Читать книгу Стеклянные крылья - Катрине Энгберг - Страница 8

Вряд ли можно обвинять новоиспеченных родителей в том, что они не подготовились к двум самым важным событиям жизни: рождению ребенка и смерти. Они не были полными идиотами и предвидели, что им будет особенно тяжело перестроиться, ведь они не очень молоды. Анетта Вернер, новоиспеченная мать средних лет, читала книги, как будто снова готовилась к экзамену. Ритмы сна, кормление, одноразовые салфетки против ватных дисков – все это они перепроверяли и обсуждали, доходя до абсурда. К удивлению Анетты, инициатива принадлежала ей. Возможно, потому, что она лучше всех понимала, что их жизнь в корне изменится – все-таки ребенок рос у нее в животе, – возможно, потому, что именно она больше боялась перемен. Когда двадцать пять лет счастливо живешь в браке, то готовишься к появившемуся на горизонте торнадо, чтобы он не вывернул все с корнем.

Но когда она шла по темной улице среди вилл с коляской, предназначенной для прогулок по пересеченной местности, имеющей множество преград и способной со временем превратиться в прогулочную, она осознала, что вся подготовка оказалась напрасной.

Ребенок пришел, увидел и победил. Кричал, пока они не отказывались от намерений поспать, поесть и посидеть, терроризировал их своими насущными потребностями и крал их свободное время. Анетта уставала настолько сильно, что и не думала, что подобное возможно, – она даже не обращала внимания на дождь, бивший в лицо. Она передвигала ноги, настроившись катить коляску, пока дочь не перестанет плакать. Только в ближайшее время этого не случится – да и случится ли вообще.

Свенн предлагал ходить на прогулки по очереди, и Анетта знала, что он не подсчитывает, кто из них гуляет больше. А вот она подсчитывала. И сильно отставала. Она брала коляску, сжимая зубы от обиды, и уходила, переполненная противоречивыми эмоциями: безусловная любовь к ребенку и гнев взрослого человека, попавшего в, судя по всему, бесконечный цикл потери личности и скуки.

Ведь Анетте было до смерти скучно. На уровне инстинкта она стремилась защитить свое дитя – тяга была настолько сильной, что пугала ее, – но жизнь в декрете сводила ее с ума. Тот, кто считает, будто налоговые декларации и смена уплотнителя на трубе – это скучно, никогда не сидел в декрете.

Горит звезда на небе голубом… ммм-мм-ммм, поднимает хобот. Обещаю, дум-дум-дум, злые мыши, тра-ля-ля-ля, ля-ля-ля, хобот… Она подбирала слова, клала руку на животик младенца, пытаясь успокоить, и решительно катила коляску дальше. Ее дочь в ответ издала яростный вопль, достойный дьяволенка.

Анетта покачала головой. Дом семейства Хольмео излучал тепло и уют, а она, как развалина, ходит по темноте и поет переутомившемуся ребенку.

Кто ты вообще такой, если не добиваешься успеха? Или завести ребенка – это уже само по себе достижение?

Задача, с которой сталкиваешься абсолютно неподготовленным, поскольку тратишь всю жизнь на то, чтобы научиться чему-то другому, ожидая, что с этим справишься интуитивно. Тем временем ребенок чувствует полную несостоятельность и страх сделать что-то не так и, как следствие, начинает капризничать. Все сложно.

Анетта напевала, пытаясь дышать спокойно. Постепенно ее дочь перестала плакать – просто смотрела на нее огромными темно-голубыми глазами. Крохотный человечек!

Пока Анетта брела по району вилл Греве-Странн, ее мысли перескочили на то, о чем у нее не было времени подумать: на дело. В перерывах между сменой подгузников, кормлением, укладыванием, снова сменой подгузников и стиркой белья Анетта отчаянно пыталась вспомнить, где же раньше слышала имя жертвы.

Беттина Хольте.

Когда Йеппе назвал имя, Анетта тут же поняла, что оно ей знакомо, но воспоминание потонуло в сонной каше, в которую теперь превратился ее мозг. За ужином она вкратце рассказала Свенну о трупе в фонтане, слабо надеясь, что имя припомнит он. Напрасно.

Анетта замедлила шаг и остановилась. Ну конечно! Родильное отделение в Херлеве, Бетинна там работала.

Стоп, она же встречалась с жертвой, которую бросили в фонтан! Разговаривала с ней, спрашивала совета. Наверное, это она! Седая и полная, надежная и простая, говорила она уверенно, что шло на пользу нервничающим роженицам. Голос разума. А еще она резковатая, отчасти с раздражением вспомнила Анетта. Беттина Хольте отчитала ее за нежелание воспользоваться эпидуральной анестезией – и неужели этот вопрос касается соцработника?

Почему же она оказалась в фонтане, а к тому же истекла кровью?

Анетта обнаружила, что ребенок заснул. Она с облегчением улыбнулась спящей дочери, которая теперь напоминала марципанового ангелочка в красивой упаковке, развернула коляску и побрела назад к дому. Если повезет, до очередного кормления у нее будет час у компьютера – она разузнает побольше о Беттине Хольте.

* * *

Запыхавшийся Йеппе перекатился на спину и закрыл глаза. Пусть дыхание восстановится, пока идет выброс дофамина, а удовольствие разливается по телу. В висках стучал пульс, мозг очистился от мыслей. Легкая голова и тяжелое тело. Разве нельзя с помощью качественного секса лечить от зависимости наркоманов? Разве бывают удовольствия сильнее этого?

Где-то между эйфорией и сном он украдкой бросил взгляд на часы. Скоро ему придется уйти. Йеппе повернул голову и посмотрел на лежащую рядом женщину. Каким красивым бывает тело женщины, когда она лежит, повернувшись спиной, обнаженная, словно натянутая струна.

Йеппе осторожно провел пальцем по ее позвоночнику, от волос на затылке до копчика, и почувствовал, как у него сжимается сердце. Она уснула. Всегда такая уставшая – даже сильнее, чем он. Вот что такое иметь детей, говорила она, когда он жаловался.

Надо бы ему тихо уйти, пока он сам не заснул.

Они шли навстречу друг другу осторожно – так ступают обжегшиеся дети. Вернее говоря, двое разведенных взрослых. Сближались медленно и деликатно, постоянно переживая, что слишком навязчивы, и опасаясь новой раны. Поэтому удивление по отношению к вспыхнувшей между ними страсти только росло. Когда они впервые ей поддались, желание хлынуло, словно весенний ручей, и быстро потянуло за собой чувства. По мере того как к Йеппе возвращалась вера в любовь, у него сами собой прошли боли в спине, а тяжелый жизненный кризис, вызванный разводом, испарился – так выгорает на солнце фотография, висящая на доске.

Они решили подождать, прежде чем знакомить его с детьми как возлюбленного мамы, пока не будут уверены, что это действительно так. Особенно потому, что дети и так знают его как маминого начальника. Естественно, тут крылась другая проблема: они вместе работают, она его подчиненная. Хотя ближайшие коллеги постепенно узнали об их отношениях, им приходилось вести себя очень осторожно. А значит, взгляды украдкой над письменным столом и свидания после того, как дети лягут спать, затем – возвращение домой по ночному городу.

Йеппе решил, что будет получать удовольствие от романтики полутайного романа, вместо того чтобы злиться. В целом ему это удавалось.

Помывшись и завернувшись в полотенце, он вернулся в спальню и поцеловал Сару, после чего осторожно закрыл за собой дверь квартиры на Бурмейстерсгаде. В Кристиансхавне выдался тихий сырой вечер – насколько тихим район вообще бывает, – и Йеппе снял замок с велосипеда, ощущая воодушевление и в то же время покой.

Цепь велосипеда гремела, пока он ехал по Индре-Бю, через мост королевы Луизы и до площади Санкт-Ханс-торв. У Йеппе замерзли пальцы, но под пальто он весь вспотел. Он остановил велосипед у велопарковки возле церкви Святого Иоанна и проверил телефон. Имейл от Нюбо: жертва не принимала алкоголь или наркотические вещества. Из-за кровопотери это было сложно установить, теперь все стало ясно. Беттина Хольте была в сознании, пока медленно и мучительно истекала кровью.

Йеппе пересек Нёрре-алле и посмотрел на четвертый этаж. Горит свет.

Она еще не легла.

Лестница казалась бесконечной и в то же время слишком короткой, ключ чересчур громко гремел в замке. Йеппе запер входную дверь и задержал дыхание. На мгновение он подумал, что она оставила свет в коридоре для него, но потом услышал медленные шаги. Вот черт. «Ты поздно вернулся!» Слегка обвинительный тон. Она с мрачным видом запахнула халат.

– Где ты так задержался?

Стоя к ней спиной, он расстегнул пальто и повесил его на крючок, развязал шнурки и снял ботинки. Это уже невыносимо.

– Не надо было ждать. Я тебя не просил.

Он попытался говорить вежливо, однако нельзя было не заметить укоренившиеся в голосе нотки раздражения.

– Ты же знаешь, я работаю допоздна, тебе не надо меня дожидаться. Я же не ребенок.

Она наклонила голову, как провинившийся щенок.

Йеппе подошел и обнял ее.

– Мама! Прекрати!

Он крепко держал ее худые плечи. Она казалась хрупкой, в миг постаревшей.

– Все хорошо, просто мне не нравится, что приходится перед тобой отчитываться, потому что я сейчас здесь живу. Я не злюсь, просто немного устал. Понимаешь?

Она храбро улыбнулась.

– Я за тебя переживаю. Знаешь, из головы не идет. Не случилось ли с тобой чего, все ли у тебя хорошо? Ты не берешь трубку, когда я звоню…

– Мам, я полицейский. Я не всегда могу ответить, когда ты звонишь. Ты же прекрасно это знаешь… Вид у тебя усталый.

– А я и устала, – зевая, произнесла она. – Пойду спать. Спокойной ночи, сынок.

Она поцеловала его в щеку, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

Йеппе сел на жесткий деревянный стул у круглого обеденного стола и подпер голову руками. Первого ноября он забрал ключи от новой квартиры и мог оставить унизительную главу жизни позади. Переезжать к матери после развода было не слишком весело, хотя временное решение оказалось удобным. Удивительно, как близко скрывалась подростковая раздражительность, хотя он уехал из дома много лет назад. Одно то, каким тоном его мать могла попросить его выжимать тряпку вот так, снова превращало его в запуганного мальчишку, каким он был двадцать пять лет назад.

Но он напоминал себе, что это большое подспорье – возможность пожить несколько месяцев между продажей дома и переездом в новую квартиру через пару недель. Скоро все это закончится, он сэкономил и силы, и деньги благодаря матери – она предложила ему то, что по какой-то причине звала убежищем. К тому же бесплатно. Пока что его единственные расходы – ежемесячная плата за хранение мебели.

Йеппе открыл холодильник и достал холодное пиво. Звук, с которым открылась банка, прогнал остатки злости. Он просто-напросто избалованный козел.

На дне рюкзака нашлась пачка сигарет. Недавно он с большим удовольствием взялся за старую привычку. Пока он курит только время от времени, это не вреднее, чем дышать во время ежедневных поездок на велосипеде по Копенгагену. Он открыл окно, впуская прохладный воздух и басы ночного клуба «Ржавчина», сел на стол с банкой пива и закурил сигарету.

Церковные колокола пробили полночь – влажный вечерний воздух прорезал кристально-чистый звук. Йеппе представил Беттину Хольте, привязанную за запястья и лодыжки к койке с крепкими ножками: рот в крови, тело бьется в судорогах, в расширенных глазах – паника. Когда человек истекает кровью – процедура неприятная; под койкой постелили полиэтиленовую пленку? И куда стекала кровь? В сливное отверстие?

Койка, сливное отверстие в полу, укромное место, откуда можно незаметно вынести тело и погрузить в прицеп велосипеда. Помещение, откуда можно доехать до Гаммельторв на велосипеде.

Йеппе отогнал мысли, глотнул пива и перечитал имейл от старого друга Йоханнеса. Он писал из Чили, где пытался спасти брак после, мягко говоря, непростого периода. Пока все нестабильно, писал он, но никогда не знаешь, что будет завтра.

Да уж, подумал Йеппе, швыряя окурок во двор. Никогда не знаешь, что будет завтра.