Читать книгу Океан безмолвия - Катя Миллэй - Страница 5

Джош

Наконец-то четвертый урок, еле дождался. Я вспотел, сидя на солнце во время обеда, но в мастерской, по причине отсутствия кондиционера, очень уж прохладно не будет. Войдя туда, я сразу чувствую себя в своей стихии, хотя помещение выглядит совсем не так, как в июне. Ни тебе инструментов и досок на каждой поверхности. Пол не устилает ковер из опилок. Станки не работают. Поначалу тишина нервирует. Здесь не должно быть тихо, и тихо здесь бывает только в это время года.

Первые пару недель – изучение техники безопасности и правил работы с оборудованием, которые я могу рассказать наизусть, если попросят. Никто не просит. Всем известно, что я их знаю. Я сам бы мог вести урок труда, если б захотел. Швыряю учебники в дальний угол рабочего стола, за которым сижу каждый год, во всяком случае, в те периоды, когда мы должны сидеть. Табурет выдвинуть не успеваю: меня окликает мистер Тернер.

Мне нравится мистер Тернер, хотя ему все равно, нравится он мне или нет. Ему нужно мое уважение, и я отношусь к нему со всем уважением. Выполняю все его указания. Он – один из немногих людей, кто верит в мои способности. Думаю, в плане знаний и навыков мистер Тернер дал мне не меньше, чем мой отец.

Мистер Тернер сто лет ведет уроки труда, еще с тех пор, когда этот предмет по доброй воле никто не выбирал; меня тогда здесь и в помине не было. Теперь это один из лучших курсов в штате. На основе школьной мастерской он, можно сказать, создал коммерческое предприятие; его занятия – это мастер-класс по искусному ремеслу. На уроках по освоению навыков квалифицированного труда мы изготавливаем изделия, приносящие доход, на который приобретаются материалы и оборудование. Мы берем заказы, выполняем их, а деньги от реализованной продукции идут на оснащение мастерской.

В класс углубленки не возьмут, если не пройдешь подготовительный курс, да и то это не гарантия. Мистер Тернер берет только тех, кто оправдывает его ожидания в плане способностей и трудовой этики. Потому-то классы, в которых он учит уже настоящему мастерству, малочисленны. Без его одобрения в них не попасть, и это в школе, где все факультативы переполнены. Но ему это сходит с рук, потому что он классный препод.

Я подхожу к его столу, он спрашивает, как я провел лето. Из вежливости – хотя знает, что мог бы и не париться. Я посещаю его занятия с девятого класса. Ему известно про мое дерьмо, и меня он знает как облупленного. У меня два желания: мастерить и чтоб меня никто не трогал. И он дает мне мастерить и меня не трогает. Я коротко отвечаю на его вопрос, он кивает – все, приличия соблюдены.

– Театральное отделение хочет полки поставить в своей реквизитной. Сходи туда, сделай замеры, чертеж, составь список необходимых материалов. Здесь тебе сидеть необязательно. – Мистер Тернер берет стопку бумаги – очевидно, инструкции с правилами и порядком действий для учеников. На лице его – скука и покорность. Он тоже предпочел бы просто мастерить. Но не может допустить, чтобы кто-то из его учеников остался без пальца. – В конце занятия покажешь, что ты там надумал, и я дам тебе все необходимое. Полагаю, за недельку закончишь.

– Без проблем. – Я сдерживаю улыбку. На занятиях по труду я не выношу только вводный курс, а меня только что от него освободили. Я буду мастерить, пусть это просто полки. И мастерить я буду один.

Я черкнул свою подпись под инструкциями по технике безопасности и вернул их мистеру Тернеру. Потом схватил свои учебники и увидел, что в мастерскую вошли еще два ученика. На этом факультативе народу будет немного – человек десять-двенадцать, где-то так. Я знаю всех, кто входит, кроме одной – девчонки со школьного двора, той самой, что пялилась на меня. Она-то что здесь забыла? Не иначе как обязали – судя по тому, с каким лицом она рассматривает помещение – от потолка до станков. Взгляд чуть прищурен, в глазах – любопытство, но это все, что я успеваю заметить, потому что на сей раз она оборачивается и перехватывает мой взгляд.

Я часто наблюдаю за окружающими. Обычно проблем это не создает, потому что на меня никто не смотрит, а если кто-то вдруг пытается застать меня врасплох, я навострился быстро отворачиваться. Очень быстро. Но эта девчонка, черт бы ее побрал, оказалась шустрее. Я знаю, что она новенькая. А если не новенькая, значит, за лето сильно изменилась, причем не в лучшую сторону. Я ведь знаю почти всех в кампусе, а даже если б не знал, наверняка бы запомнил девчонку, которая ходит в школу, как восставшая из гроба шлюха. Ладно, бог с ней. Через десять секунд я вылетаю в дверь, а к моему возвращению урока труда в ее расписании уже наверняка не будет.

В реквизитной театрального отделения я вожусь весь четвертый урок – делаю замеры и наброски, составляю списки необходимых материалов для изготовления стеллажей. Часов здесь нет, и, когда звенит звонок, оказывается, что работу я еще не закончил. Я сую блокнот в рюкзак и направляюсь в крыло английского языка и литературы. Иду к кабинету мисс Макаллистер мимо всех, кто слоняется по коридору, тусуясь до последнего, пока не прозвенит звонок. Дверь распахивается, я вхожу, мисс Макаллистер поднимает голову.

– А-а, мистер Беннетт. И снова здравствуйте. – Она вела у меня в прошлом году. Должно быть, теперь ее поставили преподавать английский в выпускном классе.

– Да, мэм.

– Вы, как всегда, сама учтивость. Как лето провели?

– Вы уже третий человек, который меня спрашивает.

– Это не ответ. Попробуйте еще раз.

– С огоньком.

– Красноречия вам по-прежнему не занимать. – Она улыбается.

– А вам – иронии.

– Полагаю, мы оба верны себе. – Мисс Макаллистер встает и поворачивается, чтобы взять журнал и три стопки каких-то бумаг со шкафа, что у нее за спиной. – Пододвиньте, пожалуйста, ту парту вперед, ко мне. – Она кивает на покосившуюся парту в углу класса. Я бросаю свои вещи на одну из парт в заднем ряду, подхожу к сломанной и двигаю ее вперед. – Сюда. – Учительница показывает на место перед классной доской. – Нужно куда-то все это положить, пока я буду говорить. – Она кладет стопки на парту. В это время раздается предупреждающий звонок.

– Вам бы кафедру сюда.

– Джош, слава богу хоть стол есть с рабочим выдвижным ящиком, – восклицает она с притворным раздражением, уже идя к открытой двери. – Так, балбесы, живо в класс, пока звонок не отзвенел, а то наложу на вас штрафные санкции в первый же учебный день и устрою дополнительные занятия с утра, а не после обеда. – Последние слова она произносит нараспев. Толпа учеников вваливается в класс, и звонок тут же умолкает.

Мисс Макаллистер просто так не болтает. Она не пасует ни перед заводилами, ни перед сынками и дочками богатеньких родителей и не набивается к тебе в друзья. В прошлом году ей удалось убедить меня, ни разу даже не вызвав к доске, что на ее уроках я и впрямь могу узнать что-то стоящее.

В целом, своих учителей я делю на две категории. На тех, кто игнорирует меня, делает вид, будто меня не существует, и на тех, кто постоянно тормошит меня, навязывает свое внимание, считая, что мне это только на пользу, – или, может быть, они просто сами балдеют от собственного диктаторства. Мисс Макаллистер не принадлежит ни к той, ни к другой категории. Она не трогает меня, но и не игнорирует – почти что идеальная училка.

Только она собирается закрыть дверь, как в класс проскальзывает Дрю.

– Привет, мисс Макаллистер. – Он улыбается, подмигивает ей – ни стыда, ни совести.

– На меня ваши чары не действуют, мистер Лейтон.

– Когда-нибудь мы с вами будем читать стихи друг другу. – Он усаживается за единственную пустую парту, в первом ряду.

– Непременно. Поэзия у нас в следующем семестре, так что придется вам попридержать свои сонеты до той поры. – Она возвращается к своему столу, достает из ящика желтую полоску бумаги и подходит к нему. – Но вы не очень расстраивайтесь. Завтра утром у нас с вами свидание. В шесть сорок пять. В пресс-центре. – Она тоже подмигивает Дрю и кладет перед ним на парту уведомление о штрафных санкциях.

Настя

Четвертым был урок труда. В общем-то, ничего страшного. Мистер Тернер внимания на меня не обращал, а это надо очень постараться, если в классе всего-то четырнадцать человек. Он сразу проверил мое расписание, решив, очевидно, что я забрела не в тот класс, затем спросил, почему меня записали на его факультатив. Я пожала плечами. Он пожал плечами. Вернул мне расписание, сказав, что за остальными я не угонюсь, но, если действительно хочу остаться здесь, он разрешит мне помогать, как-то так. Он, конечно, против того, чтобы я посещала его занятия, но, думаю, я останусь. Класс маленький, доставать меня здесь, скорей всего, не будут, а это самое большее, на что я могла бы рассчитывать в свой первый учебный день в новой школе.

Я благополучно, более или менее, дожила до пятого урока, на котором мне вместе со всеми было предложено поучаствовать в тупой игре из разряда «Давайте познакомимся». Это – урок музыки. Ненавистный факультатив, от которого я скоро попытаюсь отбрыкаться всеми возможными способами. Преподаватель, мисс Дженнингс, миловидная женщина двадцати с чем-то лет, белокурая, с короткой стрижкой – у нее руки настоящей пианистки, аж смотреть тошно, – заставила нас сесть в круг. Как в детском саду. Что позволило бы каждому из нас рассмотреть во всех деталях друг друга, составить мнение о каждом. Ну и, конечно, познакомиться. Не без этого.

Игра как игра, бывает и хуже. Каждый должен озвучить три факта о себе, один из которых не соответствует действительности. И весь класс пытается вычислить, какой из фактов недостоверен. Вообще-то, жаль, что я не приму участия в этой игре, потому что иначе это было бы нечто. Я бы многое отдала, чтобы послушать, как мои одноклассники вместе с прелестной белокурой феей обсуждают правдивость каждого из трех моих заявлений.

Меня зовут Настя Кашникова.

Я была одаренной пианисткой, а теперь мне даже в подготовительном классе музыки делать нечего.

Два с половиной года назад меня убили.

Переходим к дискуссии.

Вместо этого, когда доходит очередь до меня, я сижу с каменным лицом и молчу. Мисс Дженнингс выжидательно смотрит на меня. Загляни в журнал. Она все так же смотрит на меня. Я смотрю на нее. Мы обе, как чудны́е, смотрим друг на друга. Загляни в журнал. Тебя предупредили, я знаю. Я пытаюсь телепатически навязать ей свою волю, но, к сожалению, сверхъестественными способностями похвастать не могу.

– Вы не хотите сообщить нам о себе какие-нибудь три факта? – спрашивает она так, словно обращается к дебилке, которая понятия не имеет, что происходит вокруг.

Наконец я бросаю ей кость: чуть заметно качаю головой. Нет.

– Ну же. Не робейте. Берите пример с остальных. Это ведь так просто. Никто не просит, чтобы вы раскрывали какие-то свои страшные тайны, – весело говорит фея.

Это хорошо, что никто не просит, иначе от моих страшных тайн ей бы кошмары стали сниться.

– Представьтесь хотя бы, пожалуйста, – наконец просит мисс Дженнингс, идя на попятную. Она явно не из тех, кто готов состязаться в борьбе характеров. Ее терпение на исходе.

Я снова качаю головой. Я по-прежнему смотрю ей в глаза, и, полагаю, ее это выбивает из колеи. Мне жаль мисс Дженнингс, но ей следовало выполнить свою домашнюю работу до занятия. Как это сделали остальные учителя.

– Ла-адно, – тянет она, и ее тон меняется. Видно, что она начинает злиться, но и я – тоже. Я разглядываю темные корни ее волос. Надо же хоть на чем-то сосредоточиться, пока она, опустив голову, просматривает что-то – вероятно, классный журнал, – лежащее перед ней на планшете. – Пойдем методом исключения. Вы, должно быть… – она умолкает, улыбка на мгновение сходит с ее губ, и я понимаю, что до нее дошло, ибо лицо мисс Дженнингс совершенно иное, когда она снова поднимает голову и обращает на меня взгляд: – Простите. Вы, должно быть, Настя.

На этот раз я киваю.

– Вы не разговариваете.