Читать книгу Дьявол в ее постели - Керриган Берн - Страница 8

Сердце Франчески, разгоряченное ласками и поцелуями, обернулось ледяным камнем и рухнуло куда-то в желудок.

– Для этого вы привели меня сюда? – воскликнула она, готовая его оттолкнуть. Скоро. Сразу, как только снова ощутит в своем теле силу и сможет нормально дышать.

– Ходят слухи, что вы самозванка, – прошептал он ей на ухо. – Я слышал об этом в некоторых темных углах.

– Не сомневаюсь, сэр, что вы много времени проводите в темных углах, но с какой стати вы верите всему, что там болтают?

– Потому, что я ее знал, – ответил он все так же, полушепотом, нежно обводя большим пальцем очертания ее подбородка, словно не обвинял, а признавался в любви. – Давным-давно, еще в детстве, у меня был случай познакомиться с леди Франческой. Она была нежной и кроткой, а вы…

Тут он поразил ее, прижавшись губами к подбородку, который только что ласкал – и поцелуй поглотил его последние слова.

– А я ни то, ни другое? – закончила она так сухо, как только могла, учитывая, что он продолжал умело ласкать ее губами и языком.

Такие разговоры были ей не впервой. Обычно Франческа без труда доказывала, что она графиня: все при ней – образование, воспитание, манеры, наконец, непоколебимая самоуверенность, свойственная знатным.

Или сумасшедшим.

И все же те, кто был знаком с маленькой Франческой, неизбежно задавали ей этот вопрос.

Как нежная, милая, добросердечная малышка выросла… хм… словом, выросла такой? Прямолинейной почти до бесстыдства. Резкой, независимой, обо всем имеющей свое мнение и не стесняющейся его выражать. Хуже того, незамужней!

Хотя, пожалуй, в глазах общества это уже не самый страшный ее грех. Теперь к списку прегрешений добавилось распутство.

И в самом деле: кто, как не распутная женщина, станет терпеть, что ее допрашивают, прижав к стене, да еще и… этим наслаждаться?

– У нее была родинка над губой, – пробормотал Дрейк. – Вот здесь. – И губы его скользнули по уголку ее рта, заставив затрепетать.

– Выцвела, – прошептала Франческа, поворачивая голову навстречу его поцелую.

Он отстранился, но совсем чуть-чуть. Так, что лицо оставалось не в фокусе – можно было разглядеть лишь какую-то одну черту. Разумеется, Франческа взглянула ему в глаза. Говорят, они – зеркало души! Но в этом случае «зеркала» оставались непроницаемы и молчаливы, даже непонятно, какого они цвета.

– По моему опыту, такие пятнышки и отметины с возрастом становятся заметнее, а не изглаживаются, – настаивал он.

– Не помню, чтобы мы с вами были знакомы. – Она положила обе ладони ему на грудь, но отталкивать не стала. Это подождет. – И я не обязана вам доказывать, кто я.

Однако, если она не хочет вызвать подозрений, придется как-то его убедить.

– Доказать очень легко, – ответил он.

– Как же?

Он скользнул ладонями по ее плечам, провел по ребрам. Обхватил за талию. Франческа замерла, как статуя.

– В день нашей встречи Франческа поранилась, – заговорил он, словно припоминая вслух. – Кажется, упала на что-то острое… – И начал неторопливо приподнимать ей юбку. Подол скользнул по лодыжке, затем по голени. – Нет: порезала бедро кухонным ножом. Рана была глубокая, пришлось зашивать. Помню, бедняжка ревела так, что во всем восточном крыле было слышно!

Его слова пробудили воспоминания из далекого детства. Франческе было тогда восемь, Пиппе шесть; к графу и графине приехали какие-то важные гости, и девочки воспользовались занятостью взрослых, чтобы пробраться на кухню за сладостями. Что были за гости? Из Шотландии? С детьми? Этого она вспомнить не могла.

Подол скользнул по колену, и это вернуло ее в реальность. Выходит, кое-что она упустила! Шрам Франчески. У нее на теле этого шрама нет.

– Мне говорили, – продолжал он, – что кухарка у Мон-Клэров была разиней…

В этот миг Франческа вскинула колено, целясь в уязвимую плоть между ног.

Никогда еще она не встречала мужчину, способного предвидеть и парировать ее стремительные удары – до сего дня. Лорд Дрейк успел увернуться. Удар, нанесенный со всей силы, пришелся по внутренней стороне бедра – и он лишь слегка поморщился.

Похоже, этот человек, кто бы он ни был, привык иметь дело с болью.

Франческа не дала ему времени ответить: за первым ударом последовал второй, в солнечное сплетение, от которого он должен был согнуться пополам.

Должен был.

Зарычав, маркиз выпустил ее и отшатнулся на пару шагов; но, не считая этого, остался невредимым.

– Миссис Харгрейв была ангелом, слышите, вы, напыщенный индюк! – Франческа сжала кулаки и приняла оборонительную позу, готовая отклонить или принять любой удар.

Если этот человек решит ее поколотить, она пропала. Кулаки у него как молоты; одним ударом он способен перебить ей кости.

– Благодаря этой «разине» я спаслась! – выплюнула она, нашаривая в кармане нож. – Так что не болтайте о ней ерунды, если не хотите остаться без языка!

– Прошу прощения. – Шотландец протянул руку, успокаивая ее, а другой рукой потер ушибленное бедро. – Простите меня. Я забылся.

– Что ж… – Она ожидала чего угодно, только не того, что он начнет извиняться! – Надеюсь, вы запомните это на будущее.

И повернулась, чтобы уйти, но он поймал ее за локоть.

– Графиня… скажите, неужели я безвозвратно все погубил?

– Не понимаю вас. Что погубили?

– Нас.

Франческа только рот открыла от бесстыдства и нелепости этого вопроса.

– А с чего вы взяли, что есть какие-то «мы»? Вы даже не верите, что я – это я! А вас я вообще не знаю!

– Но только что вы целовали меня…

– Категорически нет! Это вы, сэр, меня целовали! – И она обвиняюще ткнула пальцем ему в грудь.

– Но мне показалось, вы не хотели, чтобы я останавливался. – Голос его сделался глубже, сам он подошел на шаг ближе. – И еще мне показалось, графиня: вы хотели большего, чем поцелуй.

Так и есть! Хотя она скорее умрет, чем в этом признается.

– Если вы думаете, что я подчинюсь вашему извращенному любопытству и позволю осматривать свою ногу, подумайте еще раз! – Она развернулась, взметнув юбки, и двинулась к дверям.

В мгновение ока, непостижимо быстро и бесшумно, он оказался за ее спиной. Сжал руки, словно клещами, прижал спиной к себе, напомнив о своей звериной мощи. Но голос, несмотря на стальную хватку, оставался бархатным.

– Поверьте, мое извращенное любопытство интересуется не столько тем, что у вас на ноге, сколько тем, что между ног. – Эти жаркие, бесстыдные слова, полные нескрываемого желания, согрели ей ухо вместе с его дыханием и раскаленной лавой влились в душу. – Клянусь, миледи, я не брошу ни взгляда на ваши ноги, если только вы раздвинете их для меня!

Он сжал ее плечи; и в голосе, и в хватке ощущалась едва сдерживаемая страсть.

– Но… с какой стати? – задыхаясь, прошептала она. Для того, чтобы не раздвигать перед ним ноги, имелось множество причин, но сейчас Франческа не могла вспомнить ни одной.

– Мне говорили, что вы любите мужчин. И еще я слышал: войти в вас – почти то же, что попасть на небеса.

– Не верьте всему, о чем болтают.

Этот низкий грудной смешок мог бы принадлежать самому дьяволу.

– Мои грехи так велики, графиня, что от них и черт убежит в испуге. Ночь с вами – быть может, единственный шанс узнать, что я потеряю, отправляясь в ад. – Он раздвинул губами ее волосы, коснулся нежного местечка за ухом. – И я обещаю вознести вас на небеса. Пусть и только на одну ночь.

Внутри у Франчески что-то скрутилось в тугой узел, а самые нежные части тела, напротив, обожгло жидким огнем и ноющей болью. Что ответить? Разумеется, «нет»! К чему ей этот человек? Она ничего о нем не знает, он, судя по всему, не имеет никакого отношения ни к Совету, ни к ее «любовникам»!

Она не понимает, что происходит. И не вправе рисковать собой. Приняв его предложение, она окажется уязвима – и не только потому, что у нее нет этого чертового шрама на бедре! Кстати, как только вернется домой – надо будет организовать себе шрам…

– Свет включать не будем. Ваши тайны останутся при вас, пока вы этого хотите, – продолжал Дрейк, как видно, приняв ее молчание за согласие. – Встретимся после бала. Буду ждать вас в половине первого у лестницы черного хода.

Он отпустил ее так резко, что не столь ловкая женщина пошатнулась бы и, пожалуй, упала. Да и Франческе пришлось опереться о стену и так, тяжело дыша, следить, как бесстыжий шотландец неторопливо входит в дом.

Франческа схватилась за грудь. Она задыхалась, казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. От растерянности, влечения, страха, желания. Боже правый! Впервые в жизни она поняла! До сих пор мужчины казались ей простаками: позволяют водить себя за нос ради удовлетворения какой-то мелкой прихоти! Но теперь она понимала, как тело оказывается сильнее разума. Как потребность превозмогает логику. Как желание заставляет забыть об опасности.

В половине первого у лестницы черного хода…

Франческа до боли прикусила губу, заставляя себя вернуться к реальности, и вошла в дом. Ей срочно требовалось еще выпить.

Из бального зала Чандлер сбежал в тишину восточного крыла. Найдя здесь умывальную, запер дверь, ослабил шейный платок и с наслаждением вдохнул полной грудью.

Черт возьми, ни одна женщина так его не заводила! Кровь кипела от жажды, от предвкушения, какого он не испытывал с тех пор, как, еще мальчишкой, впервые увидел обнаженную женщину.

Графиня Мон-Клэр. Франческа?

И прежде он считал ее красавицей, но в гневе она оказалась просто прекрасна. Глаза сверкают, словно бриллианты, окаймленные изумрудами, бледные щеки вспыхивают румянцем! Зуб мудрости бы отдал, чтобы увидеть, как выглядит ее румянец… ниже. За линией декольте.

Но что заставило ее покраснеть? Влечение? Или чувство вины?

Стоило спросить, кто она на самом деле – и женщина, таявшая в его объятиях, вмиг обратилась в лед и сталь. И в это мгновение единственным желанием его было вернуть время назад. Оставить роковые слова несказанными, а ее – изнывающей от желания.

Полной соблазна… и, быть может, обмана.

Он по-прежнему не верил ни одному ее слову. Да и не смог бы ее соблазнять, если бы видел в ней настоящую Франческу.

Недоставало не только пятнышка на верхней губе. Эта восхитительная рыжая ведьма ничем не походит на Франческу! Стройная, гибкая, но вовсе не хрупкая и томная. Сильная, смелая, уверенная в себе. Графиня такой быть просто не могла.

Франческу он полюбил за слабость. Чувство вины и ненависть к себе грызли его с самого детства, по бесчисленному множеству причин – а рядом с этим оранжерейным цветком он ощущал себя святым Георгием, рыцарем в сверкающих доспехах, готовым зарубить всех драконов вокруг нее.

Но для самозванки ему никогда не стать святым. Похоть, которую она в нем возбуждает, почти невозможно сдержать.

Рядом с ней он и не станет сдерживаться.

Чандлер взялся за края раковины, взглянул в глаза незнакомцу в зеркале. Внимательно, слово за словом, припомнил весь разговор с самозванкой.

Не Франческа, нет – но чувствуется в ней что-то знакомое. Пробуждающее воспоминания о детстве… об общем детстве…

«Годы изменили нас обоих, – прошептал безжалостный внутренний голос. – Что, если она не лжет?»

Нет, не может быть! Как? Ведь Пиппа сказала, что Франческа не выжила!

В миллионный раз он пожалел о том, что Пиппы тоже нет в живых. Что нельзя поговорить с ней. Расспросить. Нырнуть в ее воспоминания.

Сколько потерял мир со смертью этой веселой и бесстрашной девчонки!

Он так старался ее спасти! Сделал все, что мог. За каждую секунду своего жертвоприношения заплатил кровью, ночными кошмарами… в конечном счете – душой.

На воспоминания – это он прекрасно знал – полагаться нельзя. В конце концов, он всю жизнь провел в борьбе с воспоминаниями – и не только о резне в Мон-Клэре.

Для него кошмар начался гораздо раньше.

И часто воспоминания о детстве угрожали утопить его в океане боли, с которой невозможно бороться.

На самом деле дом Мон-Клэров стал для него спасением. По сравнению с тем, откуда он выбрался, и крохотная каморка при кухне казалась королевским дворцом.

Каждая отеческая похвала дворецкого расцветала в его груди. Каждое лакомство от кухарки, каждая чудесная история от цыганки, часто захаживавшей к ним на двор, наполняли омраченное юное сердце новой надеждой. И много позже те несколько лет у Мон-Клэров освещали его жизнь, словно огоньки звезд в безлунную ночь. Крошечные искорки тепла и света… в невообразимой дали.

Еще были там Фердинанд и Пиппа, названые брат и сестра, которых ему так не хватало. Они научили его радоваться. От них Деклан узнал, что такое веселье. Они приняли его как родного в свою ребячью компанию, окружили смехом, шутками, играми и воображаемыми приключениями.

И Франческа…

Мальчишку, пришедшего из жестокого, безжалостного мира, она поразила сиянием доброты. Порой он боялся ее коснуться, словно верил, что прикосновение обычного человека способно запятнать ее чистую, неиспорченную прелесть.

Как могла такая девочка бороться за жизнь и победить? Как могла ее чистая душа обратиться в прах и пепел?

Сердце свинцовой гирей повисло в груди; мысли Деклана вернулись к настоящему.

Нынешняя графиня Мон-Клэр не может быть Франческой Кавендиш.

Он это знает.

Она это знает.

И он, черт побери, выяснит, кто она такая!