Читать книгу Марина и Анна. Лирика - Катерина Комиссарова - Страница 4

В ТЕМНОТЕ, У ФУРГОНА С ТИГРАМИ

Как-то глупо выходит: я тут стою, я жду,

Понимаешь, красивый, бронзовый, словно памятник.

На башке – цилиндр: написано на роду —

Вынимать из него кролей, раскачивать маятник,

Визуально – обманывать, внутренне – не жалеть.

Я стою за фургоном с тиграми, как мы условились.

Ты же помнишь? От нервов кровь ползёт, как желе,

От мысли, как я сражу тебя чётким профилем

На фоне разодранной в клочья тушки кроля.

Ну разве же не романтика это, господи?

Есть столько фокусов, чтобы тебя удивлять,

И самому удивляться собственной косности

В вопросах борьбы за женщину.

В темноте

Я слышу, как тигры ходят по клетке, рыкают —

Я голоден, как они,

Во всей остроте,

И кажется, будто тело пронзают пиками.

Один мой знакомый, печальный клоун, сказал:

«Ты, видимо, идиот», когда мы отчалили,

Пьянющие в дым. И я встретил твои глаза,

И понял, как, вероятно, тебя огорчаю я…

Но ты за кулисами жалась с кем-то из труп-

пы, он, ясно же, не имел бородатой женщины.

Я снял цилиндр, представив: из теплых труб

Течёт молоко на эту солому свежую,

И как освежёванный крол висит на крюке,

Моя любовь уродливо в сердце скрючилась.

Какое-то время прятал её в руке.

А потом протянул, набитую, словно чучело,

Всем моим уродством, вылезшим изнутри.

Посмотри на нее, любимая, посмотри!

2013

ГОД СПУСТЯ

Рассвет, у фургона с тиграми.

Я сижу на Его следах – изваянием.

Голова – Горгоны, как колючая проволока —

спутались пряди.

Так чего же, скажите, ради

На поводу идти и пасть на заклание?

И не увидеть, что было за титрами…

Сижу, пытаюсь распутать волосы,

Зубы сжимаю, гримасничаю – борюсь

с колтунами и клочьями

Вычёсываю старательно. Из памяти

Удаляю образ, и связанные с ним побочные

Воспоминания. Холодно, с осознанием.

Разве в сердце что-то случайно останется.

Есть столько невиданных мною стран

И душных ночей: солёных и потных

Где душу мою изомнут незнакомые руки…

Ах, милый мой. Фокусы лишь умиляют

И вызывают улыбку ленивую.

А с ним, этой ночью, под рёбрами стуки

Слились во единый гул.

Уверенность, хрип и борьба на соломе

И руки заломлены в дикой истоме

И в клочья истерзанный стул.

Ты ждал,

Ярясь и ревнуя, и задыхаясь до красноты.

Сжигая на сердце минуты попусту

И рыская нервно: обгладывал кости —

Своих подозрений и домыслов.

Я видела всё из густой темноты.

Глазами кошачьими будто.

Как милый раздавлен и сломан

А я предвкушала измены своей

Экстазы и рваные стоны

(Романтика тоже распутна!)

Пока не упала, в провал в пустоту,

В пьянящую бездну – соломы.

Не вспомнить, когда приключилось,

В какой из поездок скучных.

По телу разлилось жжение,

Как от укуса медузы.

Сердце заболотилось и развалилось,

И вывалилось из блузы.

Почернело, истлело от ненависти.

Теперь тут под ребрами ком

из пепла и сажи.

Сердце:

Мёртвое и смердящее

Делает вид, что любит,

И бьётся, как настоящее

Смешно, ведь нечему даже там тлеть.

А на первый взгляд и не скажешь.

Милый, смотри! Я вся в копоти!

Вымазана, вывалена, припорошена.

А сердце можешь себе на пиджак надеть

Пускай повисит как брошина.

Степан Сабуров

Где-то больше года прошло.

Я остыл и вызрел, как коричневая хурма,

Не в сезон дороже.

Я погряз в почти утопическом эскапизме,

Я и сам становлюсь практически невозможен.

Друг, печальный клоун, вышел в тираж и запил,

Он и так грешил, но теперь уже безвозвратно.

Жизнь всё так же покрыта россыпью бурых крапин —

Никогда не поймёшь:

в веснушках ли, в трупных пятнах.

Завязал с кролями, начал распиливать женщин —

У меня от истошных воплей внизу мурашки.

Я настолько прежней бытностью обесчещен,

Что, наверное, мне уже ничего не страшно.

Я почти забыл о влюбленности и о страхе,

Что к моим вещам прикоснётся рука чужая.

Я себя,

и её,

и его посылаю на ***,

и отныне убогих больше не обижаю.

Я опилками посыпаю главу, и плачу

Оттого, что я независимый и беспечный,

Словно вся вселенная с парой коньков в придачу

У меня сложилась в глупое слово «вечность».

Друг вчера обрёл просветление и сказал мне,

Что на этом свете трезвость невыносима.

Боже любит юродивых.

Он собирает залы,

заставляя нас верить в нашу неотразимость.

2013

МЫЛЬНАЯ ОПЕРА

Супруг заставляет бриться и быть женой:

Снимай, говорит, корсет и неси мне ужин.

Мы – всё колесим по стране вместе с цирком, но

Какого-то лешего вышло, что он мне сужен.

Нагнул меня над лоханью с его бельём —

Джаст бизнесс – стирай, мол, тряпки и не гугукай.

Дружки его – сплошь похабники и жульё.

Я дважды пыталась вешаться, но супругу

Везло, и он дважды выдергивал из петли.

Слезай, говорил, жена, и пожрать неси мне.

Я знала любовь, что в уголь испепелит,

Но так и не ведала, как это – ночью зимней

Руками синюшными крепко узлы вязать.

Нет места в грудине ни чудесам, ни чувствам.

А то, что я отчебучила год назад, —

Выходит, только – искусство ради искусства.

Я бреюсь и проклинаю весь белый свет.

И близкая перспектива навряд ли греет.

Мой суженый скоро будет звездой в Москве,

А я однозначно в мыльной воде сопрею.

2013

ПОСЛЕДНИМ И ПЕРВЫМ

к утру тяжелым сном забывшись

ты видишь словно наяву

ту настоящую в прошедшем

с которой будущего нет

andievb

ну и как тебе отвращение перед грязью?

не подташнивает, не болит по утрам печёнка?

не смущает существование явной связи

изначальной несвязности этих твоих ночёвок

с охромевшей нежностью – с дуростью беззаботных?

с одиночеством, вознесённым до абсолюта?

ночью мартовской лютой не хочется ли чего-то,

просто созданного для пухлости и уюта?

ухмыляешься… прячешь шею воротниками.

ты воняешь, почти как прачка или свинарка.

будь ты проклят, когда коснёшься меня руками!

и сарказмы твои мне, что мертвецу припарки.

будь ты проклят за то, что вышел живым из круга,

словно мужнины кошки, бегущие через пламя.

нам бы впору было перестрелять друг друга

и не знать, что за жизнь проходит в таком бедламе.

где же чудо, а? растерял по дороге что ли

шляпы, карты свои, разрисованный ты обманщик?

всё построено на уловках твоих и фальши —

что ты знаешь о боли?

что я знаю о боли? боль затмевает разум.

на ладонях – смотри – проступают к утру стигматы.

я, наверное, и поныне люблю, заразу,

так, что хочется пить, курить и ругаться матом.

так люблю, что, наверно, взял бы и задушил бы,

вырвал сердце и продал душу любому бесу…

я учился вставать с колен и терпеть ушибы,

я пытался взывать хоть к чьему-нибудь интересу,

потому что негоже помнить тебя, негоже.

будь ты проклят, когда коснёшься меня руками…

но я верно умру от счастья, когда, быть может,

ты последним

и первым

поднимешь и бросишь камень.

2013