Читать книгу Скучаю по тебе - Кейт Эберлен - Страница 7

Декабрь 1997 г.

ГУС

Чем короче становились дни, тем ближе и роднее Лондон. Осень вносила в городскую жизнь ощущение сопричастности. Когда мы выходили с вечерних занятий, было уже темно и городские улицы сверкали огнями сквозь дождь, а воздух пьянил пряными ароматами кафе и ресторанов. Толпы промокших горожан дружно жались под навесами автобусных остановок. Летом в Лондоне ты ощущаешь себя туристом, но если тебя застала в городе зима, значит, ты – местный.

Пятого ноября, в Ночь Гая Фокса[12], мы с Люси и Тоби присоединились к толпам горожан, что взбираются на Примроуз-Хилл[13] посмотреть на шоу. Под нами раскинулась огромная освещенная карта Лондона. И пока мы охали да ахали, восхищаясь праздничным салютом, стало очевидно, что мы с Тоби оба симпатизируем Люси, а она делает вид, что не замечает нашего соперничества.

В первый же день каникул большинство студентов собрали вещи и отправились по домам. Люси не терпелось встретиться с родителями, Тоби – со школьными друзьями, Нэш летела повидаться с отцом, и только я с ужасом думал о предстоящем Рождестве в кругу семьи.

Я все время находил причину отложить отъезд. Утренние часы проводил в библиотеке, готовясь к зимним экзаменам, а дневные – в Национальной галерее, осматривая экспозицию от Ренессанса до Парижа на рубеже двадцатого века. А когда я обнаружил, что в Национальном театре утром можно купить дешевый билет на вечерний спектакль того же дня, я изменил маршрут пробежки на юг, пересек стальные воды Темзы и оказался в очереди у касс театра под пронизывающим ветром с реки.

За день до Рождества я вдруг вспомнил, что не купил ни одного подарка, и это позволило мне еще на несколько часов отложить поездку домой. Раньше мама сама покупала все наши подарки. От меня: шоколадки с мятной начинкой для мамы и конфеты с ликером для папы. От Росса: набор декоративного мыла и набор мячей для гольфа. Предполагалось, что мы потом возместим ей эти расходы из наших карманных денег, чего мы никогда не делали. От нас требовалось только упаковать подарки, но скотч, ножницы, подарочная бумага и ленты уже аккуратно были сложены на наших кроватях вместе с заранее приготовленными подарками. А утром в Рождество мама изображала удивление, открывая наши подарки. Но в этом году я решил, что мама должна искренне приятно удивиться, открыв мой подарок, хотя я не имел ни малейшего представления о том, что же ей подарить.

Я пошел в «Селфриджес», куда нас родители водили в детстве посмотреть на Санта-Клауса. Став постарше, мы с отцом и братом сидели в гриль-баре магазина, поедая сэндвичи с мясом, пока мама ходила по косметическим отделам. Потом ехали по Риджент-стрит, и мы с Россом, сидя на заднем сиденье, разглядывали праздничную иллюминацию.

Старомодные револьверные двери на входе напомнили мне, как Росс изо всех сил раскручивал эту дверь, пугая посетителей магазина. На первом этаже я нашел отдел товаров для мужчин, где подобрал для отца набор: фляжка и блокнот с отделкой из традиционной шотландки, уложенные в нарядную коробку, имитирующую дерево. В парфюмерном отделе я выбрал для мамы набор от «Ярдли» из талька и масла для ванн в красивой коробочке с лавандовой лентой и встал в очередь в кассу.

Передо мной стояла высокая женщина. В одной руке у нее была пара коробок, а второй она держала вертлявую девчушку. Ее подарочные наборы выглядели гораздо интереснее моих, и я начал сомневаться в своем выборе. Она так терпеливо разговаривала с ребенком, что я почти набрался смелости спросить ее совета по выбору подарка для мамы. Но пока она стояла перед кассой и рылась в сумке, девчонка кинулась прямо между ног покупателей и тут же исчезла.

И вдруг я оказался первым в очереди.

– Вам помочь?

Я взял нарядную серебристую коробку, оставленную той женщиной перед кассой, и сравнил ее со своей.

– Маме или подружке? – спросила кассирша.

Я почувствовал, что краска заливает мне лицо и уши.

– Маме, – пробормотал я.

Ее понимающая улыбка заставила меня сжаться от смущения.

– Тогда лучше возьмите набор от «Ярдли», – сказала она, забирая у меня коробку.

На секунду у меня возникло желание купить и второй набор из чувства протеста. А может быть, у меня молодая и модная мама? Или я подарю второй набор Люси. Мы же собирались с ней увидеться между Рождеством и Новым годом. Но я понятия не имел, какими духами она пользуется и пользуется ли вообще.

Папа приехал на машине, чтобы забрать меня от станции.

– Говорят, снег пойдет.

Он у нас был метеорологом-любителем, и в нашем коридоре даже висел барометр. Но сейчас он вкладывал в эти слова и другой смысл.

– Будем надеяться, что нет, – ответил я.

Всю дорогу домой мы ехали молча, глядя перед собой, словно в ожидании первых снежинок.

На входной двери красовался традиционный венок, в зале стояла живая ель, но гирлянда, которую мы с Россом сделали в то Рождество, когда оба заболели корью, была убрана с глаз долой. Мама вышла из кухни в праздничном фартуке. Руки у нее были в муке, так что мы не стали обниматься. Потом она оглядела меня с головы до ног, словно ожидая увидеть какие-то перемены.

За ужином в нашей чаще пустующей столовой папа пытался подловить меня на каверзных вопросах по анатомии. Я помню, когда Росс начинал учиться, отец тоже его закидывал подобными вопросами. Может быть, Нэш была права насчет неудавшегося хирурга? Росс был дерзким, не то что я, и не боялся поддеть отца в ответ. Моя же сдержанность только делала нападки отца настойчивее. Но когда мама воскликнула: «Гордон, да отстань же ты от него!», я подумал, что лучше бы он продолжал, потому что за столом повисла невыносимая болезненная тишина.

– Еще вина? – спросила мама.

Я едва успел пригубить, а ее бокал уже в третий раз готов был наполниться. Горлышко тихо звякнуло о стекло. Отец пристально посмотрел на бутылку. Мама осторожно вернула ее на стол и подняла бокал. И тут в дверь позвонили.

– Это еще кто?

– Наверное, рождественский хор! – Мама так обрадовалась возможности разрядить обстановку, что буквально была сама не своя от возбуждения.

Когда она открыла дверь, то вместо песен мы услышали нарочито-радостные возгласы:

– Какой замечательный сюрприз! – По мере приближения к столовой звук нарастал. – Ангус, Гордон, вы ни за что не догадаетесь, кто к нам пожаловал!

Вслед за мамой в столовую вошла подруга Росса, Шарлотта. На ней было длинное сиреневое пальто с шалевым воротником. На ком-то другом оно смотрелось бы как халат, но стройная и элегантная Шарлотта выглядела в нем как кинозвезда. В руках у нее был какой-то куб, обернутый в дешевую и аляповатую подарочную бумагу.

– Прошу вас, не вставайте, – сказала она. – Не хочу мешать вашему ужину.

– Ты не мешаешь! – выпалил я, от всего сердца благодарный ей за своевременное появление.

– Давай-ка я налью тебе бокальчик! – Мама тут же переключилась в режим радушной хозяйки. Я и забыл, что она может быть такой.

Наша столовая снова стала жилой.

– Только чего-нибудь безалкогольного, – сказала Шарлотта, стягивая мягкие кожаные перчатки. – Я за рулем.

– О, у тебя своя машина? Как замечательно! – воскликнула мама.

– Всего лишь крошечный «Пежо».

Папа открыл бутылку тоника. Кубики льда затрещали в бокале, когда по ним заструился пузырящийся напиток, а над столом воспарил аромат с легкой горчинкой.

– «Пежо», говоришь?

Шарлотта скинула пальто с плеч, и оно легло на стул, открыв гладкую шелковую подкладку. На ней была простая черная водолазка и черные джинсы. Ее длинные черные волосы блестели и отливали синевой. Светлая кожа лица была безупречна. На каминной полке стояло фото Шарлотты и Росса в костюмах героев из «Семейки Аддамс» с Хэллоуина, и в ее внешности было что-то вампирическое. Но сейчас губы ее были бледны от холода, и она сидела словно модель, сошедшая с фото Дэвида Бейли времен шестидесятых, поразительно красивая и хрупкая.

– Ну что, ты теперь в интернатуре? – спросил отец. – По какой специализации? Терапевт?

– Кардиохирургия, – спокойно ответила она.

По какой-то непонятной причине я прыснул со смеху.

Шарлотта восхищала меня с того самого дня, когда Росс впервые привез ее к нам на летних каникулах после второго курса. Отец в том году как раз построил джакузи на террасе. На Шарлотте было нескромное белое бикини. Я до этого в жизни не видел настолько раздетых женщин. А она была надменна и равнодушна, я даже не уверен, что она вообще заметила меня тогда из-за своих шикарных темных очков.

– Тебе нравится на медицинском, Ангус? – спросила она.

– Ну да, хотя учиться трудно, – промямлил я, снова превращаясь в тринадцатилетнего подростка.

– Ну уж не так, как быть кардиохирургом! – воскликнула мама. – Подумать только, мне кажется, это самое трудное…

– Да, конкуренция в этой области высокая, – призналась Шарлотта.

– Интересно… – начала мама. Ее глаза наполнились слезами, взгляд стал отсутствующим. Она подумала о том, какую специализацию бы выбрал Росс.

– В общем, – заметила Шарлотта, отпив тоник, – это еще не скоро.

– Амбиции – это прекрасно, – сказал отец, и по его тону было ясно, что он не слишком высоко оценивает ее шансы. – Ты в Рождество будешь дома?

Ее мама жила всего в нескольких километрах от нас, хотя Росс и Шарлотта познакомились в университете. «Я трахался с телками на пяти континентах, – сказал он мне однажды, бреясь перед свиданием. – В то время как лучший секс ждал меня в пяти минутах езды от дома».

– Только сегодня и завтра. На Рождество я работаю, – ответила Шарлотта.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь! – провозгласил отец.

– А на Новый год? – тихо спросила мама.

– Да, и на Новый год тоже.

– Наверняка, – вставил отец.

– Да, – согласилась Шарлотта.

– Как хорошо, что ты к нам заглянула, правда, Гордон?

Шарлотта подвинула к маме подарок:

– Это вам.

– Ну что ты! Не надо было! Это так мило! – воскликнула мама. – Пойду принесу твой подарок.

По тому, насколько долго мама отсутствовала, я не мог точно сказать, действительно ли мама купила Шарлотте подарок или просто успела завернуть что-то купленное на случай, если она забыла включить кого-то в список, который всегда тщательно составляла заранее.

– Где ты живешь? – спросил я, просто чтобы разрядить тишину.

– В Баттерси. Бывал там?

– Нет.

– Там вполне комфортно.

– Я побывал в Национальном театре.

Вот так, в одно мгновение, мой мозг перескочил от района Баттерси на южном берегу Темзы к единственному месту, которое я знал по ту сторону реки. Да, логичным продолжением разговора это было трудно назвать.

Шарлотта посмотрела на меня пренебрежительно.

– Повезло тебе, – сказала она с едва уловимой иронией.

– Если прийти в кассу с утра, можно на вечер купить дешевые билеты, – пояснил я отцу, на лице которого застыло недоумение. – И еще я бегаю, – добавил я.

– Я тоже бегаю, – сказала Шарлотта.

– Может, как-нибудь добежите друг до друга! – попытался поддержать разговор папа, но его шутка закрыла тему для обсуждения.

Вернулась мама со свертком для Шарлотты.

– Можно открыть сейчас? – спросила Шарлотта.

Она развернула упаковку, в которой лежали пара трикотажных перчаток и шарф красного цвета от «Маркса и Спенсера».

– М-м-м, – протянула она, наматывая шарф на шею. – Какой теплый и уютный!

Она показала на куб, внутри которого оказался ящик с розовым амариллисом.

– Луковицу нужно посадить, и скоро из нее вырастет прекрасный цветок, – сказала Шарлотта.

– Никогда не могла поверить, что они действительно так вырастают, – задумчиво проговорила мама, перевернув ящик и читая инструкцию на дне.

– Конечно вырастают! – воскликнул я, настороженно наблюдая, как Шарлотта накидывает на худые плечи пальто. Красный шарф смотрелся на фоне пальто так же нелепо, как тот куб, что она принесла. И я подумал: интересно, далеко ли она отъедет от нашего дома, прежде чем скинет его?

– Ну, мне пора, – произнесла она.

Шарлотта обняла маму, потом протянула руку отцу и покорилась, когда он обнял ее в ответ. И чтобы не показалось, что я тоже жду прощальных объятий, я кинулся открывать входную дверь.

– Спасибо, что заглянула, – сказал я. – Они очень обрадовались.

Шарлотта оглядела меня. Глаза у нее были зеленые, как у кошки, отметил я про себя.

– Ангус, ты стал таким высоким, – сказала она. – Думаю, ты перерос брата.

– Ох, он бы взбесился от этого!

Это вырвалось у меня неожиданно, и я тут же пожалел, что единственное упоминание о брате в ее присутствии было таким неуважительным.

Шарлотта сначала нахмурилась, словно обдумывая мои слова, потом, к моему глубокому облегчению, улыбнулась искренней улыбкой, словно вспомнив что-то приятное:

– Ты прав, взбесился бы не на шутку! – и, слегка сжав мое плечо, вышла.

Хотя в это Рождество нас было всего трое, мама вскочила еще до рассвета, чтобы приготовить огромную индейку. Я плохо спал, поэтому встал, как только услышал бряцание посуды. Кухня уже была наполнена паром от гусиных потрохов, которые мама тушила для подливки. Я выпил чашку чая, которую мама поставила передо мной, и сказал, что пойду на пробежку.

– Да, иди проветрись, – проговорила она.

Воздух на улице казался плотным от морозного тумана. Тротуар затянуло инеем, и он прилипал к подошвам кроссовок. Видимость была практически нулевая, и я обнаружил, что бегу очень медленно, как будто мой мозг сам включил режим опасности и снизил скорость движения, чтобы я не наткнулся на неожиданное препятствие. Я не мог набрать нужную скорость, при которой голова очищалась от всех мыслей и оставался только ритм бега.

Внезапно услышав чьи-то шаги, я остановился.

Может, как-нибудь добежите друг до друга!

Мимо пробежал какой-то мужчина. Наверное, накануне он ел чеснок, и острый неприятный запах висел в воздухе еще долго после того, как стих звук его дыхания.

* * *

Вернувшись домой, я почувствовал запах гари. Мама стояла у кухонной раковины и скоблила почерневший сотейник. Она не оглянулась на звук моих шагов, но по ее согбенным плечам было видно, что она плачет.

Я долго принимал душ, горячие струи приятно грели замерзшее лицо.

Когда я спустился вниз, папа уже сидел за столом в своем обычном рождественском облачении: толстый вязаный свитер поверх клетчатой рубашки и вельветовые брюки.

С момента приезда домой я заметил, что отец все время находится в каком-то нетерпеливом ожидании, словно зритель перед началом военного парада.

Мама принесла одно из своих традиционных блюд.

– Копченый лосось с шампанским?

– Не рановато для шампанского? – ответил вопросом отец.

– Ну, кое-кто уже давно на ногах!

Сколько себя помню, рождественское утро начиналось с этого диалога.

– Ну что ж, живем только раз! – обычно отвечал на это мой отец. Но в этом году он явно не был готов на такое.

Раньше мне позволяли выпить половину бокала шампанского, но теперь, когда мне уже исполнилось восемнадцать, меня никто и не думал ограничивать. Шампанское шло легко.

– Думаю, нет смысла зажигать камин в гостиной, – сказала мама.

Несколько последних лет это было обязанностью Росса. И я не мог понять, то ли она намекает, что теперь я должен это сделать, то ли просто не хочет идти в гостиную, где всюду стоят его фотографии.

– Давайте распакуем подарки на кухне? – предложил я.

– Да, тепло и уютно, – согласился отец.

– И правда! – Мама почти обрадовалась возможности изменить традиции.

Она купила мне пижаму, ваучер на десять уроков вождения в Британской автошколе и, от папы, шагомер.

– Дай-ка посмотрю, – тут же протянул папа руку, так что стало очевидно, что он этот подарок видит в первый раз.

– По нему можно узнать, какое расстояние ты прошел, – сказала мама.

Конечно, я и не собирался им пользоваться, но понимал, откуда у нее взялась мысль о таком подарке. Даже представлял, как она жаловалась своим подружкам в женской инициативной группе:

– Ох, просто не представляю, что подарить Ангусу. Его сейчас, кроме пробежек, ничего не интересует.

Папе мой подарок, похоже, понравился, но по тому, как мама выдохнула: «О, лавандовое!», стало ясно, что этот аромат она не любит.

Мама бездумно вертела в руках красивую коробочку.

– Росс всегда дарил мне набор сувенирного мыла от «Ярдли», – сдавленным голосом прошептала она.

Злость пробила ватный кокон, которым опутало меня шампанское. Мне захотелось крикнуть:

– Неправда! Ты сама покупала себе мыло! Ну зачем делать из него святого?!

Настенные часы тикали. Индейка в духовке шипела и клокотала.

– Боже, который час? – спросил вдруг отец. – Я обещал Брайану, что мы успеем загнать девять лунок!

– Почему бы тебе не взять с собой Ангуса? – предложила мама.

Во взгляде отца я видел сомнение.

– А тебе бы хотелось?

Было ясно, что отец надеется на мой отказ, но я также понимал, что мама хочет, чтобы я согласился.

Я ждал его внизу, когда он спустился, поигрывая ключами от машины и источая аромат какого-то нового одеколона.

Гольф-клуб был в нескольких километрах. В клубной гостиной отдыхали несколько крепких завсегдатаев, а у камина сидела одинокая женщина. Когда я открыл дверь, она в ожидании вскинула взгляд, но, убедившись, что я не тот, кого она ждет, снова опустила глаза.

– Что будешь? – спросил отец, положив руку мне на плечо и подталкивая к бару.

Я заказал полпинты темного, зная, что, закажи я светлое, отец тут же выдаст целую речь о том, что он думает по поводу пива светлых сортов.

– Две пинты вашего лучшего темного! – громко объявил отец бармену и повернулся ко мне: – А ведь мы с тобой еще ни разу не выпивали вместе, а?

– Кажется, нет.

Мы оба знали, что нет. Мой восемнадцатый день рождения в апреле прошел незаметно.

– Что скажешь о пабах в Лондоне, хороши? Или ты предпочитаешь винные бары? – спросил он.

– Да я мало где бываю, если честно.

– В студенческих барах дешевле, да?

Я не мог понять: он хочет, чтобы я оказался опытным пьяницей, или это вопрос с подвохом?

– Думаю, да.

– Он думает! – воскликнул отец, как бы приглашая к нашей мужской беседе остальных присутствующих.

Несколько человек улыбнулись, но никто не вмешался.

Он залпом допил бокал.

– Еще один? – спросил я.

– Пожалуй, нет, – ответил он. – Я же за рулем. Слушай, ты пока допивай, а я пойду отолью.

Я остался у бара, с трудом допивая отвратительный теплый эль.

Отец вернулся в сопровождении женщины, которую я заметил, когда мы вошли.

– Ангус, ты не поверишь, кого я встретил! Это Саманта, моя новая медсестра!

– Ну, не такая уж новая, – ответила она, смеясь, глядя на него и пожимая мою руку.

Как и другие медсестры, работающие в стоматологии, она была симпатичная, с характерной клинической внешностью – короткая стрижка, хорошие зубы, аккуратные серьги-гвоздики в ушах. На ней были облегающие джинсы, заправленные в кожаные сапоги, пушистый бледно-голубой джемпер и шелковый шейный платок со скучным золотистым орнаментом и синей каймой, слегка выбивающийся из общего стиля. Я подумал, что, наверное, это ей отец подарил на Рождество – она еще не достигла возраста, когда женщины сами покупают себе шелковые платки.

– А сколько ты уже у меня работаешь? – спросил отец.

– Семь месяцев, – сказала она.

– Правда? Надо же. А ты что, тоже член этого клуба? – спросил он ее, как будто кто-то мог поверить, что такая женщина приехала в клуб одна в рождественское утро, чтобы отрабатывать свой фирменный удар.

– Нет, здесь играет мой папа, – ответила она. – Я приехала к родителям на Рождество. – Она впервые посмотрела мне в глаза, словно говоря, что нам обоим известно, насколько это тягостно. – Мне уже пора возвращаться.

В машине по пути домой я не знал, что и думать. Да и стоит ли думать об этом вообще. Если Саманта стала для него утешением – что ж, ему во благо. Еще я догадывался, что она не была первой. Мама наверняка подозревала его в изменах – она и сама работала у него медсестрой, так что ее предложение взять меня с собой, вероятно, имело скрытые мотивы. В одном я был уверен точно: от меня она ничего не узнает.

– Саманта симпатичная, – заметил я с намеком на комплимент.

– Что? А, да, она ничего, – ответил отец, не отводя глаз от дороги.

Когда мы повернули к дому, отец вдруг вспомнил про неудачное алиби.

– Странно, почему Брайан не появился!

– Мы довольно поздно приехали, – сказал я.

Отец повернулся ко мне и улыбнулся понимающе. Раньше я видел, как он улыбался с таким выражением Россу.

– Точно!

– Тебе звонила какая-то девушка, – объявила мама, как только мы пришли домой.

– Да? – растерялся отец.

– Не тебе, Гордон! Ангусу звонила девушка.

– Девушка? – снова улыбнулся отец, хмыкнув.

– Она представилась? – спросил я.

– Да у него их несколько! – восхитился папа. В один миг я перешел из статуса непонятного отпрыска в сына-казанову.

– Было плохо слышно. Она сказала, что еще перезвонит. Надеюсь, она позвонит до того, как мы сядем за стол.

Телефон зазвонил в тот момент, когда мама спрашивала, что я буду к рождественскому пудингу – заварной крем, сливки или и то и другое.

– Это тебя, – подмигнул мне отец, передавая трубку.

Я ушел говорить в прихожую. Мое сердце выпрыгивало из груди, пока я откашливался, прежде чем сказать хоть слово.

Но это была не Люси, а Нэш.

– Ну как дела, отдыхаешь?

– Нормально. Здесь тихо, – сказал я. – Как сама?

– Ужасно! Я здесь всего второй день. Папина новая подружка – просто стерва. Я тут никого не знаю! Слушай, папа сказал, что может оплатить билет кому-нибудь из моих друзей, чтобы мне не было скучно одной на Новый год. Что скажешь?

– А где ты? – спросил я, перебирая в голове Нью-Йорк, Брюссель и другие города, где у ее отца была недвижимость.

– Во Франции, в Валь-д’Изере. У нас тут шале. Ты катаешься на лыжах? – спросила она.

– Нет, – соврал я. – Так что вряд ли…

– Да брось, Гус. Подумай. Круассаны, хороший кофе, вина – залейся. Ну пожалуйста, а?

– Извини, Нэш. Прости, я правда не могу… Спасибо за предложение…

Я положил трубку и уставился на гирлянду из поздравительных открыток, развешанных по стене в прихожей. Снег на крышах церквей, снег на деревьях, снежные пейзажи Брейгеля с ледяным катком, облепленная снегом веточка с птичкой на ней, блестящий снег на крыше хлева, где родился Иисус. Интересно, на Ближнем Востоке бывает снег? Щенок лабрадора в красной шапочке с помпоном, съезжающий по снежному склону. Ряд за рядом картинки с белым мягким снегом. Неужели никому не пришло в голову?..

Я вдруг увидел лицо Росса: он оглянулся, белые зубы в улыбке, глаза спрятались за зеркальной горнолыжной маской, снежинки садятся на его темные волосы…

– Что за предложение? – спросил отец, когда я вернулся за стол.

Я прокрутил еще раз в уме разговор с Нэш, вспоминая, не было ли сказано чего, что мне пришлось бы объяснять.

– Да так, пустяки, – ответил я.

– Пустяки, а? – опять ухмыльнулся он.

Мне было противно, что он думает, будто у нас обоих теперь есть свои мужские секреты.

– Можно я потом доем? В меня больше не влезет.

Он кинул на меня разочарованный взгляд. Наша новая мужская дружба была еще слишком хрупкой, и я вмиг ее разрушил.

У себя в комнате я смотрел на снег за окном и думал о том, что было в этот день год назад.

* * *

Снег пошел, как только стало темнеть. Кататься на целине было небезопасно само по себе, но в условиях полного отсутствия видимости это было чистым безумием.

– А чего ты поднялся, если не собирался ехать? – потребовал ответа Росс.

Брат всегда придерживался такой стратегии – сначала выставить меня дураком, а уж потом поговорить.

– Я думал, ты хочешь ехать по трассе, как обычно…

– Это и есть мое «как обычно», – передразнил он меня ноющим тоном.

– Но не в таких условиях. Это довольно опасно…

– «Довольно опасно»! – снова передразнил он меня. Потом его обычный издевательский прием, фраза, которой он вынуждал меня пойти на любой риск вопреки моему желанию: – Господи, да ты просто жалкий слабак!

Росс осмотрел склон. Я тоже осмотрел. Потом он взглянул на меня с вызовом:

– Кто последний, тот расплачивается в баре! – Он натянул на лицо маску и стартовал еще до того, как я успел приготовиться, как и в любых наших соревнованиях.

И я почти поехал за ним. Почти. Но не поехал.

Я так часто слышал эту издевку, что она потеряла силу. Я даже не поехал по трассе. Чувство победы над собой развеялось, пока я ехал один на подъемнике вниз, сквозь густой темный туман, будто признал наконец свое поражение.

В отеле я сел в баре у окна, вглядываясь в темноту.

Вскоре меня нашли мама с папой. Мама весь день провела в спа и была вся розовая и блестящая. Отец спустился вниз, как только пошел снег, и уже успел помыться и переодеться к ужину.

– Где Росс?

– Он решил спуститься на лыжах. А я устал и поехал на подъемнике.

Я не сказал, что Росс поехал по целине, решив не беспокоить их напрасно.

Примерно через час мама начала нервничать и поглядывать на часы.

– Он, наверное, кого-нибудь встретил и поехал в бар, – сказал я.

– Или вернулся в номер переодеться, – предположил папа.

– Кажется, небо проясняется, – проговорила мама. – Может быть, он укрылся где-нибудь переждать буран?

Мы наперебой предлагали возможные причины его долгого отсутствия.

Думаю, мы все испугались за Росса. Мама не хотела, чтобы все сочли ее паникершей, отец не желал ставить под сомнение храбрость и мастерство старшего сына, а мое беспокойство росло еще и оттого, что я не все им сказал.

– Может быть, пора известить какие-то службы? – спросил я наконец. – Просто мне кажется, он собирался ехать по целине…

– Что? Почему ты раньше не сказал?!

Отец уже решил обвинить во всем меня.

Пока мы поняли, что нужно делать в таких случаях, и отправили спасателей на поиски Росса, прошло уже три часа с того момента, когда я видел его в последний раз. Они нашли его в девять вечера. Он был еще жив, но сильно замерз. У него была сломана рука и разбита голова. Как оказалось, буквально через минуту после нашего расставания Росс врезался на полной скорости в дерево. Они смогли точно определить время, потому что у него разбились и остановились в этот момент часы. И я всегда думал, что он мчался вниз, все время оглядываясь назад, проверяя, не догоняю ли я его, и упустил ту долю секунды, когда еще можно было увернуться и избежать столкновения.

– Почему ты отпустил его? – закричала на меня мама, как только увидела носилки.

– Одного! – возмущенно добавил отец.

Конечно, они не могли не понимать, что я не смог бы его удержать, но им нужно было обвинить кого-то в том, что произошло. Росса нельзя было обвинить, было очевидно, что он умрет. А те, что погибают молодыми, должны оставаться героями.