Читать книгу На грани - Кэтрин Болфинч - Страница 2

Я проснулась уже ближе к обеду. Линда к этому времени уже готовилась к предстоящим экзаменам, а я еле раскрыла глаза. Честно, даже и просыпаться не хотелось. Во снах ничего не происходило. Там была тишина. Спокойствие. Мир без злых намерений и поступков, которые оставляли темные пятна на душе. Там мне не нужно было переживать о сегодня или завтра. Сны вообще удивительная вещь – в них ты априори живешь моментом, там нет возможности тревожиться о будущем, о своей жизни. Если тебя преследуют во сне, то ты думаешь только о том, как от этого преследования убежать. Если ты счастлив во сне, то не думаешь, что это счастье скоро закончится. Там все мечты реальны. В них жизнь реальнее, чем есть на самом деле.

Иногда мне казалось, что я живу во сне, и скоро все ужасы закончатся. Но с каждый разом я все сильнее убеждалась в том, что это реальная жизнь. Папа, правда, мертв. Мама, правда, больна. А я, правда, работаю в эскорте, боясь, что об этом узнают в университете и мое научное будущее улетит в кювет, как машина отца.

Но еще сильнее меня пугало то, что скоро и мама может меня оставить. Как я тогда буду без нее? Смерть – неотъемлемы процесс жизни и бла-бла-бла, но с ней ведь никогда не смиряешься. Привыкаешь, но не смиряешься. Именно поэтому я работала там, где работала. Выход есть не всегда. Ни на одной «приличной» работе я не смогла бы обеспечить должного лечения и ухода для мамы, не смогла бы оплатить свою учебу.

– Мади, ты проспала половину дня, чем ты вчера занималась? – ехидно спросила Линда, когда заметила шевеление со стороны моей кровати. Угораздило ведь делить комнату с человеком, который жил одними сплетнями. Хотя были и плюсы – если кто-то начнет болтать про меня, я об этом узнаю из первых уст, так сказать.

 Ты не думаешь о том, что некоторые вещи тебя не касаются? – буркнула я, откидывая одеяло. Линда возмущенно надула губы, но на это уже давно никто не обращал внимания. Уж слишком часто она позволяла себе совать нос в чужие жизни.

Суббота. День, когда я могла спокойно навестить маму и побыть в одиночестве. Иногда мне было необходимо время только наедине с собой. Только в такие моменты я перезаряжалась, копила энергию на следующую неделю беспрерывной учебы, клиентов и встреч с друзьями. Нельзя было отрываться от университетской тусовки, чтобы не вызывать подозрений. Слишком уж тяжело мне далось поступление сюда. Путь к мечте иногда бывает тяжелым, но я знала, на что шла, поэтому всегда собирала себя в кучу сквозь все невзгоды, тяготы и сложности. Я не могла сдаться. Не могла опустить руки и позволить обстоятельствам победить. И каждый день давила в себе отчаяние, не позволяя ему забираться в меня слишком глубоко. Поддаться отчаянию – прямой путь на дно. А у меня он был только наверх. Даже, если приходится идти через грязь и пошлость.

***

Я не любила больницы. Они угнетали. Наводили ощущение обреченности и страха смерти. И оттого, что там находилась моя мама, становилось только хуже. Я любила ее – самого близкого человека в моей жизни. Однажды мы остались вдвоем против целого мира, но справились, пережили все и пошли дальше. А сейчас мне приходилось смотреть на то, как моя жизнерадостная, веселая и заботливая мама медленно умирала в стенах больничного крыла для обреченных – так его негласно называли работники отделения и родственники больных. И не потому, что у них не было надежды, а потому, что шансов не было. Надежда же была их постоянной и единственной спутницей. Никто не надевал розовые очки, но абсолютно каждый молился о хотя бы еще нескольких днях жизни для родных.

Только я была исключением. Не верила в высшие силы и чудо, помощь свыше и добрых людей. Видела мир таким, какой он есть. Мои розовые очки разбились стеклами внутрь, даря возможность опираться только на свои собственные силы.

Больничный дворик даже раздражал своей идеальностью. Гладко-стриженный газон, клумбы, засаженные яркими цветами, аккуратные вымощенные плиткой дорожки, вдоль которых шли многочисленные деревянные лавочки и деревья. Единственная вещь, из-за которой здесь было приятно находиться – сосны. Огромные, высокие деревья, падающие тенью на зоны отдыха и пешеходные тропинки. Под ними всегда было приятно сидеть в жаркую погоду, прячась от палящего солнца.

Я остановилась около знака «курение разрешено». Не курила почти сутки. Легкие отчаянно требовали никотина. Рука так и тянулась ко рту, представляя очередную затяжку. Мозг упорно отказывался работать и думать. А нервная система не могла больше держаться. Ей нужно было хоть что-то напоминающее спасательный круг. Деталь, которая вот уже несколько лет оставалась неизменной. Без нее мне просто не справиться с картиной, которую предстояло увидеть.

Через несколько минут окурок, затушившись о край мусорного бака, отправился на пустое дно. Я поглубже вздохнула, усмиряя трясущиеся руки. Нужно быть сильной. Ради мамы.

Ватными ногами вошла в приемный покой, стараясь не задерживать дыхание от сильного запаха медикаментов. Легкие спирало, и даже выкуренная несколько минут назад сигарета не спасала так, как раньше. Может быть, нужно было выкурить еще парочку? Пачек.

Приветливая медсестра, которая, наверное, знала всех родственников старых пациентов в лицо, приветливо улыбнулась. Мама буквально здесь прописалась. Вот уже полтора года, с самого момента моего поступления, она жила в отделении для тяжелых больных. Конечно, у нее был здравый рассудок, ходили ноги, мозги не плавились, но вот легкие ее подводили. Сначала мы думали про обычную простуду, но все оказалось сложнее, запущеннее и страшнее. Так мама оказалась здесь, а мое объявление на сайте для поиска компании на вечер. Нужно было оплачивать лечение и учебу в университете.

– Как она? – поинтересовалась я. Анна – медсестра, на чьи смены я постоянно попадала, вяло улыбнулась, заглянула в монитор компьютера за стойкой. – Сейчас свободна, на утреннем осмотре никаких ухудшений не было. – я благодарно кивнула в ответ. Длинный коридор с белыми стенами и окном в конце выглядел точно так же, как спасительный тоннель со светом во снах людей. И сейчас я шла в сторону этого света. Палата номер сто пятнадцать. Наверное, это число станет моим не любимым.

Я аккуратно заглянула внутрь. Мама, точнее, мертвецки бледная мама, смотрела в окно, в которое заглядывали зеленые иголки сосен. Форточка была приоткрыта, впуская свежий воздух с улицы.

Сердце болезненно сжалось, пропуская несколько ударов. Как быстро она превратилась из жизнерадостного, веселого и солнечного человека в тень себя прежней? Больно видеть медленное угасание жизни в глазах – они постепенно тускнели, обрастая безразличием ко всему привычному, покрывались белой пленкой, отчего казались такими безжизненными, что у любого другого человека непременно вызвали бы дрожь. А я привыкла смотреть в эти глаза и не видеть там больше огромной любви и силы. Теперь в некогда янтарных глазах плескалось одиночество и ожидание смерти.

– Привет, мам.– я не скрываясь вошла в светлую палату, заставленную одной кроватью, тумбочкой, небольшим шкафом и креслом около окна. Мама тепло улыбнулась, сев в кровати. Темные волосы рассыпались волнами по белой подушке, сеточка морщин, которая появилась не так давно, обрамляла глаза и тонкие губы. Единственное, чего нельзя было отнять у нее – искренняя улыбка. Да, в ее взгляде уже не было той привычной яркости жизни, но улыбка сохраняла тепло и уют, которые окутывали каждого, кто знакомился с ней.

– Ты очень похудела, Мади. – с упреком сказала женщина, обняв меня. Я тихо хмыкнула, вдыхая запах медикаментов, чистых простыней и яблочного шампуня. Было в этом запахе что-то щемящее сердце, берущее за самую душу. Из самого детства.

– Вообще-то я пришла поговорить о тебе. – по-доброму упрекнула я, слегка отстраняясь.

– А я не хочу говорить обо мне. Я хочу узнать как дела у моей дочери. – возмутилась мама, откидывая одеяло. – Как учеба? Как Линда?

– Все хорошо, я вышла на повышенную стипендию. Линда все так же – перемывает кости всем, кому придется. – пальцы как-то сами по себе нащупали ладонь мамы, соединяя в замок. – Я соскучилась.

– Я тоже очень скучаю, милая. – мама еще раз обняла меня, вложив в этот жест всю ту материнскую любовь, на которую была способна. Всеобъемлющую. Бесконечную. Бескорыстную. Просто потому, что я есть. Любила бы она меня также сильно, знай, кем я работаю? Вряд ли бы она вообще пережила такую новость. Как бы по-черному это не звучало, ее сердце бы просто не выдержало.

– Как ты здесь? Может, чего-то принести? Врач сказал, что можно будет забрать тебя на следующие выходные. Хочешь, сходим в кино или кафе?

– Не возись со мной. У тебя ведь есть друзья, развейся, отдохни. Это ведь твоя молодость, лучшие годы. – мягко проговорила мама, а у меня в горле почему-то встал ком. Лучшие не лучшие. Лучшие в своей сложности и уроках жизни. Худшие во всем остальном.

– Я хочу провести время с тобой не в стенах этой больницы. Ты сама не устала от этих белых стен?

– Тут есть отличный книжный клуб, наконец-то, у меня есть достаточно времени, чтобы читать. Раньше за работой его никогда не было, едва удавалось прочитать пару строк после работы, потому что я почти сразу засыпала. – улыбнулась мама. Такой она и была – искала хорошее в каждом событии и ситуации. Все не может быть только черным. Наверное, это был девиз ее жизни. Такому она пыталась научить и меня когда-то давно. Сначала в разбитых коленках видеть опыт, потом в смерти рыбки ценность жизни.

Мама пустилась в рассказ о книжном клубе, заведенных друзьях и своей жизни. Здесь редко что менялось. Все те же лица, все те же диагнозы и чаще всего тот же конец. Он почти у всех был одинаков. Отсюда мало кто выходил на своих ногах и с улыбкой облегчения на лице.

Многие мечтали о стабильности в жизни. Вот здесь люди к ней и приходят. Каждый день одно и то же, тишина, никаких планов и целей на будущее, потому что его просто не было. Зато была стабильность. Звучит страшно, да? А это была их реальность – жизнь в обмен на ежедневную рутину без планов наперед.

Спустя пару часов, в комнату заглянула медсестра, прервав мамин рассказ о женщине из соседней палаты. Я засобиралась на выход, не задерживая маму на процедуры и чай. Здесь не было такого строгого расписания, как в обычных больницах, все было создано для удобства «завсегдатаев». По мнению главного врача отделения, больным лучше всего было не менять привычный уклад жизни, чтобы не испытывать слишком много стресса при переезде сюда и лечении. Будто это было возможно – не испытывать слишком много стресса, чувствуя и осознавая, что ты буквально завтра можешь умереть. Это всегда меня смешило. К чему эта ложь «во благо»?

– Позвони мне вечером. – уже у дверей я остановилась, бросив просьбу маме, что натягивала белый больничный халат поверх цветной пижамы. Она тепло улыбнулась, кивнула, провожая взглядом закрывающуюся дверь. Как она всегда оставалась настолько спокойной, когда я уходила? Мое сердце буквально разрывалось каждый раз, когда я пересекала главные ворота корпуса. Что если я больше не смогу ее увидеть? Что если однажды ночью меня разбудит звонок из этого места с неутешительными новостями? Наверное, это был мой главный страх в жизни. Сразу после него шел тот, где университет узнает о том, где я работаю.