Читать книгу Тайна картины с драконом - Кэтрин Вудфайн - Страница 9

Следующие две недели «Зелёный дракон» не шёл у Лео из головы. Картина постоянно отвлекала её от работы над выставкой, и она то и дело подходила взглянуть на оригинал. Вскоре ей стало казаться, что она знает наизусть каждый мазок.

– На выставке есть и другие картины, – как-то раз бросила ей Конни, закатив глаза.

– Не обращай на неё внимания, – прошептал Лео Смитти. – Ей просто обидно, что мистер Лайл не захотел купить одну из её картин.

Но Лео и так не задевали слова Конни. Она радовалась своему первому заказу и готова была вложить в него всю душу. Долгие часы в библиотеке Спенсера она изучала биографию и работы Бенедетто Касселли и допоздна трудилась в мастерской, экспериментируя с предоставленными мистером Лайлом материалами.

«Мне начинает нравиться в Лондоне», – написала она в одном из писем к леди Тримейн. В Спенсере ей тоже начинало нравиться. Легче там учиться не стало, но Лео потихоньку начала привыкать к художественному институту. Ей нравилось, что остальные студенты принимают всех такими, какие они есть, – не важно, ходишь ты с костылём, как Лео, или говоришь с северным акцентом, как Смитти. Девчонки могли стричься коротко, носить разноцветные одеяния и разномастную обувь, как Конни; мальчишки могли отращивать волосы, как Ричард Николс с третьего курса, который, по мнению Лео, одевался прямо как настоящий пират.

У большинства студентов денег почти не было, но и это никого не смущало. Друзья скидывались на чай и пироги, одалживали друг другу шиллинг-другой на оплату съёмных комнат. Многие жили в крошечных каморках на чердаках или в подвалах в Блумсбери или Челси, питались пустым супом и варёными яйцами и все свои скромные средства спускали на книги, принадлежности для рисования и походы в кафе «Роял». Лео очень повезло: леди Тримейн нашла для неё прекрасные комнаты, и ей выделили приличное содержание.

Ещё у других студентов Спенсера, в отличие от Лео, были свои твёрдые убеждения. Они всё время о чём-то спорили, что-то обсуждали – грядущую выставку или политические новости. Лео почти никогда не участвовала в разговорах, но внимательно слушала, как Джек выступает в защиту социализма, как Конни говорит о том, что женщины тоже должны иметь право голосовать. Конни была ярой сторонницей суфражисток и регулярно ходила на их собрания. Лео даже не знала, кто это такие, до своего поступления в Спенсер. Конни показала ей номера газеты «Суфражистка» и свой эмалированный значок, который всегда носила на лацкане пальто. На нём разноцветными буквами, фиолетовыми, белыми и зелёными, значилось: «Право голоса для женщин». Это были цвета движения суфражисток.

– Обязательно сходи со мной на собрание, послушаешь миссис Сент-Джеймс, – уговаривала она Лео. – Это одна из лидеров движения. Она потрясающая.

Лео также поняла, что Джек считает поведение суфражисток слишком экстремальным, например, когда они приковывают себя цепями к оградам, разбивают окна или устраивают поджоги. Они с Конни частенько сталкивались лбами по этому поводу, но всё равно оставались хорошими друзьями. Лео поражалась их дискуссиям и гадала, как бы отец или Винсент отреагировали на заявление, что женщины тоже должны иметь право голосовать, и вообще на то, что девушка разбирается в политике. Здесь же все внимательно слушали Конни и никто её не осуждал.

Больше всего в Спенсере Лео нравилось то, что никого не волновало, откуда ты родом, из какой семьи. В гостиной Уинтер-холла принадлежность к высшему сословию и происхождение ценились превыше всего, а здесь значили чуть меньше, чем ничего. Не важно, где твой дом – в лавке мясника в Ист-Энде, как у одного из самых талантливых студентов третьего курса, или в особняке за городом, как у Лео, – это никак не влияло на отношение к тебе. Единственное, что имело значение, – это талант. И Лео всей душой отдалась рисованию. Каждую свободную минутку она корпела над копией «Зелёного дракона».

Однажды вечером, когда она в очередной раз разглядывала оригинал в «Синклере», к ней подошёл поговорить мистер Лайл. Лео была так погружена в свои мысли, что не сразу его заметила.

– Интригующая картина, да? – Голос Лайла вернул её к реальности. – Сложно оторвать взгляд. Я давно задаюсь вопросом: о чём думал художник? Что хотел сказать? – Мистер Лайл говорил своим особым тоном лектора. – Дракон – не только мифическое существо, но и символ. У одних культур он означает мудрость, у других – силу, благополучие или удачу. – Мистер Лайл улыбнулся. – А как идёт ваша работа?

– Я почти закончила, – застенчиво ответила Лео. – Надеюсь, копия получится достойная.

– Что ж, вижу, вы ответственно подошли к вопросу. Прекрасно, мисс Фицджеральд. Я с радостью посмотрю на вашу картину завтра утром, когда приду в Спенсер.

Он повернулся к выходу, но Лео, набравшись смелости благодаря его словам, окликнула мистера Лайла:

– Я кое-что заметила. – Она показала на левый верхний край картины, рядом с головой дракона. – Здесь как будто другая текстура. Словно что-то закрашено.

Лайл проследил за её взглядом.

– Что ж, вполне возможно, многие старинные картины со временем претерпевали изменения.

– Если вглядеться, можно рассмотреть под слоем краски какие-то штрихи, – добавила Лео с растущим волнением. – То ли слово, то ли… подпись! Возможно, это доказательство, что картина действительно была сделана Касселли.

Лайл задумчиво посмотрел на картину и нахмурился.

– Что ж, вполне возможно… Но маловероятно. Скорее всего, картину реставрировал художник, который уступал Касселли в технике.

– Я хотела обсудить это с профессором Джарвисом. Недавно он прочёл нам очень интересную лекцию по истории искусств о…

Мистер Лайл покачал головой:

– Не стоит, моя дорогая. Картину не раз осматривали эксперты, они бы такого не проглядели.

Нет нужды тратить на это время профессора Джарвиса.

Лео поникла, но мистер Лайл ей улыбнулся.

– Однако глаз у вас острый, мисс Фицджеральд. Из вас получится хороший искусствовед. – Он повернулся к её альбому, лежавшему на столе. – Это ваше, я так понимаю? Позволите взглянуть на ваши последние работы?

* * *

Несколько часов спустя, когда день уже подходил к концу, Лео с улыбкой подумала о том, что мистер Лайл потратил на неё добрых полчаса, да ещё и пообещал прийти посмотреть на картину. Интерес известного знатока искусства придал ей уверенности в себе.

– Слушай, Лео, – сказал Джек, набрасывая куртку, – не хочешь сегодня пойти с нами? Конни зовёт нас послушать речь великой миссис Сент-Джеймс в университете Лондона.

– Ну… – Лео замялась. Не лучше ли провести вечер за рисованием?

– Соглашайся! Она вроде как потрясающий оратор.

– Давай, Лео, – поддержал его Смитти. – Отдохни немного! Ну да, Лайл выбрал тебя своей восходящей звездой – кстати, вполне заслуженно, у старика есть вкус, – но нельзя же рисовать круглыми сутками!

– Да, пойдём, – добавила Конни, к большому удивлению Лео. – Её стоит послушать, честное слово.

– Хорошо, – робко ответила Лео. – Я пойду.

Дождь на улице как раз закончился, и они направились к университету шумной разношёрстной компанией. Лео подумала, что ей даже нравится проводить время со своими однокурсниками. Все на них оборачивались, и Лео знала, что это не из-за её костыля.

Вскоре они прибыли в лекционный зал. Лео плохо представляла, чего ожидать от собрания суфражисток, но всё равно удивилась увиденному. Аудитория гудела от множества голосов, и слушателей собралась целая толпа: хихикающие девчонки в белых платьях, серьёзные дамы, украсившие потрёпанные шляпы яркими фиолетовыми и зелёными бантами, благородные леди в таких же модных нарядах, в каких щеголяла мать Лео. Представителей сильного пола, как ни странно, здесь тоже было немало, от джентльменов в шёлковых цилиндрах до юношей вроде Джека и Смитти.

Шум перешёл в благоговейный шёпот, когда к кафедре подошла миссис Сент-Джеймс. Лео посмотрела на высокую, элегантную даму в стильной шляпке с перьями вроде тех, что выставляют на витринах Синклера, и отметила, что она сразу притягивает к себе взгляд.

– Политики доказывают с пеной у рта, сколь важно не давать женщинам права голоса, – начала она. – Но меня больше интересуют причины, по которым женщины должны иметь это право. И причины эти ясны любому здравомыслящему человеку. Сегодня мы будем обсуждать именно их.

Слушая лекцию, Лео рассматривала лица окружающих – идеальную серию портретов. Ей захотелось нарисовать их все. Вдохновлённую девочку со щёчками, как у фарфоровой куклы, пожилую даму с усталыми глазами и выбившимися из-под фетровой шляпы мягкими прядями, сосредоточенного Джека. Сама не сознавая, что делает, она нащупала карандаш в сумке и начала рисовать на обратной стороне билета.

Время от времени ей казалось, что голос миссис Сент-Джеймс звучит особенно отчётливо и близко, как будто она обращается именно к Лео: «Сегодня у девушек больше возможностей, чем когда-либо, но за них приходится бороться, приходится восставать против ожиданий общества…» «Разве это справедливо, что половина человечества не имеет права высказывать своё мнение об образовании, жилищных условиях и условиях труда? Разве справедливо то, что мы – лишь дополнение к нашим отцам, братьям, мужьям, как будто у нас нет своих мыслей и убеждений, заслуживающих внимания?» «Я на собственном опыте убедилась, насколько современные девушки сильные, надёжные, независимые, мудрые. Разве можно сомневаться в их способности стоять наравне с мужчинами и выражать своё мнение на выборах?»

Лекция подошла к концу, оставив Лео под впечатлением. Словно во сне, она поднялась на ноги и присоединилась к шквалу аплодисментов.

– Лео, ты вообще слушала? – спросила Конни, кивая на рисунки.

– Конечно, слушала! – возмутилась Лео. Ей хотелось добавить, что слова миссис Сент-Джеймс казались даже весомее, когда их сопровождали эти карандашные зарисовки, но она не смогла подобрать слова.

На выходе выдавали цветные ленты суфражисток. Лео взяла одну и приколола к воротнику. Многие остались обсудить лекцию, но Лео с друзьями вышли из людного зала на тёмную улицу. Было холодно, и они плотнее запахнули верхнюю одежду.

– Ох, я не готова идти домой! – воскликнула Конни. – Придумала! Мы пойдём выпьем кофе в кафе «Роял»!

Все согласились, и Лео тоже кивнула. Ей не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

До Риджент-стрит было недалеко. Вскоре они дошли до кафе, и Лео застыла на пороге, разглядывая алые подушки на стульях, снежно-белые скатерти, золотые спирали под потолком. Тихие звуки пианино перекрывал шум голосов и громкий смех. Свечи на столах освещали очередную серию небольших «портретов»: вот дама с красной розой в волосах, официант в белом фартуке и с серебряным подносом, бородач, что-то шепчущий леди в тёмно-красном жакете. Пахло специями. Лео сразу поняла, почему всем так нравится здесь бывать. Кафе было завораживающим, представительным и экзотичным, как и весь Лондон, в глазах Лео.

Она почувствовала себя маленьким ребёнком, а вот Джеку и остальным здесь явно было комфортно. Компания заняла столик в дальнем углу, и все заказали самое дешёвое, что было в меню, – кофе. Его подавали в высоких стаканах и с серебряным кувшинчиком сливок. Все заявили, что собираются потягивать его как можно медленнее, чтобы хватило надолго.

Лео было не до кофе. Она всё думала, как бы лучше перенести эту сцену на холст: красно-золотое убранство, размытый, мягкий свет, тёмные силуэты, освещённые язычками свечей. Её друзья тем временем пытались отыскать в зале известных людей и шёпотом обсуждали, о чём могут переговариваться за другими столами.

– Надо же! – взволнованно прошипел Джек прямо над ухом Лео. – А это, случайно, не художник Макс Каменски?

Лео услышала знакомое по выставкам имя и оглянулась на седовласого господина с острой бородкой. Он, похоже, был в центре внимания целой компании людей, громко обсуждавших что-то.

– Да, и смотрите – с ним леди Гамильтон, – добавила Конни, кивнув на модную леди, которая, облокотившись, разговаривала с художником через стол. – Она позировала ему для одной из картин, сделанных к выставке мистера Лайла. И на встречах суфражисток я её видела.

Вдруг они заметили в толпе самого мистера Лайла. Лео не сдержала изумления. Почему-то она не ожидала увидеть его в таком месте, как кафе «Роял».

– А что здесь делает мистер Лайл? – спросила она.

– А он завсегдатай, – ответил Джек, широко улыбнувшись. – Почти каждый вечер сюда приходит.

Лайл остановился поздороваться с группкой художников за одним из столов, а затем направился в укромный уголок, следуя за официантом с бутылкой красного вина и двумя бокалами. Лео заметила, что за столом уже кто-то сидит к ним спиной, наполовину скрытый в тени: это была леди в бархатной шляпе. Незнакомка повернулась поприветствовать мистера Лайла, и Лео нахмурилась. На секунду ей показалось, что это леди Тримейн. Но Лео знала, что это невозможно: во вчерашнем письме крестная сообщила, что задержится на юге Франции ещё на две недели. В любом случае леди Тримейн никак не могла знать мистера Лайла, иначе она упомянула бы об этом в своих письмах.

Конни схватила её за локоть:

– Смотри, к нему идёт Каменски!

– Он явно чем-то возмущён, – заметил Смитти, подавшись вперёд.

Раскрыв рты, они наблюдали за тем, как Каменски подошёл к столику Лайла, остановился, бросил несколько неразборчивых, но явно грубых слов, развернулся на каблуках и выбежал из кафе.

– Как думаете, что случилось? – спросила Лео.

– Они же друг друга терпеть не могут, – сказала Конни.

Все удивлённо на неё посмотрели.

– Да-да, так и есть. Они страшно поссорились несколько лет назад. Я подумала, что, раз мистер Каменски предоставил Лайлу картину для выставки, значит, они помирились, но, видимо, это не так.

– Ну и ну, вечно тут кто-нибудь ссорится, – удивлённо заметил Смитти. – Помните, как Николс разбил все стаканы в приступе ярости? Его потом месяц сюда не пускали.

– Вполне в это верю, – с улыбкой отозвался Джек. – Надо же, а вот и он!

Лео подняла взгляд и увидела, что к ним идёт Ричард Николс. О нём говорили, что он очень талантливый, его работы постоянно участвовали в выставках, но также он был знаменит своим трудным характером и постоянно попадал в переделки. Ходили слухи, что в прошлом году его даже арестовали.

Он неспешно подошёл к их столу и протянул, откинув назад длинные волосы:

– Пришли понаблюдать за спектаклем, мелюзга? Видели, как Каменски набросился на Лайла?

– Сложно было это пропустить, – ответил Джек.

– На что он так рассердился? – спросила Конни.

Николс пожал плечами:

– Как знать! Я бы и сам с удовольствием на него наорал. – Увидев, как их удивили его слова, Николс с горечью добавил: – Так вы не слышали? Благодаря старине Рэндольфу Лайлу мне дали пинка. Исключили из Спенсера. Ему, видите ли, не нравится мой моральный облик!

– Исключили?! – ужаснулся Смитти.

– Да! Правда любезно с его стороны? – с сарказмом произнёс Николс. – Славный малый, этот мистер Лайл. Ну, рано или поздно он получит по заслугам. Надеюсь, его дурацкая выставка провалится. А, вы же, мелюзга, помогаете ему с подготовкой, но кто вас может обвинить? Хотя, как по мне, ничего хорошего не выйдет из выставки в магазине. – Он ударил кулаком по столу, и Лео подпрыгнула от неожиданности. – Увлечение покупками – это болезнь. Причуды, выкрутасы, модные наряды… Да кого интересует эта скучная ерунда? Главное – это искусство! Все лавочники – паразиты. Не понимаю, как ему совести хватает сюда заявляться!

– Кому? Лайлу? – уточнил Джек.

– Да нет, Эдварду Синклеру, конечно. Самому королю торговли! Он старается не выделяться – понимает, наверное, что ему тут не рады, но как его не заметить? Вон он, рядом с леди Гамильтон.

Они проследили за его взглядом и в самом деле увидели модно одетого господина, в котором любой, кто читает газеты, немедленно узнал бы мистера Эдварда Синклера.

– Хоть он и сидит частенько в кафе «Роял», пусть не думает, что разбирается в искусстве! Нет, он глубоко ошибается, – объявил Николс и отошёл к соседнему столу, за которым тоже сидели студенты из Спенсера. – Торговля – это обман! Искусство, правда, жизнь! Вот что важно!

– Что за вздор, – фыркнула Конни.

– Исключён, вот это да! – воскликнул Смитти. – Как вы думаете, его и правда выгнали из-за Лайла?

Лео их не слушала: она не могла оторвать глаз от мистера Синклера. Её очаровало простое изящество чёрно-белого костюма, резко контрастировавшего с яркими пятнами цвета вокруг. «Он мог бы стать отличным основным акцентом», – подумала Лео, в то время как он что-то нашёптывал леди Гамильтон. Леди кивнула, и Синклер растворился в толпе.