Читать книгу Бездомная - Катажина Михаляк - Страница 4

Я солгала. Солгала Асе и глазом не моргнув. На самом деле потерять все, включая свой любимый дом, в котором ты сама вылизывала каждый угол, для которого заботливо подбирала каждую мелочь, – очень просто. Достаточно одной-единственной записи у нотариуса, на которую ты, влюбленная в своего будущего мужа, не обратишь внимания, – но придет время, и ты застанешь дверь своего дома запертой, замки будут сменены, а если совсем не повезет, то окажется, что за той самой дверью уже живет кто-то чужой, и этот кто-то как раз срывает обои, которые ты клеила собственноручно, и сбивает в ванной плитку, в поисках которой ты когда-то оббегала пол-Варшавы.

Быть может, этот кто-то даже откроет тебе дверь. Может, и пустит на порог, удивляясь, что ты знаешь код домофона и без проблем смогла войти в охраняемый двор; пустит – и тут же сухо сообщит, что купил эту квартиру два месяца назад, может продемонстрировать все документы и сообщит, что понятия не имеет, зачем ты сюда пришла, если собственницей жилья не была, не являешься и вряд ли уже станешь, – разве что если примешь его приглашение на кофе… В этот момент он состроит тебе глазки и позволит себе двусмысленную улыбку: ты ведь по-прежнему красивая молодая женщина, выглядишь соблазнительно, и на лбу у тебя не написано: «Сумасшедшая, держитесь от нее подальше».

И не будет иметь ни малейшего значения, что как минимум половина отличной квартиры в довоенном каменном доме принадлежала тебе: мало того, что часть средств на нее дали твои родители (когда у тебя еще были родители), так еще и шесть лет кряду месяц за месяцем именно ты, разрываясь между учебой и работой, платила кредит из собственных денег, которые так тяжело доставались. Да кроме этого, на шее у тебя сидел увалень Кшиштоф, у которого руки росли не из того места и который не мог найти иного занятия, кроме как торговать подержанными автозапчастями на «Аллегро» да переключать телеканалы с ТВН-24 на «Евроспорт».

Возвращаясь мыслями к тем временам, я не перестаю изумляться собственной глупости: как же меня угораздило выйти за этого кретина? Я ведь могла преспокойно изучать свою любимую ландшафтную архитектуру, заниматься сексом с любым парнем, которого бы себе присмотрела (тогда-то я и впрямь была классной девчонкой!); окончив вуз, могла объездить полмира, впитывая глазами и душой всю эту красоту, а в конце концов – да нет, это был бы вовсе не конец, а начало, начало новой жизни, – найти приятного, доброго мужчину и создать с ним семью, в которой царила бы теплота и любовь.

Но нет же! Надо же было прямо сейчас, сию минуту, немедленно выйти замуж за самого законченного неумеху, который когда-либо шатался по коридорам Академии сельского хозяйства! Зачем, почему? Разумеется, виной всему любовь!

Ася, ты не веришь? Недоуменно качаешь головой? Так помни, любовь слепа и человек от нее глупеет.

Возвращаясь к Кшиштофу Крулю: у него было одно большое достоинство – он точь-в-точь походил на моего отца. Отец был, несомненно, ленив, но во всем слушался моей матери. Ни одного самостоятельного шага не совершил он без разрешения своей любимой Нюси. И я, если хотела сохранить свою свободу, должна была найти себе кого-то в этом роде. И нашла. А поскольку любовь слепа, то я и не заметила одной небольшой разницы: в отличие от папочки Тадеуша, муженек мой Кшиштоф оказался хитрецом и авантюристом. Обставил он меня, вот что. Но об этом позже…

Мы сразу положили друг на друга глаз. Я была непосредственной, жизнелюбивой, смешливой, способной к учебе; я нравилась всем – не только однокурсникам, но и преподавателям. Кшиштоф Круль казался типичным аутсайдером: тихий, занудный, никто его не замечал; думая, что я не вижу, он пас меня глазами теленка и быстро отворачивался, как только я ловила его взгляд. Он представлял собой полную противоположность тому, кого когда-то… Кто был… Впрочем, это не важно. А важно то, что я принялась демонстративно соблазнять Кшиштофа Круля, а войдя в азарт, уже не могла остановиться. Дело в том, что в одном Кшиштоф был действительно отличным – выдающимся! – мастером: в сексе. Это была его сильная сторона. Мог он всегда и везде, ночь напролет. Он был неутомим и о-о-очень изобретателен. Умел спереди и сзади, сбоку, снизу, да хоть вверх ногами. А если еще представлять себе, что занимаешься любовью не с ним, а с тем, другим… Улет на Альфу Центавра и назад обеспечен.

Последствия не заставили себя ждать. Я молча показала Кшиштофу тест на беременность, на котором красовались две толстые полоски. Сию радостную весть он принял и глазом не моргнув: «поженимся, и все тут». Я пожала плечами, и через месяц мы втайне от всего мира – до сих пор удивляюсь собственной глупости! – расписались.

Уже со свидетельством о браке и с обручальными кольцами на пальцах мы отправились сообщить чудесную весть нашим родителям.

Мои были несколько… шокированы: «Но, Кинга, дорогая, как же так? Как же учеба?» – а вот старики Кшиштофа впали в бешенство. Сначала его отец заявил мне, что я шлюха и специально залетела, чтобы заграбастать их сыночка; а вдруг – зная мою репутацию – это вообще не его ребенок? Таких, как я, мол, кастрировать нужно! Или на костре сжигать! Или и то, и другое – в любой последовательности… Да где же, дескать, у сыночка были глаза, как же это он связался с потаскухой, которая перед первым встречным ноги раздвигает?! «Перед вами же не раздвинула, – заметила я, – может, это вас так и злит?» За эту реплику я едва не получила от свекра по морде.

Словом, пришлось удрать на лестничную клетку, но через запертую дверь двухуровневой квартиры в элитной многоэтажке я сумела расслышать продолжение сцены. Сыночек расплакался, мамочка принялась его утешать: «Можно ведь и развестись», – а отец тут же начал звонить лучшим юристам с вопросом, возможно ли объявить брак недействительным. «Нет? Потому что брачующиеся уже вступили в телесную связь? А если это не его ребенок? Все равно нет? Черт, что за хреновы законы в этой стране!!!»

И, похоже, только там, на темной лестничной клетке, я осознала: во что же это я влипла? До сих пор помню дрожь испуга, пробежавшую по позвоночнику, словно я предчувствовала самое худшее. Вдруг я согнулась пополам, меня вырвало на сверкающий кафель пола, и у меня открылось кровотечение.

Ребенка я потеряла, зато получила мужа и ненавидящих меня свекров.

Ася, все это время слушавшая молча, осторожно спросила:

– Но ведь… но ведь если ты уже не была беременна, а Кшиштофа не любила… может, стоило развестись?

Кинга посмотрела на нее долгим взглядом.

– А кто сказал, что не любила?

– Я так подумала… Ты так говоришь о нем…

– Это сейчас я так о нем говорю. Сейчас я его и впрямь ненавижу, и у меня есть на то причины, но тогда… тогда нам было хорошо вместе. У нас была отдельная квартира – правда, недалеко от свекрови, которая день за днем лила собственному сыну в уши яд о том, с какой распутницей он связался, и от свекра, который знай себе твердил, что его мальчик мог бы стать большим человеком, кабы не эта пронырливая шлюха, вынудившая его жениться… Разумеется, велись сии глубокомысленные беседы в мое отсутствие; лишь во время семейных ссор мой супруг слово в слово повторял мне то, что говорили его родители. Впрочем, в непосредственном общении со мной и свекор, и свекровь вдруг стали необычайно любезны… У меня по-прежнему была любимая учеба и работа, которую я воспринимала как хобби, как воплощение мечтаний, а не как тупую пахоту, – хотя поверь, Ася, перекапывать садовые участки и сажать там по несколько десятков растений – нелегкий кусок хлеба. Зато и удовольствие от работы – огромное! Это-то и позволяло мне забыть о потерянном ребенке, об утраченной юности и свободе – да-да, свободы мне тоже недоставало, хотя Кшиштоф так и оставался подкаблучником. Лентяем он тоже оставался. Договоренность была такова: его старики дают половину бабок на квартиру, а об остальном забочусь я. Их сыночек должен быть накормлен и обстиран, кредит за квартиру – оплачен. Квартплата, вода, электричество – с этим разберемся, а «разберемся» – значит, заплатит Кинга. Дескать, не жалуйся, потаскуха: что хотела, то и получила.

– Бо-о-оже, – недоверчиво пробормотала Ася. – Послушай, ты не похожа на женщину, которая позволила бы собой помыкать.

На лице Кинги обозначилась легкая усмешка. За столом, накрытым белоснежной скатертью, с серебряными столовыми приборами в руках, в черном бархатном платье с кружевом она была похожа на молодую леди, сошедшую с полотна художника-романтика, а не на женщину, оказавшуюся – по неизвестным пока еще Асе причинам – в мусорном отсеке дома, с упаковкой снотворного и бутылкой водки в руках, в обществе бурого кота.

– А мной никто и не помыкал. По крайней мере, напрямую. Мне поставили ультиматум, и я его приняла. Скажи я «нет», мы бы наверняка мыкались по съемным гостинкам, и… тоже было бы замечательно.

– Слушай, Кинга! – вдруг вспылила Ася. Кинга рассказывала свою историю настолько циничным тоном, настолько без эмоций, что верилось с трудом. За этой легендой о красавице и чудовище было что-то еще, какое-то двойное дно! И Ася хотела его найти, а не выслушивать бесконечно глупости об увальне Кшиштофе и психованных свекрах. – Можешь вешать лапшу на уши кому угодно: судье на бракоразводном процессе, родителям, удрученным судьбой дочери, таксисту, который увозил тебя из квартиры, ставшей чужой, на улицу, – кому угодно, но не мне! Я наслушалась сотни, если не тысячи, слезливых историй, но от твоей – пардон, подруга, – хочется блевать! Учти, мы с тобой обе были тесно – и даже весьма тесно – знакомы с одним и тем же мужиком. Не раз и не два мы – как ты не преминула мне напомнить – делили с ним постель. Да, он поливал тебя грязью, но это и понятно – я охотно слушала эту грязь: ведь любовница вряд ли станет внимать хвалебным одам в честь жены, которой наставляют рога. Единственное, в чем он ни разу тебя не упрекнул, так это в глупости. А по твоему рассказу получается, что ты была глупой курицей из глухой деревни, которая вкалывала, чтобы содержать мужа-тунеядца, а когда тот возвращался из пивбара, так еще и тапочки ему в зубах приносила! Что, скажешь, такая вот ты законченная идиотка? Будешь меня дурачить – я оставлю тебя в обществе твоего беспородного друга, а сама отправлюсь на долгую прогулку. Вся эта история тебе просто-напросто не подходит! У тебя в глазах – интеллект, а не идиотизм!

Эту тираду Кинга выслушала совершенно спокойно. Ася швыряла явные оскорбления, а у нее даже веки не задрожали. Что ж, Кинге в своей жизни пришлось выслушать немало оскорблений, и она уж привыкла пропускать их мимо ушей. А сейчас смотрела на хозяйку, слегка прищурившись, взвешивая: сказать правду или нет? Признаться ли кое в чем, что намного хуже, чем дурацкий залет и брак с Кшиштофом Крулем, или оставить секрет на потом?

Кинга усмехнулась – криво, одним уголком рта. Интересно, как отреагирует Ася, услышав очередное откровение…

А та, не дождавшись ответа, внезапно поднялась из-за стола, швырнув салфетку, и направилась в прихожую, действительно намереваясь надолго уйти, как и грозилась.

Кинга стояла в дверях и наблюдала, как женщина резкими, сердитыми движениями накидывает на плечи куртку, натягивает сапоги, наматывает на шею шарф и надевает шапку.

– Где оставить ключи? – спросила Кинга совершенно бесстрастным тоном.

– Доедай свой завтрак! Я вернусь. Хочу выскочить на несколько минут. Тебя вышвыривать я не собираюсь.

Ася уже коснулась было дверной ручки – но тут Кинга тихо произнесла:

– Это был не его ребенок.

Ася опустила руку. Вот-вот, чего-то в этом духе она и ожидала. Эта баба поймала Кшиштофа в ловушку, животом вынудила жениться, но… ребенок был не его. Не его – тогда чей же?

– Ребенок был от одного парня, который очень меня любил, а потом сильно обидел, – ответила Кинга на вопрос, так и не прозвучавший вслух. – Беременность… мой брак с Крулем… это все было для того, чтобы ему насолить. – Голос ее дрожал, в глазах блестели слезы. – Кшиштоф был всего лишь орудием мести. Ну, теперь ты можешь отпустить себе все прегрешения, а меня осудить, – бесстрастно закончила она.

Какую-то минуту Ася стояла молча, буравя взглядом дверь. Затем тряхнула головой:

– Пошло оно все в задницу! Не стану я никого осуждать. Ты свое отстрадала, я тоже. Лучше всех, похоже, Кшиштофу: квартиру вашу он продал, переехал к маменьке и живет как царь, по-прежнему ничего не делает, только каналы в телевизоре переключает. Да еще девок меняет – одна моложе другой. Может, немного подпортим ему жизнь, а? Тебе такое не приходило в голову?

Легкая улыбка, игравшая до этой минуты на губах Кинги, растаяла. Она, Кинга, не имеет никакого права мстить. Тем более что у бывшего – этого мерзавца – и до сих пор есть кое-что в запасе, чтобы держать ее за горло. Улица была единственным местом, куда она еще могла убежать. Жаль, что вдоль улиц уже нет сточных канав: именно сточная канава – лучшее пристанище для таких, как Кинга Круль…

Она осмотрелась, ища взглядом свои лохмотья. Стащить с себя это красивое, слишком красивое черное платье, слой за слоем натянуть свои старые заношенные тряпки и бежать, бежать прочь из сверкающего, но холодного жилища Иоанны Решки, журналистки, – бежать туда, где никто не будет задавать вопросов, ответы на которые навеки отпечатаны в душе, сердце и памяти.

– Эй, Кинга! Спокойно! Не хочешь мстить – не надо. Ну его к черту, скотину. Давай лучше как ни в чем не бывало вернемся к столу и ты расскажешь мне о чем-нибудь другом.

Кинга почувствовала, как хозяйка притронулась рукой к ее плечу. Прикосновение заставило ее вздрогнуть, но и стряхнуло сеть кошмарных воспоминаний. Она позволила Асе отвести себя в столовую, села, машинально погладила кота, вмиг вскочившего ей на колени, и твердо произнесла:

– Ну уж нет. Моих откровений пока что достаточно. Твоя очередь рассказывать.