Читать книгу Похороны куклы - Кейт Хэмер - Страница 13

Мои синяки меня почти расстраивают, они побледнели и пожелтели по краям, как старая газета. Остался только маленький порез на костяшке. Я надеялась, он превратится в шрам, иначе получится, что ничего на самом деле и не было. Каждый раз, как он зарастал, я сгрызала струпик. Но день или два я о нем не вспоминала, а когда взглянула, мое тело предательски починилось, и я увидела на костяшке только чистую розовую кожу в морщинках. Северный ветер продолжал дуть, и, стоило мне забыться, внезапно налетал, так что я клонилась вбок, словно меня так и били с другой стороны.

Пока родители были на работе, я взялась за гири Мика. Я решила стать сильной, как он, но едва смогла поднять их до плеча, что уж мечтать махать ими над головой, как он. Но я все равно продолжала пытаться, раз в час.

Барбара сказала, что мне пора возвращаться в школу, когда мыла посуду после обеда, надев ярко-розовые резиновые перчатки.

– Ты уже и так много пропустила.

Я смела со стола крошки кухонным полотенцем.

– А что я всем скажу, почему меня не было?

Она ответила:

– Ты погляди, теперь весь пол в крошках. Сходи, принеси совок и все замети.

Пока я возилась под столом, подметая, она произнесла:

– Да, я об этом думала. Может, скажешь, что ты упала и потянула ногу?

Я мигом распрямилась и встала со щеткой в одной руке и совком в другой. Мы обе какое-то время молчали. Барбара даже схватилась за бок мокрой резиновой перчаткой и прижала руку, словно ей было больно от вранья.

– Не думаю, что это правдоподобно.

И хотя я сказала это тихо, очень прилично, Барбара завелась:

– Бога ради, Руби! Откуда ты только таких слов набралась. Мы все понимаем, что то, что с тобой произошло, плохо, но я позабочусь о том, чтобы это не повторилось, так что тебе надо с этим смириться – и мне тоже.

Она стащила перчатки, швырнула их в грязную пену и пошла к двери.

– В словаре, я нахожу слова там, – сказала я ей в спину, когда она выходила из кухни.

Но не думаю, что она услышала.

К утру она даже уговорила Мика отвезти меня. Мик работал уборщиком в моей школе. Иногда мы встречались взглядами поверх его полотерной машины – жужжащей электрической черепахи, которую он толкал по коридорам. Потом он отводил глаза, снова смотрел вперед и шел дальше, прорезая чистую блестящую полосу. Обычно он не хотел везти меня в школу, шарахался, как от чумы, говорил, что я не затыкаюсь в машине, а ему надо в это время поразмышлять. Думаю, я болтала от нервов. Он любил приезжать пораньше, чтобы уйти в свой закуток, заварить чаю и спокойно посидеть в тишине перед работой.

– Сядь там. – Он мотнул головой в сторону лестницы. – Молча. Веди себя тихо и жди.

Я сидела и смотрела, как он собирается, как причесывается перед зеркалом. Он возился даже дольше, чем обычно, и я подумала, не из-за того ли, что оттягивает поездку в школу, где ему придется отвечать на неудобные вопросы о моем отсутствии.

Я так боялась садиться с ним в машину, что у меня все внутренности превратились в воду.

– Я еще могу дойти сама.

Голос мой был еле слышен над лестницей.

Он ткнул в мою сторону расческой.

– Делай, твою мать, что велено, – сказал он, и я испугалась, что те брюки в его памяти еще не погасли.

Я подумала, не сбежать ли мне, но он стоял на пути, у лестницы, и меня охватила слабость.

Мы ехали в школу молча, я даже не могла трещать, как обычно. Тут я поняла, что он хотел меня напугать, заставив ехать. Получилось. Я всю дорогу крепко прижимала к себе школьную сумку и едва смела дышать, пока мы не добрались до места.

В школе все переменилось. До летних каникул я совершала успешные вылазки, пробуя внедриться в банду Мелиссы и Николы, но то, что меня не было в начале четверти, положило этому конец. Теперь они сидели на батарее, обнявшись, и Никола сказала:

– Ой, ты, а мы думали, чего это тебя так долго нет.

Они явно обсуждали, какая я странная и как я им не нравлюсь. И шмотки у меня старые. Я видела это по тому, как они со мной держались. Поскольку я решила измениться и подражать богине Сьюзи, я тесно ушила школьную юбку и так начесала волосы, что они поднимались почти на фут, но Мелисса только выдала:

– Что это ты сделала с волосами?

И они все спрашивали меня, почему меня не было, и знали, что я вру, потому что я все время краснела, или поджимала ногу, или пыталась сменить тему. Потом они зашагали прочь, обнявшись, и их чудесные блестящие волосы закачались вдоль спин – у одной светлые, у другой русые. Они обе пользовались яблочным шампунем, от которого волосы вкусно пахли.

Тогда я тоже пошла дальше и наткнулась на Мика, который стоял на стуле и менял лампочку. Я приросла к полу на долгую минуту, и мы смотрели друг на друга, прежде чем я смогла оторвать ноги от пола и уйти. Я обернулась, и тут мимо прошла Сандра Кроссли, и я увидела, как он пытается заглянуть ей за вырез. Воротник у нее был расстегнут и разложен по плечам, так что увидеть можно было немало. Кажется, она тоже что-то почувствовала, потому что взглянула на него и широко улыбнулась. Я подумала: чего это ты так улыбаешься, когда он тебе в вырез заглядывает?

Вот тут я кое-что учуяла, и сначала подумала, что это тянется за Мелиссой и Николой запах яблочного шампуня. По коридорам веяло сладостью, она повисала над головами, как дождевые облака, готовые пролиться и осыпать нас сахарной пудрой. Все подняли носы и стали принюхиваться, как в рекламе соуса «Бисто».

– Что это?

– Пахнет яблоком в карамели.

– Нет, сахарной ватой.

– Это повариха. Печет коврижку на патоке и сожгла целых три мешка сахара. Она спятила.

До нас по-прежнему долетал запах, и многие начали облизываться, сами того не замечая.

Учителям пришлось объяснить, что записки у меня нет, а потом я села рядом с Беном. Еще только перекличка прошла, а ему уже наплевали в волосы. Волосы у него были черные, поэтому плевок блестел, как целлофан. Я шепнула ему, он взял пенал и стал тереть затылок. Но пенал был пластмассовый, он ничего не впитывал, просто размазывал слюни по голове. Меня затошнило, хотя я считала, что это с моей стороны гадко – что меня тошнит от неприятностей Бена. Классный руководитель попросил записку от родителей, и мне пришлось пообещать, что завтра принесу. Наверное, Барбара решила, что раз Мик тут уборщик, сойдет и так. К тому же я понимала: Барбара не хотела лгать в письме. Она все говорила, что не может найти карандаш. Потом потерялась бумага, и мне уже пора было выходить.

Позже, на перемене, мы совсем сошли с ума от запаха, все только и говорили, что про сладкие батончики и про то, что убили бы за них.

Наука; второй урок. Мистер Харт выбрал меня, когда понял, что оставил пипетки в другой научной лаборатории. Я знала, он думал, что поступает по-доброму, посылая меня со всякими поручениями, что так я принимаю больше участия в жизни класса, но на деле это означало только одно: на меня будут больше пялиться. Мне пришлось пройти между рядами парт, чтобы выйти, и Мелисса с Николой обернулись, посмотрели на меня. Они уже надели белые халаты. Резинки на защитных очках прижимали их блестящие волосы к голове, а лица из-за пластмассы стали совсем лягушачьими.

Сначала я не могла найти пипетки и думала, что мне придется возвращаться с пустыми руками, и все будут глазеть, наблюдая мою тупость. В конце концов я их нашла, за старым цветком, листья которого пятнами сгорели на солнце, падавшем из окна. Я подумала, почему никому не пришло в голову его переставить. И поспешила обратно, потому что долго провозилась.

Тогда-то я краем глаза и заметила свечение. Люди могут светиться? Он светился. Ярко блеснул, и я так напугалась, что подпрыгнула, и часть стеклянных пипеток выпала из коробки. Они ударились об пол и разбились на тысячу кусков.

Его темные брови поразительно смотрелись по контрасту с бело-желтыми волосами, высветленными и стянутыми в хвост. На нем не было школьной формы, просто брюки, которые казались коротки, и стоптанные ботинки без носков, так что наружу торчали голые костлявые щиколотки. Скулы у него были такие острые, что он напомнил мне молодого краснокожего вождя индейцев. Меня бы не удивило, торчи у него из волос перо или покажись из-под пальто висящий на поясе колчан, полный стрел.

Я нагнулась посмотреть, что натворила, хотя на самом деле – чтобы он не видел моего лица. Стекло на вид было таким острым, что грозило в лапшу изрезать мне пальцы, если бы я попыталась его собрать. Он тоже наклонился, и передо мной появились его глаза – внезапно, как бывает, когда видишь море.

– Что тут? Помощь нужна?

Делать было нечего, мне придется распрямиться и показать свое «увечье». Я подумала: покончим с этим, с тем, какие у него сделаются глаза, когда он увидит мое родимое пятно. Но он рассмотрел мое лицо и, казалось, не увидел ничего такого. А потом повторил вопрос про помощь…

– Ты кто? Где твоя форма? – спросила я, просто чтобы что-то сказать.

– Том, и у меня ее нет. Я просто зашел осмотреться, вдруг мне здесь понравится.

Я ахнула.

– Что, ты никого не спрашивал, можно ли тебе сюда? Тебя за это вообще-то могут арестовать.

Он пожал плечами.

– Я начал беспокоиться, что не получаю образования, но теперь я тут осмотрелся и решил, что обойдусь.

– Кто это? – спросила я, потому что в конце коридора появился еще один мальчик, так же странно одетый; он посмотрел на нас.

Ударил в дверь кулаком, как будто считал, что Том слишком задержался, тратя время на болтовню.

Том обернулся, но когда я снова взглянула в конец коридора, двустворчатая дверь уже закрылась, и тот мальчик исчез.

– Как он выглядел?

– Длинное пальто, кожаные сапоги, брюки заправлены в них.

Брови Тома взлетели, и по его лицу пробежало выражение, которого я не поняла.

– Скажи, что ты видела, точно.

– Мальчика. Он похож на тебя, но ниже ростом. На нем длинное пальто, сбоку порванное.

– Порванное? С какой стороны?

Я на мгновение задумалась.

– Для него слева, для меня справа.

Костяшки Тома побелели, он сжал кулаки.

– О боже, боже, нет. Похоже, это Криспин, мой брат. Господи. На нем был красно-зеленый галстук, просто на футболку?

– Да.

– Поверить не могу. Нельзя ему здесь быть. Криспин, отвали! – крикнул Том через плечо.

Я увидела, как лицо Криспина снова появилось за стеклом закрытой двери, как под водой. Он со злостью показал нам обоим средний палец, а потом куда-то исчез.

Том втянул воздух, и я заметила, что у него дрожат руки.

– Ушел, – заметила я.

Он кивнул.

– Слава богу. Давай я тебе помогу, – сказал он, словно рад был отвлечься, и ногой отпихнул стекло в сторону, как будто это все ерунда, и ничего за это не будет. Я подумала, что произойдет с полотеркой Мика: может, она станет плеваться стеклом, а может, подавится насмерть.

– Теперь я тебя провожу туда, куда ты шла.

– Хорошо, – согласилась я.

Я никогда не видела никого, похожего на Тома. Казалось, его не волновало, что он вторгся на территорию школы без разрешения и соответствующих документов. Может быть, на нас обоих подействовала сладость, словно она и в самом деле была наркотиком, который распылили в воздухе и от которого кружилась голова. Я-то точно именно так себя и чувствовала.

Я спросила:

– Ты откуда?

Мне казалось, что Том вот-вот вспыхнет и исчезнет.

– Тут недалеко.

– Я тебя раньше в наших местах не видела. Ты живешь за Паззлвудом?

– Нет, я живу за синими холмами.

– Синими холмами?

– Да, ты как будто никогда про них не слышала. Их много откуда видно из леса, не говори, что ты про них не знаешь.

Я видела их, что-то синело вдалеке, но я никогда не думала, что они существуют на самом деле.

– Ты должна как-нибудь прийти туда ко мне в гости, и поскорее, – сказал он.

– Правда?

– Да, конечно. Обещаешь?

И он снова повторил, что его зовут Том, что у него есть сестра Элизабет и брат Криспин, тот, который досаждал нам раньше.

Я решила, что волосы у него такие же светло-желтые, как зимнее солнце. Он сказал, что живет в огромном доме с восемью окнами на фасаде.

– Детский дом, – выдохнула я. – Я всегда хотела жить в таком.

– Нет. Просто большой дом. Над воротами высечено лицо. Древний символ, Зеленый Человек. У него изо рта торчат листья. – Он растопырил руки по обе стороны рта, чтобы показать. – Вот так.

Мы остановились у двери в класс, неловкий момент. У меня в руках коробка пипеток, – или того, что от них осталось, – а он смотрит в угол коридора. Когда я подняла руки качнуть коробку, чтобы вес распределился удобнее, мои рукава задрались. Несколько выцветших синяков все еще было видно, желтых и уродливых. Я заметила, что Том на них смотрит, и мне стало стыдно.

– Мне нравится твоя прическа, – сказал он.

– Спасибо.

Снова повисла тишина, но он не заговорил о том, что мы оба видели. Я прижала к себе коробку и одернула рукава, сперва один, потом второй. В конце концов он произнес:

– Я сейчас пойду, но скажи мне, где ты живешь, чтобы я как-нибудь за тобой зашел, куда-нибудь сходим. Мне нужно с тобой увидеться еще. Просто очень нужно.

Я подумала: не ослышалась ли я?

Он сказал эти слова, и я решила, что сейчас упаду и умру.

В классе у меня случился приступ того, что иначе как «дрожью восторга» не назовешь. Никто не заметил, а я сидела и гадала, не выдумала ли я Тома.

Вернувшись домой, я посмотрелась в зеркало. Волосы у меня теперь лежали ровно, потому что на домоводстве миссис Дэвис дала мне расческу и велела привести себя в порядок.

– Ты красива необычной красотой, Руби, – сказала я.

Я рассмотрела свое лицо. Левый глаз был пронзительного серо-голубого цвета, он всегда казался ярче правого из-за того, что расположился посреди оттенявшего его родимого пятна. По форме пятно повторяло глазницу черепа. Из-за него было ощущение, что глаз таращится.