Читать книгу Во власти черных птиц - Кэт Уинтерс - Страница 6

19 октября 1918 года

На рассвете меня разбудили шаги.

Я открыла глаза и попыталась сориентироваться в незнакомом расположении моей новой спальни, но ночные тени продолжали таиться в углах и скользить по новой мебели. Мой дорожный сундук и скаутские ботинки сгрудились в кучу возле соснового платяного шкафа.

Стоял октябрь, весна давно прошла. Я находилась в доме тети Эвы в разгар пандемии как беженка. Стивен давно уехал.

Тетя не могла позволить себе пользоваться электричеством, и я увидела ее лицо в противогриппозной маске в свете свечи возле моей кровати.

– Почему ты в очках? – спросила она.

Я стянула с лица ремешки, ощущая рубцы на коже там, где резиновая оправа прижималась к лицу.

– Наверное, я в них заснула.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, а что? – Я подняла голову. – Я плохо выгляжу?

– Нет, просто я всю ночь беспокоилась, что ты в поезде заразилась и проснешься уже с гриппом.

– Я чувствую себя хорошо.

Я потерла сухие глаза.

– Через два часа мы пойдем в студию Джулиуса. Одевайся, давай позавтракаем. Еще нам нужно сделать мешочки с камфорными шариками, которые мы наденем на шею, чтобы этот запах не подпускал к нам микробы на пароме.

С этим она вышла из комнаты.

Свернувшись калачиком под одеялом, я смотрела, как солнце встает за кружевными занавесками моего окна. Портленд казался невыносимо далеким. Я спрашивала себя, когда состоится суд над отцом. После того как его заковали в наручники и ударили в живот, я схватила свои вещи, вышла через заднюю дверь и побежала на вокзал Портленд-Юнион, чтобы, как инструктировал меня отец, телеграфировать тете Эве. Я провела ночь на вокзальной скамье, пока утренний поезд не увез меня прочь. Никто не явился разыскивать шестнадцатилетнюю дочь мистера Роберта Блэка. В мире существовало слишком много других проблем, и некому было заниматься взрослым ребенком человека, обвиненного в государственной измене.

Мне стало больно дышать, поэтому я закрыла глаза и попыталась отогнать эти воспоминания.

Мыслями я обратилась к проблемам тети Эвы и бедному усопшему дяде Уилфреду. Он умер в июне в туберкулезной клинике, но что, если его дух вернулся в собственный дом? Несмотря на скептическое отношение к спиритуалистической фотографии Джулиуса и привидениям в целом, когда я в одиночестве лежала в постели, отдавшись во власть воображения, возможность жизни после смерти не казалась мне такой уж невероятной. Более того, я убедила себя в том, что из соседней комнаты донесся кашель дяди Уилфреда, и это заставило меня выскочить из-под одеяла и начать одеваться.

Я открыла крышку своего дорожного сундука и поморщилась.

– Боже правый! Что за мрачный гардероб!

Мои платья и юбки были либо черными, либо темно-синими – настолько темными, что казались черными. Нехватка немецких красителей в стране лишила нашу одежду ярких цветов, отчего мы все выглядели так же безрадостно, как и мир вокруг нас. Я извлекла из чемодана темно-синее платье длиной до середины икры с воротником в матросском стиле и свободным галстуком того же оттенка, что и платье. Чтобы придать себе привлекательности, я открыла мамину сумку, скользнула пальцами в тот же кармашек, в котором хранила летные очки, и вынула цепочку. Мой отец сделал ее для меня из медных запасных деталей друга-часовщика.

Даже блеск металла померк на фоне унылого шерстяного платья.

– Стивена ты там все равно не увидишь, – напомнила я собственному отражению в зеркале. – Кому какое дело, как ты выглядишь?

Я собрала свои длинные волосы белой лентой на затылке, а марлевую маску сунула за пояс платья, чтобы надеть ее позже. Аромат лукового омлета тети Эвы дразнил мое обоняние.

– Ты готова завтракать, Мэри Шелли? – окликнула меня снизу тетя.

– Кто там? – проскрипел Оберон.

– Иду! – отозвалась я.

Прежде чем начать новый день, я посмотрела на еще одно скрытое в глубинах маминой черной сумки сокровище – сделанную Стивеном фотографию бабочки – «Тело».

Чтобы попасть на Коронадо, мы сели на тот же паром, что и в апреле, – «Рамону» – и облокотились на отполированные перила на носу судна, где прохладный ветер бухты Сан-Диего трепал наши волосы. Во время апрельской переправы бриз доносил до нас резкий запах смолы из доков для паромов, но в этот раз я ощущала лишь собственное луковое дыхание внутри маски, а также едкий ментоловый запах камфорных мешочков у нас на шее. Две черные трубы парохода со свистом выпускали пар в безоблачное небо. Лопасти боковых гребных колес взбивали воду в белую соленую пену, брызгами оседавшую мне на руки.

– До нашей последней поездки я всегда представляла себе, что Эмберсы живут на острове швейцарской семьи Робинзонов[5], – призналась я тете Эве, глядя на густо населенную полоску земли, от которой нас отделяло менее полумили. С военно-морской авиабазы на Северном Коронадо с жужжанием взвился в безоблачное небо биплан. – Стивен всегда писал о том, что живет на острове, поэтому я представляла себе, как он раскачивается на лианах и ест суп из скорлупы кокосовых орехов. Но ведь это даже не остров, верно? Это полуостров.

– Никто его так не называет, – ответила тетя Эва.

– Стивен сказал, что есть узкая дорога, которая соединяет остров с материком, для тех, кому не лень объезжать бухту.

– Возможно, но это ужасная идея.

Тетя ковыряла поручень вычищенным ногтем.

– Что ужасная идея? Позировать для очередной спиритуалистической фотографии?

– Нет, то, что я снова туда с тобой еду. Позволяю тебе забрать этот пакет.

– Что, по-твоему, может произойти, если я его получу? Стивен волшебным образом появится из ниоткуда и изнасилует меня прямо в студии своего брата?

– Тсс! Следи за своей речью, Мэри Шелли. Боже правый!

Тетя Эва покосилась на детей в двух с половиной метрах от нас – двух маленьких девочек с большими голубыми глазами на полускрытых под защитными масками лицах. Положив пухлые ручонки на поручень, они окликали парящих над водой чаек.

– Идите сюда! Идите сюда, глупые птички!

Тетя понизила голос так, что я едва ее слышала.

– Раньше ты была такой же чистой и невинной, как эти малышки.

– Давай не будем возвращаться к этому разговору.

– В твоем возрасте тебе даже не следовало бы знать, чем занимаются мужчины и женщины за закрытыми дверями. – Она страдальчески вздохнула и покачала головой. – Тебе всего шестнадцать. Я вообще ничего такого не знала до брачной ночи.

– Значит, тебе следовало читать «Анатомию» Грея.

– Вот, пожалуйста. – Она подняла руку с таким видом, как будто ей только что удалось раскрыть самую невероятную тайну Вселенной. – Ты читаешь слишком много книг, которые способствуют утрате невинности.

– Я утратила невинность шестого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года. И это не имело никакого отношения к «Анатомии» Грея.

– Что?

– Это был день, когда наша страна объявила войну Германии, – напомнила я ей. – День, когда шпионаж за соседями превратился в патриотизм, а мальчики – в мишени для стрельбы. Этого достаточно, чтобы лишить девочку невинности.

– Тсс. – Она нахмурилась. – Мэри Шелли Блэк! Не смей публично делать такие заявления о войне.

– А ты не делай публичных заявлений об утрате мною невинности.

Носком ботинка я пнула поручни, ощутив, как вибрация передалась в пальцы, которыми я их сжимала.

Через десять минут мы прибыли на остров, который не был островом, и сошли на пристань.

Двухэтажный электрический трамвайчик, который выглядел как два взгроможденных друг на друга железнодорожных вагона, повез нас по главной улице Коронадо – Ориндж-авеню. Мы с грохотом катились по рельсам мимо гипсовых бунгало и традиционных обшитых досками домов, которые тем не менее были гораздо выше и больше среднестатистических американских домов. «Бьюики» и «кадиллаки» катились по улицам, изрыгая клубы дыма, – вот она, городская жизнь и достаток. Нигде на острове не было ни следа бедности, однако и здесь белые и черные траурные повязки отмечали убийственную поступь испанского гриппа.

Во время нашей поездки рядом с нами долго ехал моторизованный катафалк, и за открытыми алыми шторками был отлично виден его груз – сверкающий гроб из красного дерева с каллами на крышке. Я скрежетала зубами и стискивала кулаки, борясь с ощущением, что это едет, поддразнивая нас, сама Смерть. Будто отморозок, держащий в страхе весь школьный двор, она угрожала нам гриппом-убийцей, в то время как мы уже были напуганы войной, демонстративно пользуясь тем фактом, что мы совершенно бессильны перед болезнью.

«Просто уходи, – думала я. – Оставь нас в покое».

Я перевела взгляд на проплывающие мимо пальмы и магнолии и, как и все остальные пассажиры трамвая, попыталась сделать вид, что не вижу катафалка, что его там просто нет.

Доехав до магазинов и аптеки, мы с тетей Эвой прошли два квартала в юго-западном направлении и оказались перед уже знакомым рядом домов вдоль пляжа. От белого песка их отделял Океанский бульвар и защитная береговая стена из больших валунов. Волны с ревом обрушивались на берег, им эхом вторили чайки, прочесывавшие песок у кромки воды в поисках пищи.

– Ты увидишь заметные изменения перед домом Эмберсов, – произнесла тетя Эва, когда мы подходили к месту назначения.

– Что?

– Смотри.

Мы увидели кирпичную трубу и коричневую кровлю дома Эмберсов, а также извилистую очередь из одетых в черное мужчин, женщин и детей, протянувшуюся от боковой двери дома до живой изгороди со стороны улицы. Как и в поезде из Орегона, я видела лишь их полные отчаяния глаза и уродливые белые лоскуты марли, закрывающие носы и рты.

Я шумно вздохнула:

– Что все эти люди здесь делают?

– Я тебе уже говорила, что Джулиус теперь специализируется на фотографиях павших солдат. Люди съезжаются со всей страны, чтобы воспользоваться его услугами, а грипп утроил спрос.

Тетя Эва ускорила шаги, ведя меня через лужайку Эмберсов мимо ожидающих своей очереди клиентов.

– Тут очередь, леди, – рявкнула невысокая женщина с косящими глазами.

– Благодарю за напоминание, но я знакомая семьи.

Тетя Эва поправила широкополую шляпу, которую она носила, чтобы скрыть мальчишескую стрижку, и горделиво прошла мимо толпы.

Я нервно сглотнула под гневными взглядами, устремленными на нас поверх масок, и ссутулилась от неловкости.

Мы прошли к боковой двери, которая вела в студию. В апреле нас приветствовала простая деревянная вывеска со словами ФОТОСТУДИЯ ЭМБЕРСА, теперь на ее месте висела большая желтая овальная табличка из полированной меди с большими буквами:

МИСТЕР ДЖУЛИУС ЭМБЕРС

ФОТОГРАФ-СПИРИТУАЛИСТ

– Прошу прощения. – Приподняв подол платья, тетя Эва поднялась по цементным ступеням мимо стоявшей на них небольшой группы людей. – Я знакомая семьи.

Ее столкнула с крыльца обратно на землю какая-то тучная женщина.

– Тогда для вас главный вход.

– Мистер Эмберс сказал мне входить сюда.

– Тогда не такая уж вы близкая знакомая.

Дверь отворилась, и из нее выглянуло скрытое маской лицо девушки плотного сложения не старше восемнадцати лет, с копной взлохмаченных русых волос на голове, наспех заколотых на затылке. Белая блузка топорщилась, выбиваясь из-под пояса ее мятой серой юбки, и в целом она очень походила на полурастаявший рожок мороженого.

– Пожалуйста, посторонитесь, – попросила она измученным голосом. – Позвольте выйти другим клиентам.

Из студии гуськом вышла семья из четырех человек – двое явно недоедающих родителей, маленький мальчик и девочка. На их шеях висели венки из головок чеснока, как если бы они собирались отпугивать не бациллы гриппа, а вампиров. За их спинами ревели «Звезды и полосы навсегда» Джона Филипа Сузы[6].

– Добрый день, Грейси. – Работая локтями, тетя Эва снова поднялась на крыльцо, чтобы добраться до девушки в дверях. – Скажи мистеру Эмберсу, что я привела к нему Мэри Шелли Блэк.

Едва тетя произнесла мое имя, как толпа притихла. Все лица в масках обратились в мою сторону.

– Мэри Шелли Блэк? – Грейси уставилась на меня огромными, как мячики для гольфа, глазами. – О боже, это ты. Входите.

Она впилась в мою руку холодными пальцами, втащила нас с тетей Эвой внутрь и с грохотом захлопнула дверь перед носом толпы.

Не успели мы войти, как меня обдало холодом. Дрожа, я осматривала длинную прямоугольную комнату, по мере того как мои глаза привыкали к полумраку. Скудное естественное освещение проникало через три круглых, как иллюминаторы, окна, расположенные на западной стене. Везде горели свечи.

– Я так счастлива наконец-то с тобой познакомиться, – громко произнесла Грейси, пытаясь перекричать патриотическую музыку, несущуюся из черного рупора фонографа. – Я кузина Джулиуса. Мы с братом начали ему здесь помогать после того, как в прошлом месяце грипп унес нашу маму.

– О… Соболезную вашей утрате.

Я сжала ее руку.

– Я тоже рада знакомству. Стивен упоминал вас в своих… – Я застыла, потому что на стене справа от меня, сразу возле двери, висел огромный плакат от пола до потолка – художественная копия моей фотографии с опустившимся на колени привидением в белом балахоне. Мое изображение смотрело на меня сверху вниз, будто бросая вызов.

– Привет, Мэри Шелли. – Из полумрака студии показался Джулиус Эмберс, облаченный в черный костюм и изумрудно-зеленый жилет. В его улыбке сквозила нерешительность. Его рот и нос не были скрыты маской, как если бы он не боялся того, что его может скосить Смерть. – Рад снова видеть тебя.

– Что значит снова? – Я отняла свою руку у Грейси. – Похоже, ты видишь меня каждый день и каждую секунду вот на этой стене.

– Верно. – Он, как обычно, расплылся в самоуверенной ухмылке.

Я выпрямилась во весь рост, чтобы в его присутствии чувствовать себя выше.

– Ты использовал меня в своей рекламе назло брату?

– Вовсе нет. Я использовал твое изображение из-за впечатляющего духа, которого ты привлекла на фото. Моим клиентам нравится твой царственный вид, горделивое выражение лица и опустившийся возле тебя на колени призрачный гость. Ты служишь им всем утешением. – Он остановился прямо передо мной. – Я хочу заснять тебя еще раз, увидеть, что еще ты можешь мне преподнести.

Я рассматривала его лицо, подметив сходство со Стивеном, которого не замечала прежде. Он был на четыре года старше и как минимум на тридцать сантиметров выше своего брата, но его глаза были тех же формы и оттенка – глубокого, насыщенного цвета темного жидкого шоколада. Обескураженная таким сходством, я отвела взгляд. У меня в мозгу горели слова – ими он описал ситуацию, в которой застал нас со Стивеном в последний раз, когда я была в этом доме.

Я обнаружил их на диване. Он задрал ее юбки до пояса и набросился на нее, как дикий зверь.

– Я очень рада снова видеть тебя, Джулиус, – произнесла тетя Эва, нежно пожимая его предплечье. – Похоже, ты держишься хорошо, с учетом всей работы, которую тебе приходится делать.

– Я бы выглядел еще лучше, если бы не трудное утро с Алоизиусом Дарнингом.

– О нет.

– О да. – Джулиус вздохнул и высвободил руку из цепких пальцев тети Эвы. – Этот профан исполнен такой решимости доказать, что я мошенник, что околачивался здесь с восьми до половины десятого, во все суя свой нос, разглядывая мое оборудование и заставляя моих клиентов нервничать.

– Я уверена, что он не нашел ничего компрометирующего, – произнесла тетя.

– Конечно, нет. Потому что не было ничего компрометирующего.

Я снова подняла глаза на Джулиуса.

– Тетя Эва сказала, что ты наконец-то отдашь мне пакет, оставленный для меня Стивеном.

– Да. – Он взял мою руку и сжал своими горячими ладонями. – Мама рассказала мне о нем, только когда мы узнали, что ты приезжаешь в Сан-Диего. Если хочешь, я также буду счастлив одолжить тебе часть его романов.

– Мэри Шелли, правда, это мило с его стороны? – Тетя Эва отняла у него мою руку. – Я сказала ему, что тебе будет очень скучно без занятий в школе. Ведь читать тебе будет тоже нечего, не считая старого скучного словаря.

– Спасибо, – сказала я Джулиусу. – Я с радостью возьму их почитать.

Музыка смолкла. Игла фонографа добралась до центра записи и теперь издавала трескучее статическое шипение. Джулиус резко обернулся на этот звук.

– Грейси, вместо того чтобы пялиться на Мэри Шелли, займись, пожалуйста, музыкой.

– Прости, Джулиус. – Грейси метнулась к фонографу. – Просто я так взволнована знакомством с ней. Стивен всегда рассказывал о ее письмах, и я так часто вижу ее лицо на этой стене. Это почти как знакомство с кем-то из звезд Голливуда…

С этажа над нами донесся странный стук.

Лоб Грейси побелел, став одного цвета с ее маской. Она бросила на потолок взгляд, исполненный такого ужаса, что я была готова поверить в то, что наверху происходит что-то зловещее. Пульс у меня участился. Я поймала себя на том, что тоже смотрю на потолок, держа в поле зрения укутанный в белое призрак на портрете у двери.

– Грейси, фонограф! – снова скомандовал Джулиус.

Грейси суетливо сменила «Звезды и полосы навсегда» на новую запись. Она запустила фонограф, и на полную громкость заиграл «Боевой гимн республики».

– Почему ты глушишь всех патриотической музыкой? – почти крича, спросила я у Джулиуса.

– Это нравится духам павших героев. Они чувствуют, что умерли не напрасно.

Взяв за плечи, он повел меня прочь от тети Эвы, к своей растущей коллекции спиритуалистических снимков. На самой длинной из внутренних стен висело, наверное, около сотни фотообразцов. Они теснились, борясь за место на ореховых панелях. По большей части безликие духи были одеты в военную форму и стояли позади живых клиентов. Некоторые привидения опустили руки на плечи своих близких.

Я ощутила у себя на затылке чье-то дыхание и, вздрогнув, обернулась. Тетя Эва следовала за нами, как тень.

– Эва, прошу тебя, присядь вон на тот стул.

Джулиус кивнул на стул в углу у двери, видимо, специально предназначенный для назойливых родственников.

– Хочешь, я помогу тебе с волосами, Мэри Шелли, или…

– Пожалуйста, сядь. – Джулиус кивнул еще раз. – Духи не любят толп.

Тетя Эва с оскорбленным видом удалилась, а Джулиус снова стиснул мои пальцы и повел меня в дальний конец комнаты.

– Давай снимем твою маску и усадим тебя.

– Я не собираюсь снимать маску, – ответила я.

– Я хочу, чтобы на фотографии было видно все твое лицо.

– Ты чокнулся? – Я уперлась ногами в пол и отпихнула его от себя. – Я видела, сколько людей заходит в эту душную темную комнату. Я не собираюсь рисковать жизнью ради фотографии.

– Хорошо, хорошо. – Он снова взял меня за руку и усмехнулся, как будто мой страх его забавлял. – Боже правый, я совсем забыл, что ты упряма, как старый мул.

– Прежде чем я позволю себя сфотографировать, знай, что у меня есть два условия.

Он вскинул брови и снова засмеялся:

– И какие же это условия?

Я вырвала пальцы из его хватки.

– Прежде всего ты должен сказать тете Эве, что ты солгал о том, что мы делали со Стивеном, когда я была здесь в прошлый раз.

– Мэри Шелли, хозяин дома бесплатно тебя фотографирует, – произнесла из своего угла моя тетя. – Прошу тебя, сядь на стул и не позорься.

– Никуда я не сяду, пока он не скажет правду.

Я в упор смотрела на Джулиуса, пока он не отвел взгляд. Замершая у фонографа Грейси почесывала руку и смотрела на носки своих туфель.

– Возможно, я слегка преувеличил. – Джулиус снова смотрел на меня. – Прости.

– Мы не были на диване, верно? – спросила я.

– Нет, но вы были… – Он закусил губу. – Брат сказал мне нечто личное и очень болезненное, и – поскольку братья, случается, ссорятся, – возможно, я прибавил кое-какие подробности к тому, что увидел.

Он изучал мое лицо, ожидая реакции на свои слова.

Я обернулась к тете:

– Тетя Эва, ты слышала?

– Это слышал весь остров Коронадо. Прошу тебя, Мэри Шелли, хватит об этом. Садись уже на стул.

Она потерла свою покрасневшую шею с таким видом, как будто ей хотелось провалиться сквозь землю.

Я снова переключила внимание на Джулиуса.

– Прежде чем мы приступим, я также хотела бы получить посылку Стивена.

– Разумеется. Грейси, достань, пожалуйста, пакет, который Стивен приготовил для нашей гостьи. Он в верхнем ящике стола.

Его кузина подбежала к маленькому письменному столу, на крышке которого горели три свечи, и их пламя заколыхалось при ее приближении. От этого мерцания лица на ближайших к столу фотографиях будто зашевелились.

Выдвижной ящик заскрипел, и Грейси показала Джулиусу прямоугольный предмет, обернутый коричневой бумагой.

– Этот?

– Да, – кивнул Джулиус. – Ты подтверждаешь, что он подписан почерком Стивена?

– О да, это он писал. – Грейси просияла, глядя на надпись. – Его почерк всегда был намного лучше моего.

От этого был у меня даже кровь в жилах застыла.

– Хорошо, – кивнула я Джулиусу. – Таковы были мои условия. И если ты отдаешь себе отчет, что я делаю это исключительно ради тети, а не потому, что верю в твои привидения, я согласна, чтобы ты меня сфотографировал. Но только один раз и побыстрее.

Он жестом указал на стул с высокой спинкой и мягким сиденьем сливового цвета, расположенный на фоне черной портьеры.

– Пожалуйста, присядь.

Я подошла к стулу и с легким содроганием уселась на него. В комнате было холодно, как где-нибудь на севере в подвале в разгар зимы, и точно так же пахло плесенью. Мне вспомнились слова Стивена, произнесенные им во время моего прошлого визита: А еще он между клиентами включает вентилятор над глыбами льда, чтобы охладить воздух. Он пытается создать у всех впечатление, что вокруг студии витают призраки.

Джулиус опустился на колени, чтобы расположить меня так, как считал нужным, и повернул мои колени влево. От этого прикосновения мне стало щекотно, но я стиснула зубы, чтобы не отшатнуться и не засмеяться. Мой скрытый марлей подбородок он повернул вправо.

– Насколько сильно ты его избил в тот день? – тихо, чтобы не услышала тетя Эва, спросила я.

– О чем ты говоришь?

– Ты знаешь, о чем. Тетя увела меня прочь так быстро, что я так и не спросила, что означали те глухие удары. Ты его что, бил головой о стену?

– Если братья огорчают друг друга, они дерутся. Такова природа наших отношений, – не выпуская моего подбородка, ответил он.

– Все в порядке? – спросила тетя Эва.

В ее голосе звучало беспокойство.

– Все нормально.

Джулиус встал.

Я сглотнула.

– Стивен писал? Тебе известно, он…

Над домом проревел самолет, заглушив и музыку, и мой вопрос. От рева двигателя фотографии на стенах задрожали и даже все внутри у меня завибрировало.

С верхнего этажа снова донеслись глухие удары и топот.

– Что там происходит? – спросила я.

Джулиус с трудом отвел взгляд от потолочных балок.

– В моей студии у всех разыгрывается воображение, и люди принимают обычные бытовые звуки за расшалившихся призраков. – Он решительно подошел к изумительно красивой черной камере своего отчима и, пригнувшись, нырнул под черную накидку позади нее. – Скорее всего, это моя мама делает уборку. В последнее время она просто одержима чистотой. Это отвлекает ее от переживаний о Стивене.

Я снова перевела взгляд на потолок, а он навел на меня объектив камеры и закончил приготовления к съемке. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы я могла увидеть миссис Эмберс.

– Хорошо. – Его голова снова вынырнула из-под черной накидки. – Приступим. Теперь не шевелись и смотри сюда.

Джулиус склонился к вытянутым кожаным мехам фотокамеры и что-то прошептал. Он исполнил этот ритуал и в прошлый раз, когда я ему позировала. Из тех немногих слов, что мне удалось расслышать, я сделала вывод, что это нечто вроде обращения к потустороннему миру. Затем он выпрямился и выкрикнул:

– Духи, мы вызываем вас. Я привел к вам Мэри Шелли, названную в честь автора мрачного повествования, которая верила в таинственную силу электрических токов…

Этажом выше что-то упало. Джулиус вздрогнул и повысил голос:

– Своим ангельским обликом она привлекла в мою студию сотни скорбящих. Пошлите нам еще один дух, чтобы он встал рядом с ней. Пусть придет человек, которого она любит и хочет видеть. – Он поднял поднос с порошком для вспышки. – Мэри Шелли Блэк, призови усопших!

Он открыл крышечку круглой линзы, которая уставилась на меня подобно глазу циклопа.

Вспышка взорвалась ослепительным пламенем и дымом. Миниатюрная версия моего тела запечатлелась на химически обработанной пластинке где-то в задней части аппарата.

– Ну вот, – произнес Джулиус, закашлявшись в густом белом облаке, окутавшем его голову. – Готово.

Он снова закрыл объектив колпачком и вставил в заднюю часть камеры темную защитную заслонку.

Мои глаза так слезились от едкого воздуха, что мне пришлось вытереть их рукавом. Этот взрыв напомнил мне Рождество, когда отец Стивена сжег себе брови особенно мощной вспышкой.

– Джулиус, мне сейчас отдать ей пакет? – спросила Грейси.

– Да.

От очередного удара сверху с потолочных балок на нас дождем посыпалась пыль. По дому разнеслись звуки шагов, гораздо более громкие, чем музыка из фонографа. Моргнув в дыму, я увидела, что Джулиус побледнел, так же как и его кузина.

Укромная дверь, ведущая в вестибюль, с грохотом распахнулась. В студию, спотыкаясь, ввалилась миссис Эмберс. Она обеими руками держалась за живот, пряди темных волос упали ей на глаза.

– Джулиус, мне нужна твоя помощь, – произнесла она.

– Господи. – Джулиус опустил вспышку. – Грейси, выведи их отсюда.

Бросившись к матери, он схватил ее под руку, намереваясь вывести из студии.

– Вам нужно сейчас же уйти.

Грейси подала мне пакет Стивена и подтолкнула в спину, вынуждая двигаться быстрее.

Я оглянулась через плечо.

– Что случилось с миссис Эмберс?

– Пожалуйста, уходите.

– Когда нам прийти за фотографией? – спросила тетя Эва.

– Не знаю. Может быть, в понедельник утром.

Грейси открыла дверь и снова подтолкнула меня.

– Мы прерываем прием по семейным обстоятельствам, – крикнула она столпившимся у крыльца людям. – Духи дали нам понять, что они нуждаются в отдыхе. Приходите в другой день.

Она выволокла из студии замешкавшуюся тетю Эву и захлопнула дверь перед всеми нами.

Одетые в черное люди обеспокоенно зашумели.

– Эй, ты, потаскушка, что вы там сделали? – спросила та же крупная женщина, которая ранее столкнула тетю Эву со ступенек. – Почему вы все испортили для остальных?

– Это Мэри Шелли Блэк, – произнесла молоденькая брюнетка у нее за спиной. – С ней нельзя разговаривать таким тоном.

– Да будь она хоть Мэри, королева Шотландии. Я прождала четыре часа, чтобы получить фотографию с моим бедным Гарольдом, а она взяла и все испортила.

– Я ничего не портила…

Тетя Эва схватила меня за руку:

– Бежим!

– Чтобы убедить их в том, что мы действительно в чем-то виноваты?

– Беги!

К нам уже приближались двое крупных мужчин из конца очереди, и выражения их лиц не сулили нам ничего хорошего, поэтому я ее послушалась. Воспользовавшись тем, что мои ноги были обуты в скаутские ботинки на двойной подошве из дубленой кожи, я промчалась по лужайке, а затем побежала по тротуарам прибрежного квартала, пока Океанский бульвар не остался далеко позади.

Мы остановились, только запрыгнув на подножку трамвая, но я еще долго не могла успокоиться. Сидя на деревянной скамье рядом с тетей, я прижимала к груди подарок Стивена.

– Что все это значит? – спросила я, пытаясь перевести дух. – Что случилось там, наверху, с миссис Эмберс?

Тетя Эва хватала воздух ртом и прижимала руку к боку, пытаясь унять в нем боль.

– Не знаю. Но я уверена, что постоянные встречи со скорбящими родителями и супругами… и беспокойство об ушедшем на войну ребенке… кого угодно доведут до нервного срыва.

– Бедняжка кузина Грейси была встревожена, как перепуганная мышь.

– Бедняжка кузина Грейси переболела гриппом и выжила. От лихорадки у нее поседели и выпали волосы. Поэтому она и ходит в парике.

– Это был парик?

Тетя кивнула.

Я судорожно сглотнула.

– Я была готова поверить, что со всей этой спиритуалистической активностью семья считает, что в их доме обитают привидения.

Тетя Эва ерзала на сиденье, но не призналась в том, что дом Эмберсов вывел ее из равновесия. Мне уж точно было не по себе. Я начинала понимать, почему Стивену так не терпелось уехать из дома.

Я опустила пакет на колени и провела пальцами по собственному имени, выведенному почерком, который я обожала и который отражал художественную натуру его обладателя. Ш в Шелли и Б в Блэк казались почти чувственными. Мое странное зловещее имя в его исполнении всегда превращалось в нечто лирическое и красивое.

Я заметила, что шнурок, скрепляющий пакет, с одной стороны ослаб, как если бы кто-то уже отодвигал его в сторону, чтобы изучить содержимое. Бумага также была слегка надорвана.

– Мне кажется, пакет кто-то уже вскрывал. Как ты думаешь, это был Джулиус?..

– Мэри Шелли…

Мое имя сорвалось с губ тети тихим стоном.

Я отвернула надорванный край упаковки и вытащила фотографию в рамке. На мгновение я даже перестала дышать. Тепло разлилось по моему лицу и груди, распространившись до кончиков пальцев рук и ног. Завязки моей маски натянулись над широкой улыбкой.

В качестве своего последнего подарка перед тем, как уйти на войну, Стивен, зная о моей любви к электричеству, подарил мне фотографию молнии, зигзагом вонзающейся в сумрачное ночное море.