Читать книгу Отторжение - Катя Райт - Страница 5

Тридцать первого октября у Питера день рождения. Тридцать первого октября у нас с Питером день рождения, поэтому я пропускаю Хэллоуин и после уроков спешу домой. Как бы мне хотелось куда-нибудь выбраться, как раньше. В ресторан или в кино всей семьей, или хоть просто в занюханный Макдоналдс на шоссе Блу Стар Мемориал. Каждый Хэллоуин для нас всегда был двойным праздником. Днем мы бегали с друзьями, нарядившись в костюмы, и запугивали соседей, вымогая сладости, а вечером смывали краску с лиц и отправлялись с родителями в ресторан или оставались дома и принимали гостей. Наш день рождения всегда был пропитан ароматами корицы, тыквенного пирога и карамельных яблок в шоколадной глазури с разноцветной посыпкой. Теперь мама по-прежнему пытается поддерживать эту атмосферу, но сказочные ароматы не радуют Питера. Из карнавальных костюмов мы выросли, а после несчастного случая даже радость дня рождения испарилась. Но особенно сейчас мне очень хочется, чтобы все стало как прежде. Я надела бы свое любимое платье, строгое, серое, которое мы купили вместе с мамой, туфли на каблуках. Я бы надушилась любимыми духами Питера, и мы пошли бы праздновать. Мы бы считали оранжевые тыквы по дороге, угадывали наперегонки костюмы ряженых детей, дополняя нашу личную энциклопедию монстров. Мы бы сидели в центре зала лучшего ресторана и смеялись бы, и травили анекдоты, и выслушивали мои постоянные капризы, и Питер бы морщился нарочито недовольно, и папа бы его очень по-мужски поддерживал, а мама задавала бы мне вопросы. А потом бы мы начали говорить о Питере, о том, какой он умница, и какие делает успехи в учебе, и как ему все пророчат федеральную стипендию и блестящую карьеру. И наверняка у него была бы девушка, и мы стали бы говорить, какая она красавица, а Питер бы только усмехался и отмахивался. Но ничего этого не будет. Питер ни за что не выйдет из дома и уж тем более не пойдет в общественное место. Он вообще теперь не любит праздники и застолья. Но от семейного ужина ему не отвертеться.

Сразу после уроков я спешу домой.

– Куда ты убегаешь? – спрашивает Памела, когда мы стоим у шкафчиков. – У тебя же день рождения!

– Да, – говорю, – и у брата.

А эти шкафчики, яркие, желтые, на них так легко зависнуть. Они идеальные и образуют идеальную перспективу, протягиваясь с двух сторон вдоль стен коридора. Если не заглядывать внутрь, то может показаться, что и ученики старшей школы Броаднек такие же одинаковые, как их ящики.

– Да, но ты так и не сказала, – продолжает Памела, как будто хочет подловить меня на чем-то, – почему твой брат не выходит из дома.

– По здоровью, – отвечаю, – говорила. После несчастного случая он не выходит.

– Что с ним?

– Да так.

– Он симпатичный?

– Перестань!

– Что перестань? – Памела надувает губы. – Ты-то красотка. А он не может ходить, да?

– Вроде того.

Как же мне хочется переменить тему. Или залезть в один из шкафчиков и отсидеться там, пока приступ любопытства у Памелы не сойдет на нет. Не хочу говорить ни с кем о Питере. Это вообще не их дело. Не выходит и не выходит. Почему всегда у всех несчастный случай вызывает столько вопросов! Разве мы переехали сюда не для того, чтобы избежать их! Достаю телефон, чтобы отвлечься.

– Ты что, собралась фоткать шкафчики? – Памела в недоумении.

– А что, интересно, – отвечаю, – сделать такой проект, фотографировать шкафчики снаружи и внутри. Представляешь, как у всех внутри все по-разному! Это же целый мир, отражающий хозяина. Вот у тебя, например, что?

– Да оставь ты эти шкафчики в покое! Может, познакомишь нас как-нибудь? – Памела просто вгрызается в меня своими голубыми глазами.

– С кем?

– С твоим братом! – она недовольно выдыхает, как будто я полная дурочка и ничего не понимаю. – Мы же подруги.

– Да, как-нибудь, – отмахиваюсь, – спрошу у Питера. Если он захочет.

С трудом мне все же удается отлепиться от Памелы. Вернее, отлепить ее от меня. Прицепилась, как репей, и теперь не отстанет. Да еще не дай бог разболтает всем про Питера. Я ненавижу врать. Я вообще предпочла бы не говорить о нем и не отвечать на идиотские вопросы.

Тим Портер намекал, что не прочь был бы куда-нибудь меня пригласить в мой день рождения. Но теперь это только семейный праздник. Во многом из-за Питера. Хотя он отнекивается и морщит рот, говоря, что вообще не хочет праздновать и чтобы его оставили в покое. Но и я, и родители знаем, каждому хочется, чтобы его день рождения отмечался на всю катушку. Особенно, если это семнадцатый день рождения. Чтобы были подарки и накрытый стол, чтобы торт со свечками и желание, чтобы вечеринка, толпа друзей и танцы до утра.

Мама приготовила гребешки, дикий рис, салат с рукколой, а на десерт, как всегда, тыквенный пирог. Она накрыла на стол и все украсила, – идеальный кадр! Я быстро фотографирую, пока никто не видит. Мы надели красивые платья: я – бежевое в маках, а мама – строгое синее. Папа в брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Мне уже не терпится открыть подарки. Это традиция с самого детства – мы всегда открываем подарки одновременно с Питером. Поэтому я жду, поглядывая на обернутые блестящей разноцветной фольгой коробки. Коробки для Питера – в грубой шершавой крафтовой бумаге, перевязанные бечевкой. Свой подарок брату я завернула в матовую серую. Это коллекционное издание Стивена Хокинга. И хотя Питер всего его перечитал в электронном виде, я знаю, он оценит.

Наконец спускается Питер. Нет, мы не долго его ждали – он никогда бы не позволил кому-то его ждать – просто время, запутавшееся в моем нетерпении, тянется, как расплавленный зефир. Питер спускается по лестнице, и если не знать, то совершенно ничего не выдает в нем катастрофы. Он в профиль, шаги его уверенные, быстрые. Он одет в потертые джинсы и серую футболку. Он вообще не носит ничего, кроме джинсов и футболок. У него их миллион, и все одинаковые, и ему не надо ничего больше.

– С днем рождения! – он протягивает мне аккуратно запакованную коробочку с маленьким красным бантом.

Я обнимаю его и тянусь, чтобы поцеловать, но он отстраняется, отворачивается, так что я вижу только его профиль, и делает шаг назад.

– Извини, – бормочу.

Повисает пауза, такая же дурацкая, как привычка извиняться за то, что хочешь поцеловать брата. Прикасаться к Питеру, конечно, можно, но пытаться поцеловать его, да еще в щеку – этого делать я не должна была. Надо теперь быстро сменить тему, быстро собраться, снова забыть о правой стороне лица брата.

– А мой подарок тебе там! – я указываю на коробки на кухонном столе. – Посмотришь?

Питер кивает, делает три глубоких вдоха, выдавливает из себя улыбку. Когда он проходит мимо, мама еле заметно касается его плеча. Все ее жесты за эти два года стали едва уловимыми, быстрыми, но переполненными и чувственными. Мне иногда кажется, что отказаться от объятий для нее было труднее всего, и теперь всю свою любовь она научилась выражать в таких вот мимолетных касаниях.

– Спорю, ты не угадаешь, что там! – говорю, кивая на увесистый сверток, похожий, скорее, на ящик.

– Хокинг? – сдержано предполагает Питер.

– Издеваешься! – я развожу руками. – Как ты догадался вообще?

– Не знаю, – он пожимает плечами. – А что, правда?

Он разрывает упаковку, и лицо его озаряется светом. Мне хочется подбежать, наброситься на него и обнять крепко-крепко. Но я сдерживаюсь.

– Тебе нравится? – спрашиваю только.

– Конечно, Рита! Это круто! Спасибо! А ты откроешь мой? – он кивает на коробочку, которую я все еще держу в руках.

Бант настолько ровный, что, кажется, сделан из пластика. Я дергаю за край ленты – внутри новенький айфон. И мне снова хочется обнять брата, расцеловать. И снова я сдерживаю себя, потому что он этого не позволяет.