Читать книгу Навеки твоя - Кэтлин Гаррингтон - Страница 5
Глава вторая
ОглавлениеСвечи, а их было не меньше тысячи, заливали ярким светом банкетный зал дворца Колливестон. Во всем была видна любовь Тюдоров к роскоши: все вокруг блестело и сверкало. Находясь в дальнем конце комнаты, Лахлан Мак-Рат с восхищением и завистью разглядывал окружающее его великолепие.
– Если вся эта роскошь нужна Генриху для того, чтобы поражать приезжающих к нему иностранных послов, то, должен признать, ему это прекрасно удается, – прошептал он, обращаясь к Гиллескопу Керру, который сидел за столом возле него.
– Королевская роскошь – довольно важный атрибут, с помощью которого монарх может показать, насколько твердо он сидит на троне, – понизив голос, ответил граф Данбартон. – Генрих прекрасно понимает, что помпезная демонстрация богатства помогает подчеркнуть, что право управлять страной даровано ему Богом и власть он получил законным путем. Он не забыл об этом, даже когда выделял приданое своей дочери, проявив невиданную щедрость.
– И надо полагать, все прекрасные дамы королевства с удовольствием слушают рассказы о щедрости монарха, – сказал Лахлан.
– Наверное, – согласился Данбартон, едва заметно усмехнувшись.
Музыканты сидели на деревянной галерее, которая находилась под самым потолком и тянулась вдоль всего зала. Слушая льющиеся сверху нежные звуки лир, гитар и арф, гости непринужденно беседовали друг с другом.
За главным столом, стоявшим на возвышении, под золотым балдахином сидели Генрих Тюдор и его старшая дочь Маргарет, невеста короля Шотландии Джеймса. Рядом с юной принцессой, словно гора, восседала ее бабушка, леди Маргарет Бофорт, графиня Ричмонд.
Вблизи главного стола, за другим столом, между послами Франции и Испании сидела леди Франсин, вдовствующая графиня Уолсингхем.
С того места, где находился Лахлан, был довольно плохой обзор, и он не видел весь зал. Шотландец нахмурился, наблюдая за тем, как оба дипломата буквально из кожи вон лезут, стараясь привлечь внимание молодой вдовы. Черт возьми! В своих пышных блестящих одеждах они были похожи на двух попугаев.
Несмотря на то что по залу постоянно сновали слуги, мешая ему, Лахлан не мог оторвать глаз от леди Франсин, едва сдерживая свое восхищение. Исчезло бесформенное платье, которое было на ней утром. Теперь она облачилась в светло-лиловый наряд с туго зашнурованным белыми лентами корсажем. Ее тонкую талию подчеркивал пояс от атласной юбки, спадающей мягкими складками. В отличие от уродливого головного убора, из-под которого не видно было ни единого волоска, сейчас ажурная сетка, украшенная бриллиантами, кокетливо подмигивающими всем мужчинам, находившимся в зале, полностью открывала ее блестящие золотисто-каштановые волосы.
Если король действительно был ее любовником, то он чертовски счастливый мужчина: эта английская вдова, эта светловолосая леди с карими глазами – настоящее чудо природы.
Сокрушенно вздохнув, Лахлан отвернулся, снова посмотрев на тех, кто сидел за его столом, и встретил понимающий взгляд Гиллескопа.
– Тот, кто отвечал за размещение гостей и определял, кто за каким столом будет сидеть, похоже, недостаточно хорошо знает придворный этикет, – заметил граф Данбартон.
Лахлан согласно кивнул в ответ. Так как они являются официальными послами, представляющими Джеймса IV, и к тому же каждый из них имеет титул шотландского графа, их должны были посадить рядом с королевским столом.
– Вполне справедливое замечание, – ответил он. – Ведь высокие иностранные гости обычно сидят на самых почетных местах, то есть во главе стола.
– Господи, я думаю, что он его вообще не знает, – посетовал Колин Мак-Рат. – Иначе нас бы не засунули в самый конец зала, как кучку каких-нибудь голландских фермеров.
Лахлан усмехнулся, увидев, что его двоюродный брат сердито нахмурил брови.
– Ты, парень, сидишь возле страшного шотландского пирата, – напомнил он ему, похлопав того по плечу. – Скажи спасибо, что мы ужинаем в зале, а не в гардеробной.
– И еще нужно поблагодарить за то, что нам не подсунули отравленное мясо, – лукаво усмехнувшись, добавил Касберт Росс, сидящий рядом с Колином.
– Господь всемогущий! – воскликнул Колин, судорожно глотнул изрядное количество эля и оттолкнул от себя тарелку. Он побледнел, и стали отчетливо видны крупные, похожие на медные монеты веснушки, которыми был усыпан весь его нос, напоминавший огромный орлиный клюв.
Его испуганное лицо было таким забавным, что все соплеменники Мак-Рата, сидевшие за столом, дружно захохотали.
– Ты просто слабоумный придурок, прости Господи, – крикнул Уолтер Мак-Рат, отец Колина, который сидел в дальнем конце стола. – Ты сожрал половину жареного поросенка и залил все это тремя кружками эля. Если бы еда была отравленной, ты бы сразу откинул копыта, и сейчас тебя бы уже черти в аду жарили.
Возмущенный Колин вскочил с места, сжав свои огромные кулаки. Он был почти таким же высоким – без малого два метра, – как и лейрд, хотя и на целых пять лет младше. Тощий как жердь и упрямый, словно деревенский осел, он принимал вызов всех претендентов на победу во всех мужских забавах. Он мог бросить тяжелый камень на расстояние, равное полету стрелы, и в считаные секунды свалить на землю парня в два раза крупнее, чем он сам. На поле боя Колин вел себя как одержимый, орудовал мечом, словно косил траву. Однако стоило к нему подойти какой-нибудь хорошенькой девушке, как у него от смущения начинал заплетаться язык, и из-за этого старшие соплеменники часто подшучивали над ним.
– Эй, парень, успокойся. Сядь и доешь то, что осталось у тебя в тарелке, – сказал Берти и помахал ножом так, словно просил прощения. – Не стоит волноваться по пустякам, мальчик. Нам всем здесь не нравится, однако я не думаю, что англичане пригласили нас на ужин для того, чтобы отравить.
Колин смущенно улыбнулся и медленно опустился на стул. Пригладив рукой свои ярко-рыжие кудри, он втянул голову в шею, уткнувшись подбородком в кружевной воротник.
– Ладно, – сказал он, разглядывая скатерть. – Да я, по правде говоря, и не поверил тебе.
Его слова вызвали веселый смех и добродушные улыбки. Улучив момент, Лахлан решил поговорить с Гиллескопом.
– Похоже, не нам одним не нравится угощение, – усмехнувшись, сказал он полушепотом. – Глядя на леди Уолсингхем, можно подумать, что она увидела в своем бокале таракана.
Данбартон засмеялся:
– Наверное, графиня тоже поняла, что оба посла будут добиваться свидания наедине.
– Или, может быть, она пытается переключаться с француза на испанца и обратно, чтобы не упустить ничего из их трехсторонней беседы, и ей от этого не по себе.
– Не думаю, – уверенно покачал головой Данбартон. – Леди Уолсингхем великолепно знает придворный этикет. Ее супругу часто приходилось устраивать в своем доме приемы для высоких иностранных гостей, и его юная жена всегда ему помогала.
– И на сколько же он был старше своей жены?
– На пятьдесят лет. Покойный граф отошел в мир иной этой зимой. Ему было семьдесят два года.
– И почему меня, черт возьми, удивляет такая большая разница в возрасте, – раздраженно процедил Кинрат. – Английские дворяне часто продают своих дочерей тому, кто предлагает самую высокую цену.
– Ты прекрасно знаешь, что шотландцы тоже так поступают.
Лахлан вынужден был согласиться. Но он подумал о том, что девушка с такими прекрасными глазами смиренно позволила забрать себя из отчего дома какому-то похотливому негодяю, и брезгливо поморщился. Это было в высшей степени отвратительно.
– Должно быть, она вышла за этого старого козла из-за его титула и денег.
– Старого козла? – возмущенно проворчал Данбартон. Он сделал вид, что сердится, но его глаза подозрительно заблестели. – Я не считаю себя «старым козлом», а мне сейчас столько же лет, сколько было Уолсингхему, когда он женился.
– К присутствующим здесь джентльменам это, конечно, не относится, – примирительно помахав рукой, сказал Лахлан.
– Когда мы вели переговоры по поводу свадьбы нашего короля и обсуждали условия заключения мирного договора между нашими странами, – продолжал Данбартон, – я несколько раз гостил в их лондонском доме. Должен признаться, у меня создалось впечатление, что они были искренне привязаны друг к другу. Граф с теплотой и нежностью относился к своей супруге. Казалось, что для него нет ничего важнее в жизни, чем доставлять удовольствие своей юной жене.
– О-о, старик, наверное, просто потерял голову от любви, – сказал Лахлан, язвительно усмехнувшись.
– Вернувшись в Англию, я узнал о том, что во время смертельной болезни мужа графиня неотлучно находилась у его постели, ухаживая за ним, – добавил Гиллескоп, равнодушно пожав плечами. – Похоже, она тоже испытывала к нему нежные чувства.
Лахлан нахмурился. То, что он услышал, совершенно не соответствовало его представлению об английской аристократии. В особенности о женской половине этой зловредной нации.
– Черт, да ведь еще со времен Адама и Евы известно, что женщины прекрасно умеют притворяться, изображая любовь, – сказал он.
– Тебе всего тридцать лет, а ты рассуждаешь, как дряхлый, уставший от жизни старик, – заметил Данбартон, удивленно выгнув свою седую бровь.
– Да, жизнь меня потрепала. Она, как известно, суровый учитель, – спокойно ответил Лахлан, дернув плечом.
После банкета должно было начаться театральное представление. Франсин, сидевшая между двумя иностранными послами, глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки и успокоиться. Она вполуха слушала, о чем говорили мужчины за ее столом, так как думала о той веселой пьеске, которую написала для вечернего представления.
Пьеса была задумана ею до того, как произошло знакомство с графом Кинратом, более известным в Англии как Чародей Моря. Ну почему, почему никто ей не сказал, что он будет при дворе?! Почему она узнала об этом только сегодня утром?
Ей совершенно не хотелось, чтобы из-за нее разразился скандал между Англией и Шотландией, который может поставить под угрозу срыва недавно подписанный мирный договор. Ведь ее покойный супруг приложил столько усилий для того, чтобы он был заключен.
Посол Испании при дворе Тюдоров дон Хавьер де Айала, который сидел возле Франсин, каждый раз, когда что-то хотел сказать ей, слишком близко придвигал свои тонкие губы к ее уху, и это раздражало женщину. Ей хотелось отодвинуться от назойливого джентльмена, но с другой стороны сидел посол Франции, весьма дородный мужчина, занимающий довольно много места.
Сердце Франсин так часто билось, что она прижала ладонь к груди, пытаясь успокоить его. Она вынуждена была признать, что особо не задумывалась над содержанием смешной пародии, которую написала для Главного королевского комедианта. Ей просто хотелось немного повеселить двор и доставить удовольствие иностранным гостям.
Это было до того, как она познакомилась с предводителем горцев.
Женщина даже не подозревала, что им окажется ужасный Лахлан Мак-Рат, поэтому и написала эту глупую комедию.
Сначала отец, когда она была еще ребенком, а потом и Матиас, когда она стала его женой, предупреждали Франсин, что в присутствии незнакомых людей не стоит проявлять свойственные ее натуре упрямство и своеволие.
Почему же она не последовала их совету?
Интересно, как ей может отомстить волшебник за столь серьезное оскорбление? Может, на всю оставшуюся жизнь превратит ее в кошку?
Осторожно повернув голову в сторону дальнего конца зала, Франсин увидела, что граф Кинрат смотрит на нее, грозно сдвинув брови.
Господи, спаси и сохрани!
Если он уже сейчас так зол, то что будет после того, как закончится представление?!
Франсин не понимала, за что он сердится на нее. Она не сказала ему ни единого слова, после того как утром король представил их друг другу…
При мысли о том, что он может сделать, ее охватил ужас. Если разгневанный Кинрат как личный представитель шотландского короля потребует извинений английского монарха, то отвечать за все придется именно ей. Закусив губу, Франсин погрузилась в размышления. Ей хотелось понять, есть ли у этого шотландца хотя бы что-нибудь, отдаленно напоминающее чувство юмора, а также как к нему относится король Джеймс.
По правде говоря, этот страшный шотландец не единственный, кого может обидеть вечернее представление. В ее произведении имелась еще и пародия на Личестера. И о чем она только думала?! Неужели она не понимала, что рискует навлечь на себя гнев такого влиятельного и невероятно мстительного человека? Франсин позволила эмоциям взять верх над разумом, так как с детства питала стойкое отвращение к этому парню, живущему по соседству.
Франсин очень не хватало покойного супруга, который оказывал на нее благотворное влияние. Он все время повторял ей, что нужно уметь сдерживать свои чувства. Однако когда дело касалось Эллиота Броума, второго маркиза Личестера, даже Матиасу не удавалось скрыть, настолько он презирает этого человека.
Кроме тех, кто играл в спектаклях, лишь несколько человек знали о том, что в Ричмонде и Уайтхолле все маскарады, все театральные представления – словом, все увеселительные мероприятия для гостей королевского двора – создаются под непосредственным руководством Франсин. Но никто и не подозревал, что она лично писала некоторые диалоги, стихи и мадригалы. Матиас, конечно же, знал об этом и всячески поощрял ее, как он говорил, «драматургические способности». Однако ее защитник, которого она так любила, отошел в мир иной. Впрочем, как и королева, которой тоже очень нравились театральные представления, устраиваемые Франсин.
Только король Генрих и его верный слуга Чарльз Берби, Главный королевский комедиант, знали, какая часть сегодняшнего спектакля создана богатым воображением вдовствующей графини Уолсингхем.
Боже милостивый, будь что будет… Ведь все равно уже ничего нельзя изменить. Гости притихли и с нетерпением ждут начала представления.
Первыми вышли акробаты; они прыгали по залу, взлетали вверх. Труппа мускулистых красавцев цыган удивляла публику своим мастерством и изяществом. Потом появились актеры в масках и карнавальных костюмах. Их забавные выходки вызывали у дам приступы смеха, джентльмены же выражали свое одобрение, хлопая ладонями по коленям.
Потом была небольшая пауза, и зрители взволнованно перешептывались в ожидании следующего номера программы. Десять толстых телохранителей короля с помощью золотых канатов втянули в зал по дорогому дубовому паркету огромную повозку. На ней стоял причудливый замок с позолоченными арками, резными башнями и десятью окнами с деревянными ставнями.
Над каждым окном была дощечка с названием одной добродетели, например, Терпение, Скромность, Целомудрие. Стены замка были украшены розовыми и красными розами, белыми лилиями, темно-лиловой сиренью и вьющейся бледно-желтой жимолостью. Зал наполнился сладким ароматом цветов. Между листьями располагались муляжи экзотических птиц с ярким оперением; бабочки и пчелы собирали мед с цветочных головок.
С галереи, где сидели музыканты, громко заиграла труба, охранники в униформе открыли ставни, и в окнах появились десять прекрасных девушек. Послышался восторженный шепот зрителей. Все узнали в этих девушках незамужних дочерей придворной английской знати, присутствующей этим вечером в зале. Родителям понравилось, как красиво смотрелись их чада, и на их лицах появились довольные улыбки.
Юные девицы благородных кровей, одетые в длинные светлые древнеримские туники, сидели на подоконниках, покрытых стегаными ковриками. У каждой в руках была кифара или лира. Их волосы, собранные на затылке с помощью гребней, отделанных драгоценными камнями, ниспадали на спины каскадами локонов.
Все девушки хранили молчание и к музыкальным инструментам не притрагивались. Они сидели, словно застывшие, не шевелясь и не разговаривая.
Увидев это необычное зрелище, зрители зааплодировали.
На самой верхней башне замка появился златокудрый ангел, за спиной у него были крылья из перьев, а над головой светился нимб. Это была леди Констанс, старшая дочь герцога Эссекса. Широко раскинув руки, она обратилась к сидевшим в зале зрителям, которые с интересом наблюдали за происходящим.
– О, дорогие джентльмены и высокородные дамы! – воскликнул Ангел Любви. – Я умоляю вас помочь мне освободить этих прекрасных девушек! Каждую из них заточили в круг молчания. Они больше не могут ни петь, ни играть на музыкальных инструментах. Эти несчастные обречены на неподвижность и ждут, когда придет отважный герой и освободит их.
Зрители, сидевшие за столами, с любопытством переглядывались, пытаясь угадать, кто будет тот храбрец, который решится освободить девушек.
Однако у ближайшей двери вместо галантного кавалера появился дьявол в кроваво-красном одеянии, с рогами и хвостом. В руке он держал длинные вилы и угрожающе размахивал ими в сторону зрителей.
– Никто из презренных людишек не сможет освободить этих благородных девиц, – закричал он страшным рокочущим голосом. – Я – Люцифер, повелитель преисподней. Если какой-нибудь глупый смертный придет сюда, чтобы спасти их, я утащу его, кричащего и умоляющего о пощаде, прямо в Ад.
– Постой! – раздался из дальнего конца зала звонкий мужской голос. – Я спасу этих прекрасных девушек. Я стану их рыцарем в сверкающих доспехах!
Все как один зрители повернулись и увидели королевского шута, карлика Реджинальда. Тот был в черном парике, с козлиной бородкой, в шлеме и рыцарских доспехах, сбоку висел палаш, который громко тарахтел при ходьбе. Он, гордо вышагивая, прошел в зал. На его огромном щите была изображена геральдическая эмблема: волк, злобно рычащий на испуганную овцу. Если убрать овцу, то это изображение можно было принять за герб маркиза Личестера. Во всяком случае сходство было весьма очевидным.
Когда зрители поняли, на кого похож этот воин, по залу прокатился громкий смех. Им не терпелось узнать, сможет ли крошка рыцарь, изображавший гордого маркиза, победить Люцифера.
Сидевший в дальнем конце зала Лахлан снова перевел взгляд на графиню Уолсингхем. Ему больше нравилось смотреть на ее живое, выразительное лицо, чем на забавный фарс, который разыгрывали в банкетном зале. Он был очень удивлен, увидев, что леди Франсин, прикрыв рукой лицо, осторожно высматривает кого-то сквозь раздвинутые пальцы. В ее глазах он заметил тревогу, когда она посмотрела на джентльмена с прямыми черными волосами и короткой, аккуратно подстриженной бородкой, который сидел недалеко от нее. Этот мужчина смотрел на придворного шута, злобно сверкая глазами. Его смуглое лицо покраснело от гнева, а туго сжатые кулаки готовы были ударить по столу с белоснежной скатертью.
Что за чертовщина, такого просто не может быть!
Лахлан вспомнил, кто этот сердитый джентльмен.
Несмотря на то что шотландец видел маркиза Личестера восемь лет назад, он сразу узнал этого хладнокровного убийцу, который лишил жизни своего юного соотечественника на пустынном после битвы поле в Чевиот-Хилсе.
Лахлан снова перевел взгляд на прелестную вдову. Было понятно, что ей, так же как и Личестеру, не нравилась комедия, которую разыгрывали на сцене в банкетном зале. Она как зачарованная смотрела на свой бокал с красным кларетом, словно ожидая, что со дна всплывет ответ на трудную головоломку, которую никак не могла разгадать.
У Лахлана появилось какое-то странное чувство. Ему почему-то казалось, что вдовствующая графиня Уолсингхем знает, как будут развиваться события дальше и что должно случиться, когда королевский шут вступит в схватку с дьяволом. Она явно знала и то, как отреагирует на это Личестер.
– Я вас всех спасу! – снова крикнул Реджинальд. – Я не боюсь Сатаны!
Крошечный рыцарь помчался через зал к своему грозному врагу, размахивая короткими ручками. Пробегая мимо замка, он поднял голову и гордо помахал рукой юным девушкам и тут же, споткнувшись о свой палаш, упал на пол лицом вниз, растянувшись во весь рост. Металлический нагрудник громко лязгнул, а щит покатился по паркету. Его поймал стоящий рядом и весело смеющийся широкоплечий мужчина. Изображая страдание, Реджинальд катался по полу, схватившись руками за грудь и издавая забавные стоны.
Отовсюду раздавались радостные крики зрителей. Однако они сразу стихли, как только Люцифер с жутким воем выпрыгнул в центр зала. Он начал танцевать вокруг лежащего ничком героя, пытаясь проткнуть его острыми вилами.
– Вот тебе, маленький дурачок! – вопил он. – Я тебе преподам хороший урок! Ты будешь знать, что нужно бояться настоящего беса!
Проворно вскочив на ноги, Реджинальд увернулся от смертельного удара. А потом, к удивлению дьявола, маленький рыцарь набросился на него со своим огромным мечом, направив его прямо в колено своего противника. Он наносил Люциферу удар за ударом по коленям и лодыжкам. Музыкант на галерее бил в барабан, дьявол прыгал по кругу, публика кричала от восторга.
Кончилось все тем, что испуганный Люцифер убежал из зала, завывая от боли и гнева.
Злые чары были разрушены, и десять девушек, сидевшие на окнах замка, поднялись на ноги и послали Реджинальду воздушные поцелуи.
– Ты наш Ланселот! – кричали они ему. – Ты наш спаситель и теперь можешь выбрать себе одну из нас в невесты.
Пока шут отвешивал витиеватые поклоны своим благодарным зрителям, в зал влетели еще два злых духа. Схватив рыцаря за руки, они утащили его, истошно вопящего, из зала.
Лорды и леди еще не успели отреагировать на неожиданное исчезновение героя, как из противоположного конца зала раздался громкий топот ног, сопровождаемый заунывным воем волынки и боем барабанов.
Бодро маршируя, в зал вошли десять шотландцев. Сразу стало понятно, что это переодетые в пледы и береты цыганские акробаты. Их высоченный предводитель в ярко-рыжем парике возвышался над остальными, так как шел на ходулях. На его тощих ногах были клетчатые гольфы.
– Мы, хр-р-рабрые и кр-р-репкие шотландцы, возьмем в жены этих милых девушек, – заявил предводитель, безбожно картавя. – А самая кр-р-расивая из них станет моей невестой.
Зал буквально взорвался от смеха. Франсин, упершись локтями в стол, закрыла лицо ладонями. Слегка раздвинув пальцы, она осторожно посмотрела в зал и увидела, что на нее, подозрительно прищурившись, смотрит Лахлан Мак-Рат.
Да, он смотрел прямо на нее.
Господь всемогущий, спаси и сохрани…
При всех своих пороках и недостатках этот проклятый Чародей Моря был, однако, достаточно умен и прозорлив.