Читать книгу Савва из Агасфера - Катерина Дорогова - Страница 6

Прохор проводил Иву до перекрестка и на прощание крепко пожал руку. Ива чувствовал горячность Прохора, чувствовал, как жар чужого тела проникает в него. Он ощутил тот же зной, как при лихорадке. Ему не хотелось возвращаться, не хотелось покрываться мурашками при виде Саввы, пресмыкаться перед ним, вспоминать бесчисленные обещания, данные Гавриле. Если Ива задержится, это наведет на него подозрения: Савва всегда замечает детали и теперь обязательно поймет, с кем тот проводил время, а это приведет к череде насмешек, к череде приступов. Тогда Ива подставит Прохора, а допускать его до всего этого опасно. Пусть Прохор сердиться на расстоянии, пусть не знает, каково это – жить на вечном морозе.

Ива помнил Савву с Гаврилой: слегка тронутый цинизмом, довольно непримечательный студент из отчаявшихся и разочарованных. Изредка в нем будилась сущность, но он не был одержим ею – Гаврила способный подавитель. Ива же не умел наводить сомнение, приводить в растерянность Савву: он знал лишь ложь и правду. И он не сомневался, что скоро Савва вскроет сундук, зачарованный Гаврилой, и тогда Иве придется либо спасаться, либо спасать.

Перед ним разливалась ночь. Ива шел, упоенный усталостью и теплотой Прохора, он мягко оглядывал подъезды, кошек, спящих на козырьках. Улицы, заставленные машинами, проплывали мимо него. Ива хотел спать, у него легко кружилась голова и болели глаза. Беззвучно проезжали поздние велосипедисты, прогуливались старики, закутанные в платки и дубленки, где-то вдалеке, среди развалин, лаяли собаки. Ива подошел к двери и достал ключи. Рядом находилась еще одна дверь, черная, подвальная, источающая мрачную напряженность. Вечно открытая дверь, дверь с вечно сломанными замками, – таинственное подземелье, что же кроется внизу? Обычно Ива готовил ключи задолго до подъезда, а затем, быстро открыв дверь, пробегал этажи и вваливался в квартиру. Страшная дыра захватывала сознание Ивы, ранее он не мог даже взглянуть на нее.

Теперь Ива, чуть сморенный усталостью, глядел на чернеющую лестницу с любопытством. Он готов был поклясться, что Савва спускался вниз, и даже не один раз.

Если чуть податься вперед, то изнутри потянет землей, смешанной с испражнениями, и плесенью. Ива протянул руку, и она окунулась в темноту подвала. Рука находилась в подвале, пока Ива стоял под фонарями. Он отступил и разозлено захлопнул хлипкую дверь с разбитым замком. «Значит, Савва влияет и на тебя внутреннего? – думал он. – Ты не станешь делать это лишь из-за того, что это сделал Савва. Не станешь! Он не ведает, что творит, и ты поддаешься его безумию? Глупец, глупец… Забудь!». Ива прошел в подъезд и поднялся на этаж. Дверь оказалась открыта.

– Савва? – тихо спросил Ива. – Савва!

Ива шагнул вперед, напряженно вытягивая вперед кулак с зажатыми в нем ключами. Вдали коридора стояло два тела, белыми бликами отсвечиваясь в темноте. Одно повернуло голову, а второе покоробилось, затрепетало. Перед ним стоял совершенно нагой Савва, оглядывающий себя со всех сторон, стремящийся заглянуть себе за спину. Зеркало точно отражало движения двойника; Иве казалось, оно слегка мерцало. Кудри Саввы стали дыбом, одежду комьями бросили у стены. Сам он какими-то порывистыми, надрывными движениями хватался то за бока, то за ноги, натягивая плоть. Ива опустил ключи, облегченно проводя рукой по лицу. «Очередной приступ, очередная дурь».

– Савва, расскажешь, чем занимаешься? – Ива подошел к одежде и поднял ее. – Что ты пытаешься разглядеть? Я мог бы…

Савва толкнул Иву и попытался ударить того.

– Зачем ты пришел?! Убирайся! Убирайся в комнату и не мешай мне, если молча постоять не можешь, – Савва вырвал одежду из рук Ивы и вновь бросил ее на пол. – Убирайся сейчас же! Убирайся! Убирайся!

– Да что с тобой? – Ива осторожно шагнул вперед. – Пойдем к тебе в комнату, ты расскажешь мне…

– Да оставьте же меня в покое!

Савва взвизгнул и толкнул Иву в плечо. Голый, с красными царапинами на коже, с обезумевшими, дикими глазами он казался помешанным. Ива попытался ухватить его за руки, но Савва извернулся, как змея, и упал на пол. Он подполз к зеркалу, лег на него всем телом, мелко дрожавшим, и зарыдал в голос. Зеркало сотрясалось от напора Саввы, который, казалось, хотел пролезть внутрь. Иву передернуло, по горлу пробежала желчь. Он развернулся и, не оглядываясь, побежал в комнату, где заперся на ключ. Вопли не стихли даже за дверью: иногда рык или визг доносился из коридора. Ива вытащил из шкафа вату и забил ее в уши – но крик не умолкал. Он знал, что должен не прятаться, а говорить с Саввой, связывать его, если потребуется, но он зажимал уши пальцами и дрожал. «Я – не Гаврила, я не смог! Я не сумел, и Савва все понял. А если не понял, то поймет… ведь я не выйду отсюда, знаю, что не выйду. Трус!».

Ива подполз к кровати и упал на нее, закрыв голову подушкой. Он скреб стену, пока Савва за дверью бросался на зеркало. Все тело дрожало, ноги било судорогой, живот скручивало. Ива стал медленно дышать, когда услышал, что звуки прекратились и хлопнула соседняя дверь. Он протер ладонью холодный влажный лоб, провел ею по всему лицу и остановился на нервно дергающихся губах. Он даже не ощутил наплыва безобразия в голове, у него не было ни единой мысли, кроме одной: добраться до шкафа. Он неуклюже поднялся на ноги, ощущая сильную слабость, как после бега, и подошел к столу.

Письмо, обернутое в красную ткань с распустившимися концами, лежало на самом дне ящика, защищенное книгами и тетрадями. Бумага пошла волнами, но посередине ясно читалось: «Письмо первое, Ивану». Ива дрожащими пальцами рванул бумагу, и на руки выпал черный сложенный лист, на котором было написано белыми чернилами: «Иван, мой друг, мой товарищ и последователь…». Убористым, плавным почерком следовали строки, написанные близко друг к другу. Ива заскользил взглядом по буквам…

Иван, мой друг, мой товарищ и последователь! Должно быть, ты прочтешь это письмо не скоро, хотя я просил тебя сделать иначе. Я не смею винить тебя, ибо сегодня ты – прокурор. В этих письмах я изложу тебе целую историю, историю болезни Саввы, историю, прежде всего, болезни моей. Сперва я задумывал эти письма как некую повесть, но, боюсь, достичь конечной цели мне не удастся. Я не ищу прощения за совершенные грехи, не ищу и жалости; я нуждаюсь лишь в твоем честном слове, которое ты сдержишь, даже когда прочтешь эти страницы. Мне необходимо, чтобы ты понял произошедшее, ибо мой разум уже не в моей власти. Я не знаю, существует ли лекарство, но оно должно быть найдено тобой. Очисти его, погрузи в целебный родник, исповедуй грехи.

Ты знаешь, поначалу мы не ладили, даже, смею сказать, враждовали. Но это, как я понял лишь впоследствии, исходило лишь из меня, из моей жажды обладать Саввой. Мне мнилось, будто ты и сам пытаешься взяться за Савву, пытаешься украсть его у меня. Да, я смешон. Признаю. Но в миг отчаяния и горя я обратился именно к тебе, упал именно к твоим ногам. Полагаю, душа моя разглядела в тебе истинную чистоту, в которой нуждалась, и сроднилась с нею, когда как разум мой, властный и жадный, встал на дыбы. Впрочем… впрочем, история эта не о нас с тобою, хотя и ты поневоле оказался вплетенным в нее, а обо мне и Савве.