Читать книгу Черри влюбилась - Кэти Кэссиди - Страница 5

Шарлотту Танберри папа нашёл на одном из интернет-сайтов, где старинные приятели встречаются по новой и вовсю навёрстывают упущенное. С Шарлоттой папа был знаком ещё со времён художественного колледжа, задолго до мамы.

Тогда у папы в голове бурлили идеи: он хотел изменить мир, хотел рисовать яркие, диковинные картины во всю стену. Он показывал мне фотографии худенького парнишки с торчащими волосами и пальцами, перемазанными краской, – юноши с большими мечтами.

А Шарлотта… Шарлотта училась на графического дизайнера. Как и папа, особых успехов в жизни она не достигла, развелась с мужем, жила в Сомерсете и, чтобы свести концы с концами, держала домашнюю мини-гостиницу типа «ночлег и завтрак».

Вскоре папа с Шарлоттой уже не вылезали из чатов, вспоминая прежние деньки. Каждый вечер папа приклеивался к экрану лэптопа, строчил сообщения, флиртовал и постепенно влюблялся.

Шарлотта оказалась симпатичной блондинкой и, что важнее, выглядела доброй и весёлой, совсем как реальная мама.

«Она мне нравится», – вынесла я вердикт. Папа просиял и признался, что тоже очарован Шарлоттой. Они начали встречаться, проводить романтические уик-энды, мечтать и строить совместные планы на будущее. Я в это время сидела у миссис Макки и от всего сердца молилась за них. Это был современный роман, волшебная интернет-сказка.

«Ты никогда не задумывалась, что твоя жизнь проходит стороной, хотя могла бы быть гораздо интереснее?» – спросил меня папа как-то вечером, окинув взглядом нашу убогую квартирку. «Вообще-то нет», – озадаченно нахмурилась я. Однако перемены уже близились, пусть даже я об этом пока не подозревала.

Папа работал на шоколадной фабрике Макбина – график смен там удачно совпадал с моим школьным расписанием. Насмотревшись на Джонни Деппа в фильме «Чарли и шоколадная фабрика», я считала, что это здорово, только у Макбина всё было по-другому – никаких тебе шоколадных рек и нескончаемых карамельных леденцов. Вместо бархатного фрака и цилиндра папе полагался пластиковый фартук, сетка для волос и уродливые резиновые перчатки, а работа была такой монотонной и скучной, что у него сводило зубы.

Однажды я пришла из школы и обнаружила, что папа лепит на кухонном столе шоколадные трюфели, растопив на водяной бане молочные шоколадки с фабрики.

«Разве тебе мало этого добра на работе?» – поинтересовалась я. «Не смейся, – ответил он. – Шоколад – это золотое дно. Если уж старомодные батончики вроде «Вкусняшек» до сих пор продаются на ура, представь, чего можно достичь в верхнем сегменте рынка. Органические шоколадные трюфели ручной работы в изящной обёртке… Да мы станем миллионерами!»

Я с сомнением посмотрела на густую жижу в кастрюльке, но потом выяснилось, что, в отличие от внешнего вида, на вкус папины конфеты просто замечательные.

На следующий день он сделал новую партию трюфелей, уложил их в картонную коробочку, которую сам склеил, разрисовал и выстелил золотистой папиросной бумагой. Перевязав коробочку лентой, папа отправил её по почте Шарлотте.

Та похвалила конфеты, но папа сказал, что способен на большее. Теперь он растапливал не молочный шоколад Макбина, а какой-то более дорогой сорт, отчего качество домашних трюфелей заметно повысилось. Некоторые вообще были шедеврами, например те, что с начинкой из свежей клубники со сливками или крохотными кусочками ананаса и манго.

Шарлотта получала на пробу образцы из каждой партии. У неё с папой выходила любовь на расстоянии, щедро сдобренная шоколадом. И кто бы устоял против такого?

Шарлотта приехала в Глазго, и мы втроём отправились на свидание – в парк, музей и японский ресторан. Папа надел новый пиджак с футболкой и даже попытался укротить свою непослушную шевелюру – намазался гелем для укладки. Я была в восторге: мой милый, добрый, не слишком аккуратный папа с лохматой копной тёмно-русых волос и смеющимися голубыми глазами, в пиджаке и древних протекающих «мартинсах» выглядел великолепно! Кажется, Шарлотта разделила моё мнение.

Она часто смеялась, а когда в японском ресторане не смогла управиться с палочками, то воткнула их себе в причёску. Дома мы ещё долго не ложились спать; втиснувшись на диван, все вместе пили детские коктейли, приготовленные по рецептам Шарлотты, – к примеру, из персикового сока и газировки с ломтиками ананаса. Утром на вокзале она крепко обняла меня, велела приглядывать за Пэдди и сказала, что будет по мне скучать. От счастья я едва не летала.

Папа влюбился? Ну и что, я тоже.

«Черри, как ты смотришь на то, чтобы уехать из Глазго? – осторожно спросил он. – Перебраться в Англию, к Шарлотте? Будем помогать ей с гостиницей, запустим наконец наш шоколадный бизнес и… снова станем настоящей семьёй…»

Как я на это смотрела? Как будто все мои дни рождения и рождественские праздники случились одновременно! Только вот теперь, когда переезд на носу, мне отчего-то не по себе. Что, если всё выйдет не так, как я представляла? Что, если играть в «счастливое семейство» куда труднее, чем кажется?

Папа уже рассчитался с фабрики, так что последние сборы не занимают много времени. Куча коробок и полиэтиленовых мешков у двери растёт и растёт. Перед выходными приходит миссис Макки, вооруженная полиролью для мебели, тряпками, шваброй и ведром мыльной воды. Соседка заставляет нас взяться за дело: мы моем, чистим и полируем квартиру от пола до потолка.

– Буду по вам скучать, – ворчливо говорит миссис Макки, пока папа усердно оттирает раковину, а я до блеска надраиваю краны. – Таких хороших соседей днём с огнём не найдёшь.

– Мы тоже будем по вам скучать, миссис Макки, – отвечает папа.

Сколько раз она отводила меня в школу, когда папа работал в утреннюю смену, сколько раз я «куковала» у неё в квартире – грызла песочное печенье и смотрела детские передачи по телеку, дожидаясь папиного возвращения.

Миссис Макки трясёт папе руку, вкладывает мне в ладошку тёплую монету в пятьдесят пенсов и велит быть хорошей девочкой. Меня вдруг охватывает горечь сожаления. Хочется сильно-сильно обнять нашу старенькую соседку и расплакаться на её плече… Я сдерживаю себя, ведь мне нужно быть храброй. В конце концов, я получаю именно то, о чём мечтала: маму, будущее, шанс обрести семью, стать похожей на остальных девочек – всех Кёрсти этого мира. И сейчас это настолько реально, что мне даже страшно…

Мы на ногах с шести утра, грузим вещи в машину, таскаемся туда-сюда по лестнице, сперва вверх, потом вниз, под косые струи проливного дождя. Весь наш скарб вплоть до последнего чемодана и мусорного мешка запихан в багажник. Появляется миссис Макки в нейлоновом домашнем халате и клетчатых тапочках; она даёт нам в дорогу сандвичи с плавленым сыром, нарезанные треугольниками, и несколько кусочков фруктового пирога. Мои глаза увлажняются.

Мы оставляем в квартире диван, обитый коричневым вельветом, бросаем ключи в почтовый ящик – их потом заберёт домовладелец, и в девять часов мы уже в пути.

– По дождю я скучать не буду, – шутит папа, пытаясь держаться бодрячком.

Я считаю иначе: по-моему, дождь плачет по нам, ведь мы покидаем эти места, и городу жаль с нами расставаться.

К одиннадцати мы проехали больше ста миль, а дождь никак не унимается. Ливень уже не похож на тихий прощальный плач, скорее он предвещает что-то очень и очень недоброе. А вдруг вся эта затея с переездом на юг и новой семьёй провалится?

Я съёживаюсь на пассажирском сиденье. В руках у меня аквариум с золотой рыбкой, у ног – коробка с «сокровищами». Я прижимаюсь щекой к окошку, и капли дождя снаружи катятся по стеклу, будто слёзы.

– Ну и лето… Что ж, будем считать его испытанием, – говорит папа. – Посмотрим, что вый дет. Думаю, мы справимся, но в любом случае знай: ты для меня важнее всего. Если тебе будет плохо или неуютно, мы всё перерешим. Черри, ты навсегда моя девочка номер один, и ты это знаешь.

– Знаю, – эхом отзываюсь я, хотя уже не уверена, так ли это и как долго ещё продлится.

Шарлотта Танберри – замечательная женщина. Она часто смеётся, втыкает в волосы деревянные палочки, только… одна малюсенькая проблема. Шарлотте не нужна новая семья, потому что у неё есть старая: четыре красавицы-дочки.

Я продолжаю глядеть в окошко. Наш маленький автомобиль направляется на юг, оставляя Шотландию и мою прежнюю жизнь позади.