Читать книгу Императрица семи холмов - Кейт Куинн - Страница 6

Плотина

Императрица Плотина гордилась тем, что почти не смеялась. Жизнь – серьезная вещь, а положение супруги цезаря требовало от нее чувства собственного достоинства. И все же, увидев лицо Адриана, она невольно рассмеялась.

– Дорогой Публий, не надо хмурить брови. Это же не смертный приговор, а всего лишь женитьба.

– Что тоже приговор, только иного рода. Это Вибия Сабина? – уточнил он, немного помолчав.

– Да, мой выбор пал на нее. Или ты не рад?

Адриан раздраженно пожал плечами и принялся мерить шагами комнату. Плотина подняла глаза от восковой таблички, любуясь своим воспитанником: высокий, широкоплечий, в белоснежной тоге, в темных волосах играют солнечные лучи. Именно таким должен быть тот, кому в будущем суждено…

И пусть боги не сочли нужным подарить ей своих детей, они подарили ей Публия Элия Адриана. Муж сделал его своим воспитанником, когда мальчику было десять лет, и стоило Плотине впервые увидеть его, как ее зоркий глаз тотчас же разглядел в нем большое будущее. Траяну было не до него, и воспитание мальчика легло на ее плечи. И пусть он ей не родной сын, он все равно ее. Ее Публий.

– Мы же договорились, что тебе пора жениться, – сказала она, глядя, как он меряет шагами ее кабинет. – Между прочим, здесь, в этой комнате.

Какое чудное солнечное утро. Адриан всегда приходил проведать ее в первой половине дня. Вот и сегодня тоже. Плотина тотчас же отослала рабов, чтобы с глазу на глаз сообщить ему, что она наконец подобрала ему достойную невесту.

– Тебе пора обзавестись семьей, – продолжала она. – Ты ведь просил меня подыскать тебе достойную пару.

– Только не Вибия Сабина. Мне она не нравится.

– Это почему же? – удивилась Плотина. – Она тихая, воспитанная, с хорошими манерами. К тому же за ней дают неплохое приданое, а у ее семьи хорошие связи.

– Ее мать была самой главной римской шлюхой после Мессалины!

– Зато ее отец – один из самых уважаемых мужей в сенате. К его голосу прислушиваются. И его поддержка была бы для тебя не лишней, – Плотина улыбнулась. – Признаюсь честно, Публий, в один прекрасный день я бы хотела увидеть тебя консулом. Причем еще до того, как тебе стукнет тридцать. И я сделаю для этого все, что только в моих силах.

– Только не с такой женой! Может, она на вид и тихоня, зато любит водить дружбу со всяким отребьем. Я видел ее на бегах. Она сидела на трибуне рядом с плебейским сбродом.

– Ничего, как только она станет твоей женой, ей придется водить дружбу с теми, кого выберешь ты, – возразила Плотина. – Не поверю, что ты не сможешь совладать с какой-то глупой девчонкой.

– Она еще слишком юна, – пожаловался Адриан. – Я же не любитель маленьких девочек.

– Сабина? Маленькая девочка? – удивилась Плотина. Ведь, сказать по правде, она предпочла бы для себя сноху помладше, этакую спелую ягодку лет четырнадцати. Такая, наверняка, знала бы свое место и делала все, что ей велено. – Отец должен был выдать ее замуж года три-четыре назад, вместо того чтобы она забивала себе голову стихами Гомера. Но в этом случае сейчас она была бы замужем за кем-то другим. Если боги этого не допустили, значит, тому имеется причина.

Плотина давно убедилась в том, что боги всегда принимают во внимание ее намерения. А если они чего-то не делали, она делала это сама.

– И все же она мне не нравится, – продолжал упираться Адриан. – Послушать ее – вроде говорит правильные вещи, но ощущение такое, что внутри она смеется надо мной.

– Вздор! Ну кто бы посмел над тобой смеяться? – Плотина вновь посмотрела на восковую табличку. – Доверь ее мне, и я сделаю из нее образцовую супругу. Будь добр, подай мне стило.

– Императрица Рима вновь сама проверяет домашние счета? – с улыбкой спросил Адриан и покачал головой. – Тебе ведь достаточно поманить пальцем, и к тебе тотчас сбежится целая армия экономов и управляющих.

– Мой последний управляющий оказался не чист на руку. Мне ничего другого не оставалось, как в назидание остальным отрубить ему руки. – Плотина стилом разгладила воск и начертила новый заголовок. – Кроме того, я привыкла вести все домашние счета сама. И я не вижу причин отказываться от старых привычек лишь потому, что живу во дворце. Вспомни, Публий, когда я впервые переступила его порог.

– Как же, помню. Ты тогда сказала, что ты обыкновенная женщина и останешься ею, – улыбнулся в ответ Адриан. – Ты говорила это мне добрую сотню раз.

– Думаю, я сделала гораздо больше, чем просто вкладывать тебе это в уши.

– Разумеется, – согласился Адриан и нагнулся, чтобы поцеловать ее волосы. – Ты ничуть не изменилась.

– А вот ты изменился, – заметила Плотина. – Причем не во всем к лучшему. Лично мне не нравится твоя борода.

– А мне не нравится твой выбор невесты, – в пику ей сказал Адриан, опускаясь в кресло напротив Плотины. Его лицо вновь приняло недовольное выражение. – Ну почему именно Вибия Сабина?

– Тебе нужна достойная жена, соответствующего воспитания и связей. Такая, что способна, когда ты пойдешь вверх, с достоинством принимать в доме и твоих друзей, и твоих врагов.

– Раньше это делала ты, – заметил Адриан.

– И буду дальше делать, – сказала Плотина и взялась за колонку цифр. – Но жена подарит тебе сыновей. У мужчины должны быть сыновья.

– Но Траян…

– Сабина ему тоже нравится, – перебила его Плотина. – И если ты на ней женишься, то вырастешь в его глазах.

– Странно, почему я до сих пор не вырос? – буркнул себе под нос Адриан.

Плотина поморщилась. Это был больной вопрос.

«Ты должен оказывать дорогому Публию больше внимая, – не раз упрекнула она своего венценосного мужа. – Ведь он твой воспитанник. И должен быть для тебя почти сыном».

«Но он не сын, – таков был обычный ответ. – Свой долг по отношению к нему я уже выполнил. Вспомни, каким я его взял – капризный, неласковый мальчишка. Впрочем, таким он и остался. Так что с меня достаточно».

«Нет, – подумала Плотина, – недостаточно». Впрочем, ей хватило ума не продолжать этот разговор. С таким упрямцем, как Траян, лучше не спорить.

– Женись на Сабине, – сказала она Адриану, – и у тебя улучшатся отношения с моим мужем. Она ведь приходится ему двоюродной внучатой племянницей со стороны отца. Неужели тебе не надоело ходить в воспитанниках? Женившись на ней, ты станешь членом семьи. Станешь чаще видеть императора. Он, со своей стороны, сможет оценить тебя по достоинству. Вот увидишь.

– Чтобы император меня полюбил, одной женитьбы будет явно недостаточно!

«Конечно, если бы ты держался подальше от той юной танцовщицы, на которую положил глаз Траян, вместо того чтобы ее лапать. Ведь какой был скандал!»

Впрочем, вслух Плотина этого не сказала.

Траян был взбешен, что кто-то посмел покуситься на его любимицу. В конце концов, дабы в семье вновь воцарился мир, Плотина была вынуждена сплавить эту маленькую круглощекую потаскушку в один из борделей Остии.

Нет, конечно, молодости свойственно безрассудство, но немножко осмотрительности не помещает! Эту мысль она тоже оставила при себе. Молодые люди по наивности считают, что есть вещи, о которых их матери не догадываются. Плотина не видела смысла бороться с этим заблуждением. Пусть юность и дальше пребывает в нем. Она же, со своей стороны, станет делать вид, будто ничего не замечет. Ведь найдется ли женщина более мудрая, нежели Помпея Плотина, которая не только мать ее дорогому Публию, но мать всему Риму.

– Этот брак направит тебя по верному пути, – сказала она вслух. – Траян симпатизирует Сабине. А когда ты на ней женишься, его симпатии распространятся и на тебя. Кстати, почему бы тебе сегодня не нанести визит в дом Норбанов?

– Да, я мог бы поговорить с ее отцом, – нехотя уступил Адриан. – Намекнуть ему о моих намерениях.

– Боюсь, мой дорогой, не лишне будет поговорить и с самой Сабиной. Потому что отец оставил право выбора ей, – пояснила Плотина и сокрушенно вздохнула: – И куда только катится этот мир. Норбан слишком ее балует!

– Обещаю, что буду строг с его внуками, – пошутил Адриан и, поднявшись с кресла, поцеловал ее руку. – Ты победила. Пусть это будет дочь сенатора Норбана.

– Может, тебе стоит сбрить бороду? – закинула удочку Плотина. – Вряд ли девушке понравятся заросли на твоем подбородке.

Сабина

– Она восхитительна, – произнесла Сабина, разглядывая мраморную статую. – Дядя Парис, ты просто волшебник!

Дядя Парис никак не отреагировал на ее комплимент. Более того, он даже не поднял глаз от новой глыбы мрамора, что теперь заняла место на его рабочем столе. Впрочем, Сабина не обиделась. Все знали, что дядя Парис – молчун, и она принялась бродить по мастерской: высокие окна, сквозь которые на пол падали длинные золотистые полосы света, куски мрамора, и повсюду пыль. А еще – полки. Бесконечные ряды полок, забитых мраморными головами и бюстами. Вот, например, бюст Траяна, а вот незаконченный набросок нимфы, вернее, тонкие, изящные руки и плечи, вырастающие из мраморной глыбы. А вот гранитный Геркулес в львиной шкуре и с дубиной в руках… И пусть дядя Парис уже стар и глаза его подернуты поволокой, но его руки не утратили сноровки и все так же твердо держат резец и зубило. Наверно, в молодости его считали позором семьи. Подумать только: юноша-патриций возится в грязи и пыли, как какой-то там ремесленник. О боги, какой позор! Но с годами к этому привыкли. Родственники оставили дядю Париса в покое, что ему было только на руку, и он продолжал творить свои шедевры.

– Как жаль, что я лишена талантов! – сокрушенно вздохнула Сабина, глядя в глаза бюсту императора Домициана. Тот, в свою очередь, буравил ее недоверчивым взглядом.

Эх, будь у нее хоть какой-нибудь дар! Даже такой, что повергает других членов семьи в краску: ваять, как дядя Парис, или иметь подход к лошадям, как тетя Диана. Что угодно, что бы наполнило ее жизнь смыслом. Ты знаешь, что предначертали тебе боги. Тебе лишь осталось убрать все преграды со своего пути и получить положенное.

Несколько недель назад, на скачках, она едва не влепила Виксу пощечину. Даже слепой, и тот увидит, для чего он создан. Не пристало ему безрассудно тратить свои лучшие годы, бродя по темным переулкам, затевать драки и целовать не тех девушек.

– Вибия Сабина, – раздался у нее за спиной чей-то густой голос.

– Публий Элий Адриан, – передразнила она его церемонные нотки, оборачиваясь к нему. – Погоди, не двигайся.

– Зачем? – нахмурился он, растерянно теребя складки тоги.

– Руку вперед. Теперь немного вверх. Вот так. Отлично. А теперь замри. Дядя Парис, иди сюда! – позвала она скульптора. – Сделай набросок для своей новой статуи. «Образец Римского Сенатора».

Адриан опустил руку.

– Смотрю, ты любишь шутки, Вибия Сабина.

– А разве ты – нет?

Адриан оставил без внимания ее вопрос и посмотрел на дядю Париса, который в этот момент был занят тем, что придирчиво рассматривал кусок мрамора.

– Это твой дядя?

– Вообще-то нет, скорее дальний родственник, – пояснила Сабина. – У отца пол-Рима родни, а у Кальпурнии – вся вторая половина. Так что у меня в городе одни родственники.

В том числе сам император. Именно по этой причине Публий Элий Адриан и стоял сейчас перед ней с серьезным лицом, не зная, с какой стороны завести разговор с взбалмошной девчонкой, которая просто обожала шутки. Сабина не знала даже, как это воспринимать – смеяться или плакать от досады. Таких напыщенных женихов в ее жизни еще никогда не было. И таких тугодумов.

– Ты получила подарок, который я прислал тебе вчера? – наконец спросил он, когда молчание стало затягиваться.

– Оленя, которого ты убил на охоте? Да, моя мачеха велела передать тебе ее благодарность. Оленины нам хватит на всю неделю.

– Я пришлю еще, – добавил Адриан. – Я каждую неделю езжу на охоту, но столько мяса мне не надо.

– В таком случае, зачем каждую неделю ездить на охоту? – Сабина посмотрела на его холеные руки, на его белоснежную, собранную безупречными складками тогу. – К тому же охота – грязное занятие.

– Ничуть! – с жаром возразил ее будущий муж.

После чего вновь воцарилось молчание.

– Как понимаю, ты заказала какую-то статую, – со скукой в голосе произнес Адриан и жестом обвел мастерскую. – Отцовский бюст?

– В некотором роде, да, – ответила Сабина, указывая на небольшую фигуру из розового мрамора: человек упал на одно колено, мускулистые руки и одно плечо напряжены, придавленные тяжелым шаром.

– Атлант, согнувшийся под тяжестью небесного свода, – сказал Адриан, разглядывая благородные черты мраморного лица: прямой нос, широкий лоб, рот, плотно сжатые губы. – Это лицо твоего отца?

– Угадал, – ответила Сабина. – Вообще-то скульптуру заказала Кальпурния. Как своего рода предостережение, чтобы он не работал слишком много.

– Она мудрая жена, – отозвался Адриан. – Жемчужина среди римских матрон.

– После того, чего отец натерпелся с моей матерью, он по праву заслужил эту жемчужину.

Адриан растерянно заморгал. Сабина сделала вид, что ничего не заметила.

– Ты пришел заказать бюст? – спросила она.

– Да. Хочу сделать подарок императору. Его портрет в образе Энея.

– Лучше Александра. Траян наверняка мечтает покорить весь мир.

– Пусть будет Александр. И весь мир у его ног, – согласился Адриан и вновь повернулся к статуе Атланта. От Сабины не скрылся огонек в его глазах. – Должно быть, твой дядя знаком с философскими взглядами школы Поликлета. Действие и бездействие, слитые воедино. Кстати, ты когда-нибудь видела работы Поликлета, например, его «Дорифора»? Я видел наброски, – начал было Адриан, но внезапно умолк. – Извини меня, Вибия Сабина, тебе это наверняка неинтересно…

– Откуда тебе знать, что мне интересно, а что нет? – возразила Сабина. – Ты уже несколько недель осыпаешь меня цветами, но ни разу по-настоящему не поговорил со мной.

– На ведь девушки не изучают теоретические принципы скульптуры! Или…

– Знаешь, с тобой гораздо интереснее, когда ты не берешься поучать меня, – заявила Сабина. – Советую тебе не возноситься и не изображать из себя небожителя. Лучше говори как простой человек. Так чем же интересен этот «Дорифор»?

Адриан пристально посмотрел на нее. На какой-то миг Сабина подумала, что он вновь начнет изрекать скучные истины. Но нет, он протянул руку и едва ли не с нежностью потрогал мраморного Атланта:

– Видишь, как он перенес тяжесть на одну ногу? Как будто он на полпути между движением и отдыхом. Греческий скульптор Поликлет считал, что это идеальный способ показать красивое, сильное мужское тело. Его «Дорифор» – самый знаменитый тому пример. Но у него есть и женские скульптуры. Например, статуя Геры в Аргосе и бронзовая амазонка в Эфесе.

– Признайся, может, ты тоже скульптор? – спросила Сабина, глядя на его большие кисти. Нет, руки Адриана холеные, мягкие, без единого шрамика, ногти аккуратные, не то, что у дяди Париса с его мозолистыми ладонями.

– Нет, просто любитель искусства, – ответил Адриан с напускной скромностью, показавшейся Сабине подозрительной. – Я лишь делаю наброски и архитектурные чертежи. Те же самые принципы можно увидеть и в греческой архитектуре. Взять, к примеру, кариатид, что поддерживают крышу Эрехтейона! Они ведь не просто служат колоннами. Если присмотреться, одна нога у них согнута в колене, как будто они вот-вот сойдут со своих пьедесталов.

Теперь Адриан говорил с жаром, размахивая руками.

– В один прекрасный день я построю собственную виллу, – заявил он Сабине. – Это будет идеальное сочетание греческой и римской архитектурных традиций! Изящество и красота Греции – коринфские колонны, разве нам есть что им противопоставить? Но венчать их будет внушительный римский купол. Предварительные чертежи уже готовы, но хотелось бы познакомиться с греческими образцами ближе. Я даже планирую съездить в Грецию, чтобы собственными глазами взглянуть на Акрополь, на храмы. Ведь греки построили самые лучшие храмы в мире!

– Слушая тебя, можно подумать, что греки были лучшими во всем, – пошутила Сабина, однако Адриан так увлекся, что не заметил шутливых ноток в ее голосе.

– Не во всем, – решительно возразил Адриан. – У нас, например, лучшее государственное устройство, лучшие инженеры, почти идеальная система организации общества. Но что касается культуры, искусства – то да. Пальма первенства здесь, бесспорно, принадлежит Греции. Архитектура, философия, театр. Что мы можем противопоставить тем же Софоклу или Эврипиду? Только не наши унылые пантомимы! Что же касается литературы…

– Цицерона, – возразила Сабина. – Вергилия, Марциала.

– Их заслуги преувеличены, – фыркнул Адриан.

– Только не Вергилия, – не желала сдаваться Сабина. – Предвижу войны, смерть и реки крови, бурлящий кровавой пеной Тибр.

– Ходульно и напыщенно, – с раздражением заявил Адриан. – Если хочешь узнать о подвигах Энея, советую тебе почитать «Анналы» Энния. Добротная римская проза.

– Нет, лучше я останусь поклонницей Вергилия. А что ты скажешь про Катона.

– Что ж, Катон неплох. Кстати, у него есть книжица об ораторском искусстве, в основу которой легли положения греческой риторики.

– Я ее читала.

– Ты? Удивительно? А «Начала»?

Конец их увлеченной дискуссии положил голос дяди Париса.

– Кыш отсюда, вы двое! – бросил им, даже не отрывая глаз от резца. – Хватит отвлекать меня от дела!

Только тогда до Сабины дошло, что они с Адрианом разговаривали громко, с жаром, в полный голос, причем проговорили уже целый час. Она торопливо завернула в ткань фигурку Атланта.

– Все, мы уходим, дядя Парис.

– Я хотел заказать бюст Траяна, – вспомнил Адриан. – В образе Александра.

– Фу, какая скукотища, – бросил дядя Парис и захлопнул за ними дверь.

– Не обращай на него внимания, – сказала Сабина, когда они вышли на улицу. Носильщики ее паланкина времени зря не теряли: в ее отсутствие они без стеснения заигрывали с хорошенькими молодыми рабынями, торопившимися на рынок. – Дядя Парис творит для души, а не ради денег. Придумай что-нибудь интересное, и тогда он выполнит твой заказ.

– Истинный скульптор, – произнес Адриан, приглаживая короткую бородку. – Как я завидую таким людям. Талант – это тяжкая ноша, но если он достался тому, кто его достоин, он наполняет жизнь такого счастливца светом. Талант – это судьба.

– Я всегда так думала, – сказала Сабина. – Но ты это выразил лучше меня. А каков твой талант?

– Я пишу стихи, – признался Адриан. – Элегии в подражание греческой манере. А еще я неплохо рисую, а также играю на флейте и лире. Но в сонм великих мне никогда не попасть.

– В таком случае ты должен понять, в чем состоит твоя судьба, – с пылом произнесла Сабина. – Обычно люди это знают.

– Я уже знаю, в чем она, – спокойно ответил Адриан. Сабина с интересом посмотрела на него. Но нет, он лишь поднял руку, подзывая свои носилки. – Боюсь, Вибия Сабина, я вынужден тебя оставить. Я бы с удовольствием проводил тебя домой, но сегодня я обедаю с сестрой и ее мужем Сервианом.

– Луцием Юлием Урсом Сервианом? – уточнила Сабина. – Я его знаю.

– Говорят, это самый достойный муж во всем Риме, – ответил Адриан.

– Мне он тоже не нравится.

Адриан рассмеялся и поднес к губам ее руку.

– Какая ты, однако, забавная, – сказал он. Сабина же отметила про себя, что скука в его глазах исчезла, уступив место задорному огню.

Викс

Скажу честно, я порядком перетрусил, когда мне было велено прийти в дом сенатора Норбана.

– Проклятье, – воскликнул я, получив учтивое приглашение, которое мне протянул не столь учтивый раб. Но я все равно пошел. Когда какой-нибудь римский сенатор щелкает пальцами, безработные бывшие рабы вроде меня подскакивают как лягушки, устремляясь к нему.

– Смотрю, ты неплохо устроился, – сказал Марк Норбан, разглядывая серебряную цепь у меня на шее. Он принял меня, сидя за столом в своем кабинете. Кстати, здесь ничего не изменилось – все тот же заваленный свитками и табличками стол, все тот же веселый беспорядок, все те же длинные полки с книгами и документами. – Нашел себе работу?

– Так, по мелочам, – уклончиво ответил я.

– Знаю-знаю, что за мелочи можно найти в той части города, – заметил сенатор. – Явно не те, о которых мечтали бы твои родители.

От его слов у меня зачесалось между лопаток, и я с трудом удержался, чтобы не подергать плечами. Так делают лишь те, за кем есть вина.

– Сабина сказала мне, что несколько недель назад ты угодил в Большом Цирке в небольшую переделку.

Проклятье, мне следовало предвидеть, что эта девчонка обязательно проболтается.

– Так, мелочовка, – солгал я. – Ничего страшного.

– По ее словам ты дал отпор двоим пьяным громилам.

– Она преувеличивает.

– Неужели?

Он задумчиво посмотрел на меня, буравя глазами. У меня возникло чувство, будто он видит меня насквозь, читает у меня в голове все мои мысли. Нет, так умеет смотреть не он один, но награду я дал бы только ему. Он знал все – и про пьяных головорезов, и про то, что я целовал его дочь, знал даже то, что я был не прочь сделать с его дочерью, будь у меня побольше времени и подходящее для этого место. Разрази тебя Юпитер, Верцингеторикс, тупая твоя башка, мысленно одернул я себя, нашел, где думать о таких вещах! Я поспешил отвести взгляд, впившись глазами в мраморный бюст, что виднелся за спиной сенатора, не то какого-то императора, не то философа. Мне очень хотелось надеяться, что физиономия моя не залилась при этом стыдливым румянцем. Потому что опять-таки краснеют лишь те, за кем есть вина.

– Как ты смотришь на то, если я предложу тебе место стражника в моем доме.

Его предложение застало меня врасплох. Я растерянно заморгал.

– В доме у меня тихо, но иногда возникает необходимость выставить у ворот охрану. Тебе выделят комнату в этом доме. Кормиться будешь здесь же, плюс три новые туники в год. Ну и, разумеется, жалованье.

Он назвал сумму – очень даже приличную.

У меня отлегло от души. Сомневаюсь, что он предложил бы мне эту работу, знай он, что я…

– Но почему я, сенатор? В городе наверняка найдется немало старых солдат, кто делал бы это лучше моего. Ведь у меня никакого опыта.

– Помнится, один двенадцатилетний мальчишка, защищая свою мать, заколол императора, – спокойно произнес сенатор Норбан. – Разве это не опыт?

– Так это ведь было давно.

– Шесть лет назад. Можно сказать, почти целая вечность, – согласился сенатор Норбан и побарабанил по столу пальцами в чернильных пятнах. – Вложи хотя бы часть того рвения и смелости в охрану моего дома, и я буду доволен. Скажу честно, у меня пара-тройка врагов, которые не прочь испортить мне жизнь. Нет, конечно, покуситься на мою жизнь они не посмеют, а вот сделать так, чтобы я в день какого-то важного голосования не дошел до сената – это запросто. Кроме того, у моей дочери есть привычка бродить по самым разным неподходящим местам. Сильная рука у нее за спиной не будет лишней.

– Это она тебя надоумила? – не удержался я от вопроса. – Чтобы ты предложил мне место стражника?

– Нет, Сабина вместе с мачехой и своей сводной сестрой и братьями сейчас на вилле в Байях.

Я ощутил укол разочарования. В тот вечер, когда я поцеловал ее, Сабина, как говорится, дала мне от ворот поворот, как и полагается приличной девушке, но, с другой стороны, разве не ее розовый пальчик чертил у меня на затылке круги? Стоило мне вспомнить эти прикосновения, как волоски на моих руках встали дыбом, и не только они. Живо прекрати, болван, сказал я себе, если не хочешь выдать себя с головой перед ее отцом. И я поспешил укрыться за спинкой стоявшего рядом стула.

– Это была ее идея, вытащить Кальпурнию с детьми на море, – продолжал тем временем сенатор, не замечая моей неловкости. – Тем более что у моей супруги в скором времени будет еще один ребенок, – признался сенатор, и его строгие черты смягчила счастливая улыбка. Он встрепенулся, как будто стряхивая с себя приятные воспоминания, и вновь посмотрел на меня. – Так что идея взять тебя в наш дом принадлежит мне. Мне подумалось, что если ты и дальше будешь расквашивать в переулках чужие носы, то ни к чему хорошему это не приведет. Не думаю, что твои родители были бы в восторге. Я же перед ними в неотплатном долгу.

– Эй, – обиделся я. – Я не грабитель и не бандит.

– А вымогать у пьяных юношей деньги – это как называется?

– Способ заработать на жизнь.

– Правда, не слишком достойный.

– А быть стражником – разве намного лучше?

– Считай, что это первая ступенька. В этом доме ты встретишь немало интересных людей. Тех, кто когда-нибудь тебе в чем-то поможет. Добросовестного стражника может заметить какой-нибудь легат, который позднее захочет сделать его центурионом.

– Разумеется, взамен за некую услугу, – усмехнулся я. – Покорнейше благодарю.

На губах сенатора промелькнула улыбка.

– Согласен, такая опасность существует. Но выгода перевешивает риски. Император Траян имеет привычку присматриваться к молодым, подающим надежды воинам, и его офицеры начали брать с него пример.

Император Траян. В винных лавках поговаривали, будто он вскоре отправится на север, чтобы раз и навсегда покончить с дакийским царем Децебалом, который вечно мутил воду на наших границах. Про Децебала говорили, будто он ходит в львиной шкуре. Что касается Траяна, то я был не прочь увидеть его поближе, нежели в ложе Большого Цирка. Может, мне и впрямь стоит принять это предложение? Как-никак мне обещана жратва, крыша над головой, непыльная работенка, и все это за хорошие деньги. А потом, глядишь, из этого выгорит что-то еще. Мне вновь вспомнились шелковистые каштановые волосы, как они струятся сквозь мои пальцы, но я постарался выбросить соблазнительный образ из головы.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Согласен.

– Отлично, – произнес сенатор, наливая в кубок вина из стоявшего рядом с его локтем графина и протягивая его мне. – Добро пожаловать в дом Норбанов, Верцингеторикс!

– Спасибо, доминус, – ответил я, вовремя вспомнив, что теперь я должен именовать именно так, доминус, хозяин дома. Ведь отныне я тоже в некотором смысле член его большого семейства. Нет, если говорить начистоту, я не горел желанием называть кого-либо хозяином, даже если хозяин этот платил мне приличные деньги.

Весна тем временем сменилась жарким влажным летом, я же устроился на новом месте, как угорь на илистом дне. И не пожалел о принятом решении.

Работенка была легкой. Кроме меня в доме были еще два стражника, оба убеленные сединами ветераны. Обычно они, пока я сопровождал хозяина в сенат, проводили время в саду за игрой в кости. Кстати, старый сенатор оказался славным хозяином: пусть он зорко, словно орел, вчитывался в свои свитки, зато в остальном был рассеян, забывчив и не вникал в домашние дела. В отсутствие жены и детей он не имел ничего против того, чтобы еду ему подавали в его кабинет, где он ел прямо за письменным столом, роняя крошки на свои таблички и свитки. Иногда он, взяв у кухарки хлеба и сыра, отправлялся в Капитолийскую библиотеку, где проводил целый день в исследованиях. А самое главное, в его доме не били рабов. Никто не пытался убежать отсюда под покровом ночи, никто не получал розог за разбитую тарелку. Мне сразу же был выдан толстый плащ, неплохо хранивший мою спину сухой от летних ливней. Я регулярно получал положенный мне выходной, который проводил на скачках, или на гладиаторских боях, или в сидя в таверне, в общем, где душа пожелает. Самая тяжелая работа, которую мне приходилось выполнять, это тащить для хозяина в сенат гору свитков.

Тогда почему у меня такое кислое настроение?

– Ты какой-то неулыбчивый, Викс, – сказала мне Гайя, юная веснушчатая гречанка-рабыня, которая выросла в доме Норбанов. Вскоре я считал веснушки не только на ее носу. Гайя была хохотушка, с ней было легко и весело. Ее было приятно прижимать к себе ночью в постели, однако стоило ей выскользнуть из моей комнаты, как я продолжал лежать, тупо уставившись в потолок. Иногда в свой выходной день я напивался так, что на следующий день голова раскалывалась от боли. Наверно, на лице моем были написаны такие страдания, что их замечал даже рассеянный сенатор. В такие дня я не слышал от него привычного «доброго утра», когда мы с ним шли в сенат.

Сабина с мачехой оставались в Байях, и это тоже не прибавляло мне хорошего настроения. Сенатор регулярно писал им письма, Может, в одном из них он упомянул, что в доме появился новый стражник? Может, прочитав такое известие, Сабина вернется домой чуть раньше? Но она не вернулась. Да и зачем ей было возвращаться? В конце концов подумаешь, что такого в том, что мы с ней после скачек целовались в переулке. Наверно, так поступила бы любая патрицианка, которую взялся проводить до дома молодой, симпатичный плебей. Для них это небольшое пикантное приключение, которое будет приятно вспомнить, когда они выйдут замуж. Потому что потом они станут толстыми и страшными, как и их матери.

Надо сказать, что по сенаторской дочке скучал не я один. Не проходило и дня, чтобы на пороге дома не появлялся очередной воздыхатель в тоге. Будь он стар или молод, стоило мне сказать, что Сабины дома нет и в ближайшее время ее не стоит ждать, как этот несчастный сокрушенно вздыхал и понуро плелся прочь.

– Что в ней такого, что все по ней будто с ума посходили? – поинтересовался я у юного патриция в новенькой тоге, который вырос на пороге дома с букетом лилий в руках. – Можно подумать, в Риме нет других сенаторских дочек. Причем и покрасивее, и побогаче ее.

– Зато у них нет ее связей, – бесхитростно ответил юный патриций. Он действительно был слишком юн и потому не привык задирать нос, разговаривая с плебеем. – Она внучатая племянница самого императора. Или кем там она ему приходится. Но самое главное, она единственная близкая его родственница, которая до сих пор не замужем. Мой дед говорит, что если я на ней женюсь, как моя карьера пойдет вверх семимильными шагами.

С этими словами он положил свой цветочный веник из лилий на ближайший стол. Я внимательно пригляделся к нему: тощий как жердь, а вот лицо приятное и совсем неглупое. Когда я открыл ему дверь, он представился, назвав какое-то длиннющее патрицианское имя, которое тотчас же вылетело у меня из головы. Но самое первое я запомнил: Тит.

– Ты еще слишком молод. Зачем тебе жена? – не удержался я от вопроса.

– Это не моя идея. Просто мой дед слишком стар и боится, что не доживет до моей женитьбы, – ответил Тит или как его там. – Он сказал, что у меня есть шанс. Дело в том, что мой дед и ее отец старые друзья, и он уже несколько раз намекал, что неплохо бы укрепить дружеские узы семейными.

– Бесполезно. Даже не надейся, – сказал я. – Мужа себе она выберет сама.

– В таком случае надеяться мне не на что. – Он кивком указал на свою тощую фигуру. – Кому я такой худой нужен?

– Я бы не стал зарекаться. Приходи, когда она вернется в Рим.

– Обязательно приду. Даже если у меня никаких шансов, попрактиковаться в искусстве ухаживания не помешает. Как сказал Публий Сир, «еще ни один трус не достигал вершин».

С этими словами он взял со стола принесенный им букет и сунул его мне.

– Отдай это своей девушке.

– В следующий раз приходи с фиалками, – ответил я. – Госпожа не любит лилий.

Скажу честно, мне он понравился, это Тит-как-его-там. Знай я тогда, сколько еще встреч с ним подарит мне судьбы, сколько раз мы будем спасать друг друга от беды, я бы удостоил его большего внимания. Все остальные ухажеры Сабины высокомерно смотрели на меня сверху вниз. Помню, как к ней пожаловал этот червяк, трибун Адриан, какое недовольное лицо он сделал, когда я сказал ему, что предмета его вздохов в доме нет и вернется этот предмет нескоро.

– И когда именно вернется госпожа Сабина? – снизошел он до вопроса.

– Понятия не имею, – ответил я, засунув за поясной ремень большие пальцы. – Лично мне она этого не сообщила.

– Понятно. – В глазах Адриана вспыхнул холодный блеск. Он явно узнал меня. – Ты тот самый тип, кто был с ней на скачках. Ты был груб со мной.

– Уж какой есть, – ответил я с вызывающей улыбкой.

Адриан высокомерно смерил меня глазами с головы до ног.

– Тебя не помешало бы выпороть, – сказал он. – Когда-нибудь я сделаю это сам.

– Это как же? – поинтересовался я.

– Не волнуйся, повод найдется, – ответил он и, колыхнув полами пурпурной тоги, зашагал прочь. Я показал ему в спину неприличный жест.

Через неделю меня ждала стычка иного рода. На следующее утром после моего дня рождения, – мне стукнуло девятнадцать лет, – я по своей глупости решил отпраздновать это событие тем, что отправился в Колизей посмотреть гладиаторские бои. Не скажу, что меня так уж тянуло туда – я точно знал, что ничего хорошего там не увижу. Но два других стражника посмеивались надо мной за то, что я пропустил игры в честь богини Весты, и я пошел. Я смотрел, как гладиаторы с копьями умирают от когтей леопардов, как леопарды умирают от гладиаторских копий, и к середине дня, когда на арену пролились уже целые реки крови, я успел напиться пьян.

– Да разве это игры? Не то что раньше, – громко отрыгнув, заявил я, глядя, как на арену вывели закованных в цепи беглых рабов, которым должны были отрубить головы. – Никаких тебе строгих правил, главное, чтобы кровь лилась рекой.

– Откуда ты знаешь? – спросил у меня мой товарищ-стражник.

– Потому что я там бился сам, вот откуда, – ответил я, указывая кружкой на окровавленный песок. Там один из рабов пытался сопротивляться, отказываясь становиться на колени. – Я Юный Варвар! – похвастался я, проливая пиво.

– Кто?

– Юный Варвар, – повторил я, возмущенный его неведением. – Самый юный гладиатор Колизея. Я бы сказал, слишком юный для этой арены.

Нет, на ней умирали дети и помладше меня, вероотступники или беглые рабы, но у них в отличие от меня не было в руках меча, чтобы себя защитить. Вот и сейчас на арене к родителям испуганно жались дети, с ужасом ожидая своей очереди. Я не выдержал и отвел глаза.

– Можно подумать, ты помнишь, кто такой Юный Варвар, – продолжали насмехаться надо мной мои спутники. – Да ты у нас мастер сочинять истории. Да ты сам посмотри, какой из тебя гладиатор!

Я врезал ему кружкой. Он врезал мне в ответ. Дело закончилось всеобщей потасовкой в нашей части трибун, что было мне только на руку, и я под шумок – вернее, шум и гам – незаметно ускользнул. И хотя по этой причине я пропустил главные бои, я не слишком жалел об этом. Я, шатаясь, побрел прочь – под глазом фонарь, одно ухо разбито всмятку. Меня вырвало прямо в канаву, раз, другой, а тем временем за моей спиной Колизей взревел тысячами глоток, и я знал, что это на арене в смертном поединке сошлись гладиаторы.

«Несчастные болваны», – подумал я. А в следующий миг ноги мои подкосились, и я сел прямо на мостовую, понуро свесив между колен голову.

– Эй, нечего здесь сидеть! – крикнула мне какая-то женщина, поправляя на руке корзину.

– Я Юный Варвар! – огрызнулся я. – Не подходи ко мне близко!

– Да и так вижу, что ты варвар, – презрительно бросила она и пошла прочь.

В углублении в мостовой, где отсутствовал камень, собралась вода, и я сидел, шлепая по этой лужице ногой. Вскоре со стороны Колизея снова донесся восторженный рев, и я подумал, а не податься ли мне опять в гладиаторы. По крайней мере мне не придется отдать арене четверть века. Жизнь большинства гладиаторов коротка: год-другой, и все. Зато какая простая она, эта жизнь. Никаких тебе трудностей. Главное, усвоить правило: сражайся или умри.

Но назовешь ли простой мою теперешнюю жизнь? Впереди меня ждали годы, и я понятия не имел, что мне делать в будущем. Я потрогал амулет, висевший у меня на шее на кожаном шнурке. Простенький бронзовый амулет с изображением римского бога Марса – такого барахла всего за одну медную монетку можно купить у уличного торговца целый десяток. Его на прощание подарил мне отец, в тот день, когда я вновь отправился в Рим.

– Пусть тебя хранит настоящий римский бог, – сказал он мне. – Коль ты вновь собрался в этот отстойник.

– А тебя он хранил? – спросил я. – Когда ты дрался на арене Колизея?

– Иногда хранил, – ответил отец, пожимая плечами, и повесил мне на шею амулет, с которого хмуро смотрел бог в солдатском шлеме. Нет, у Марса явно не все в порядке по части чувства юмора.

Я потрогал пальцем его насупленное лицо и посмотрел на небо.

– Что скажешь? Куда мне податься? В гладиаторы? В солдаты? Или куда-то еще?

На шею мне упала капля дождя, а в следующий миг небеса разверзлись настоящим ливнем. Я же продолжал сидеть на мостовой и пытался понять, уж не знак ли это. А если знак, то какой.

– Опять подрался? – спросил у меня управляющий, когда я наконец вернулся домой. С меня ручьями стекала вода. – Стражник с фонарем под глазом не добавляет хозяину репутации. Впрочем, неважно. Иди, собирай свои вещи.

– Собирай свои вещи? – растерянно повторил я. Я был все еще зол, мокр и порядком пьян.

– Да, сенатор Норбан едет в Байи, проведать супругу. Отправляемся завтра утром. Ты будешь нужен во время путешествия.

– Какой чудный синяк! – заметил сенатор Норбан на следующее утро. – А теперь возьми эти свитки и погрузи их на носилки. Хм, Плиний. Пожалуй, я возьму его с собой. Так, кое-что из Марциала, кое-что из Катона. Ага, Катулл, его нужно взять обязательно, как же я буду без Катулла…

В общем, на следующий день я уже трясся в запряженном парой волов паланкине. Байи. Раньше я здесь никогда не был. Симпатичный городок. Белый мрамор. Лазурное море. Просторные виллы. Завернутые в полотенца женщины, спешащие в знаменитые серные бани. Такого количества патрициев я не видел за всю мою жизнь. Даже уличные проститутки в их рыжих париках, и те поглядывали на меня свысока.

– Марк! – радостно воскликнула Кальпурния, торопясь от ворот виллы навстречу мужу. Было видно, что она даже принарядилась по этому случаю: в желтом шелковом платье, в янтарном ожерелье в тон, в ушах золотые серьги. В эти минуты в ней нельзя была узнать веселую хозяйку, которая не видела ничего зазорного в том, чтобы печь хлеб вместе с рабынями и делиться с ними последними сплетнями. Кстати, от этих самых рабынь я узнал, что в свое время Кальпурния была одной из самых богатых невест Рима.

– Выйдя за господина замуж, она принесла ему половину Тосканы и Таррацины.

Сегодня я в первый раз мог в это поверить.

– Хороша, богата и любит тебя, – шепнул я сенатору Марку Норбану, когда он, прихрамывая, зашагал навстречу жене. – И как тебе только удалось заполучить такой бесценный подарок? Ведь любой взял бы ее в жены только ради ее хлеба.

В ответ он посмотрел на меня хорошо знакомым мне взглядом – не то с упреком, не то с улыбкой, однако вслух ничего не сказал, простив мне мою дерзость. Потому что если бы не я, сумел бы он шесть лет назад низложить императора. Нет, мы не строили никаких заговоров, все получилось само собой, но теперь это связывало нас прочнее любых уз. Сенатор прощал мне вольности, какие не простил бы никому. К тому же раздражения его как не бывало, стоило ему заключить Кальпурнию в объятия. Скажу больше, он чем-то напомнил мне моего отца. У того тоже имелась привычка брать в ладони лицо моей матери, прежде чем ее поцеловать.

Если вы думаете, что в этой жизни везет только красавицам, то вы ошибаетесь. Скорее таким, как Кальпурния или моя мать. Стоит такой вас полюбить, как вам уже не захочется смотреть на других женщин. Так что будьте осторожны.

– Марк, ты стал слишком часто щуриться, – укоризненно заметила Кальпурния. – Ты опять читаешь при тусклых лампах? Викс, отнеси эти свитки назад в носилки. Я не допущу, чтобы мой муж портил себе глаза здесь, на вилле. Здесь полагается отдыхать. Кстати, а что это с твоим глазом? Ну и фонарь!

– Знаю, – буркнул я.

– Спрячь свитки в моем кабинете, – заговорщицким шепотом произнес сенатор Норбан, как только жена отвернулась, и я послушно потащил кипу свитков в направлении дома. А в следующий момент из ворот с радостным визгом навстречу отцу выбежала малышка Фаустина.

Вилла оказалась просторной – с мраморными бассейнами, портиками, изящными колоннами, мозаичными полами, изображавшими выпрыгивающих из воды рыб и виноградные лозы. Когда я вошел в кабинет, оказалось, что тот уже занят.

– Здравствуй, Викс! – слегка растерянно воскликнула Сабина, отрывая глаза от книги. – Отец уже здесь? Не иначе как вы ехали хорошими дорогами. Надеюсь, все уже прокомментировали твой фонарь?

– Да, – буркнул я. – Все уже прокомментировали мой фонарь.

– Да, его нельзя не заметить, – сказала Сабина, поднимаясь с кушетки. Она была босиком, с голыми руками, каштановые волосы волной ниспадали ей на спину. – Но я не стану спрашивать, откуда он у тебя.

– А зря, – сказал я, с трудом сдерживая улыбку. – Потому что это потрясающая история. С грабителями, разбойниками, драконами.

– Драконами? Как интересно! – воскликнула Сабина, скручивая свиток. – Но мне нужно к отцу. Приятно было узнать, Викс, что теперь ты часть нашего семейства.

С этими словами она вышла за дверь, а в следующее мгновение в кабинет уже вплывала Кальпурния.

– Отдай мне свитки, Викс. Можно подумать, я не знаю, что мой муж велел тебе их от меня спрятать.

Я, отсалютовав, вручил ей целую кипу свитков, а сам отправился на поиски управляющего. Настроение мое заметно улучшилось.

– Где я буду спать?

– Вместе с одним из стражников. Кстати, ты знаешь, что у тебя под глазом фонарь?

– Знаю.