Читать книгу Мода: предмет, история, социология, экономика - Катерина Михалева - Страница 7

Стремление человека к богатству и материальным благам кажется нам сегодня совершенно естественным. Однако такое стремление обрело смысл лишь в обществе, в котором, во-первых, сняты ограничения, накладываемые обычаем на приобретение и употребление материального богатства, в том числе богатства, выраженного в одежде, – ограничения религиозного сознания, социального статуса, правил коллективного общежития. И, во-вторых, в обществе, где само богатство способно приносить положение и власть. «Если в прежних европейских обществах высокое положение зарабатывалось военной доблестью, мудростью, причастностью к духовным институтам, то в постренессансной Европе оно, дарующее к тому же власть над другими, приходило вместе с деньгами»1. Мода как социальный институт, противостоящий по своей сути обычаю, есть порождение именно такого общества – общества не сословного, а классового.

В сословном обществе на сферу потребления налагались обширные законодательные ограничения. Универсальной причиной для создания преград в потреблении предметов роскоши было поддержание классовых и статусных различий. Законодательно регулировались, прежде всего, частные траты. В Европе в Средние века, когда феодальная система начала разрушаться, буржуазии стали доступны ресурсы старой знати. Знать упорно пыталась сопротивляться этому процессу. Потомки франкских хозяев средневековой Европы обнаружили себя в «подвешенном» состоянии между государственными органами – монархом, королевским советом и двором – и простыми людьми, существованием которых в прошлом распоряжались их предки. Отобрав у знати политическое и военное могущество, новое государство заставило аристократов и мелкопоместных дворян добиваться, по примеру итальянского купечества, общественного и культурного престижа. Многие наши представления, связанные с «цивилизованностью», уходят корнями именно в эту потребность определенных сегментов общества отличать себя от других в ситуации, когда они уже перестали играть реальную историческую роль. Исключительная цивилизованность аристократов заключалась часто уже не в высоком достатке, а в том, что в их распоряжении были лучшие вещи, они обладали прекрасным образованием, изысканными манерами и тонким вкусом. Множеству предков этих людей не было дела до подобных вещей, ибо их подлинным отличием были реальная власть, военная доблесть и могущество. Но их реальная власть осталась в прошлом, а целью и идеалом европейского дворянства становится утонченность и цивилизованность, замещающие реальный статус.

Аристократия, не способная сохранить реальную экономическую власть, фактически запрещала использовать свой символический капитал, каковым являлись ее образ жизни и способ одеваться. Уже в XIII в. во Франции существовали законы, ставящие в зависимость от социального статуса количество платьев, которое мог иметь один человек, и даже качество материалов, используемых для их пошива. Более того, определялось количество материала, которое могло пойти на одно платье, и то, кто какой фасон мог носить. Виды тканей были распределены по классам. Например, такие престижные материалы, как шелк, и цвета, символизирующие власть – красный и пурпурный, разрешены были только для знати.

Позволить свободную диффузию моды в обществе было бы добровольным отказом от источника власти, каковым являлся символический капитал одежды (еще не моды, но уже и не обычая).

Во многих частях Европы аристократы фактически пытались оставить моду для «сословного потребления», так как она была синонимом богатства и социальной власти. Портные становились все менее и менее свободны в своих предпочтениях и функционировали в условиях жестких классовых ограничений, декларируемых законом. Французский король Людовик XIV, несмотря на свои планы распространить влияние Франции в области моды на всю Европу, ограничил возможности диффузии моды, делая некоторые вещи недоступными, эксклюзивными, редкими. Он законодательно ввел четкие правила «модного» потребления в зависимости от чина. Такие детали, как золотые галуны и пуговицы, разрешалось носить только в строго определенных обстоятельствах представителям высшего класса, а, например, право носить парчу или отделку голубого цвета принадлежало только самому королю, принцам крови и тем, кому сам король мог дать такую «привилегию» за особые заслуги. Государство жестко кодифицировало фасон, ткани и цвета одежды. Так, в законодательном акте от 1661 г. значилось: размер декора не должен превышать двух пальцев в высоту, на мужском платье дозволена отделка в виде лент вокруг воротника, а также на подоле плаща, по бокам панталон, на швах рукавов и проймах, по линии центрального шва на спине, а также вдоль линии пуговиц и на петлях. Дамам позволительно носить ленты по подолу нижней юбки, а также вдоль лифа и фронтальной части платья. Логика этих действий служит доказательством того, что символический капитал моды осознавался обществом как источник реальной власти.

Таким образом, регулирование потребления возникает в тот момент, когда более низкие социальные страты становятся достаточно богатыми для того, чтобы копировать стиль жизни элиты, а старая элита теряет реальную власть и всеми силами пытается ее сохранить. Основным условием возникновения моды в качестве социального института становится переход от жесткого сословного общества с его ригидной системой ограничения потребления к обществу, где богатство переходит в сферу свободного обращения и становится инструментом власти и влияния. Как только общество перестало быть сословным право лидерства в моде перешло от королевского двора к кутюрье и дизайнерам. Современная модная система начала структурироваться в тот момент, когда те, кто «шьет моду», стали свободны в своих эстетических решениях от обычаев и законодательных ограничений.

Противостоя первоначально статусной системе обычая и сословного закона, мода трансформировалась в систему, регулирующую потребление и стиль жизни, использующую первоначально заложенный в нее механизм символического статусного отличения. Статусное символическое потребление в эпоху модерна стало объектом регулирования модной системы.

В современном мире мода как социальная структура порождает иерархии, определяет движение социальных лифтов, делая кого-то богаче и успешнее. В постмодернистском обществе модная система торгует мифами о себе самой. Участие в модных процессах является ритуалом приобщения к мифу. Современная модная система унаследовала от обычая и законов о роскоши миф о легитимности и благородном происхождении моды как регулятора потребления. Само потребление, осененное модой, «облагораживается» и приобретает дополнительный символический смысл.

Еще одной дорогой, уже чисто материальной, по которой мода вытеснила обычай в области потребления, в том числе в одежде, стало удешевление производства предметов потребления с наступлением индустриализации. С наступлением современного общества традиционные символы социального статуса и власти становятся товаром, причем товаром массовым. Вплоть до Нового времени одежда представляла собой целое состояние. Ее можно было бы отнести к разряду движимого имущества, выраженного в огромных денежных суммах, а иногда из-за богатых украшений и драгоценных камней платье имело характер передаваемого по наследству капиталовложения. Личная одежда могла быть составной частью выделяемого детям имущества и передавалась из поколения в поколение. С началом индустриализации одежда, как и многие другие предметы потребления, была причислена к разряду товаров. Уже в 1770 году в Париже было основано первое значительное швейное предприятие. Отмена цеховых законов во времена Французской революции явилась предпосылкой серийного производства в крупном масштабе. В 1824 году в Париже было создано первое конфекционное предприятие La Belle Jardiniere, которое вскоре превзошло все другие предприятия. Бурное развитие текстильной, швейной, химической промышленности уже в XIX веке привело к демократизации моды.

Тем не менее, на мой взгляд, производственные технологии, тесно сплетаясь с социальными технологиями, не определяют их. Технологические инновации были условием необходимым, но недостаточным для институционального оформления и дальнейшего развития модной системы. На мой взгляд, технология, как таковая, не может считаться основой для формирования социальной инновации, каковой стала система моды. Так, в текстильном деле прялка появилась в Китае одновременно с ее появлением на Западе – к XIII-му веку, но развивалась намного быстрее, поскольку в стране имелась давняя традиция использования совершенного ткацкого оборудования – ткацкие станки для шелка применялись еще в эпоху Хань (206 г. До н. э. – 220 г. н. э.). Тем не менее, этот факт не послужил толчком для возникновения социального явления института моды на территории Китайского государства, что еще раз доказывает принципиальное отличие моды от одежды, с которого мы начали. Для понимания социального процесса создания моды, который в корне отличен от физического процесса создания одежды, нам будет необходимо проследить историю становления модной системы. Мы рассмотрим в качестве образца французскую модную систему, т. к. модная система как властный институт и эффективная структура впервые была создана во Франции, а затем послужила (1) основой для мировых стандартов в области моды и систем ее организации, была мультиплицирована; (2) основой для создания мировой модной инфраструктуры; (3) организационной формой процесса потребления и производства; (4) одной из основ процесса глобализации.