информация только для тебя. Драган все узнал вчера. Понятия не имею, кто из людей Бориса замешан в деле. Об этом инциденте знают только Драган, ты и я. И Саша, конечно, потому что он, вероятно, тоже в смертельной опасности. В конце концов, он живет в одном со мной доме. Внутри этого круга лиц пусть все и останется.

– Ясно. Можешь на меня положиться. Я уже отправил к вам персональную охрану. И для Катарины и Эмили тоже.

– Только, пожалуйста, так, чтобы они ничего не заметили. Катарина и Эмили ничего не должны знать. – Вдруг мне пришла в голову еще одна мысль. – Может быть, имеет смысл незаметно последить и за людьми Бориса – не станет ли кто-нибудь около них ошиваться.

К примеру, Борис.

– Ясно. Будет сделано.

Итак, пока никаких дополнительных вопросов.

– Спасибо тебе. Будем на связи.

Существует кардинальное различие между детскими фантазиями во время игры и ложью взрослых. Детская фантазия не имеет никаких последствий, когда время игры заканчивается. С ложью взрослых дело обстоит иначе. С хорошей ложью можно зайти как угодно далеко. Теперь очень скоро передо мной и моим внутренним ребенком неизбежно должен был встать вопрос: каким образом мы вернемся обратно из этого далёка?