Читать книгу Останься со мной сейчас - Катрина Кадмор - Страница 2

– Молодчина, Сиара! Еще одна ступенька, и ты дотянешься.

У Сиары дрожали ноги, но она не могла не улыбнуться покровительственному тону Шона. Шон был главным садовником замка, знал Сиару еще ребенком и до сих пор относился к ней как к маленькой, хотя ей уже почти тридцать.

Но улыбка сползла с ее лица, когда она посмотрела вниз с шестиметровой стремянки.

Мраморный пол парадного зала поплыл у нее в глазах, и ей пришлось крепко ухватиться за перекладину левой рукой. В правой она сжимала тот предмет, который и загнал ее на шестиметровую высоту: тонкой работы ангел в золотых одеждах и с личиком, раскрашенным нежными красками, смотрел на Сиару широко распахнутыми голубыми глазами, будто удивляясь, как это она позволила себя так провести.

Либби, шеф-повар Лохмора, попыталась ее подбодрить:

– Держись, Сиара! Завтра, когда будем зажигать елку, получишь самый большой кусок рождественского торта.

Сиара злобно зыркнула на Либби – хорошо ей говорить, она-то внизу, стоит себе рядом с Шоном в полной безопасности, да еще и глинтвейн прихлебывает – и пробормотала сквозь стиснутые зубы:

– На следующее Рождество полезешь сама.

– О нет, это твоя почетная обязанность, до тех пор пока в Лохморе не появится новый работник, – довольно ответила Либби.

Судя по улыбкам остальной прислуги замка, собравшейся в парадном зале украсить елку и полакомиться приготовленными Либби праздничными закусками, их тоже позабавил ужас на лице Сиары.

– А ты перепояшь чресла твои…[1]

Так все время говорил ее дедушка, когда будил ее на заре и звал мыть мраморные полы Лохмора, а она ворчала и только плотнее куталась в одеяло. Сиара до сих пор не знала, что означает это выражение, но дед имел в виду, что ей не отвертеться.

Мама Сиары была из того же теста, что и дед. Когда Сиара ныла, что ее не пускают погулять, или просила себе братика или сестричку, или хотя бы папу, который приходил бы похлопать ей на школьных соревнованиях, – папы-то у всех есть! – ее мать говорила:

– И не мечтай, Сиара. Жизнь несправедлива. Лучше сразу смирись с этим, улыбнись и вперед!

Сейчас ей точно не оставалось ничего другого. Она осторожно поставила ногу на следующую ступеньку. Собравшиеся внизу запели рождественский гимн, чтобы подбодрить ее и подчеркнуть торжественность момента.

Каждое Рождество Шон привозил из Лохморского леса огромную елку – она должна была соответствовать размерам парадного зала замка, деревянные своды которого смыкались на высоте двенадцати метров. Но в этом году Шон превзошел себя – нынешняя ель была пушистой, идеально симметричной и не меньше семи метров в высоту. Пяти садовникам понадобился целый день, чтобы привезти ее из леса и установить. А потом еще один день вся прислуга замка развешивала на голубоватых ветках елки гирлянды и бесчисленные игрушки, скопившиеся в семье Бенсонов за два века.

И вот под конец этого прекрасного мероприятия Шон объявил, что по традиции замка привилегия водружать на верхушку елки фарфорового ангела предоставляется последнему нанятому работнику.

Сперва Сиара действительно поверила в эту очаровательную историю, но потом заметила веселые искорки, плясавшие в глазах Шона, и то, как остальные садовники украдкой пихали друг друга локтями. Ну да, как же, честь! Просто желающих не нашлось, особенно когда в зал внесли блюдо со знаменитыми мясными пирогами Либби.

Она пыталась протестовать: фактически она не была новенькой в Лохморе, потому что еще в школе на каникулах подрабатывала тут уборщицей. Но ее возражения потонули в блаженном мычании, наполнившем комнату, как только все добрались до угощения.

Она была единственной женщиной в команде садовников и знала, с какой иронией все они, кроме Шона, относятся и к ней самой, и к ее идеям. Только вчера она крупно поспорила с одним из них, пришедшим нарезать веток остролиста для украшения замка. Сиара пыталась объяснить ему, что листьями и ягодами остролиста питаются птицы и мелкие животные, но тот заявил, что она совсем рехнулась.

Так что ей ничего не оставалось, как взять ангела и полезть на стремянку. И вот теперь, вдохновленная звуками рождественского псалма и смолистым запахом лесной красавицы, она добралась почти до самого конца стремянки и потянулась к верхушке елки, стараясь не замечать, как иголки царапают ее обнаженные руки.

Лестница под ней дрогнула, внизу раздались ахи и охи.

– Не волнуйся, мы держим! – крикнул ей Шон.

Сиара закусила губу и потянулась еще дальше, желая скорее разделаться со своей рискованной миссией. Почти потеряв равновесие, она все-таки надела прекрасного ангела на верхнюю ветку. Тот все норовил перекоситься налево, но Сиара не успокоилась, пока он не сел совершенно прямо.

Внизу раздались аплодисменты.

Она сделала это!

Восторг Сиары длился всего пять секунд, пока до нее не дошло, что теперь ей предстоит проделать обратный путь.

Крепко цепляясь за перекладины и подолгу вслепую нащупывая ногой каждую следующую ступеньку, она начала спускаться.

На стене висело огромное зеркало в массивной золоченой раме, и Сиара поймала свое отражение. Ужасно – в волосах иголки, руки расцарапаны, а как она умудрилась заляпать смолой свою джинсовую безрукавку?

И тут она увидела его.

Он стоял в распахнутых дверях и смотрел на нее.

Сиара замерла с одной ногой, повисшей в пустоте, ее сердце скатилось куда-то в пятку и тоже беспомощно болталось над бездной.

Неужели это и правда он? Спустя столько лет?

Пение разладилось, а потом и вовсе умолкло. Зеркало отразило немую и неподвижную картину: высокий мужчина на фоне массивных резных дверей, в центре зала – с полсотни человек, повернувшихся к нему в молчаливом изумлении, и одна глупая фигура, нелепо раскорячившаяся среди ветвей огромной сверкающей елки.

Через секунду картина ожила, зал наполнился гомоном возбужденных голосов.

– Ваша милость! Я понятия не имел… Я думал, что вы, как всегда, останетесь в Бэйнсворте до двадцать девятого, – бормотал Стивен, главный дворецкий Лохмора, едва сдерживая панику.

Сиаре все-таки удалось нащупать ногой ступеньку, и теперь она смогла повернуться лицом к дверям.

Вся прислуга, забыв про елку, толпилась вокруг вошедшего.

Том Бенсон… Одиннадцатый герцог Бэйнсвортский. Под мышкой у него был перепачканный терьер, который пыхтел и извивался, требуя опустить его на пол.

Герцог провел свое детство здесь, в Лохморе, и тогда вся прислуга обожала и баловала его. Но он не появлялся в замке вот уже двенадцать лет. Молодые работники никогда не видели его, и даже те, на чьих руках он вырос, теперь не знали, как с ним себя вести.

На секунду его серебряные глаза скользнули по Сиаре, но со своей высоты она не могла различить их выражения. Она еще крепче ухватилась за перекладины лестницы, чувствуя, что теряет равновесие. Том все еще имел прежнюю власть над Сиарой – мир казался более ярким и волнующим просто потому, что он находился с ней в одной комнате.

Он изменился. В восемнадцать лет он был красивым мальчишкой с шапкой каштановых кудрей и неуемной энергией, которая не позволяла ему и минуты усидеть на месте. Теперь его волосы были коротко пострижены и лишь слегка вились, энергию свою ему явно удалось укротить, взгляд стал острым и сосредоточенным, а нежная припухлость щек уступила место точеным скулам и твердому подбородку.

Его одежда – серое кашемировое пальто, начищенные черные броги[2] и темный костюм – соответствовала не только его титулу, но и его статусу: Том Бенсон был создателем и владельцем известной международной сети ресторанов, носивших его имя – «Том». В последний раз, когда Си-ара видела его, на нем были потертые джинсы и мятая рубашка поло. Он прилетел последним рейсом из Лондона в Дублин. Сиара вздрогнула при воспоминании о том осеннем вечере.

Даже через весь зал она видела, как напряглись его плечи, будто он тоже вспомнил ту встречу.

Том отвел от нее взгляд, опустил собаку на пол и повернулся к Стиву.

Мужчины пожали друг другу руки, потом Том… нет, не Том, герцог (ей следовало запомнить это и отныне называть его именно так), сказал:

– Мой график изменился, и я смог вырваться немного раньше. Мама и сестры хотят провести Рождество здесь, в Лохморе. – Он сделал паузу, прежде чем добавить: – Им надо уехать из Бэйнсворт-Холла.

Все скорбно умолкли, понимая причины такого желания. Потом Стивен откашлялся и сказал:

– От своего лица и от имени всего персонала Лохмора приношу вам свои соболезнования в связи с кончиной вашего отца.

Герцог поблагодарил его молчаливым кивком. Все остальные тоже молчали, ожидая, что он все-таки что-нибудь скажет. Может быть, даже объяснит, что привело его сюда спустя пять месяцев после смерти отца и почему он не появлялся здесь целых двенадцать лет. Но вместо этого Том Бенсон подошел к ним и стал знакомиться с теми, кого не знал.

Либби была первой. Она покраснела, смущенно улыбнулась и протянула герцогу тарелку с расписными имбирными пряниками. Тот вежливо покачал головой.

Следующей была Мэгги, старшая горничная. Двадцать лет назад она на чем свет стоит ругала маленького Тома – ужас, сколько от парня было беспорядка. Теперь Мэгги хотела обнять его, как случалось, когда он приезжал из Итона на каникулы, но герцог просто пожал ей руку, даже несколько официально.

Про елку, лестницу и Сиару, застрявшую на ней, все забыли. Либби и Шон, которые должны были держать лестницу, теперь увивались возле герцога, и Сиаре ничего не оставалось, как попытаться спуститься самостоятельно. Она очень медленно двинулась вниз – ноги устали и не слушались, а главное, Сиара совершенно не представляла, что ей делать, когда она спустится, что сказать ему и как себя вести, когда они окажутся лицом к лицу.

Но, может быть, Сиара напрасно беспокоилась? Может быть, она была для Тома всего лишь полузабытым воспоминанием юности?

Она медленно спускалась по ненадежным ступенькам, и каждый шаг сопровождался картинами прошлого, проносившимися у нее в голове.

Она вспоминала, как Том хозяйничал на крошечной кухне ее бабушки, и от месяца к месяцу она могла видеть, как его хобби превращается в настоящую страсть.

Как они целовались на мостках на той стороне озера, и плеск воды сливался с их тихим смехом.

Сиара вспомнила, как однажды в дендрарии Том вскарабкался на вершину японского кедра и дразнил ее, приглашая присоединиться к нему. Но у нее голова кружилась, даже когда она просто смотрела на него, сидящего на ветке на уровне четвертого этажа, так что она забралась на пару метров и сдалась.

Перед ее глазами встала еще одна картина – они вдвоем забрались в мшистую лощинку, которую нашли в сердце Лохморского леса, Том наклоняется над ней, заслоняя солнце, и в его глазах светится нежность, смущавшая и волновавшая Сиару…

Именно в те дни она начала интересоваться растениями ирландских земель. Поэтому Сиара стала изучать садоводство и ландшафтный дизайн – она хотела сохранить исторические сады, такие как в Лохморе, для будущих поколений. А тогда, лежа на мягком зеленом мху их лощины, она впервые вблизи рассматривала неброскую, изысканную красоту местных растений и чувствовала, что мир полон удивительных чудес.

Но потом ей приходилось возвращаться к реальности и к работе. Она надевала свою униформу и только вежливо кивала Тому, когда он проходил мимо нее по коридорам замка. Он отвечал ей тем же. Сиара пыталась делать вид, что ей все равно, но глубоко в душе не могла не задаваться вопросом об искренности его отношения.

Погрузившись в воспоминания, она почти добралась до низа, но, когда до пола оставалось не больше двух метров, ее нога не нашла ступеньку и провалилась в пустоту. Сиара вскрикнула и попыталась ухватиться за стремянку, но почувствовала, что неудержимо валится назад, и уже представила, как с размаху плашмя падает на твердый мраморный пол, в ужасе зажмурилась, но…

Чьи-то крепкие руки подхватили ее. Сиара осторожно приподняла веки и увидела совсем близко очень светлые, почти серебряные, глаза.

– Ты так и не научилась лазить по деревьям, – раздался над ее ухом незабываемый низкий голос.

Сиара попыталась высвободиться, но Том крепко держал ее. И она едва удержалась, чтобы не ответить:

– Добро пожаловать домой, Том, здесь тебя очень не хватало.

* * *

Том крепко держал Сиару, проклиная себя и пытаясь не замечать теплых волн, расходившихся по его телу от тех мест, где их тела соприкасались.

Остальные уже окружили их, хлопоча над Сиарой. Ему нужно было убедиться, что с ней все в порядке. И нужно было место, где бы он мог спокойно подумать. Он оглянулся и нашел глазами Стивена.

– Пожалуйста, подайте чай в комнату для завтрака.

И он вышел из зала, все еще держа Сиару на руках. Том нес ее по коридору мимо гобеленов и семейных портретов. Он старался не глядеть вниз. И не забывать, что приехал в Лохмор с одной-единственной целью.

Когда он сегодня утром садился в частный самолет в аэропорте Лондон-Сити, то пообещал себе, что всю следующую неделю будет действовать, согласуясь только с логикой, полностью отключив любые эмоции. И хотя он замер, когда увидел имя Сиары в списке обслуживающего персонала замка, он все-таки был уверен, что принял правильное решение относительно Лохмора, и твердо намеревался приехать туда и лично объявить его.

Но когда он приземлился в Дублине и поехал через графство Уиклоу, называемое Садами Ирландии, по узким пустынным дорогам среди зеленых холмов и живописных озер, мимо знакомых с детства замков и развалин, когда пересек, замедлив ход и с нежностью разглядывая украшенные рождественскими венками и гирляндами крохотные домики, очаровательную деревушку Авока, настроение его переменилось.

Поднявшись на вершину Брум-Хилла и увидев внизу в долине замок, Том остановил арендованный автомобиль и вышел. Он поплотнее запахнул пальто, защищаясь от резкого ветра, прилетевшего с Ирландского моря, и в ранних зимних сумерках смотрел на Лохмор.

Замок не изменился. Гордо возвышалась на фоне бледного неба средневековая башня, похожая на остро оточенный карандаш и окруженная более поздними пристройками – викторианским западным крылом и георгианским двором. Перед замком простиралось озеро Лохмор, где Том учился плавать и целоваться – в лодочном сарае, с Хаттой Кольридж. По сей день его мать более чем прозрачно намекает, что из Хатты вышла бы отличная герцогиня. Но только с Сиарой он понял, что такое поцелуй.

За замком, за садовой стеной, за огородами начинался лес. Туда они все время убегали с Сиарой, сначала – чтобы погулять или поболтать, а потом, в их последнее волшебное лето, – чтобы заняться любовью.

Стоя на холме над замком и ежась то ли от холодного ветра, то ли от этих сладких и мучительных воспоминаний, Том, как никогда прежде, был уверен, что принял абсолютно правильное решение относительно Лохмора. Пришло время расстаться с призраками прошлого, раз и навсегда.

Он проехал под массивной аркой из известняка, сложенной еще в Средние века и отмечавшей въезд в поместье, и дальше – по длинной подъездной аллее, которая шла среди леса, где под дубами и каштанами свободно бродили олени. Он ехал и вспоминал, с каким нетерпением каждый год ждал летних каникул и поездки в Лохмор, где он чувствовал себя защищенным от тягостного чувства ущербности, которое окрашивало его школьные дни.

Его младшие сестры, Китти и Фрэн, иногда привозили домой друзей, чтобы удовлетворить любопытство родителей и доказать им, что их дети «социально активны и успешны». Том тоже так делал и по тем же самым причинам, хотя на самом деле ему хотелось с головой погрузиться в жизнь замка, забыв на время весь остальной мир. Он водил трактор, возил сено, даже доил коров. Он часами крутился вокруг Джека Кейси, главного конюха Лохмора, учась ухаживать за лошадьми, и еще дольше – на кухне у его жены Мэри. Он поедал ее пышные ароматные булочки, а потом, к его собственному удивлению, попытался печь сам. Мэри Кейси очень переживала, что скажет на это его отец, и, как со временем выяснилось, небезосновательно, но пока Тому удавалось держать свои кулинарные экзерсисы в тайне.

А потом однажды летом к Джеку и Мэри приехала их внучка Сиара, и в Лохмор будто ворвался поток свежего воздуха. Веселая, искренняя, иногда неосознанно нахальная, она имела обыкновение ко всему подходить критически. Впервые Том почувствовал, что жизнь может быть другой…

В комнате для завтраков был разожжен камин, и по бледно-розовым обоям плясали тени. Перед камином, как и раньше, стояла низкая скамеечка для ног, на которой лежала стопка деловых и научных журналов, которые его отец выписывал сразу на три адреса – в Бэйнсворт-Холл, поместье в две тысячи акров в Сассексе, где постоянно жила семья, в замок Лохмор и в Гленкор – их охотничий домик в Шотландии.

Он опустил Сиару на диван перед камином. Это он сделал напрасно – потому что тут же вспомнил, как однажды застал ее в этой комнате за уборкой, сгреб в охапку, утащил, хихикающую, на этот диван, и они целовались, пока дух не захватило.

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и попытался сосредоточиться на женщине, которую видел перед собой, а не на девушке, которая жила в его воспоминаниях.

– Что-нибудь болит?

Сиара тут же поднялась и встала за диваном, будто прячась за ним от Тома.

– Только мое самолюбие, – сказала она.

Том не ответил, и они просто стояли и смотрели друг на друга, только треск и шипение горящих в камине поленьев нарушали тишину темной комнаты. Сиара обхватила плечи руками, будто желая быть от него еще дальше, еще надежней защититься от него.

– Как жизнь? – спросила она наконец.

Она и раньше так делала: задавала ему самые простые вопросы, которые почему-то ставили Тома в тупик. Что ему сказать о двенадцати прошедших годах?

– Хорошо. Как ты?

Она наклонила голову, каштановые волосы вспыхнули яркой медью, подсвеченные огнем камина.

– Да, тоже хорошо.

Раздался осторожный стук в дверь, и в комнату вошел Стивен, неся поднос с серебряным чайным прибором и одной фарфоровой чашкой. За ним прошмыгнул терьер и кинулся к Сиаре.

– Гром, – позвал его Том, но пес не обратил на него никакого внимания – он поставил обе передние лапки на ногу Сиары, царапая коготками ткань ее джинсов, и восторженно завертел хвостом.

– Привет, малыш! – Сиара наклонилась и потрепала собаку по загривку.

Стивен поставил на стол поднос, на котором, кроме чайника и молочника, стояла серебряная этажерка, на нижнем ярусе которой лежали тонкие треугольные сэндвичи, на среднем – мясные пироги, а на верхнем – маленькие пирожные, и нерешительно взглянул на Сиару. Та была полностью занята собакой, поэтому Стивен откашлялся, чтобы привлечь ее внимание, и сказал:

– Сиара, если тебе лучше, на кухне накрыли чай.

Сиара кивнула, еще раз погладила пса на прощание и пошла за Стивеном, но Том остановил ее:

– Выпей чаю здесь, со мной.

Стивен постарался скрыть свое удивление, и ему это почти удалось. Он помог Тому снять пальто и спросил:

– Прикажете увести вашу собаку, сэр?

– Его зовут Гром, и он может остаться здесь.

Когда Стивен вышел, Сиара указала на дверь.

– Я лучше пойду.

– Почему?

– Прислуге не положено пить чай с герцогом.

– Не путай меня с моими родителями. Мне плевать на то, что положено, и на прочий протокол. Сядь и выпей чаю.

Сиара собиралась возразить, но потом только пожала плечами, подошла к столу, налила себе немного молока в невесомую фарфоровую чашку и добавила чаю. А Том никогда не пил чай с молоком – но почему она до сих пор это помнит?

Он жестом предложил ей сесть на диван, а сам оседлал стул. Терьер улегся рядом, положив морду ему на ботинок.

– Почему ты назвал его Громом?

– Я не называл. Это собака моей бывшей девушки, когда она решила вернуться домой в Японию, я уговорил ее оставить Грома мне.

Сиара ничего не сказала в ответ. Она хотела поскорее допить чай и уйти отсюда.

Том пристально смотрел на нее, будто все еще не мог поверить, что сидит рядом с ней, спустя столько лет.

Когда-то они были так близки. Сиара была первым человеком, который спросил, чего он хочет в жизни, кто видел за его титулом его самого. Это Сиара поощряла его увлечение кулинарией, именно она заставила его отправить резюме в лондонские рестораны, которые брали стажеров. Она была первым человеком, который поверил в него. Первым человеком, который помог ему увидеть, кто он на самом деле, а не то, кем он обязан быть.

Но еще она была первым человеком, который разбил его сердце; на самом деле она была единственным человеком, который это сделал. После Сиары он стал гораздо осторожнее в отношениях с женщинами.

– Как твои старики, уже на пенсии?

Сиара улыбнулась.

– Да, вернулись в графство Голуэй. Они купили дом в Ренвиле, рядом с морем. Им там нравится, но они скучают по Лохмору. Дедушка особенно. Он скучает по лошадям, по друзьям. Они проработали здесь больше пятидесяти лет, так что переезд дался им нелегко.

Том понимал их. Когда-то он любил Лохмор больше, чем любое другое место на земле. Но из-за того, что случилось между ним и Сиарой, эта любовь превратилась в боль и стыд.

Но вот Сиара спокойно здесь работает. Значит ли это, что ей удалось покончить с прошлым и похоронить воспоминания?

– Поэтому ты вернулась сюда? Тоже скучаешь? Сиара пожала плечами.

– Я изучала садоводство, ландшафтный дизайн, увлеклась охраной природы. Знаешь, сколько редких видов ирландских растений в Лохморе? Вот я и подала заявку, когда весной открылась вакансия. Ты помнишь Шона? Главного садовника? – Когда Том кивнул, она продолжила: – На собеседовании я рассказала ему, что хочу заниматься выявлением и сохранением редких и находящихся под угрозой исчезновения растений, которые тут есть. К счастью, он заинтересовался моим проектом.

– Помнишь, как мы в лесу…

Он слишком поздно понял, что сказал.

Сиара вздрогнула и отвернулась к камину.

Вспоминала ли она их последнее лето вместе, когда им обоим было по восемнадцать, когда стало ясно, что их связывает нечто большее, чем флирт и дружба? Все началось с поцелуя в Лохморском лесу, июльской ночью, когда они лежали в своей лощине, глядя на звезды.

То лето было диким и опьяняющим. И неповторимым. Они занимались любовью. Они были первыми друг у друга.

Когда лето подошло к концу, он уехал на учебу в Лондон (его взяли на обучение в один из мишленовских ресторанов), а Сиара – изучать садоводство в Дублине. Но расставаться они не собирались и договорились проводить каникулы вместе. Было слишком рано строить планы на будущее, но Том твердо решил, что они обязательно будут вместе.

А потом однажды дождливым утром в конце сентября, когда он выскочил из своей лондонской квартиры, опаздывая в ресторан, он налетел на Сиару, стоявшую возле его дома. Он был счастлив, что она приехала, но их шеф-повар без снисхождения увольнял людей за первое же опоздание, а автобус, на который он обязательно должен был успеть, как раз проезжал мимо, так что он просто растерялся, когда Сиара сказала ему, что беременна.

Том даже не сразу понял, что она имеет в виду. Он чмокнул ее, сказал, что они обязательно с этим разберутся, а сейчас ему срочно надо на работу, иначе его уволят, сунул ей ключи от квартиры, обещал позвонить в перерыв и убежал.

Только в ресторане до него, наконец, дошел смысл ее слов. Он вызвал такси и, наплевав на вопли шефа, помчался обратно. Когда он решил стать поваром, отец сказал ему, что это «ниже достоинства Бенсонов» и что на его помощь Том может не рассчитывать. Герцог даже грозился лишить его наследства. Отец никогда не позволял Тому принимать самостоятельные решения и приходил в ярость при малейшем возражении. Выбор сына в конце концов разрушил их отношения – отец был с ним все холоднее, так что к тому моменту, как Том уехал в Лондон, они уже почти не разговаривали. Том не знал, на какие средства он будет содержать семью, но был уверен, что что-нибудь придумает.

Но когда Том добрался до своей квартиры, там никого не было. Он звонил Сиаре, но она не брала трубку, так что Том помчался в Хитроу. Как раз вовремя, чтобы успеть на последний рейс в Дублин.

Он поехал к ее матери, но там тоже никого не было. Том несколько часов просидел на пороге. Наконец около часа ночи к дому подъехало такси, из машины вышла Сиара, за ней – ее мать Морин. Не сказав ему ни слова, обе прошли мимо и захлопнули дверь у него перед носом. Растерянный, но непреклонный, Том решил сидеть на крыльце, пока ему не удастся поговорить с Сиарой.

Через час дверь распахнулась, и ее мать яростно прошипела:

– У тебя есть пять минут! И все! И больше никогда! Больше ты ее не увидишь! Моя дочь заслуживает кого-то получше.

Он попытался обнять Сиару, извиниться, но она только тихо сказала, что у нее выкидыш, и попросила его уйти. Том отказался, тогда Сиара с презрением посмотрела на него и выпалила, что зря переспала с ним, что это была ошибка, о которой она всегда будет жалеть.

Он вернулся в Лондон, чувствуя себя униженным и виноватым, но продолжал звонить Сиаре еще несколько месяцев. Она ни разу не ответила на его звонки.

Сиара поднялась, вырвав его из плена воспоминаний, и сказала:

– Мне нужно пойти и помочь остальным. Мы еще не закончили украшать зал. – Она помолчала, покусывая губу, потом подняла голову и нерешительно спросила: – Не могли бы мы завтра с тобой встретиться?

– Зачем?

– Я хотела бы рассказать тебе о нашем проекте и об исследовательской программе, объяснить, какие цели мы ставим. Если это покажется тебе интересным, мы хотели бы утвердить бюджет.

Том встал и пошел к камину. Он собирался объявить об этом завтра перед всеми, но Сиара заслуживала первой узнать правду.

– Я продаю Лохмор.