Читать книгу Волки и шакалы - Кашенцев Александр Кашенцев, Александр Кашенцев - Страница 6

Одной из важнейших задач партии и хозяйственного руководства страной на рубеже двадцатых-тридцатых годов стало вовлечение в процесс индустриализации сельского населения. Это предполагало насыщение рынка дешёвыми промышленными товарами, в которых нуждалось крестьянство, и получение в обмен так необходимых сырья и хлеба.

Сталин и его окружение пошли по пути, наиболее простому для них и трудному и медлительному для деревни. Решено было форсировать коллективизацию с целью безвозмездного получения хлеба, но не путем продналога, а через обязательные поставки. В декабре 1927 г. состоялся пятнадцатый съезд ВКП(б), за которым в литературе на долгие годы закрепилось название «съезда коллективизации». В действительности на съезде речь шла о развитии всех норм кооперации, о том, что перспективные задачи «постепенного перехода к коллективной обработке земли будут осуществляться на основе новой техники (электрификация)», а не наоборот. Ни сроков, ни тем более единственных форм и способов кооперирования крестьянских хозяйств съезд не устанавливал. Точно так же решение съезда о переходе к политике наступления на кулачество имело в виду последовательное ограничение эксплуататорских возможностей и устремлений кулацких хозяйств, их активное вытеснение экономическими методами, а не методами разорения или принудительной ликвидации.

Наиболее значимым и очевидным доказательством правильности «курса на коллективизацию» и необходимости его форсированного осуществления считался хлебозаготовительный кризис, возникший зимой 1927–1928 гг. и преодоленный в результате коллективизации. Для Сталина кризис хлебозаготовок объяснялся «кулацкой стачкой» – выступлением выросшего и окрепшего в условиях НЭПа кулачества против советской власти. На самом деле кризис хлебозаготовок возник как результат рыночных колебаний. Сокращение же государственных хлебозаготовок создало угрозу планам промышленного строительства, осложнило экономическое положение, обострило социальные конфликты в городе и деревне. Ситуация начала 1928 года требовала взвешенного подхода. Однако в тот момент сталинская группа уже добилась большинства в политическом руководстве и пошла на слом НЭПа. Стало широко практиковаться применение чрезвычайных мер насилия по отношению к крестьянским массам. Из центра на места последовали подписанные Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей.

Тон этой кампании был задан Сталинской поездкой по Сибири в январе – феврале 1928 г. Во время его инспекции были сняты с работы и исключены из партии десятки местных работников за «мягкотелость», «примиренчество», «срастание с кулаками» и т. д. Теоретическим обоснованием форсирования коллективизации явилась статья Сталина «Год великого перелома», опубликованная 7 ноября 1929 г. В ней утверждалось, что в колхозы якобы пошли в основном середняцкие массы крестьянства, что в социалистическом преобразовании сельского хозяйства уже одержана «решающая победа» (на самом деле в колхозах тогда состояло 6–7 процентов крестьянских хозяйств, притом что 1/3 части деревни составляла беднота. Нарушение законности, произвол, насилие в ходе проведения коллективизации вызвали открытые протесты крестьян вплоть до вооруженных восстаний. В 1929 году было зарегистрировано 1 300 «кулацких» мятежей. Следующий шаг на пути усиления гонки за «темпом коллективизации» был сделан на ноябрьском съезде ЦК ВКП(б) 1929 г. Задача «сплошной коллективизации» ставилась уже перед целыми областями. Руководители парторганизаций Северного Кавказа, нижней и средней Волги, Украины стали брать своего рода «обязательства» по проведению коллективизации за год – полтора к лету 1931 г. Но эти обязательства были признаны недостаточными. Как результат, часть руководителей провозгласила на местах лозунг «бешеных темпов коллективизации». После принятия 5 января 1930 г. ЦК ВКП(б) постановления «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» уровень коллективизации стал стремительно расти. В начале января 1930 г. в колхозах численность – 20 процентов крестьянских хозяйств, к началу марта – свыше 50.

Форсированная коллективизация проводилась одновременно с раскулачиванием – невиданной по масштабу репрессивной кампанией. По данным комиссии СНК СССР «о тяжести налогообложения», в 1927 г. в стране насчитывалось 3,9 % кулацких хозяйств (около 900 тыс. хозяйств в абсолютном исчислении). 62,7 % приходилось на долю середняцких, 22,1 % – бедняцких и 11,3 % – пролетарских хозяйств. В ходе насильственной коллективизации стали раскулачивать не только кулаков, но и середняков – тех, кто еще не хотел вступать в колхозы. Число «раскулаченных» во многих районах достигало 10–15 % крестьянских хозяйств.

Лето 1930 года на юге выдалось жарким – только ветерок с моря (моряна) приносил заметную прохладу. Мужики косили траву на сено, свозили на телегах во дворы. Хорошего покоса рядом на солончаках не было, поэтому приходилось возить издалека. Бабы работали в огородах, смотрели за хозяйством.

В один из таких дней в село с очередным торговым обозом на лошадях в сопровождении двух милиционеров приехал мужчина лет сорока, на голове фуражка-шестиклинка, красная рубаха с длинным рукавом расстегнута до пояса, открывала широкую волосатую грудь, коричневые пропыленные брюки заправлены в короткие кожаные сапоги. Из-под фуражки на висках и сзади свисали аккуратно подстриженные седые волосы. Широкое скуластое лицо с ямкой на подбородке, серые глаза и нос картошкой выдают человека, рожденного в центральной России. Мужчина грязно-серым платком в крупной руке вытирал обильно выступающий на лбу пот.

Остановился небольшой обоз, как всегда, в центре села. Купец с помощником быстро расставили раскладные столы, разложили на них привезенный товар: рубашки, платья, обувь, разную мелочь, необходимую в хозяйстве. К ним стали подходить бабы и любопытные ребятишки. В селе в воскресенье обычно все жители не работали, только мужики спешили сделать припасами на зиму. Старики сидели в тени белолистого тополя на завалинке и с любопытным прищуром поглядывали на приехавших.

Милиционеры и приехавший с ними мужчина спешились, ослабили у лошадей подпруги, обтерли бока пучками здесь же сорванной травы. Пожилой же человек, прихрамывая, подошел к старикам, поздоровался с каждым за руку. Он оказался невысокого роста, но широкоплеч, небольшой животик нависал над тонким кожаным ремнем.

– Меня зовут Квашня Прокопий Иванович, – представился мужчина.

– А кто ты такой будешь, мил человек? – спросил самый старший дед Мирон.

Между тем Прокопий Иванович не спеша достал из кармана потертую деревянную трубку, кисет, набил ее табаком, сунул в рот. Спрятал кисет, достал коробок спичек, раскурил, убрал и спички и, глубоко затянувшись, выпустил клуб дыма.

– Меня назначил к вам обком партии председателем рыболовецкого колхоза, родом я из Ставрополья, из крестьян, в партии с 18-го года, воевал в мировую, гражданскую, получил ранения, – взглядом показал на ногу.

– А у нас, дорогой товарищ, и колхоза-то нет, – усмехнулся в бороду дед, опираясь обеими руками на неизменный посох.

– Для того я и приехал. Соберем собрание и решим всем народом, быть колхозу или нет, – Квашня вновь потянул дым из трубки.

– А если народ откажется? – прищурился старик.

– Почему откажется? Ведь преимущества передовых методов хозяйствования налицо. Вот сможешь ли ты купить, к примеру, баркас?

– Нет, да и зачем он мне?

– Как зачем? А выходить в море, ловить рыбу там? Да и до Крайновки морем два часа ходу, – мужчина вновь затянулся, выбил пепел из трубки о плетень и спрятал ее в карман.

– Оно, конечно, в Крайновку ходить хорошо, а в море ловить рыбу нам ни к чему, ее и в речке полно.

– Для того чтобы купить баркас, – терпеливо объяснял Прокопий Иванович, – нужно сдать государству очень много рыбы, одному столько не наловить, поэтому трудящиеся и объединяются в колхозы. И еще государство обеспечивает сетями, лодками и всем необходимым, также колхозники в специальных магазинах на трудодни могут получить любой необходимых в хозяйстве товар.

– Значит, получается, что колхоз собирается для того, чтобы кормить дармоедов в Москве? – спросил рядом сидящий старик.

– Но, ты, старый, не заговаривайся, за такие слова можно и уехать в Сибирь тайгу рубить. Кормить мы будем рабочих в городах, которые делают различные полезные товары, – возмутился приезжий.

– А ты мне больно не грози, я до Сибири не доеду – умру скоро.

– Да ты, Федор, уже который год помирать собираешься, – сказал Мирон.

– В общем, так, – рубанул воздух рукой Квашня, – соберем собрание, а там народ и решит, быть колхозу или нет.

– Когда же ты, мил человек, собрание собрался проводить? Ведь лето же, мужики кто на покосе, кто на охоте, а кто и на рыбалке, почитай, одни бабы и ребятишки в селе и остались, – дед кивнул в сторону собравшихся возле купца баб, увлеченно перебирающих товар и с любопытством посматривающих в сторону приезжих.

– Ничего, время еще есть, месяц дали для создания колхоза. Обойду все дворы, когда хозяева будут дома, опрошу. Остановиться здесь есть где?

– У нас люди гостеприимные, – кивнул старик, – в любом дворе тебя накормят, спать положат.

– Я же не бесплатно, у меня есть деньги.

– Это будешь с хозяином договариваться, – остановил он Прокопия.

Будущий председатель колхоза, оставив стариков обсуждать новость, подошел к женщинам поговорить о волнующем его вопросе, но те только пожимали плечами, ссылаясь на мужчин. Он, плюнув с досады, взял свою лошадь под уздцы и повел ее в конец села, где был срыт удобный спуск к реке, где селяне поили свой скот. За ним повели своих лошадей и приехавшие с ним милиционеры. Глинистый берег был утыкан разнообразными копытами животных, в прибрежных камышах квакали лягушки. Тонкие стебли водных растений вздрагивали от ударов проплывающих мимо рыб, то тут, то там с плеском на поверхность выскакивали подводные охотники, хватая пролетающих низко неосторожных насекомых. Крупная белая цапля неподвижно застыла на одной ноге, поджидая добычу, увидела подходящих людей, тяжело с места взмыла в воздух.

Напоив лошадей, мужчины их расседлали в росшей рядом акациевой рощице, пустили пастись, а сами расстелили попоны на траве в тени деревьев. Квашня, развязав один из привезенных мешков, достал нехитрую еду: сало, вареные яйца, хлеб, вареную в мундирах картошку, небольшую алюминиевую флягу с вином, – разложил все это на чистом белом полотенце, достал нож в чехле, вынув его, порезал сало тонкими ломтиками, пригласил к импровизированному столу попутчиков. Скромно пообедав и отпив понемногу густого вина из фляжки, Прокопий вытер руки о носовой платок, собрал хлебные крошки и скорлупу в чистую тряпицу, завязал в узелок, убрал вместе с флягой в мешок и, подложив под голову седло, лег в тени дерева, наказав, если он уснет, милиционерам разбудить его в случае появления кого-нибудь из мужиков. Молодые люди также легли рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Солнце уже перевалило за горизонт, его лучи с трудом пробивались сквозь листву. В ветвях, прыгая с ветки на ветку, чирикали воробьи. Слабый ветерок доносил запахи прелого камыша, цветущей травы, рыбы.

Разбудили его, когда светило склонилось к вечеру. Достав из кармана брюк серебряные именные часы на цепочке, он щёлкнул крышкой, стрелки на циферблате, украшенном красной звездой, показывали половину шестого.

– Товарищ Квашня, – сообщил белобрысый веснушчатый солдат, показывая рукой в сторону села, – какой-то мужик подъехал на телеге, сено привез.

Будущий председатель встал, закрыв крышку часов, положил их в карман, отряхнул одежду, посмотрел в указанном направлении. И действительно, к окраине села, запряжённая волами, подъезжала груженная сеном телега, сидевший на самом верху стога мужчина длинной палкой направлял животных по дороге. Вот воз подъехал к одному из дворов, возчик ловко соскользнул вниз, прихватив с собой деревянные вилы и шест, перекинул их через стоящий рядом плетень, потом схватился за оглоблю телеги, остановил ее, открыл плетеные ворота на кожаных петлях, завел быков вместе с сеном во двор.

Прокопий по военной привычке поправил рубаху под ремнем, собрав все складки сзади, надел упавшую во время сна фуражку на лысеющую голову, наказав спутникам собрать имущество и лошадей, и зашагал широкими шагами в сторону открытых ворот. Он подошел к ним, когда хозяин их уже закрывал.

– Здравствуйте, хозяин, – приветствовал он мужчину, протягивая ему руку для рукопожатия. – Я товарищ Квашня Прокопий Иванович, меня обком партии направил к вам организовать колхоз.

– Я Кравцов Александр, живу здесь, – пожимая руку, ответил хозяин. – А от меня что вы хотите?

– Об этом как раз я и хотел поговорить.

– Хорошо, подождите, пока я разгружу сено, завтра надо отдать телегу, сейчас все заготавливают корм для скота, а возим по очереди, у нас телега всего одна на село. Завтра будет вывозить свое Широкий Николай.

– Поздно вы вывозите, ведь покос окончился в мае? – удивленно спросил Квашня.

– Так скосили в мае, пока сено просохло, бабы собрали в стожки, выстоялось, вот только сейчас и вывозим, да и место в сеновале освободилось, – объяснял Александр.

Тем временем милиционеры, собрав лошадей, подвели их ко двору.

– Чтобы быстрей разгрузить сено, мы тебе поможем, – предложил Прокопий.

– Хорошо, тогда я буду подавать сверху, а вы укладывайте на сеновал, – согласился хозяин. – А коней твои ребята пусть пока привяжут у изгороди на улице.

Подворье Кравцова состояло из двух половин – одна жилая, где расположены выбеленные известкой хаты, на второй – хлева для животных, сеновал, сарай для инструмента. Одна половина от другой отделена стеной жилой хаты и забором из камышовых матов, от соседей двор также огорожен камышом. В хозяйственном дворе под навесом сложены нарубленные тонкие прутья кустарника гребенчука для топки печей, а также сушеный навоз для этих же целей, под ногами крутились куры в надежде порыться в свежем сене – поискать насекомых. Здесь же в дальнем углу будка с лежащей в ней собакой – большим желтым волкодавом на тяжелой цепи, кольцом зацепленной к длинной, на весь двор проволоке, по которой собака и бегала, сейчас же цепь была накинута на прочный вбитый в землю штырь. У носа собаки лежали обгрызенные добела кости, она как будто спала, только уши шевелились, улавливая малейшую опасность. Все ее положение говорило о готовности в любую секунду защитить хозяев. За двором, огороженный загатой из сложенных плотно веток колючего лоховника, сад с виноградником и огородом упирается в речку. Спереди ограда, уже плетенная из ивы.