Читать книгу Такой забавный возраст - Кайли Рид - Страница 3

С 2001 по 2004 год Аликс Чемберлен разослала больше сотни писем и получила бесплатные образцы товаров на сумму больше девятисот долларов. В числе этих товаров были кофе в зернах, шоколадные батончики «Луна», пробники косметики, ароматические свечи, специальная липучка, которой она прилепляла к стене плакаты в своей комнате в общежитии, подписные журналы, солнцезащитные кремы, маски для лица – всем этим Аликс делилась с соседками по комнате и другими девочками на этаже. Основным предметом в Нью-Йоркском университете у нее был маркетинг, а дополнительным – финансы, и на втором-третьем курсах она писала отзывы о продукции для студенческой газеты. На последнем курсе Аликс газету бросила и устроилась стажером в крохотный журнальчик – писать обзоры косметики, но рассылать письма не перестала. На плотной фактурной бумаге романтическим почерком с завитушками Аликс мило и вежливо просила прислать ей вещи, которые ей нравились, и крайне редко бывало, чтобы она не получила того, что хотела.

На протяжении следующих четырех лет Аликс писала письма в известные компании – «Рэй-Бэн», «Конан О’Брайен», «Сколастик», «Кьюриг», «Лулулемон», «Смартуотер», «Дабл Ю Отель» и сотни других. В основном это были просьбы, сопровождаемые лестью и обещаниями, но зачастую и тактичные нарекания с предложениями, как сделать лучше. Аликс отлично фотографировала; снимки вещей, полученных бесплатно, а также своих писем, благодаря которым эти вещи у нее появлялись, она выставляла в своем блоге. Вести блог она начала почти случайно, под влиянием момента, но сколько-то преданных подписчиков у нее набралось. Примерно в это время она познакомилась с Питером Чемберленом.

Аликс тогда было двадцать пять, Питера она встретила в баре, и, если совсем честно, он казался ей гораздо выше, пока в конце разговора не встал с барной табуретки. Однако Питер не только совпадал с Аликс по росту, но и подходил ей по характеру. Ее восхищали некоторые его привычки, изысканные, но не показушные: как он бросал в свой стакан с водой листочки мяты или молча вписывал в чек тридцать процентов чаевых. Но что ей вмиг понравилось в нем больше всего – так это то, что он сразу воспринял ее побочный проект как настоящую работу. У Аликс была манера говорить о своих письмах самоуничижительно: «Ну, в общем, я… я пишу письма и обзоры и веду блог… но это мелочи, это совсем несерьезно…» Питер попросил ее рассказать об этом еще раз, но по-другому – представив, что это серьезно. Сам он прошел путь от обычного журналиста до ведущего новостной программы. Он вырос в богатом пригороде Нью-Йорка, был на восемь лет старше Аликс, не считал странным накладывать макияж перед выходом в эфир и твердо верил в необходимость создания собственного бренда. Когда в двадцать восемь лет Аликс выходила за Питера, ее свадебные туфли, белое вино и подарочки для гостей были получены бесплатно – благодаря ее письмам, написанным от руки, великолепным почерком, с обещаниями хвалебных отзывов. Во время медового месяца на Санторини Питер помогал ей сочинять эти дифирамбы.

Когда Аликс работала в Хантер-колледже Городского университета Нью-Йорка, в студенческом отделе, одна приятельница – преподавательница английского в «Коламбии», старейшей частной школе на Манхэттене, – попросила ее провести для выпускного класса семинар: как написать успешное сопроводительное письмо при поступлении в университет. Среди участников семинара оказалась семнадцатилетняя Люси с неправдоподобно белыми зубами, нежно-розовыми волосами и тридцатью шестью тысячами подписчиков в Инстаграме. Через три месяца после семинара Люси выставила в своем аккаунте фото: черновик сопроводительного письма, написанного с помощью Аликс, на фоне небрежно разбросанных писем отовсюду, куда ее готовы были принять: Калифорнийский университет в Ирвайне, Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, Фордемский университет в городе Нью-Йорке и Эмерсон-колледж в Бостоне. Подпись гласила: Всем этим я обязана Аликс. Честно, без нее я бы и в половину этих мест не рискнула сунуться. То, что она сделала из моей заявки, – просто бомба. Дальше шли хэштеги: #просите_и_вам_откроют, #напиши_письмо и #мой_почерк. Пост Люси собрал больше 1700 лайков, и буквально в одну ночь Аликс Чемберлен стала брендом. Ее пристрастие к получению бесплатных вещей быстро превратилось в философскую концепцию: письмо подчеркивает индивидуальность женщины, помогает ей уверенно выражать себя, возвращает коммуникации изначальный смысл. Глубокой ночью Аликс изменила свое био в Инстаграме на #собственный_почерк. Питер велел, чтобы она, во-первых, сделала ребрендинг своего сайта, а во-вторых, пообещала не забыть его, Питера, когда станет знаменитой.

В год, когда ей исполнилось двадцать девять, Аликс уволилась из Хантер-колледжа и начала проводить семинары – в реабилитационных центрах, на выездных встречах руководителей, в университетских женских клубах, на ярмарках вакансий, – где учила составлять сопроводительные письма и готовиться к собеседованию при поступлении в университет и на работу. Абитуриентки валом валили на ее мероприятия, папка «Входящие» ломилась от «Спасибо!» и «Я поступила!». Тем временем один фешенебельный магазин канцелярских товаров предложил Аликс поучаствовать в продвижении новой линии офисных принадлежностей для деловых женщин. Бумага была цвета слоновой кости, ручки – темно-синие, и Аликс во второй раз (первый был в газете Городского университета) выступила в печати, в журнале «Тин Вог». Ее большие голубые глаза и удивительно длинные ноги как нельзя лучше смотрелись на глянцевых страницах. И на своем обновленном сайте на фотографии в разделе «Об Аликс» она сидела, смеясь, на краешке офисного стола, у ног ее высились готовые пересы́паться через край стопки писем в прозрачных органайзерах, густые песочного цвета волосы были собраны на макушке в очаровательно-небрежный пучок.

Питер верил в нее; он всегда в нее верил. Конечно, результаты ее трудов были ощутимы – ее новые стажерки собирали благодарные отзывы и фотографировали их для блога, – но Аликс все же часто поражалась огромной вере в ее способности. Ее, вместе с владелицами малого бизнеса, приглашали на дискуссии типа «Как удержать ценных сотрудников» или «Как стать креативным лидером». Она участвовала в феминистских подкастах о корпоративной культуре, благоприятствующей раскрытию творческого потенциала женщин в отраслях высоких технологий. Однажды она выступала на семинаре под названием «Как сделать первый шаг», где двести одиноких женщин пили шампанское из прозрачных пластиковых стаканчиков прямо в лекционном зале. Аликс обожала писать письма и считала, что у нее отлично получается, но «Собственный почерк» процветал именно благодаря доверию и восхищению тех, кто ее окружал.

И однажды утром во время делового бранча, когда Аликс объясняла группке школьных учительниц, как важно учить писать от руки красиво и ровно, письменными буквами, а не печатными, в животе внезапно всколыхнулась такая мощная волна, что она подумала: только бы я не была беременна. Но она как раз таки была – и две недели спустя, на углу Университетской авеню и 13-й улицы, Питер расплакался, когда она подтвердила ему новость, и сразу же спросил: «Мы переезжаем?»

Переезд в Филадельфию, на родину Аликс, был их планом на отдаленное будущее с тех самых пор, как четыре года назад они познакомились. Аликс хотела собственный дворик за домом и детей, которые смогут играть в этом дворике; она хотела, чтобы ее дети катались на велосипедах в знакомом безопасном тупичке или на такой улочке, где не торгуют поддельными сумками и не опускают с лязгом железные роллеты над винным магазином. Но сейчас, с высоты своей новой карьеры, которую она прежде не могла и вообразить, Аликс вздрогнула и отшатнулась. «Нет, нет, – сказала она Питеру, – не сейчас, не сейчас».

Родилась Брайар Луиза, и мир Аликс стал состоять из детских манежей, приборчиков для белого шума, потрескавшихся сосков и разрезанных пополам виноградин. Она внезапно начала говорить о себе в третьем лице («Это мамина сережка», «Мама говорит по телефону»), измерять возраст в месяцах, а не в годах, прибавлять ко всему большую девочку, оживляя быт (ложечка большой девочки, джинсы большой девочки, большая девочка легла поспать) и принимать слюнявые, с открытым ртом, поцелуи крошечного человека, который лишь недавно начал существовать вне ее тела.

К этому времени у Аликс уже была команда, состоящая из ассистентки-редактора и двух стажерок, а также «офисное пространство», перетекающее в кухню их квартиры в Верхнем Вест-Сайде. Питер хотел переехать. Его мечта стать ведущим главных городских новостей разбилась о реальность; появляясь на экране по вечерам пять раз в неделю, он рассказывал телезрителям Ривердейла[2] – их было от силы тысяч восемь – о благотворительных свадьбах породистых собак, об изъятых из продажи игрушках и о том, как туристы на Таймс-сквер состязаются в гонке с препятствиями в надежде выиграть подарочные сертификаты на всякую электронику. Тем временем в Филадельфии сразу несколько маститых журналистов собрались на покой, и их оклады вполне соответствовали тому, что Питер получал в Ривердейле. Вдобавок прошел слух, что их нынешнее жилье может перейти в кооперативное пользование. Переезд в Филадельфию был у них в планах всегда, но ведь звезда Аликс Чемберлен как раз начала восходить.

Ее обновленный блог, где излагались истории успеха женщин-которые-пишут-письма-получают-повышения-и-добиваются-всего-чего-хотят, насчитывал шесть тысяч просмотров в день. По договоренности с одной больницей она провела недельный благотворительный марафон лекций, посвященных любовным письмам. В длинной черной мантии и академической шапочке она выступала с речью на двух сугубо девичьих выпускных, перед рядами пытливых вдохновенных лиц. И еще, в придачу к карьерному взлету, у Аликс впервые со студенческих лет появилась компания подруг. Рейчел, Джоди и Тамра были умные, яркие, саркастичные, у них тоже были маленькие дети и успешные карьеры, и оказалось, что не так уж и страшно растить ребенка, если в любую минуту можно написать подружкам в общий чат.

Но тут, буквально в один день, Брайар заговорила.

Ее голос, вырываясь из щели между большущими передними зубами, поглощал все на своем пути. Он был громкий, и хриплый, и несмолкающий. Когда Брайар засыпала, казалось, будто наконец отключили пожарную сигнализацию, и у Аликс начинало пульсировать в висках от внезапной тишины, о существовании которой она успевала забыть. Подруги уверяли: у их детей все было точно так же, это просто восторг от долгожданного вербального общения. Но для Аликс это оказалось слишком. Брайар непрерывно задавала вопросы, напевала, бормотала, перескакивала с одного на другое, рассказывала, что любит хот-доги, что однажды видела черепаху, что хочет сделать с мамой «хай-файв», что ни капельки не устала. Когда Аликс забирала Брайар у бабушки, мамы Питера, в Мидтауне, та открывала двери квартиры с отчаянной поспешностью, так хорошо знакомой самой Аликс. Она всегда слышала голос дочери еще из лифта, даже не доехав до нужного этажа. Аликс управляла бизнесом, наслаждалась урывками тишины, рассылала литературным агентам предложения с идеей собственной книги и как-то днем, подняв креслице-качалку Брайар, осознала, что снова беременна. Питер, когда она в кухне сообщила ему об этом, скорее растерялся, чем обрадовался.

– Я думал… – Он помотал головой. – Я думал, это невозможно, пока ты кормишь грудью.

Алис поджала губы и придала лицу выражение «вот и я думала».

– Такое бывает редко, – сказала она, – но бывает.

– Аликс… Так продолжаться не может. – Питер показал на кухонный стол, превращенный в склад материалов для очередного проекта «Собственного почерка»: полароидные фотографии, плотная коричневая крафтовая бумага. Вдоль всего подоконника сохли на бумажных полотенцах детские чашки-поильники, формы для запекания были завалены пластиковыми бутылками, которые давно нужно было снести в мусорный контейнер. В то утро Питер, спустившись из спальни, наткнулся на одну из стажерок Аликс: наклонившись и низко опустив голову, она собирала волосы в хвост. Пока он делал себе кофе, обе стажерки надевали белые форменные футболки поло с вышитым на кармане слоганом «Собственный почерк». – У нас тут не хватит земли для второго цветка, – сказал он. А через два дня, когда пришло письмо из корпорации, покупающей их жилой комплекс, Питер объявил: – Я звоню риелтору в Филадельфию.

Что ей было делать – отказаться? Жилья в Нью-Йорке отчаянно не хватало, и было бы безумием предлагать выкупить их квартиру или снять что-нибудь побольше. Да, она теперь зарабатывала много, как никогда раньше, – и нет, этого не было достаточно для комфортной жизни с двумя детьми в их нынешнем районе в Вест-Сайде. Разумеется, можно было бы поискать в Квинсе или Нью-Джерси, – но тогда с тем же успехом можно и переехать в Филадельфию. Аликс ведь и правда работала из дома. И Филадельфия не так уж и далеко. А главное, она теперь действительно стала такой, какой рисовала себя Питеру тогда, в баре, в день знакомства. «Думаю, я выдержу в этом городе еще от силы года три, – сказала она ему тогда. – И каждый раз, когда в метро я сажусь на лужу пота от чьей-то задницы, этот срок на пару недель сокращается». Это было из тех свойств, которые Питеру в ней особенно нравились: что она не стремилась засветиться на всех тусовках, любила выбираться за город, прекрасно водила машину и хотела, чтобы в Хэллоуин их дети ходили за конфетами в соседские домики, а не в соседние подъезды и не в сетевую аптеку «Дуэйн Рид».

А значит – да, переезд. С Нью-Йорком предстояло расстаться. Однако момент для этого был – хуже не придумаешь. Аликс как раз трудилась над очень важным письмом, своим собственным: в предвыборный штаб госсекретаря Хиллари Клинтон, которая только что объявила, что баллотируется в президенты. Что было более чем кстати, поскольку феминистская платформа Хиллари идеально соответствовала бренду Аликс, а когда твое имя ассоциируется с именем Хиллари, ты можешь оставаться актуальной фигурой, даже не живя в самом актуальном городе страны. К счастью, у ее дорогой подруги Тамры была одна знакомая, у которой была другая знакомая – консультантка избирательной кампании Хиллари. После четырех черновиков и бесконечных колебаний между «Всегда Ваша, Аликс» и «Искренне, Аликс» она наконец нажала «Отправить», рассчитывая, что ее бескорыстное предложение волонтерской помощи неплохо окупится. Но шли недели, а ответов все не было – ни от этой консультантки, ни от литературных агентов.

Внезапно оказалось, что все уже собрано и упаковано для переезда, но темп деловой жизни Аликс ничуть не замедлился, такого она допустить не могла. Она это все любила: сидеть на конференциях, слушать блистательных женщин в платьях-рубашках оверсайз и яркой помаде, получать восторженные мейлы от юных девушек, принятых на перспективные стартовые должности. Но из штаба Клинтон по-прежнему не было ни слова – равно как и от шести литагентов, которым она отправила предложение. В разгар фандрайзингового мероприятия или благотворительного завтрака, пожимая руки вдохновленным выпускницам, Аликс думала: И это мой предел? Это все, на что я способна?

Но в утро перед последним своим выступлением в Нью-Йорке – ей предстояло участвовать в панельной дискуссии на конференции «Леди малого бизнеса» – Аликс решила, внезапно и не додумывая эту мысль до конца, не сцеживать молоко. Она позвонила стажерке, той, у которой был самый большой бебиситтерский опыт, и спросила: «Вы не против, если во время дискуссии Брайар посидит у вас на коленках?»

На сцене одного из театров в Сохо Аликс расположилась за столом между двумя докладчиками, один был ведущий подкаста, другой – известный по реалити-шоу отец пяти девочек-близняшек. В зале сидели три сотни человек, речь шла об охране репродуктивного здоровья и о мотивирующих книгах для девочек, а груди Аликс – особенно левую – распирало от прилившего молока. Наконец, когда аудитория дружно рассмеялась шутке модератора, Брайар – на коленях у стажерки, в первом ряду – заворочалась и открыла глаза.

И сразу загудела: а почему мама там, наверху, а можно чипсов «Чирио», а можно слезть с коленок? Аликс, глядя на дочь, приложила палец к губам. Стажерка показала на дверь и одними губами спросила: Увести ее? Аликс помотала головой. Она ждала, пока к ней обратятся с очередным вопросом.

– Я думаю, часто бывает так: женщина всего лишь хочет себе места за круглым столом, – сказала Аликс. Микрофон, прикрепленный к вороту, добросил ее голос до самых дальних рядов. – Но люди слышат другое: «Я требую особого обращения», хотя ничего подобного сказано не было. И, честно говоря… – Сердце у Аликс забилось чаще. – Прошу прощения, сейчас мне придется прерваться и прервать наш разговор. – Неужели она действительно это сделает? Да, ответила она себе, да, именно. – Мне еще много чего есть сказать по этой теме, но вон та беспокойная особа в первом ряду – моя дочь, и у нее есть все основания капризничать, потому что она очень долго спала, и теперь я, с вашего позволения… впрочем, нет, я не спрашиваю позволения. – Она встала из-за стола и двинулась к краю сцены, продолжая говорить и жестикулируя: – И теперь я намерена ее покормить, потому что я совершенно точно могу делать оба эти дела одновременно.

По залу пронесся гул удивления и одобрения. Аликс присела, раздвинув колени, протянула руки и взяла Брайар, которая тут же под умиленные ахи обхватила мамину шею.

– Можно мне ту футболку? – Аликс помахала рукой, и стажерка передала ей пастельно-розовую футболку, какие выдали всем участникам конференции. Аликс перебросила ее через плечо и направилась за кулисы.

Модератор, веселая аспирантка, воскликнула в микрофон:

– Молодчина, подруга! – И, повернувшись к кулисам, шепотом спросила: – Мне продолжать?

Но Аликс уже вернулась на сцену – с Брайар, приникшей к ее левой груди. Розовая футболка, переброшенная через плечо Аликс, скрывала из виду дочкину голову. Когда Аликс снова села за стол, с ее правой руки очень мило свисали башмачки Брайар.

– Окей, вот теперь мы готовы. Совсем немного времени заняло, правда? – Аликс повернулась к модератору: – Я с радостью продолжу с того места, на котором прервалась.

И Аликс действительно продолжила с того места, на котором прервалась, а когда закончила, модератор, захлебываясь от восторга, поблагодарила ее дважды – «за ответ и за открытость». Затем, как и предполагала Аликс, спросила, как зовут ее дочурку и сколько ей, и Аликс постаралась, чтобы ее ответ прозвучал очень четко и разборчиво:

– Мою клиентку зовут Брайар Луиза. Ей два года, и у нее идеально получается быть двухлетней девочкой!

При этом улыбка Аликс ясно говорила: только попробуйте намекнуть, что мой ребенок перерос кормление грудью!

Конференционные фотографы роились под сценой, пятились в проход, ловя удачные ракурсы; Аликс сидела, скрестив лодыжки, между двумя мужчинами в костюмах и галстуках, кормила грудью ребенка, держа его над беременным животом, и при этом непринужденно отвечала на вопросы. Одна из фотографинь прошептала: «А можете поправить футболку, чтобы было видно лого?» Аликс рассмеялась, кивнула, разгладила ткань на виске Брайар и выровняла нижний край футболки. Теперь личико ее дочери закрывали черные буквы «Леди малого бизнеса» на нежно-розовом фоне.

В тот день у Аликс прибавилась тысяча подписчиков. «Леди малого бизнеса» опубликовали ее фото в Инстаграме с подписью: «Мы можем делать два дела одновременно». Два журнала для начинающих родителей захотели взять у Аликс интервью о кормлении грудью по требованию, о его преимуществах и о связанных с ним предрассудках. Аликс платила своим стажеркам по двойному тарифу за дополнительный час, и они отвечали на письма, звонки и просьбы об интервью. Представительница штаба Клинтон позвонила Аликс на мобильный. Ужасно жаль, сказала она, что они пропустили в почте ее письмо, но в этом году намечено еще несколько мероприятий, и они будут очень, очень рады, если она сможет принять в них участие. Ответили и двое из литературных агентов. Не прошло и десяти дней, как Аликс продала свою еще не написанную книгу издательнице по имени Мора из «Харпер Коллинз», у которой тоже были дети и которая с пугающей скоростью отвечала на мейлы.

На крыльях успеха, вызванного сенсационным кормлением грудью на сцене, Аликс пронеслась через границу штата Пенсильвания в свой новый дом – и через третий триместр. В последний нью-йоркский день Аликс устроила для ассистентки и стажерок крошечную прощальную вечеринку в тесном офисе, где все было уже упаковано для переезда, наснимала кучу фотографий, но в интернете их не выставляла. Ни в блоге, ни в социальных сетях, ни в переписке с командой Клинтон она и словом не обмолвилась, что покидает Нью-Йорк. Как только она им понадобится – сядет в поезд, и вот она уже здесь. Пока Аликс пишет свою книгу, пускай все думают, что она в Нью-Йорке. Когда девочки подрастут, она сможет приезжать чаще.

А потом, в Филадельфии, после недолгих – всего пять часов – родов на свет появилась Кэтрин Мэй, и ее личико мгновенно сделалось похожим на материнское. И, глядя в это крошечное, сморщенное, растерянное личико, Аликс подумала: А знаешь что? Здесь все будет хорошо.

Так оно и вышло. Вернулись все эти не-нью-йоркские детали, мелкие, но яркие: теперь у нее была машина, в которую с легкостью умещались все покупки, билет в кино стоил не четырнадцать долларов, а десять, и жила она на усаженной деревьями тенистой улице в трехэтажном красновато-коричневом особняке (семь минут пешком до Риттенхаус-сквер[3]) с внушительным мраморным парадным крыльцом и очаровательной кухней на втором этаже. В кухне было полно просторных рабочих поверхностей, а стол на шестерых, под большой люстрой, словно бы выглядывал на улицу, потому что располагался в эркере. По утрам, пока разогревались блинчики и варились яйца, Аликс с детьми могла сидеть в этом эркере и смотреть, как люди внизу выгуливают собак или как ездит туда-сюда мусоровоз. Отмечая такие вещи и осознавая их ценность, Аликс всякий раз ощущала крошечный всплеск радости и вслед за этим – мучительное желание показать их хоть кому-нибудь. Подругам. Стажеркам из «Собственного почерка». Незнакомцу на грязной платформе нью-йоркской подземки.

До переезда в Филадельфию Аликс никогда не нанимала бебиситтера. Мать Питера неизменно была на подхвате, а у всех трех подруг тоже были маленькие дети, и само собой подразумевалось, что кто-то всегда присмотрит еще за одним малышом, пока мама сбегает к зубному или на почту. Теперь же новые коллеги Питера с телевидения порекомендовали ей каких-то девушек, в результате чего она провела ряд собеседований, прямо на барных табуретках в своей новой кухне, со всякими Карли и Кейтлин, вожатыми в детских лагерях или менеджерами по поселению в студенческих общежитиях. Все они рассказывали, как обожают «Собственный почерк», как жалеют, что Аликс не было рядом, когда они подавали документы в колледж, и как они даже не догадывались, что она переехала в Филадельфию. И Аликс понимала, что от этих девочек толку не будет.

В Нью-Йорке ей прекрасно удавалось находить бесплатные товары, и поиск бебиситтера в Филадельфии не особенно отличался. Ее подруги никогда бы этого не сделали, но она завела себе аккаунт на городском сайте для поиска нянь и бебиситтеров и принялась пролистывать фотографии. Все казалось искусственным и однообразным, но, с другой стороны, две из трех своих манхэттенских квартир Аликс нашла по куцым сомнительным объявлениям на сайте; а что в профиле Эмиры Такер не было фотографии, так Аликс и сама в двадцать лет жила невидимкой. Зато в этом профиле говорилось, что Эмира окончила Университет Темпл, что она владеет жестовым языком на начальном уровне и печатает со скоростью 125 слов в минуту. Аликс подумала: Ага! – и нажала «Пригласить на собеседование». После единственного телефонного разговора она позвала Эмиру домой и, открыв двери и впервые ее увидев, снова сказала себе: Ага!

Все прочие девушки расспрашивали Аликс, когда выйдет ее книга, и не собирается ли она рожать третьего, и встречалась ли она уже с Хиллари Клинтон; Эмира же вообще говорила крайне мало. Брайар сразу углядела в этом большие возможности и обрушила на двадцатипятилетнюю женщину словесный поток – про свой новый дворик, и про червяков, которых ей не разрешили потрогать, и что с надувным кругом можно играть только в бассейне. Когда Брайар замолчала, Эмира наклонилась к ней и спросила: «Окей, мисс, расскажете еще что-нибудь?»

А самое главное, Эмира Такер в жизни не слыхала о «Собственном почерке».

– Понедельник, среда и пятница. – Аликс разъясняла расписание в шестой раз – Эмира была шестой кандидаткой в бебиситтеры. – С двенадцати до семи. Иногда я буду брать Кэтрин с собой, она суперспокойный ребенок, а иногда просто буду сидеть в кафе за углом и писать.

– Окей. – Эмира села за стол в кухне рядом с Брайар и вручила ей кусок теста для лепки. – Писать – для работы или для удовольствия?

– У меня свой собственный… – Аликс облокотилась на кухонную рабочую поверхность. – Вообще-то я сейчас пишу книгу.

– О, круто, – сказала Эмира.

Аликс ощутила нетерпение и досаду – она ждала, что Эмира спросит, о чем книга, или когда она выйдет, или в каком издательстве.

– Это будет скорее сборник старых писем, – сказала она в повисшей тишине.

– А, ясно, – кивнула Эмира. – То есть типа книга по истории?

Аликс потеребила цепочку на шее.

– Да, именно. Эмира, когда вы сможете начать?

С тех пор три дня в неделю Аликс часами сидела на солнышке – зачастую тут же рядышком, в тени, спала Кэтрин – и читала все, за чтением чего ее никто и никогда не застал бы на Манхэттене. Глянцевые «Аз уикли» и «Пипл». Откровения очередной героини реалити-шоу «Холостячка», переспавшей с четырьмя претендентами на ее руку. Однажды в пятницу, в углу ресторанного дворика на крыше, Аликс раскрыла ноутбук, разложила перед собой на столе листы бумаги – график работы над книгой, свое предложение литагентам – и просмотрела три выпуска «Охотников за международной недвижимостью». Кэтрин куксилась, только если была голодна, и тогда Аликс брала ее на руки и со словами «Привет, мамина радость» прикладывала к груди под специальной шалью для кормления, полученной бесплатно. Вскоре стало очевидно, что мечта воспользоваться Эмириными навыками скоростного набора – смех, да и только: было бы что набирать. Однажды вечером в постели Питер сказал: «Здесь ты выглядишь намного счастливее».

Аликс не знала, счастливее она – или просто беспечнее. Она не только не сбросила лишний вес после родов, но и набрала еще. Она гораздо меньше сидела за компьютером, чем в Нью-Йорке, и спала гораздо больше, чем после рождения Брайар. Но однажды в сентябре, в субботу, в 10:45 вечера, треск яйца, влетевшего в окно у парадного входа, выдернул Аликс из крепкого сна. Сначала она не поняла, что это за звук, но последовавший за ним выкрик «Дерьмо расистское!» вмиг вернул ее к реальности. Она протянула руку, растолкала мужа, они вместе бросились к лестнице. Глядя вниз, они наблюдали, как яйца одно за другим раскалываются о стекло, как медленно стекает желток. «Я же тебе говорил», – сказал Питер, и тут же два следующих яйца пробили оборону. Осколки стекла, яичная скорлупа, длинная лента желтка и белка – все влетело в дом Чемберленов. От этой атаки и от изумления у Аликс перехватило дыхание. Сумев наконец вдохнуть, она услышала юный смех, топот убегающих ног в кроссовках и голос: «Бля! Быстрее!»

Кэтрин заплакала, а Брайар позвала: «Мама?»

Питер сказал: «Я звоню в полицию». И потом: «Черт, черт. Я же говорил тебе, что так будет».

В то утро Лейни Тэккер, соведущая Питера, представила сюжет о милой традиции школы «Бикон Смит», где парни с особой изобретательностью приглашают девушек на школьный бал выпускников. Питер воодушевленно подхватил: «Итак, наша корреспондентка Мисти отправилась в “Бикон Смит” в поисках романтики». Пошла серия клипов с закадровым голосом Мисти. Лица учеников, интервью с учителями, фотосессия на фоне гигантской инсталляции из воздушных шариков, группа поддержки ведет веснушчатую девочку к центральной линии, болельщики оглушительно вопят, появляется парень в футбольной форме с коробкой пиццы. Он открывает коробку – внутри на крышке написано: «Пойдешь со мной на бал», а на пицце выложен гигантский вопросительный знак из кружочков пепперони.

Последний клип был такой: невысокий паренек в закрывающей лицо белой маске, с очень густыми волосами, подстриженными «площадкой», решительным шагом подходит к компании девочек, ставит на землю бумбокс и нажимает клавишу. Друзья в таких же масках жестами освобождают место для брейк-данса, а девочка, ради которой все это затевалось, изумленно закрывает рот руками, когда все ее подружки достают телефоны и начинают снимать. После кружения на голове и ряда сложных трюков и жестов танцоры вскидывают белый флаг с надписью маркером: «Пойдешь со мной на бал?» – а тот чернокожий подросток сбрасывает маску и протягивает девочке розу, девочка отвечает согласием.

Под радостные крики всех участников действа Мисти передала слово ведущим в студию.

– Просто вау! – воскликнул Питер.

– Это было очень впечатляюще, – подтвердила Лейни. – Меня уж точно никогда так не приглашали на танцы.

– Ну что же. – Питер покачал головой и скорчил гримасу в камеру, сверкнув зубами. – Будем надеяться, тот последний парень сначала спросит разрешения у ее отца. Спасибо, что были с нами этим субботним утром – и до встречи завтра в «Новостях Филадельфии».

Реакция последовала мгновенно.

Одобрительные комментарии под видео, которое сразу стало доступно онлайн, перемежались возмущенными и недоумевающими:

Хм, это почему же черный парень должен спрашивать разрешения у подружкиного папы, а белые не должны?

Слегка по-сексистски звучит, вам не кажется? У нас что, XVIII век?

Какого хера? Как у него язык повернулся?

Аликс сидела в кофейне и работала, что на тот момент означало смузи, коктейль «Мимоза» и переписку в чате с манхэттенскими подругами. Она сказала Питеру, что это всего лишь одна школа, что ничего страшного, что никто об этом и не вспомнит. (Голова от шампанского слегка кружилась, и Аликс поймала себя на мысли: Раз это случилось не в Нью-Йорке, то, честно, кого это вообще волнует?) Но Питер сгорал от стыда. «Как-то само вырвалось, – говорил он. – Не знаю, почему я… просто вырвалось». Аликс утешала его, заверяла, что на самом деле все не так ужасно.

И вдруг оказалось, что все так ужасно. Когда разбилось стекло, Аликс выхватила младшую дочь из кроватки с такой скоростью, что Кэтрин чуть не выпрыгнула у нее из рук. Ее, Аликс, мир стремительно уходил под воду. А если Питера уволят? Питер утром сразу отправился к продюсерам программы извиняться за промах, и они вроде бы отнеслись к этому снисходительно – «ну, бывает» и «вы же у нас совсем недавно». Но что, если они передумают, когда увидят, как разъярились эти школьники? Аликс снова глянула вниз, увидела брызги стекла, разлетевшиеся по плиточному полу и увязшие в склизком яйце. А если об этом узнают в штабе Клинтон и решат, что ее муж – сексист? Или, хуже того, расист? Как она вообще здесь оказалась? И почему она такая толстая? И чей вообще это дом?

Питер взял на руки Брайар, которая заткнула уши. «Я не люблю это… этот шум, – сказала она. – Я не… Я не хотю громко, мама».

«Тшш, – сказала ей Аликс – наверное, в сотый раз за эту неделю. Потом повернулась к Питеру: – Попробую дозвониться Эмире». Питер, с прижатым к уху телефоном, кивнул.

И когда через какие-то пятнадцать минут появилась Эмира – в ультракороткой юбке из искусственной кожи, в очень открытых босоножках с ремешками и на высоченных шпильках, на которых она удивительно легко передвигалась, – Аликс вложила ей в руку тоненькое запястье Брайар, думая: Стоп, минутку, а ведь она… О боже… а если она знает, что ляпнул Питер? В один миг вдруг оказалось: если Эмира знает, что сказал с экрана Питер, то это гораздо хуже, чем если бы узнала та, у кого есть все шансы стать первой женщиной-президентом Соединенных Штатов.

И пока Питер беседовал с двумя полицейскими, Аликс в ослепительном свете люстры осторожно собирала осколки в полотенце для рук. В паузах между длинными, печальными движениями она говорила себе, что пора, на хер, проснуться. Написать долбаную книжку. Жить в Филадельфии. Поближе узнать Эмиру Такер.