Читать книгу История Османской империи. Видение Османа - Кэролайн Финкель - Страница 5

Нам известен день завершения существования Османской империи, а ее рождение затеряно в легендах.

29 октября 1923 года Мустафа Кемаль Ататюрк объявил себя президентом Турецкой Республики, нового государства в пределах исторически сложившихся, всемирно признанных границ. Этому предшествовало то, что 1 ноября 1922 года республиканцы отстранили от власти султана, хотя за ним сохранялся титул халифа – религиозного лидера всех мусульман, а 3 марта 1924 года был отменен и этот статус, в связи с чем понятия династического правления и право помазанника Божьего сделались достоянием истории.

С 15 по 20 октября 1927 года Мустафа Кемаль произнес на съезде Республиканской народной партии речь – настолько известную, что на турецком языке ее называют просто «Речью» («Нутук») – о причинах, вынудивших его поколение попытаться изменить национальную политику и отринуть османское прошлое. Его первые годы во власти были посвящены проведению целого ряда реформ, которые он назвал революционными, ставивших своей задачей заставить турецкое население отвергнуть имперское наследие, сбросить тиранию духовных властей и открыть для себя современный мир.

Лишь спустя многие годы турки смогут другими глазами посмотреть на собственную историю – историю стремительного возвышения и краха исламской империи, которая в своей высшей точке развития, в XVI веке, возможно, конкурировала с энергией Древнего Рима, но вследствие некоторого врожденного недостатка оказалась не в состоянии идти в ногу с христианским Западом. Многие столетия воины империи держали в страхе не только армии Европы, но и Ирана и других мусульманских государств, архитекторы воздвигали грандиозные мечети, до сих пор остающиеся доминантами турецких городов; развитая юридическая система империи сохраняла правовое равновесие в этнических конфликтах Балкан и Ближнего Востока. Чтобы понять, как османы могли управлять финансами и империей такого масштаба, современные историки начали расшифровывать бухгалтерские книги архитекторов и исследовать отчеты законников; новое поколение ученых читает между строчками хроник, посвященных победам султанов, ведь история империи не просто история правящей семьи; и, что наиболее важно, начато критическое осмысление письменных источников, пришло понимание их предвзятости и неполноты, их авторы выставляли мифы за исторические факты, не слушая живой голос огромной, многонациональной страны.

Когда в 1998 году, накануне второго тысячелетия, Турецкая Республика праздновала семьдесят пятую годовщину образования, не был забыт день основания Османской империи семьюстами годами ранее. Но почему годом основания империи считается 1299-й? Не произошло никаких решающих сражений, не было декларации независимости или штурма крепости. Наиболее простые объяснения, как правило, выглядят самыми убедительными: тот год соответствует 699–700 годам в исламском календаре[1]. По редкому математическому совпадению, сменилось столетие и в христианском и в исламском календарях. Какой год более благоприятен для празднования основания империи, простершейся через Европу и Ближний Восток?[2]

Но изначально османов, стремившихся к распространению своей власти, интересовала вовсе не дата основания их государства, а вещий сон, подтверждающий их права на новые территории. Для них империя в буквальном смысле начиналась со сновидения. Однажды ночью первый султан Осман спал в доме праведника по имени Эдебали, когда:

«Он увидел, как из груди святого взошла луна и опустилась в его собственную грудь. Затем из его пупка выросло дерево, и тень этого дерева накрыла весь мир. Под тенью этой были горы, а от подножия каждой горы текли реки. Некоторые люди пили из этих проточных вод, иные орошали сады, а другие отводили каналы. Пробудившись, Осман пересказал свой сон праведнику, и тот молвил: «Осман, сын мой, поздравляю, ибо даровал Аллах верховную власть тебе и твоим потомкам, а дочь моя Малхун станет твоей женой».

Изложенный подобным образом в конце XV века, через полтора столетия после смерти Османа, случившейся около 1323 года, этот сон превратился в один из самых жизнеспособных мифов об основании империи, дающий светской и духовной власти возможность объяснения очевидных успехов Османа и его потомков в борьбе за территории и власть на Балканах, в Малой Азии[3] и за их пределами.

Никто не мог предвидеть победного шествия османов в последующие века. Около 1300 года они были лишь одним из многих туркменских, или тюркских, племен центральноазиатского происхождения, соперничавших за контроль в Малой Азии – землях между Черным, Средиземным и Эгейским морями. Эта территория входила в Восточную Римскую империю, которая после раскола между Востоком и Западом эволюционировала в Византийскую империю. Придя к власти в 324 году н. э., Константин Великий основал новую столицу империи – Константинополь на Босфоре, и город стал столицей восточной империи. В период расцвета Византия включала Балканы и обширные земли на востоке, от Малой Азии до современной Сирии и далее, но так и не оправилась ни от разграбления Константинополя в 1204 году рыцарями IV Крестового похода, ни от последующей латинской оккупации с 1204 по 1261 год. К началу XIV века в империю входили Константинополь, Фракия, Македония, большая часть современной Греции, а также несколько крепостей и морских портов в Малой Азии.

Тюркские племена уже многие века совершали смелые набеги на восточные границы Византийской империи, начав задолго до того, как османы заняли свое место в истории. Наиболее успешными из первой волны были турки-сельджуки, постепенно продвигавшиеся из Центральной Азии на запад с продолжительной миграцией кочевников-скотоводов на Ближний Восток и в Малую Азию в то время, когда Византия была ослаблена внутренними распрями в далеком Константинополе. Турки-сельджуки не встретили серьезного сопротивления и в 1071 году под предводительством султана Али-Арслана разбили византийскую армию под командованием императора Романа IV Диогена в битве при Малазгирте (Манцикерте), к северу от озера Ван в восточной Малой Азии, открыв дорогу тюркским переселенцам для практически беспрепятственного продвижения на запад.

Ислам в преимущественно христианскую Малую Азию пришел с турками-сельджуками – представители тюркской группы принимали ислам с IX века, служа в качестве наемников мусульманским династиям центральных районов арабского мира; правда, массовое обращение турок в Центральной Азии произошло лишь столетие назад. При потомках Али-Арслана сельджуки прочно обосновались в Малой Азии, устроив ставку неподалеку от Константинополя, в Изнике (Никея), до тех пор, пока завоевание города воинами I Крестового похода в 1097 году не вынудило их отойти в Конью (Икониум), в центральной Малой Азии. Примерно в то же время эмират Данишмендидов, изначально более могущественный, чем сельджуки, контролировал широкую полосу территории в северной и центральной Малой Азии; Салтукиды правили своими землями из Эрзурума, а Менгучеки из Эрзинджана; тогда как на юго-востоке обосновались Артукиды Диярбакыра (Амида). Малая Азия, куда переселились тюркские племена, была этнически и культурно смешанной, с давно укоренившимся там курдским, арабским, греческим, армянским и еврейским населением помимо тюрков-мусульман. К западу лежала Византия, а в Киликии и северной Сирии были расположены государства армян и крестоносцев, на юге граничившие с Мамлюкским султанатом со столицей в Каире. В течение следующего века сельджуки заняли территории своих более слабых соседей, а в 1176 году их султан Килиджарслан II наголову разбил армию византийского императора Мануила I Комнина в местечке под названием Мириокефалон к северу от озера Эгридир в юго-западной Малой Азии. Не будучи более ограничены удаленными от моря районами анатолийского плато, тюрки начали продвигаться к побережьям, стремясь к торговым путям окрестных морей.

Начало XIII века было периодом расцвета «сельджуков Рума», как они сами себя называли (географический маркер «Рум» обозначал земли «Восточного Рима», то есть Византийской империи), в отличие от Великой империи сельджуков в Иране и Ираке. Стабильные отношения между византийцами и сельджуками Рума позволили последним сосредоточиться на охране своих восточных границ, но равновесие оказалось нарушено, когда с востока обрушилась новая волна завоевателей. Монголы под предводительством потомков грозного Чингисхана грабили земли государств-преемников Великой империи сельджуков, лежавшие на их пути. Так же как победа сельджуков при Малазгирте в 1071 году приблизила крушение византийского владычества в Малой Азии, так и победа монголов над армией сельджуков при Кёседаге близ Сиваса на севере центральной Малой Азии в 1243 году предрекала конец независимости сельджуков Рума. Их некогда могущественный султан в Конье превратился в выплачивающего дань вассала монгольского хана, чья ставка находилась в далеком Каракоруме в Центральной Азии. Последующие годы были беспокойными, так как сыновья последнего независимого султана Кай-Хусрава II оспаривали свое наследство при поддержке различных тюркских и монгольских группировок. И хотя в последней четверти XIII века монгольская династия Ильханидов ввела прямое управление, контроль Ильханидов в Малой Азии никогда не был строгим, так как их, как и сельджуков, раздирала междоусобная борьба. Тюрки Малой Азии оказывали сопротивление Ильханидам, а мамлюки Египта и Сирии совершали набеги на владения Ильханидов на юге. Но сами Ильханиды были по большей части заинтересованы в сохранении доходов от будущих таможенных пошлин в прибыльной торговле между Индией и Европой, которая проходила через северо-восточную Малую Азию, и оставили свой «дальний запад» тюркским пограничным князьям на северо-западных окраинах бывших сельджукских владений.

К началу XIV века Малая Азия стала домом новой генерации эмиратов мусульманских тюрков. Зачастую они создавали стратегические союзы, но неизбежно вступали в конфликты, поскольку каждый преследовал собственные экономические и политические цели. На юге, вблизи Антальи (Атгалия), был расположен эмират Теке, на юго-западе Малой Азии – Ментеше, к северу от которого располагался Айдын; в глубине страны – удаленный от моря эмират Хамид с центром в Испарте, Сарухан со столицей в Манисе, а на севере, по направлению к Дарданеллам, располагался Кареси. Столицей Гермияна была Кютахья, тогда как север центральной Малой Азии был территорией дома Исфандияров. Эмират Караман занимал юг, сначала его столицей был Эрменек, расположенный высоко в горах Тавра, затем Караман и, в конце концов, бывшая ставка сельджуков – Конье. К середине XIV века Киликия стала домом для эмиратов Рамазан (Рамазаногуллары) с центром в Адане и соседствующим с ним Дулкадиром (Дулкадирогуллары), базирующимся к северо-востоку в Эльбистане. В северо-западной Малой Азии с остатками Византии граничил эмират Османы, правителя османли, известных нам как османы.

Первые сведения об османах относятся примерно к 1300 году: как сообщают византийские историки того времени, в 1301 году состоялось первое военное столкновение между армией Византии и войсками под предводительством человека по имени Осман. Эта битва – битва при Бафее – произошла неподалеку от Константинополя, на южном побережье Мраморного моря, византийская армия была разбита. Тем не менее еще много лет пройдет, прежде чем османы смогут соперничать могуществом с византийцами, и множество мифов появится, чтобы объяснить появление династии, возникшей, казалось бы, ниоткуда.

Почему род Османа взял верх над своими соседями и каким образом за последующие века Османский эмират, всего лишь один среди многих на пограничных землях между Византией и территорией сельджуков-ильханидов, стал единоличным наследником этих двух государств и превратился в могущественную и долговечную империю, распростершуюся на три континента? Эти вопросы продолжают волновать историков и не находят окончательных ответов. Одна из причин в том, что история средневековой Малой Азии все еще мало изучена. Другая – в том, что историографов оседлых государств региона – сельджукского, армянского, византийского, мамлюкского и латинского – в первую очередь интересовала их собственная судьба: описания тех, против кого они сражались или с кем заключали соглашения, попадали в их отчеты лишь случайно. Предания малоазийских тюрков носили устный характер, и лишь после того, как большинство соперников было стерто с карты, османы записали историю своего происхождения, делая акцент на собственной истории за счет давно исчезнувших соперников и их тщетных попыток основать долгоживущие государства.

Остаются и другие вопросы. Был ли, помимо всего прочего, Османский эмират привержен к «священной войне» (джихаду) – борьбе с немусульманами, предписанной каноном как обязанность всех правоверных? Для мусульман мир символически делился на «царство ислама», где ислам уже победил, и «царство войны», земли язычников, которые однажды должны принять ислам, – а «священная война» была средством это осуществить. Помимо всего прочего, «священная война» служила объединяющим мотивом для мусульманского сообщества в ранний период, когда новая вера пыталась закрепиться, и, как и провозглашение крестового похода, вдохновляла воинов на протяжении столетий. Может, именно изменчивый, нестабильный характер пограничного общества тех времен дал возможность Османскому эмирату взять под свой контроль обширные территории? Была ли способность Османского эмирата победить соперничающие династии и государства следствием благоприятного стратегического расположения в пограничных землях слабо защищенной Византийской империи, или же османская экспансия – следствие политической дальновидности и удачи? Современные историки пытаются отделить исторические факты от мифов, содержащихся в поздних хрониках, в которых османские летописцы описывают происхождение династии с помощью подсказок, содержащихся в надписях тех лет, монетах, документах и эпических поэмах, а также в трудах, написанных не на турецком языке. Но где бы ни находились ответы на вопросы об успехах османов, они вели тяжелую борьбу против своих малоазийских соседей на протяжении почти двух столетий.

Географические и климатические особенности малоазийских земель, ставших родиной для тюркских эмиратов, сыграли значительную роль в формировании их истории, а также в успехах и неудачах усилий по созданию территориальных анклавов. Большая часть Малой Азии расположена на возвышенности и образует приподнятое центральное плато, окруженное, за исключением западной части, горами высотой до 4000 метров. На западе, где предгорья плато спускаются к Эгейскому и Мраморному морям, оставляя широкую и плодородную прибрежную равнину, местность пологая. На юго-востоке горы отступают перед пустынями Ирана, Ирака и Сирии. На севере и юге узкая прибрежная полоса и глубокие долины пронизывают горы между крутыми, суровыми вершинами. Степные пастбища, плато предоставляют обильный корм для скота, но подвержены резким климатическим изменениям: тюркские пастухи – как и многие сегодня в Малой Азии – на летние месяцы перегоняли скот на высокогорные пастбища. Они торговали с оседлыми земледельцами расположенных на западе долин и побережий, где почва более плодородная, а климат менее суровый; жители прибрежных территорий, в свою очередь, средства существования находили в море. Так происходил обмен товарами и заключение союзов.

Османы не были первыми из постмонгольской волны мусульманских тюркских династий, упомянутых в исторических записях. Мы знаем о существовании семьи Гермиян в 1239–1240 годах, задолго до сражения между османами и византийцами в 1301 году, а Караманиды, названные так по имени Караман-бея, впервые появляются в 1256 году. Новые династии, как только начинают заявлять претензии на земли, возводят памятники, чтобы произвести впечатление на потенциальных сторонников. Этот обычай оседлого народа (а не кочевника-скотовода), живущего за счет земледелия, можно рассматривать как стремление бывших кочевников основать оседлое государство. Свидетельства строительной активности тюркских династий сохранились в датированных надписях: на мечети младшей династии Эшреф (Эшрефогуллары) в Бейшехире; в озерном крае юго-западной Малой Азии, от 696 года по исламскому календарю (1296–1297 гг. н. э.); и в ныне разрушенной мечети Кызыл Бей в Анкаре, где кафедра была восстановлена правителями Гермияна в 699 году (1298–1299 гг.). Большая мечеть, построенная предводителем Караманидов Махмуд-беем в Эрменеке, датируется, согласно надписи на ней и записи о закладке, 702 годом (1302–1303 гг.). Самая ранняя датированная османская постройка, о которой у нас есть записи, – мечеть Хаджи Узбека в Изнике, запись о закладке которой датируется 734 годом (1333–1334 гг.).

Османское предание гласит: вождь племени по имени Эртогрул осел в северо-западной Малой Азии, на пограничных землях между сельджуками-ильханидами и Византийской империей, и султан сельджуков в Конье пожаловал ему земли вокруг небольшого поселения Сёгют. В том случае, если единственный артефакт, дошедший до нас со времен Османа – недатированная монета, – подлинный, это означает, что Эртогрул был исторической фигурой, поскольку на монете есть надпись «Отчеканена Османом, сыном Эртогрула». И поскольку чеканка монет была в мусульманской практике, как и в западной, исключительным правом, даруемым только монарху, это указывает на притязания Османа быть царственным правителем, а не простым вождем племени, демонстрируя, что он обрел достаточную власть, чтобы оспорить притязания Ильханидов на сюзеренитет над ним и его подданными: тюркские эмираты не печатали монеты с именами своих эмиров, поскольку оставались под формальным покровительством Ильханидов. Однако самая старая датированная османская монета, дошедшая до нас, относится к 1326–1327 годам, после смерти Османа, и некоторые исследователи считают эту дату самой ранней, когда османское государство можно считать уже независимым от Ильханидов.

Османам повезло с географией. Земли Османа лежали близко к Константинополю, позволяя ему контактировать с губернаторами византийских городов северо-запада Малой Азии, с которыми он соперничал за сферы влияния, а также за пастбища, чтобы прокормить стада своих приверженцев. Соседство Константинополя, в случае падения города, сулило большие выгоды, но существовала постоянная угроза со стороны армии Византии, стремившейся защитить то, что осталось от огромной территории. Самые первые попытки наступления Османа на Византию, судя по всему, были скорее направлены на небольшие поселения в сельской местности, чем на города. По-видимому, укрепленные города захватить было трудно, тогда как сельская местность предоставляла добычу, имевшую большую ценность для захватчиков. Византийские историки того времени изображают эти земли как процветающие, густонаселенные и хорошо защищенные, что подтверждается археологическими находками. Еще до своей первой поддающейся датировке победы над войсками Византии в 1301 году Осман, похоже, взял под свой контроль земли, лежащие между пастбищами его отца вокруг Сёгюта и Изника, хотя ему и не удалось, несмотря на длительную осаду с 1299 по 1301 год, взять сам Изник.

После поражения византийской армии в 1301 году Османа стало невозможно игнорировать. Византийский император Андроник II Старший, стремясь создать надежный альянс против растущей угрозы, предложил одну из принцесс своего дома в жены номинальному сюзерену Османа ильханидскому хану Газану (чья ставка была в городе Тебризе на северо-западе Ирана), а затем, после смерти Газана, его брату. Но ожидаемая в ответ помощь людьми и оружием так и не пришла, и в 1303–1304 годах Андроник нанял испанских авантюристов-крестоносцев из «каталонской компании» для защиты своих владений от дальнейшего наступления турок. Как и большинство отрядов наемников, каталонцы действовали по собственному усмотрению, призывая тюркских воинов, хотя и не обязательно тех, кто находился под контролем Османа, присоединиться к ним в преследовании собственных целей на той стороне пролива Дарданеллы и на Балканах. Лишь союз между Византией и Сербским королевством воспрепятствовал тюркско-каталонскому наступлению.

Переселение тюрков в Малую Азию нарушило равновесие между древними государствами. Администрация некогда великой Византии и империи сельджуков-ильханидов не доставали в области безвластия, лежащие между ними. Но пограничные земли населяли не только воины. Предлагаемые ими возможности, без сомнения, привлекали авантюристов, но также людей, привязанных к границе просто потому, что им больше некуда было податься. Обстановка на этих пограничных землях, где было основано Османское государство, описана как:

«…опутанная сетью сложных взаимоотношений между группами кочевников и полукочевников, мародеров и участников набегов, добровольцев, собирающихся присоединиться к военным авантюристам, рабов различного происхождения, странствующих дервишей, монахов и священников, пытающихся сохранить связь со своей паствой: перебравшимися из других мест крестьянами и горожанами, ищущими убежища, смятенными душами в поисках исцеления и утешения в святых местах; мусульманских схоластов, ищущих покровителей, и, разумеется, невзирающих на риск купцов Евразии позднего Средневековья».

Присутствие дервишей, или мусульманских святых, было одной из самых ярких особенностей пограничных земель. Как и христианские монахи, некоторые из них скитались по сельской местности, тогда как другие жили в общинах, и об их деяниях и благочестии рассказывалось в эпических поэмах и жизнеописаниях, сформировавших часть древней устной традиции. Связи первых османских правителей с дервишами засвидетельствованы самым ранним из сохранившихся документов Османского государства: дарственная 1324 года сына Османа Орхана земли к востоку от Изника обители дервишей. Такие обители, подобно христианским монастырям, становились ядром, привлекавшим поселенцев на новые территории, и были недорогим средством обеспечения верности простолюдинов; обители дервишей символизировали явление новой традиции ислама, который расцвел в Малой Азии бок о бок с суннитским исламом имперской культуры сельджуков. Сам Осман, возможно, не очень разбирался в тонкостях суннитского ислама, но Орхан принял его в качестве основного принципа своего государства: в течение всей его жизни строились теологические учебные заведения для изучения и распространения религии, к которой он стремился, и язык и стиль дарственной на землю 1324 года свидетельствует о хорошем знании его управляющими классической мусульманской канцелярской процедуры. Османские султаны, наследовавшие Орхану, без исключений были приняты в те или иные дервишские ордены: сосуществование и компромисс между различными проявлениями религиозных верований и практик – одна из вечных тем османской истории.

В северо-западной Малой Азии было основано множество обителей дервишей. Но изменчивая среда пограничных земель привлекала дервишей отнюдь не из созерцательных устремлений – со второй половины XIV века, когда османы начали колонизировать Балканы, они играли особенно важную роль. С собой дервиши несли тюркско-мусульманскую культуру, когда сражались бок о бок с воинами пограничных земель, убеждая их в том, что они получат свободные земли, оставшиеся после бегущего населения. Многообразие дервишских орденов сбивает с толку настолько же, насколько и история их образования и преобразования. Среди наиболее известных – орден Бекташи, изначально небольшая секта, впоследствии получившая известность из-за ее связи с элитными пехотными войсками султана – янычарами.

Религиозные обряды посетителя мечети и дервиша могли проходить рядом, в одном и том же здании, и многие мечети, сегодня связанные с суннитским ритуалом, когда-то имели гораздо более широкие функции в качестве прибежища дервишей, а заодно и молитвенного зала для религиозного братства. Действительно, мечеть, построенная в Бурсе вторым османским султаном Орханом и его сыном и последователем Мурадом, упоминается в списке пожертвований как обитель дервишей. Старейшая из сохранившихся османских построек в Европе, общественная кухня гази Эвренос-бея в Комотини в современной греческой Фракии, имела, как и многие аналогичные учреждения того времени, небольшие залы с куполообразными потолками, где могли собираться дервиши.

Дарственная Орхана на землю, датируемая 1324 годом, показывает, что ислам был составной частью государственной идентичности Османского эмирата с самого начала, поскольку в неоспоримо мусульманской формулировке правитель характеризует себя как «Защитник Веры», тогда как его отец Осман именуется «Торжеством Веры». Не сохранилось документов, которые могли бы рассказать нам, как сам Осман называл себя, но уже в конце XIII века правители некоторых других эмиратов западной Малой Азии приняли мусульманские имена – например, «Победитель Веры» или «Меч Веры». Первый тюркский вождь того периода, назвавший себя «Воителем Веры», или «гази», в надписи, отмечавшей строительство в 1312 году мечети в Бирги, в западной Малой Азии, был из дома Айдын. К 1330-м годам и эмир Ментеше и сам Орхан в надписях величали себя «Султанами гази».

Титул «гази» отмечает того, кто участвует в «газе», «войне за веру» или «войне с неверными», или «священной войне» (термин «газа» можно рассматривать в качестве синонима термину «джихад»), титул жаловался исламским воинам во времена сельджуков и ранее, но в начале XIV века не имел конфронтационного, антихристианского подтекста. Термин широко использовался османами, и, когда их хроники величали Османа и его соратников гази, это слово значило «воин» или «участник набега», но в нем не содержалось больших религиозных директив, чем те, что были возложены на каждого мусульманина – сражаться с неверными. Османский эмират граничил с христианскими государствами, но для соседствовавших с ним эмиратов не в обычае было принимать идеологию «священной войны», нет оснований утверждать, что выбор идеологии дал серьезное преимущество при расширении территорий. Недавняя переоценка широко распространенного мнения о том, что смыслом существования Османского эмирата было ведение «священной войны», показала, что скорее существовал «грабительский союз», включающий как мусульманских, так и христианских воинов, чьей целью были «добыча и рабы, независимо от риторики, используемой правителями». В этом союзе тюркские воины были в меньшинстве: высокий темп завоевания требовал решительного и не делающего религиозных различий принятия большого числа христиан в османские ряды, чтобы восполнить недостаток людских ресурсов, необходимых для управления развивающимся государством.

Религия ранних османских мусульман не была строгой: устные предания, воспевающие деяния героев пограничных земель, свидетельствуют не только о частых совместных действиях мусульманских воинов и византийских христиан, но и о нередких смешанных браках. О том, что христианское население пограничных земель северо-запада Малой Азии продолжало свободно исповедовать свою религию, свидетельствуют письма Григория Паламы, архиепископа Фессалоник, проехавшего по этим территориям в 1354 году в качестве турецкого пленного. Более того, высокопоставленные византийцы получали работу при османском дворе как во времена Орхана, так и в начале XVI века. Позднее османские хроникеры, описывая период продолжительных войн с христианскими государствами Балкан и за их пределами, подчеркивали религиозное рвение ранних завоеваний династии, изображая тюркских пограничных жителей как стремящихся исключительно к распространению ислама. Работая во времена, когда политическое окружение было совсем иным, они приписывали пограничным жителям воинствующее благочестие: казалось правильным утверждать, что всегда было так, что государство создано неустанными усилиями мусульманских воинов, боровшихся со своими мнимыми антагонистами – христианскими королевствами Византии и Европы. Современные историки слишком часто становятся добровольными соучастниками обмана, принимая версию поздних летописцев за правду о прошлом Османской империи.

Когда предания о возникновении Османской империи оказались наконец записаны, они уже были далекими воспоминаниями. Первые годы династий, впоследствии добившихся впечатляющих успехов, зачастую покрыты тайной, а поздние традиции изрядно приукрашивают скудную правду в попытках обосновать легитимность власти. Осман описывался современниками как один из самых энергичных тюркских вождей, угрожавших Византии, и несмотря на то, что он не смог взять Изник, его осада этого важного города и его победа над византийской армией в 1301 году, судя по всему, завоевали ему авторитет и славу, побуждая многих воинов соединить свою судьбу с ним и его людьми. Тем не менее изменяющиеся времена требовали подтверждения притязаний Османов как на территории, так и на главенство над другими тюркскими династиями в Малой Азии, возникла необходимость, чтобы персональная слава, завоеванная Османом при жизни, содействовала насущным нуждам османской верховной власти.

На протяжении столетий многие бросали вызов османскому могуществу, и для династии было жизненно важным обосновать свое право на правление как естественный порядок вещей. Легенды о сне Османа оказалось недостаточно, чтобы нейтрализовать сомневающихся, понадобилось более весомое доказательство места зарождающегося Османского государства в политической истории региона. К концу XV века народный эпос утверждал, что отцу Османа Эртогрулу пожаловал земли вблизи Сёгюта не кто иной, как султан румских сельджуков, утверждение это подкреплялось историей о даровании султаном сельджуков Осману символов власти – знамени, украшенного конским хвостом (бунчук), барабана и почетного одеяния, – как признание его легитимности в качестве преемника сельджуков. Тем не менее столетие спустя, в 1575 году, великий визирь османов фальсифицировал документы, бывшие якобы записью церемонии о вручении этих знаков. Такие истории ставили под сомнение право османов наследовать знамя сельджуков, но османский суверенитет также нуждался в родословной, не менее благородной, чем у соперников. Поэтому с начала XV века перед лицом соперничающих кланов, Тимуридов и Аккоюнлу («Белых овец»), тюркских племенных союзов, переселившихся на запад после волны миграции, которая принесла клан Османа, османы были снабжены центрально-азиатским происхождением от тюркского племени огузов и их знаменитого предка пророка Ноя, который, по преданию, отдал Восток своему сыну Иафету. В текстах есть намеки на то, что у семьи Османа было менее романтическое прошлое и что на самом деле он был простым крестьянином. Другая традиция описывает его предков как арабов Хиджаза, судя по всему, это указание на то, что некоторое время османы искали такую фиктивную генеалогию, которая наилучшим образом доказывала бы их легитимность. Необходимость исчезла, но легенда о сне, напротив, передавалась из века в век, до последних лет существования самой Османской империи.

Помимо вероятности, что первый османский султан был исторической фигурой, турецким мусульманским владыкой земель на границе с Византийской империей на юго-западе Малой Азии, чьего отца, возможно, звали Эртогрул, существует мало других биографических данных об Османе. Но его сон случайно дает еще одну деталь, подтверждаемую документальными свидетельствами: в ранних османских земельных списках есть святой по имени Эдебали, он жил в то же время, что и Осман, и есть свидетельство, что Осман взял его дочь одной из своих жен.

В самом сердце земель Эртогрула в Сёгюте есть маленькая мечеть, носящая его имя, и гробница, по легенде, построенная для него его сыном Османом и впоследствии надстроенная сыном Османа Орханом. Правда, и мечеть и гробница так часто перестраивались, что ни одно из сохранившихся зданий нельзя с уверенностью отнести ко времени Османа. Тем не менее в конце XIX века, когда султан Абдул-Хамид II пытался укрепить свою пошатнувшуюся власть, отождествив ее еще более тесно с великими деяниями своих прославленных предков, он посчитал удобным пропагандировать Сёгют в качестве центра Османского государства и создал там подлинное кладбище первых османских героев. Он заново отстроил мавзолей Эртогрула и заключил его возможные останки в мраморный саркофаг, а также добавил могилы для жены Эртогрула и для Османа, хотя последний был похоронен в Бурсе его сыном Орханом, а также могилы для 25 приближенных воинов Османа. По сей день Сёгют остается святыней и местом проведения ежегодных торжеств в честь начального периода османов.

Осман, по-видимому, умер в 1323–1324 годах, оставив своим наследникам значительную территорию на северо-западе Малой Азии, простиравшуюся от его ставки в Енишехире, «Новом городе» (Мелангея), до Эскишехира, «Старого города», с центром в Сёгюте. Стратегически Енишехир располагался между Изником и Бурсой, двумя центрами, которые он пытался, но не смог захватить. В 1326 году его сын Орхан захватил Бурсу, и этот важный город стал новым центром османской державы. Как и Изник и Измит (Никомедия), Бурса некоторое время была изолирована от Константинополя в результате контроля Османа над окружающей сельской местностью; Орхан продолжил начатую его отцом блокаду города, и жители сдались от голода. Марокканский путешественник Ибн Баттута сообщает, что Орхан был главнейшим и богатейшим из нескольких турецких вождей, чьи дворы ему довелось посетить во время пребывания в Малой Азии в 1330–1332 годах. Далее он отмечает, что Орхан никогда не останавливался в одном месте надолго, но постоянно передвигался между сотней, или около того, крепостей, которыми командовал, чтобы быть уверенным в их хорошем состоянии. Посетив только что перешедшую к османам Бурсу, Ибн Баттута увидел город с «превосходными базарами и широкими улицами, со всех сторон окруженный садами и родниками». Здесь Орхан похоронил своего отца, или, точнее, перезахоронил, перевезя останки из Сёгюта в свою новую столицу, и свою мать (которая, похоже, была не дочерью шейха Эдебали, а другой женщиной). Позднее он и сам был похоронен здесь вместе со своими женами, Аспорчей и Нилюфер, и прочими членами семьи, а также его сын Мурад, убитый в 1389 году в сражении на Косовом поле в Сербии. Бурса всегда занимала особое место в династической памяти османов и на протяжении нескольких поколений продолжала оставаться излюбленным местом захоронения членов царствующего дома, даже после того, как двор переехал сначала в Эдирне (Адрианополь), а затем – в Константинополь.

В 1327 году с западной границы в византийскую Фракию вторгся болгарский царь Михаил Шишман, чья армия дважды появлялась в пределах видимости из Эдирне, прежде чем в результате переговоров было достигнуто соглашение. Справившись с этой опасностью, император Андроник III Палеолог (Младший) (внук Андроника II) и главнокомандующий его армией, великий доместик Иоанн Кантакузин (ставший впоследствии императором Иоанном VI), в 1329 году приступили к разрешению все более угрожающей ситуации на востоке. Они встретили армию под командованием Орхана под Пелеканоном, к западу от Измита. Орхан уклонился от прямого столкновения на крутых северных склонах горы Измит, но послал отряды лучников атаковать войска византийцев. Обнаружив, что османы не вступают в бой, император приготовился отступать, но задержался и был ранен, его армия была вынуждена обороняться от преследовавших их османских войск, и ситуация стала тупиковой.

В 1331 году Изник сдался после османской осады, длившейся несколько лет. Многие его жители оставили город и бежали в Константинополь, а через семь месяцев после падения Ибн Баттута застал его «в развалинах и необитаемым, не считая нескольких человек, прислуживавших султану». Потеря Изника заставила императора Андроника понять, что военными средствами он не сможет обеспечить сохранность того, что осталось от его империи, в особенности Константинополь, и в 1333 году он унизился до поездки к Орхану, который в то время осаждал Измит. Эта первая дипломатическая встреча между императором Византии и новоявленным правителем нового государства была очень важной: в результате ее некогда надменная Византия согласилась платить османам за то, что императору будет позволено сохранить небольшую территорию, все еще принадлежавшую ему в Малой Азии.

Оборона Измита была еще крепкой: как и Изник и Бурса, город мог выдержать долгую осаду, и только в 1337 году его жители сдались из-за блокады подступов к городу. Сама продолжительность осады говорит о силе османцев: они еще не знали тайн производства пороха, но могли выставить достаточно людей, чтобы поддерживать контроль над уже завоеванными территориями, и помимо того отрядить армию, чтобы та стояла лагерем у стен города продолжительное время. Тактика набегов османских войск определялась их кочевым происхождением: Орхан постепенно перенимал приемы регулярной армии, поддерживаемой оседлым населением.

Однако Византии угрожали не только османы, но и болгары. Эмират Кареси располагался так же близко к Константинополю, как и османы, и к началу 30-х годов XIV века захватил земли на северном побережье Эгейского моря в Малой Азии, к западу от линии, соединяющей Мраморное море с заливом Эдремит. Протяженная береговая линия и доступ к морю давали стратегическое преимущество над османами, которые все еще оставались державой, удаленной от моря. Контроль Кареси над проливом Дарданеллы представлял собой угрозу для сохранившихся византийских анклавов на Балканах, и дважды в 30-х годах XIV века турки Кареси переправлялись во Фракию со своими лошадьми и совершали рейды во внутреннюю часть страны до тех пор, пока византийцев не спасло прибытие галер крестоносцев, уничтоживших флот Кареси.

Православная византийская церковь была заклеймена как еретическая католическими латинянами в 1054 году; кроме того, латинская оккупация Константинополя с 1204 по 1261 год была все еще жива в памяти, и при затруднительном положении, в котором в этот момент очутился император, старая вражда вспыхнула снова. Указание на то, что общность христианской веры для православных и католиков перестала иметь какое-либо значение, относится к 1337 году, когда генуэзцы из своей торговой колонии в Галате (также известной как Пера), расположенной через Золотой Рог от Константинополя, вступили в союз с Орханом для поддержки его планов напасть на столицу Византии. Император отправил миссию к папе, давая понять, что он мог бы пойти на уступки по спорному вопросу православно-католических религиозных различий, в случае если будет оказана помощь против османов. Но вопрос нежелания Византии отказаться от православной веры и воссоединить свою церковь с римской был настолько щепетильным, и настолько широка была пропасть между сменяющими один другого папами и императорами, что почти 50 лет до этой попытки между ними не было никакого общения.

Смерть императора Андроника III ввергла Византию в гражданскую войну. Эмир Айдына Умур-бей и эмир Сарухана ранее помогали ему своими флотами отражать атаки латинян на византийские владения в Эгейском море, и теперь Умур-бей принял сторону преемника Андроника и регента при малолетнем сыне последнего, его доверенного советника Иоанна VI Кантакузина. Растущая сухопутная и морская сила Умур-бея и его союз с Иоанном позволили ему совершить набег на Балканы. Это спровоцировало крестовый поход с запада, лишивший его в 1344 году выхода к морю – крепости и порта Измира (Смирны). Османы также пошли на союз с новым императором, и Орхан женился на дочери Иоанна Феодоре, совершив в 1346 году прекрасную свадебную церемонию.

Политкорректность рано утвердилась среди османов в своем самом буквальном смысле: их хроники не упоминают ни о союзе Орхана с христианским императором Византии Иоанном VI, ни о его женитьбе на принцессе Феодоре. Сделать это значило бы осквернить свою картину исламской империи в процессе становления. Напротив, в XV веке османский хроникер из дома Айдын (к тому времени прекратившего свое существование) без стеснения отмечает, что Иоанн вынужден был обратиться к Умур-бею за помощью и также предложил ему в жены одну из своих дочерей. Такая же изменчивость союзов между османами и христианами была присуща последнему столетию Византии и сохранялась после того, как Византия перестала существовать. Так же как первые османские воины формировали стратегический альянс, не принимая во внимание религиозные соображения, зрелая Османская империя вступала в коалицию с одним христианским государством против другого, в зависимости от требований политической ситуации. Распространенное мнение о перманентном и непримиримом разногласии между мусульманами и христианами в то время – вымысел.

По тому же самому образцу, как османы вступали в союзы с христианскими государствами, так же они нападали на своих единоверцев и аннексировали их территории. Однако завоевание мусульманских соседей в Малой Азии ставило сложную проблему. Походы против христианских государств не требовали никакого оправдания, поскольку эти государства считались «царством войны», немусульманскими территориями, чье присоединение к исламским странам, «царству ислама», было всего лишь вопросом времени. При этом хронисты прилагали огромные усилия, чтобы избежать необходимости оправдывать спорные с канонической точки зрения агрессии против братьев мусульман, а мотивы османской экспансии на земли мусульманских противников обычно скрывались. Присоединение Кареси, первого из соперничающих туркоманских эмиратов, захваченных османами, как раз такой случай: Орхан воспользовался борьбой за власть внутри эмирата Кареси в середине 40-х годов XIV века, но эпизод описан летописцами как мирная сдача населения.

После 1350 года активность османов впервые вошла в столкновение с интересами европейских государств. Между 1351 и 1355 годом Генуя и Венеция вели между собой войну за контроль над прибыльной торговлей на Черном море. Вскоре после прибытия участников IV Крестового похода в Константинополь в 1204 году Венеция обзавелась колонией в Тане (Азов) в бухте Азовского моря, тогда как Генуя владела несколькими колониями на берегах Черного моря, включая Кафу (Феодосию) в Крыму. Эти колонии были перевалочными пунктами для экспорта на запад сырья, такого как меха, шелк, специи, драгоценные камни и жемчуг. В конфликте с Венецией Орхан принял сторону Генуи, снабжая продовольствием как ее флот, так и торговую колонию в Галате, а в 1352 году заключил со своим союзником договор; его войска также помогали генуэзцам, когда Галата подверглась нападению венецианских и византийских войск.

Генуэзцы предоставили войскам Орхана корабли для переправы через Босфор, но именно осажденный Иоанн Кантакузин невольно помог османам упрочить постоянное присутствие во Фракии. В 1352 году по приглашению Иоанна отряд наемных солдат, обычно называемых в текстах «турками», разместился в византийской крепости Цимпе, расположенной вблизи города Болайир, к северо-востоку от Гелиболу (Галлиполи) на северном берегу Дарданелл. Вскоре после этого «турки» присягнули на верность сыну Орхана Сулейман-паше, и османы обрели свой первый опорный пункт на Балканах. Создание османских баз во Фракии стало решающим событием в царствование Орхана, и отношение к нему османских хроник поучительно. Стараясь представить османскую экспансию во Фракию, зодчим которой был Сулейман, как результат милости Аллаха и героизма османов, они старательно скрывали решающую роль людей из бывших земель эмирата Кареси, сражавшихся рядом.

Летописцы не были готовы признать роль даже природных сил в османском завоевании. Византийские источники указывают на землетрясение 1354 года, через два года после первых набегов османов на ту сторону проливов разрушившее стены Гелиболу и превратившее в развалины ряд других городов на северо-западном побережье Мраморного моря; все они были впоследствии заняты османами и другими турецкими силами. Византийские летописцы ссылаются на землетрясение как на оправдание своей слабости перед лицом превосходящего неприятеля, но об этом нет упоминаний в османских источниках.

События во Фракии ускорили отречение императора Иоанна VI Кантакузина в пользу его сына Матфея, правившего совсем недолго, прежде чем его сменил сын Андроника III Иоанн V Палеолог. Когда младший сын Орхана Халил, будучи еще ребенком, оказался в 1357 году захвачен генуэзскими пиратами, новый император вступил в деликатные переговоры по организации его выкупа и освобождения, подарив тем самым Византии некоторую передышку: в последующие два года на османской границе было мало изменений. Стремясь объединить византийские и османские территории, Иоанн Палеолог выдал свою дочь Ирину за Халила в надежде, что Халил наследует своему отцу, поскольку при османской системе, где все сыновья имели теоретически равные шансы на престолонаследие, он имел такую возможность. Но план не сработал, поскольку место отца занял старший брат Халила Мурад I.

Мирное сосуществование Орхана и Иоанна Палеолога оказалось неустойчивым. Орхан надеялся, что ему унаследует старший сын Сулейман-паша, но Сулейман умер в 1357 году в результате падения с лошади вскоре после пленения Халила. Его конь был похоронен вместе с ним в Болайире, где и сегодня можно увидеть обе могилы. Мураду было поручено занять место Сулеймана в качестве главнокомандующего на фракийской границе, и с помощью местных военачальников он добился новых побед, так что к тому времени, когда в 1362 году умер Орхан, османы занимали большую часть Южной Фракии и захватили важный византийский город Дидимотихон к югу от Эдирне. Вместе с границей на запад двигались ставка султана и его двор – из Енишехира в Бурсу, далее в Дидимотихон и затем в Эдирне, завоеванный в 60-е годы XIV века. Земли Кареси на северном побережье Эгейского моря в Малой Азии ко времени смерти Орхана уже были под контролем османов, и его владения простирались к востоку до Анкары (столица современной Турции), отвоеванной у враждебной туркоманской династии Сулейман-пашой. В надписи в мечети Алаеддина в Анкаре, датируемой годом смерти Орхана, тот впервые назван «султаном», что указывало на претензии османов на абсолютную власть. Другие эмиры западной Малой Азии приняли вызов и вскоре переняли этот титул: Гермиян и Караман в 1368–1369 годах, Айдын в 1374 году, Сарухан в 1376 году и Ментеше в 1377 году.

Стремительное расширение османских владений при Орхане отчетливо прослеживается в архитектуре того времени. След новой власти был наиболее отчетливым в больших городах Изник и Бурса, но около тридцати мечетей в маленьких городах и селениях северо-запада Малой Азии также носят его имя. В городах он возводил мечети, бани, теологические школы, общественные кухни, мосты, гробницы и обители дервишей, что определяло их как исламские и османские. Орхан также увековечил память о завоеваниях своего отца, построив мечети и другие здания, необходимые для жизни мусульман, в местах, им завоеванных, и многие памятники того периода носят имена других личностей – как воинов, так и святых людей, за их выдающиеся заслуги в достижениях османов. Память о Сулейман-паше хранится в мечетях, теологических школах и банях в самом центре Османской империи в Малой Азии и во Фракии, включая бывшую церковь Святой Софии в Визе (Бизье), которую он превратил в мечеть. Такая смена назначения при османском завоевании была обычным делом, особенно если город не сдавался, а брался силой. Переселение турок вслед за воинами приграничья постепенно снова принесло во Фракию процветание. Тяготы византийской феодальной системы уже давно отвратили многих местных христиан от провинциальной аристократии и их константинопольских хозяев, положение дел осложнялось большими разрушениями, причиненными гражданской войной начала 40-х годов XIV века.

Византийские императоры в Константинополе все еще надеялись, что западный христианский мир спасет их от османов. Правда, всякий раз, когда раздавались мольбы о западной помощи, к ответу прилагались одни и те же условия – православные византийцы должны отказаться от своих еретических пристрастий и принять Римскую церковь. Какую помощь получит Константинополь, определяли политические, дипломатические и коммерческие интересы отдельных государств. В 1364 году Иоанн Палеолог обратился к православному государству Сербия, потенциальному союзнику, которому в этот момент также угрожало османское вторжение, но Сербия утратила былую жизнеспособность после смерти своего царя Стефана Душана в 1355 году, поскольку его наследники боролись за власть. Затем Иоанн отправился в Венгрию искать помощи короля Луиса, но тщетно. Единственным обнадеживающим моментом был возврат ключевого фракийского порта Гелиболу морскими силами латинян в 1366 году в качестве первой атаки Крестового похода в поддержку окруженных византийцев. За византийским посольством в Рим последовал в 1369 году сам император, в отчаянии пообещавший принять латинский ритуал в обмен на помощь папы; но отсутствие папских гарантий вскоре стало очевидным, поскольку никакой помощи не последовало.

Византия не была одинока в своем страхе перед османским вторжением на Балканы. После завоевания Эдирне в 60-х годах XIV века наследники Стефана Душана в Сербии почувствовали османское давление на своих западных и восточных границах. Понимая, каковы будут последствия, если османов не остановить, некоторые из этих мелких правителей объединились для того, чтобы выставить армию, но битва при Черномене на реке Марица к западу от Эдирне в 1371 году обернулась катастрофой для сербских властителей: побежденные, они стали османскими вассалами, как и три болгарских правителя, сражавшихся на их стороне, а все препятствия для продвижения османов в Македонию оказались устранены.

В расширении границ участвовали независимые воины, связавшие свою судьбу с османами. Четыре таких мусульманских рода особенно прославились во время османского завоевания Румелии (так они называли Балканский полуостров): Эвреносогуллары[4], Михалогуллары, Тураханогуллары и Малкочогуллары. Первые два из этих родов были христианскими воинами в северо-западной Малой Азии, перебравшимися во Фракию с расширением османских границ и принявшими ислам; тогда как династия Малкоч, изначально известная как Малкович, была из христиан сербского происхождения; происхождение Тураханогулларов до сих пор остается загадкой.

Из этих семей самыми известными стали Эвреносогуллары. Считается, что гази Эвренос был прежде союзником дома Кареси и переправился через Дарданеллы с сыном Орхана Сулейманом. С 1361 года, когда он захватил город для османов, его ставка была в Комотини, затем на границе с Сербией. И что по его инициативе были воздвигнуты некоторые из старейших османских построек в Румелии. По мере расширения границ гази Эвренос переносил свою ставку все дальше на запад, последней была Джаница, которую он основал и где умер и был похоронен в 1417 году.

Султан Мурад оставался в Румелии после смерти Орхана в 1362 году до 1373 года, когда он переправился через Дарданеллы, чтобы участвовать в походе в Малой Азии вместе с Иоанном V Палеологом, который недавно стал его вассалом. Сын Мурада Савджи и сын Иоанна Андроник, воспользовавшись ситуацией, подняли мятеж против своих отцов, которые спешно вернулись домой, Иоанн в Константинополь, а Мурад в Румелию. Мурад казнил Савджи и его сторонников; Андроник сдался и по настоянию Мурада был брошен в темницу и ослеплен. Мало что известно о Савджи кроме этого – османская летописная традиция не сочувствовала принцам, идущим против родительской власти, особенно если он заключил союз с христианским принцем.

Настоящим неудачником, во всяком случае в тот период, был младший сын Иоанна Палеолога Мануил. Он был назван наследником своего отца вскоре после мятежа Андроника, но когда борьба между Иоанном и Андроником наконец завершилась, порядок наследования был изменен в пользу еще одного Иоанна, сына Андроника. Мануил бежал в Фессалоники, македонский город, много значивший в византийском мире как центр наук и искусства, и там основал независимый двор. Это серьезно противоречило османским интересам, и тревога по поводу военной активности Мануила против продвижения османов в этой части Македонии подтолкнула Мурада к действию. Его военачальник Кара («Черный») Халил Хайреддин Чандарли взял Серес и другие города в Южной Македонии, а в 1387 году, после четырехлетней осады, Мануил покинул Фессалоники и город принял верховную власть османов. Османы сместили местных византийских чиновников и смогли занять город и его окрестности и назначить собственную администрацию. Вскоре после падения Фессалоник Мануил согласился стать османским вассалом. Он был наказан Иоанном V за то, что оставил город, и сослан на остров Лемнос на севере Эгейского моря, где, судя по всему, и провел три последующих года. В 1390 году отец призвал его в Константинополь в противовес сыну Андроника Иоанну, претендовавшему на трон под именем Иоанна VII (Андроник умер в 1385 году), но Мануил убедил своего племянника отправиться в Геную просить помощи против османов. Вернувшись домой в 1390 году, Иоанн VII был выслан из Константинополя и бежал к султану, а когда в 1391 году умер Иоанн V, Мануил вступил на византийский трон под именем Мануила II Палеолога.

Кара Халил Хайреддин Чандарли был наследником малоазийской мусульманской династии, подарившей впоследствии османам несколько выдающихся государственных мужей. Его мечеть, датируемая 1385 годом, старейший зафиксированный в источниках османский памятник в Сересе. Различные посты, занимаемые Кара Халилем Хайреддином, свидетельствуют о том, как Османская империя выросла из своего кочевого прошлого, чтобы стать государством, основанным на безопасной внутренней территории с изменяющимися границами: правление Мурада так же важно для административного развития, как и для расширения его завоеваний. Кара Халил Хайреддин занимал пост кади (судьи) в Изнике и Бурсе, а затем стал первым верховным судьей Мурада, а также его главным министром, в дополнение к должности командующего. Объединенный контроль над армией и чиновниками сделал его, по сути, первым великим визирем Османского государства.

Готовясь к осаде Фессалоник, Мурад перебросил значительное число войск в Румелию, где те, кто был не задействован в блокаде крепости Мануила, осуществляли боевые действия против мелких второстепенных властителей этих политически раздробленных земель. Они вторглись в Эпир и Албанию и в 1386 году отбили город Ниш у сербского князя Лазаря, открыв османам путь в долину реки Моравы, которая вела на северо-запад к Белграду и в самое сердце Центральной Европы, а также на запад в Боснию и Дубровник (Рагуза) на Адриатическом побережье. Вскоре после этого болгарские вассалы Мурада провозгласили свою независимость от османского владычества. Среди них был Иоанн III Шишман, правитель из Велико Тырново (Тырновского царства), большей части раздробленного средневекового Болгарского царства, и зять Мурада. В начале 1388 года армия под командованием Чандарли Али-паши, сына Кара Халила Хайреддина, прошла по снежным балканским перевалам, и многие города во владениях Иоанна Шишмана в Северной Болгарии склонились перед ней; они были возвращены Шишману, но это не оставило никаких сомнений в том, что он – вассал Мурада. Тем не менее дальнейшее османское вторжение в Сербию остановилось из-за поражения в 1388 году в битве при Билече, к северо-востоку от Дубровника, благодаря союзу боснийских князей.

Мурад, по-видимому, решил, что сербский князь Лазарь был причастен к поражению османов при Билече, и в 1389 году вторгся в Сербию, очевидно, с намерением наказать его, прежде чем продолжать двигаться дальше в Боснию. 15 июня армия Мурада встретила войско Лазаря на Косовом поле, «Поле черных дроздов», около города Приштины. Османские войска насчитывали около 25 000 воинов, объединенное сербско-косовско-боснийское войско – приблизительно 16 000. Когда по прошествии восьми часов битва закончилась, османы победили, но оба монарха были мертвы. В какой-то момент сражения Мурад оказался изолированным от основной части своей армии, и один из военачальников Лазаря подъехал к нему, притворившись, что переходит на сторону османов, но вместо этого насмерть заколол султана. Лазарь был вскоре схвачен и обезглавлен в шатре Мурада.

Когда новости о смерти Мурада достигли Европы, король Франции Карл VI возблагодарил Господа в соборе Нотр-Дам. Но сын Мурада Баязид принял командование после смерти отца и гарантировал свое право наследования, убив своего брата Якуба – первое зафиксированное источниками братоубийство в истории Османской династии; неясно, был ли Якуб убит, пока еще бушевала битва, или несколько месяцев спустя. Сербия стала османским вассалом, обязанным платить дань и предоставлять войско с сыном Лазаря Стефаном во главе. Босния оставалась независимой, как и Косово, под властью Вука Бранковича до 1392 года.

Хотя Косово поле стоило османам их султана, цена, заплаченная Сербией, оказалась куда больше. Победа Баязида означала конец независимого Сербского княжества и укрепила стабильность османского присутствия на Балканах. Сегодня, более 600 лет спустя, битва на Косовом поле все еще живет в сербском национальном сознании как определяющий исторический момент. Исполнявшиеся веками эпические поэмы драматизировали и обессмертили память о поражении христианского князя от мусульманского султана в самом сердце христианского мира. Эти эпические сказания питали чувства христианского сербского населения в ужасные войны конца XX века: они мечтали о возможности устранить из своей среды мусульманское население, даже спустя многие столетия воспринимаемое большинством как враждебное. А мусульманское население с такой же решимостью готово было отстаивать свое право остаться.