Читать книгу 10000 лет до нашей эры. Книга 2 - Катерина Риш - Страница 2

Эйдер Олар вел меня по темному прибрежному песку. Я то и дело оборачивалась, глядя на охваченное огнем небо. Оранжевые цвета тревоги окрашивали океан.

Анкхарат должен быть где-то там, среди огня, смерти и разрушений.

Должен быть. Он жив. Я буду верить.

Прекрасное далёко, не будь к нему жестоко! Обрушь свою жестокость на меня, я заслужила. Не сдержалась, когда увидела, как он уходит от меня. Опять не сдержалась. Я неисправима! Легче всего мне удается обрушивать проклятия на головы людей, которых я люблю.

Эйдер Олар свернул вглубь острова, и я следом. Темно-рыжие волосы мага, похожие на языки пламени, трепал ветер. Я подумала о Зурии и Швинне. Лучше добавлю их имена к молитве к прекрасному далёку. Им сейчас тоже нелегко.

Подмывало, конечно, спросить Эйдера о Зурии и его чувствах к ней. Она, как-никак, считалась его женой, жрецы могли вступать в брак только со жрецами, и сейчас была там, в Речных землях. Сам Эйдер пока о ней не спрашивал.

Вообще, представить тощего узколицего Эйдера рядом с полненькой, энергичной Зурией удавалось с трудом. Ростом она была ниже среднего; должно быть, доходила ему до плеча. Бойкая Зурия могла достать что угодно и в какие угодно сроки. Нужна просторная клетка для тигра – легко! Никогда не задавала лишних вопросов, а ее покорность и терпимость ко всему не знали истощения. А ведь я не была обычной избранницей, какие ей, должно быть, доставались до меня…

Я споткнулась от неожиданности.

– Эйдер…

Жрец остановился, а я впилась в него взглядом, чтобы не пропустить ни малейшей эмоции.

– Избранницы Анкхарата! Они здесь?!

Маг коротко кивнул. А где еще могут быть избранницы Сыновей Бога, – как бы говорил взгляд его бледно-голубых, почти прозрачных глаз, – если не здесь, на острове бывших жен?

Три. Здесь три бывших избранницы Анкхарата. И они… о Боги!

Они здесь с его детьми!

Боги знают, я ревновала его к бывшим еще до того, как у нас завязались отношения. А уж как я ревновала его после, когда старалась выделиться среди прочих! Тогда я думала: «Выкусите, бывшие подружки Анкхарата: теперь-то он мой!».

Черт! Я не готова встречаться ни с кем из них!

– Что не так? – спросил маг.

Эйдер смотрел на меня сверху вниз, ветер трепал полы его красного видавшего виды халата без рукавов. Выглядел он озадаченным.

Я не знала, как объяснить.

– Что ты чувствуешь к Зурии?

Он нахмурился.

– Она моя названная сестра. Мы дали жизни детям, которые будут служить Огненному Богу после нас.

Мужчина, которому она была отдана, совершенно точно не любил ее. Договорные браки – это не про чувства. Бедная Зурия! На ум пришла серия средневековых романов о любви, в которых дворяне искренне удивлялись тому, что юная героиня без ума от собственного мужа. Но в Средние века хоть знали, что такое любовь, а здесь…

«Сосватав» меня на арене Анкхарату, Эйдер вряд ли думал: «О Боги, они могут стать такой отличной парой!» Черта с два! Для него я была как папка с грифом «Неопровержимые доказательства предательства Асгейрра» и только поэтому должна была попасть в руки хозяина.

А тут я, со своей любовью…

– Я отношусь к Анкхарату иначе, чем ты к Зурии. Совсем-совсем иначе. Понимаешь, мне никто не нужен, кроме него. Я хочу быть с ним. Мне очень больно оттого, что я не знаю, где он и что с ним. Скажи, этим чувствам есть название в твоем языке?

– Тоска.

Проклятье! До чего однообразными были бы кроссворды, если бы они существовали в Нуатле.

– Нет. Давай я объясню иначе. У меня были…

Черт! «Друзей» в их языке тоже нет. «Враги», значит, есть, а «друзей» – нет.

– Когда-то я была избранницей одного мужчины. Но потом… он выбрал другую. Я была очень зла из-за этого.

– Почему? – удивился Эйдер. – Если он не был Сыном Бога, то мог иметь двух избранниц.

Я представила нас вместе – Питер, Хлоя и я.

– Нет, – отрезала я, – в моих землях мужчина выбирает одну женщину и только по ее согласию. И они обычно живут вместе и растят детей тоже вместе. Хотя бывают исключения…

У Анкхарата было такое же лицо, когда он впервые услышал о моногамии. Этим-то я его и убедила, что точно не местная. Это же надо такое выдумать, чтобы мужчина жил всю жизнь с одной женщиной.

Нескоро человечество придет к моногамии, ой, нескоро.

Эйдер Олар сопоставил мои слова и спросил:

– Но ведь ты сказала, что твой избранник выбрал другую? Как же он сделал это, если должен был прожить с тобой всю жизнь?

Один ноль в пользу Эйдера Олара.

– Это сложно объяснить. Но после того, как он сделал это, я… Возненавидела его новую избранницу. И его заодно. Этим чувствам есть название?

Я знала, что нет, но вдруг Эйдер Олар изобретет такое слово?

– Ненависть. Ты сама сказала.

«Враги» и «ненависть», значит, есть, а «любви» и «друзей» нет! Тенденция, однако.

– Ладно, пусть будет ненависть. Так вот, я ненавижу прошлых избранниц Анкхарата.

– Не понимаю, за что, – честно ответил маг.

Ревность вообще не поддается логике, тут-то как раз все логично.

– Просто поверь на слово. Прошу тебя, для меня это очень важно, можешь сделать так, чтобы я… ну, никогда не узнала, кто они? Даже если встречу их на острове, даже если однажды буду пытать тебя, никогда-никогда не называй имен этих трех женщин.

– Двух.

– Что?

– Третья избранница Анкхарата умерла в родах.

– О Боги…

– Она носила сына. Остальные родили девочек. И они здесь, на острове. И…

– Больше ни слова, Эйдер! – я зажала уши руками.

Он пожал плечами.

– Как скажешь. Можем идти? Тебя ждет Таша.

Я чуть не спросила: «А она не одна из них?», но вовремя заткнулась. Эйдер ответит как есть. И что я буду делать, если она из «них»?

Вокруг сгущались сумерки, а ветер усиливался. Я поежилась; на мне было тонкое платье, которое Анкхарат помог мне надеть. Я помню. Утром мы тоже не воспользовались услугами рабов.

Вдох-выдох.

– Идем.

Я знаю себя. Я буду подозревать каждую женщину на острове. Любую стану представлять рядом с Анкхаратом и тем изводить себя. В детях буду искать сходство.

Слышишь, ревность? Тебе не место в Нуатле! Тебя здесь еще даже не изобрели.

Ага, рассказывай, – огрызнулась самая настоящая ревность. – Здесь я, с тобой.

Мы покинули берег и устремились вглубь острова по вытоптанной тропинке. Присмотревшись, я поняла, что заросли вокруг были рукотворными: тонкие лозы тянулись по плетеным перголам, установленным в ряд. С растений свисали стручки, формой напоминавшие фасоль, только были они белыми и пушистыми, как вывернутая наизнанку коробочка хлопка.

– Кто такая Таша? – на ходу спросила я.

– Она правит островом.

– Я должна рассказать ей о том, что ждет Нуатл? Мы поэтому идем к ней?

– Ты расскажешь… если она станет слушать.

В его голосе было слишком много опасения. Значит, меня могут и не выслушать?

– Ну ладно, даже если она не станет слушать – так и что? Мы вернемся в Речные земли. Там солдаты Анкхарата, мы можем рассчитывать на них.

Эйдер шел вперед, я едва поспевала за ним.

– Нам понадобится помощь, – продолжала я. – Люди должны покинуть Нуатл. Ты просил Богов о помощи, и они послали меня. Мне немного известно, по правде говоря. Им лучше было отправить тебе на помощь кого-то другого. Другие знали больше, чем я. Но раз уж я тут… То послушай, Эйдер… Да остановись же!

Он остановился, но не обернулся.

– Разве ты не понимаешь, что предлагаешь? – его голос звучал глухо.

– Жизнь. Спасение. Разве нет?

– Если мы покинем Нуатл, то куда уйдем?

На материк, – чуть не ответила я, – в Европу! А потом поняла.

Это были земли людей из племени краста. Проклятые Богами земли, как с детства внушалось каждому.

Переселение само по себе было мыслью дикой, чуждой этому веку. Люди жили и умирали на клочке доступной им земли, а я собиралась уговорить их все бросить и уйти. И даже если они согласятся и в них пробудится дух первооткрывателей, если они, наконец, поверят моим словам о грядущей катастрофе, то уйти они могут только в земли проклятого народа, выродков и неудачного Божественного эксперимента, как утверждали легенды.

А неандертальцы? Разве они так просто отдадут нам земли? После всех костров, смертей и унижений, что нужно сделать, чтобы отказаться от взаимной, я уверена, ненависти?

Вот он, новый виток в планомерном уничтожении неандертальцев. Они жили во льдах и холоде, строение их тела позволяло им не испытывать холод так остро, как нам, кроманьонцам. Но Ледниковый период подходил к концу, и это вело к затоплению такой развитой цивилизации, как Нуатл. И полному уничтожению второй человеческой расы. Люди Нуатла просто сметут неандертальцев со своего пути. Цивилизация Тигра до сих пор хранила огонь в деревянных клетках, условия их жизни не располагали к накоплению умений, знаний и развитию таланта.

– Ни один мужчина не покинет эти земли без боя и не отдаст их Львам, – заговорил Эйдер. Он смотрел на стручки так внимательно, словно именно от них зависела наша жизнь. – И перебороть ненависть к проклятым землям краста будет очень непросто.

– Должен быть кто-то, кто поведет людей. Кому они поверят.

– Мы пока не знаем, кто из Сыновей Бога выжил. Огонь не видит никого, кроме Асгейрра, разумеется.

Вдох-выдох… Если я узнаю, что Анкхарат погиб во время Церемонии, захочу ли я спасать мир, в котором его больше нет?

О, если бы я только знала, как отменить брошенные в спину проклятия…

– Берегись! – вдруг крикнул Эйдер и оттеснил меня с тропы к первому ряду пушистых насаждений. – Не касайся их, – предупредил он, указав на гроздья стручков.

Я обещала держаться от них подальше.

На тропе появились женщины. Они бежали быстро, но старались двигаться аккуратно – на сцепленных руках они несли девушку. Следом за ними появились еще несколько женщин с доверху заполненными мохнатыми стручками корзинами. Они не удостоили нас даже взглядом.

Внешний вид женщин удручал – пыльные туники из плохо обработанной кожи и длинные бесформенные юбки до пят. Руки были по локоть обмотаны кожаными лентами, а пальцы сплошь в царапинах.

Ни одна из них не произнесла ни слова, Эйдер демонстративно глядел в другую сторону.

Когда они удалились, мы пошли дальше. Тропинка не была прямой, она извивалась и постоянно сворачивала с прямого курса, хотя никаких препятствий на пути не наблюдалось – ни деревьев, ни камней. Только засеянные мохнатыми стручками поля. Похоже, островитяне недолюбливали прямые линии.

– Эти женщины – рабыни? – спросила я.

Иных вариантов не было, особенно с учетом того, что Эйдер так старательно отводил глаза в сторону.

– В каком-то смысле да.

– А что за растение они собирают?

– Скоро узнаешь, – с тяжелым вздохом ответил маг.

Мне не понравилось, как он это сказал.

– Почему?

– Таковы традиции.

Если в дело вмешиваются «традиции» – ничего хорошего не жди, это я давно уяснила.

Вихляющая тропа вывела нас на небольшую поляну, на которой возвышалась круглая, без единого угла, хижина. Стены ее были сплетены из лоз и ветвей, и походила она скорее на временный шалаш, чем на постоянное жилище. Вместо дверей только округлый проем, окон нет вообще, да они и не нужны, дневного света там внутри, должно быть, хватает. Ветки не уложены близко друг другу.

На пороге дома стояла женщина.

Тину Тёрнер я уже повстречала. А теперь, в сумерках, при свете факела, на острове брошенных жен я встретила самую настоящую Одри Хепберн за двенадцать тысяч лет до ее настоящего рождения.

– Это Таша, – сказал маг, отступая назад.

Ни у одной женщины Нуатла до этого я не видела короткой стрижки. Волосы Таши были насыщенно-черными, неаккуратно подстриженными (ну знаете, парикмахерское искусство в первобытные времена оставляет желать лучшего, как и орудия для стрижки!) Не исключено, что Таша равняла волосы каменными ножами, и, весьма вероятно, сама.

Стрижка «под мальчика» подчеркивала ее невероятно тонкую шею. Сама она была изящная и хрупкая, как фарфоровая кукла. И чем дольше я смотрела на Ташу, тем сильнее становилась моя ревность. Пока не сообразила, что Таша, должно быть, даже моложе меня – на вид ей было около двадцати, а то и меньше.

Если она и была избранницей Анкхарата, то в ту пору ей было преступно мало лет. В моем мире, конечно.

Я попыталась вспомнить, были ли на марафоне невест настолько молодые девушки. Но в моей памяти царствовала только трижды благословленная с ее голой грудью, так что вопрос остался невыясненным.

Могла ли эта хрупкая, худая – даже не стройная, а именно худая – женщина родить ребенка приблизительно три-четыре года назад по-нуатлийскому летоисчислению?

Мне хотелось верить, что нет. Хотя бы потому, что это значило бы, что ее не было в постели Анкхарата.

На Таше была узкая кожаная юбка с разрезами, а из-под нее, к моему удивлению, виднелись обтягивающие штаны из тонкой кожи. Сшиты они были крупными стежками, как и юбка, и, в целом, ее наряд напоминал облачения семейки Флинстоун. Сверху был лиф, расшитый бусинами и раковинами, но живот оставался обнаженным. Ровный плоский живот, при взгляде на который хотелось рыдать от зависти.

– Что же ей известно о землях Нуатла? – спросила она. – Ты получил ответы на свои вопросы?

Суровый и строгий, как у учительницы, голос не предвещал ничего хорошего. Как и то, что Таша смотрела сквозь меня. Откуда такая нетерпимость к незнакомым людям?

Эйдер ответил уклончиво:

– Ты должна выслушать ее. Возможно, тогда ты согласишься пойти наперекор традициям.

Остальных девятерых избранниц, которые прибыли на остров вместе со мной, жрицы увели вдоль берега к деревьям, за которыми виднелись соломенные крыши домов. Только меня Эйдер Олар, оставив Эйкинэ в компании черного великана, повел совсем другой дорогой.

Значит, встречей с Ташей я обязана только одному обстоятельству.

– Она «пустое зерно», Эйдер, – сказала Таша.

Вот и разгадка.

«Пустой кувшин», кажется, так меня обозвал тот Высший жрец на пристани. Теперь «зерно». Сдались им эти сравнения. Дела мои плохи. Эйдер не собирался или просто не мог противостоять Таше, так что надо брать свою судьбу в собственные руки.

– Мне известно многое, – заговорила я спешно: – и от моих знаний зависят жизни людей Нуатла. Но прежде всего мы должны связаться с Речными землями. Мой избранник, второй Сын Бога, знал о предательстве Асгейрра. В Речных землях Анкхарат собрал армию. Его солдаты могут помочь нам, если Львы…

Таша остановила на мне полный ледяного презрения взгляд. Я смешалась и замолчала.

– Женщины Острова никогда не буду помогать Сыновьям Бога, – отрезала она.

Рада, конечно, что вы больше не согласны с ролью жертв, но сейчас не самое подходящее для этого время.

– Ты больше не избранница Сына Бога и не можешь приказывать кому-либо, – продолжала она. – И не носишь под сердцем ребенка, а значит, Мать не удостоила тебя благословением. Ты должна вымолить у Нее прощение.

Подождите-ка…

Я оглянулась на Эйдера, но жрец стоял, поджав и без того узкие губы.

Эй, я собиралась спасать Нуатл! Думала, моих слов будет достаточно, чтобы прослыть Пифией, Кассандрой, оракулом, провидицей, да кем угодно! А по итогу?… Служить Матери, вымаливать благословение – это, вообще, что значит?

Из дома показалась сморщенная старуха, увешанная ожерельями из мелких, видимо, птичьих косточек. Таша оглянулась на нее. Та покачала головой и снова исчезла в проеме.

Когда Таша снова повернулась к нам, ее голосом можно было резать камни. Обращалась она, конечно же, только к Эйдеру.

– Не смей больше приводить ее ко мне. Я никогда не пойду против традиций Солнечного острова. Уведи ее туда, где ей самое место.

Эйдер кивнул.

Черт возьми, огненный маг, так нельзя! Мы так не договаривались, Мироздание! Я закусила губу, когда проклятия уже готовы были сорваться с моих уст. Хватит с тебя проклятий, Майя, хватит. Криками, проклятиями и ругательствами такую, как Таша, не сломить. А огненный жрец – моя единственная надежда. Не стоит забывать об этом.

Кажется, настал черед испробовать нечто иное, кроме моего обычного девиза: «Сопротивление и отвага!»

Эйдер Олар посмотрел на меня и кивнул, уходим, мол. Кажется, он тоже удивился моей сдержанности. Таша уже вернулась в хижину, оттуда доносилось тихое пение и перестук костей. Интересно, кем была эта женщина и кем приходилась Таше?

Эйдер не направлялся обратно к берегу океана. Свернул на другую тропинку, виляющую среди мохнатых насаждений. Пора узнать, где мне самое место, по мнению Таши. Поля закончились, и мы вышли на еще одну поляну. На приличном расстоянии друг от друга стояли такие же плетеные хижины, только были они раза в два меньше и ниже, чем Ташина. Если бы я не увидела дом Таши раньше, ни за что бы не признала в этих перевернутых корзинах дома.

Те самые встреченные нами по пути сборщицы стручков в грязной одежде складывали вязанки хвороста в центре поляны. На одинаковом расстоянии от домов для лилипутов было возведено кострище. Там лежала обнаженная женщина, должно быть, та самая, которую они тащили на руках: похоже, спасти ее не удалось.

Заметив Эйдера Олара, женщины опустили глаза долу.

Самая старшая, очевидно, главная среди них, указала на неразожженный костер и обратилась к жрецу:

– Это будет честь для нас. И для нашей погибшей сестры.

На негнущихся ногах я последовала за Эйдером Оларом. Женщина лежала, подтянув колени к подбородку. На голом теле не было никаких видимых ран или повреждений, почему же она умерла?

Женщины держались вместе, с противоположной от нас с Эйдером стороны. На всех была одинаковая безобразная одежда, а руки обмотаны кожаными лентами.

Эйдер обратился к огню за помощью. Стихия ответила тут же.

Старшая обошла пламя и протянула мне грязную робу.

– Надень это и служи Матери, – сказала она.

Я отшатнулась от одежды. Оглянулась на огненного мага.

– Ты будешь жить здесь, – сказал он. – Таковы традиции.

Эйдер не был согласен с этим, я видела это по сжатым в тонкую линию губам, по суровому взгляду исподлобья, но он только добавил тише:

– Главное – не дотрагивайся до стручков, Айя.

Я приняла из рук Старшей одежду мертвой девушки.

* * *

Смирение и труд. С этих слов начиналось мое утро.

За час до рассвета Безмолвные сестры собирались в центре у разожженного костра и пели тягучую, как мёд, песню, приветствуя рождение солнца.

Почти всегда я была в одиночестве, хотя и не одна. Нас было два десятка таких женщин, «пустых» кувшинов, семян, зовите как угодно. Мы не заслужили благословения Богини Матери и не имели права касаться детей, которыми она наградила более удачливых, чем мы. А наши хижины располагались на другой стороне острова, подальше от детского смеха, в тишине, прерываемой лишь молитвами и плачем. Считалось, если у женщины нет детей, то и радоваться ей нечему.

Мне не в чем было себя винить. Я сознательно делала то, что делала, но моя уверенность в том, что рожать было необязательно, проходила теперь серьёзную проверку на прочность.

Я сильно уставала. Первое время буквально валилась с ног и мгновенно засыпала в своем шалаше для лилипутов на сухих листьях и траве, брошенных на голую землю. Такой теперь была моя постель.

Да, условия здесь сильно отличались от того, к чему я успела привыкнуть в Нуатле. Для меня было само собой разумеющимся, что в доме стояла кровать с меховым постельным бельем и матрасом-тюфяком. На острове ничего этого не было.

Даже округлые дома, сплетенные из лозы, были полной противоположностью угловатым домам-пирамидам Нуатла. Сужающиеся кверху пирамиды олицетворяли пламя огня, а грубостью формы и материала – мужское начало.

Женщина же была существом округлым, нежным и мягким. Острые углы были символом мужества, поэтому ни домов-пирамид, ни прямых дорог на острове было не найти. Издали дома напоминали черепашьи панцири – каждый разного размера, в зависимости от количества проживающих. Женщины строили их собственными руками. А тропинки, которые они прокладывали, извивались, как змеи.

Эти различия наводили на определенные мысли, и далеко не радужные. Остров находился буквально через пролив от Нуатла, но по развитию отставал на целое столетие. В каких условиях жили племена Тигра вдали от берегов Нуатла, оставалось только догадываться.

Женщины на острове были поделены на касты. Самое тяжелое положение было у бездетных. Самое привилегированное – у родивших нескольких детей. Такие женщины не раз побывали на Ритуале Матери и после оказались в постелях Сыновей Бога.

(Не думать, в чьих именно постелях. Не думать!)

Кроме бывших избранниц, на острове жили и обычные беременные женщины. Раньше остров был своего рода самым престижным роддомом с наиболее опытными акушерками, где женщина могла восстановиться, прежде чем вернуться в Нуатл. Но после того, как в Нуатл нагрянули Львы, к острову стали причаливать долбленки с беглянками и их детьми: они надеялись не только разрешиться от бремени, но и обрести здесь защиту.

Однако защитников на острове не было.

Когда Анкхарат говорил, что на острове есть мужчины, как и в Сердце Мира есть другие женщины, в объятиях которых можно познать удовольствие, он явно не знал, что представляют собой эти мужчины. Из них не вышло бы сколотить отряд в духе трехсот спартанцев. Будь эти мужчины действительно уроженцами прославленной Спарты, то именно их первым делом и сбросили бы с обрыва.

Особняком на острове жили хрупкие болезненные мальчики, разного возраста, которые были не нужны своему племени в Нуатле. Кто-то родился с увечьями, кто-то получил их позже. Иногда вместе со слабым ребенком на остров ссылали и его мать. Ей вменялось в обязаннось молить Богиню дать ей силы, чтобы родить еще одного, уже здорового ребенка.

Здесь жили пожилые люди обоих полов, чудом дожившие до такого почтенного возраста в первобытных условиях. На острове им была уготована роль нянек. В Нуатле, где считались только со здоровыми и молодыми, никто не церемонился с теми, кто не мог приносить пользу племени.

В самом отдаленном уголке острова узкой группкой жили истощенные и измученные люди, сломленные психологически и морально – изгнанные рабы. Они по-прежнему боялись каждой тени и даже когда узнали, что Нуатл пал, в любой лодке с беженцами им мерещились хозяева, прибывшие, чтобы покарать их.

Единственными, кто мог дать хоть какой-то отпор нападавшим, были изгнанные из Храма жрецы Бога Огня и, конечно, Шейззакс.

Черный великан вообще оказался самым внушительным мужчиной на острове. И стало понятно, почему бывшая жрица Эйкинэ шипела на каждую, кто осмеливался задержать взгляд на ее мужчине дольше обычного.

О, да! Как и я, эта женщина хорошо понимала, что такое ревность!

Шейззакс прибыл на остров по приказу Анкхарата. Сын Бога приказал ему это в самый последний миг, в ночь накануне гонок, хотя изначально они договаривались о том, что беглый раб из бойцовских ям встанет на сторону Анкхарата в ночь Церемонии. Но, как оказалось, Асгейрр тоже приходил к Шейззаксу и именно поэтому Анкхарат изменил свои планы. Асгейрр приказал Шейззаксу убить меня в то время, пока Анкхарат будет коротать дни внутри Храма. Асгейрр никак не ожидал, что Анкхарат отошлет меня от себя.

Сам Анкхарат или нашел себе новых союзников, или остался вообще без них. Пока никто не знал правды.

А Шейззаксу отныне было поручено охранять меня.

От чего защищать меня на острове, Шейззакс не знал. К тому же, по правилам ему было запрещено навещать меня. Делать это мог только Эйдер Олар, как жрец Огненного Бога.

Эйдер Олар каждый день говорил с Ташей. Она запретила приводить меня, но не могла запретить приходить ему.

Таша по-прежнему не собиралась покидать остров. Она считала, что нет идеи глупее, чем убежать с острова накануне зимы, без продовольствия и в гущу войны. И ради чего? Наутл был землей Сыновей Бога, а их она ненавидела всем своим сердцем. Такую чистую ненависть еще стоило поискать, наверное, даже Асгейрр ненавидел людей из племени краста меньше, чем Таша ненавидела Десятерых Сыновей Бога.

Тот факт, что почти все они могли быть мертвы к этому часу, для нее ничего не значил.

Я больше не ревновала к Таше. У нее были темные волосы, верно? А значит, она никак не могла быть одной из избранниц Сыновей Бога. Ведь на марафон невест брали только блондинок.

В первое нашествие на Нуатл Львы так и не добрались до острова и до Закатных гор. Возможно, Таша надеялась, что события повторятся. Остров не обладал богатствами. Львам нечего было искать здесь.

Еще на острове жили женщины из Домов Наслаждений. Это были больные, измученные постоянными родами или выкидышами бледные тени, опасающиеся любых мужчин, даже беззубых стариков. Все они в скором времени нашли убежище под крылом Эйкинэ. Именно женщины из Домов Наслаждений и приносили вести с берегов Нуатла. Они тоже бежали на остров, поскольку опасались, что Львы, как и в первое свое пришествие, вырежут почти всех обитательниц Домов Наслаждений, приняв их за жен Сыновей Бога, или угонят в рабство в Пустыню.

Женщин из Домов Наслаждений, как правило, не принимали в ряды Безмолвных сестер, ведь редко кто из ни разу не рожал. Пусть они и оставляли своих детей на ступенях Храмов Огня или Воды, согласно традициям, хуже было вообще не родить, чем бросить.

* * *

Со словами: «Прекрасное далеко, я начинаю путь» вместе с другими сестрами я шла на поля, засеянные мохнатыми стручками. Они напоминали дохлых пушистых гусениц, которым уже ни за что не стать бабочками. Внутри оказались темные круглые бобы, из которых и пеклись те самые твердые лепешки – первобытный хлеб, что ели в Нуатле. Полученная из бобов мука ценилась так же высоко, как орихалк.

Но для начала эти бобы нужно было достать, а покрывавшие их белые волоски были ядовитыми. Даже случайное прикосновение могло привести к сильнейшему отравлению, а серьезная ошибка вела прямиком к смерти.

Та умершая девушка коснулась голой рукой растения – и жить ей оставалось считанные минуты.

Это был тяжелый и опасный труд от рассвета до заката. Трудотерапией мы вымаливали у Матери благословение, но считалось, что даже такая опасная работа никогда не сравнится с зачатием, вынашиванием и самими родами, а значит, родившие женщины всегда будут на ступень выше нас.

Я не понимала, как такие вещи вообще можно было сравнивать, но помалкивала. Смирение и труд, Майя. Как могла, я день за днем уничтожала в себе Розу Люксембург.

Размерами бобы напоминали мелкий черный изюм. Их растирали в каменной ступке, а после кашицу вымачивали в воде. Выливали настой только один раз, из последующих варили густые отвары, добавляя сушеные цветы, листья или ягоды. Это было питательным чаем, «жидким хлебом» для больных или пожилых людей, которые не могли разжевать каменные лепешки.

Даже мне это удавалось с трудом. О пушистом мякише не приходилось и мечтать. Еще не изобрели ни дрожжей, ни закваски, и первобытные люди готовили, как могли. Растертую и отваренную кашицу отжимали и хорошо просушивали – так мука хранилась примерно неделю, в течение которой из нее и пекли хлебные лепешки.

Каждое утро брали часть сушеной кашицы, снова смешивали с водой. Разводили костер, обложив его плоскими, как сковороды, камнями, на которые выливали тесто, размазывая его каменными лопаточками. Почти блины, только получались они черствыми, как прошлогодние сухари. Иногда лепешки получались черные с одной стороны и сырые с другой, но только у неопытных поваров, а к хлебопечению не допускали абы кого. Слишком тяжело давался сбор ресурсов.

На отдельном поле росла древнейшая прародительница кукурузы – низкие раскидистые кусты с тонкими темно-красными початками. Кукуруза требовала большего внимания, чем стручки, была капризнее, чаще болела и страдала от набегов насекомых и лесных зверей. Стручки же были надежно защищены смертельно опасным коконом, и звери и насекомые держались от них подальше.

Да и вкус этой кукурузы оставлял желать лучшего. Ее нужно было чрезвычайно долго отваривать, и все равно зерна оставались невероятно твердыми и безвкусными.

У женщин все шло в дело – даже опасные стручки аккуратно высушивались и использовали для растопки. По мере того, как стручок высыхал, яд выветривался и переставал действовать. Но просушить нужно было действительно хорошо.

Еще мы собирали ягоды, травы, цветы, коренья и фрукты, мало похожие на своих дальних родственников. Лес многим одаривал остров. Женщины не сеяли и не выращивали фрукты или овощи, только хлебные бобы из стручков. Кукуруза, как я поняла, росла сама.

Океан и река тоже давали пропитание.

Самые маленькие дети собирали вдоль берегов раковины, моллюсков и водоросли. Те, что были повзрослее, строили заводи, плели из лиан сети и ловили рыбу, крабов и раков. Их панцири заменяли всему острову чашки, тарелки и даже "кастрюли" – емкости, в которых отваривали пищу.

Дети постарше носили воду, собирали дрова, охотились на мелких и неопасных птиц и зверьков. Фауна острова была мелкой и не такой кровожадной, как в землях краста, где я очутилась впервые. Всякие гигантские крокодилы, мамонты или огромные медведи Нуатла давно были истреблены. Впрочем, и на заледеневшем материке, где общество развивалось медленнее, а глобальные перемены только маячили на горизонте, они доживали свои последние деньки.

Медленно, но уверенно надвигалась зима. С берегов Нуатла по-прежнему приходили только долблёнки с беженцами и их детьми.

Ни одного солдата. И никаких вестей о Сыновьях Бога.