Читать книгу Разбивая лед - Ким Болдуин - Страница 3

21 октября, утро. Атланта, штат Джорджия

– Карла! Я знаю, что ты там! Прошу тебя, хватит! Сними трубку! Я уже не просто волнуюсь, я близка к панике.

Карла очень ярко представила себе лицо подруги Стеллы, бегущей через приемное отделение больницы с мобильным телефоном в руке. Она и без того была просто неугомонной, никогда не могла усидеть на одном месте дольше пяти минут. А сейчас еще получила повод развернуть активную деятельность по спасению Карлы. Впрочем, у Стеллы были все основания для беспокойства: после похорон она непрестанно звонила и писала Карле сообщения, но все это осталось без ответа.

– Дорогая, я знаю, как тебе сейчас тяжело, что ты не хочешь никого видеть… Но ведь так нельзя! Я забегу к тебе после работы. И надеюсь, на этот раз ты, черт побери, откроешь мне дверь! Давай хотя бы выйдем куда-нибудь перекусить. Я люблю тебя и очень переживаю.

Но Карла не собиралась впускать Стеллу в дом, потому что даже, несмотря на душевную боль, лишившую ее связи с реальным миром, она понимала, что ее подруга будет просто шокирована и ее внешним видом, и беспорядком в квартире. За эти дни Карла страшно похудела, а из-за болезненной бледности и темных кругов под глазами ее, кажется, невозможно было узнать. Она не могла взять себя в руки, и, в итоге, даже перестала ухаживать за собой и принимать душ. С первого взгляда невозможно было догадаться, что это и есть та самая утонченная девушка с фотографии на столе, с изысканными чертами лица и золотистыми волосами.

Ее маленькая квартирка выглядела отнюдь не лучше. Повсюду – на столах, на книжных полках и даже на полу – стояла грязная посуда: немытые кружки с оставшимся в них холодным, подернутым темной пленкой кофе, тарелки с засохшими остатками, в которых уже трудно было узнать еду. В завершение к царившей в квартире атмосфере полного отчаяния, Карла перестала даже открывать плотные шторы и совершенно потерялась во времени, не отличая день от ночи. И только бледный свет единственного торшера спасал ее от всепоглощающей тьмы.

На полу были раскиданы фотографии, лежали раскрытые альбомы, разные памятные мелочи, сувениры. Создавалось впечатление, что в квартире только что побывали грабители и в поисках ценных вещей без сожаления перевернули все вверх дном, внеся хаос в каждый уголок когда-то уютного жилища. И среди этого кошмара сидела Карла, потерянная и, кажется, совершенно убитая горем.

Все эти вещи, разбросанные по полу, когда-то бережно хранились в коробках, куда они складывались на протяжении четырех счастливых лет жизни с Эбби. А потом Эбби ушла, оставив после себя только эти ненужные вещи и невероятно болезненные воспоминания. С момента расставания прошел уже целый месяц, но боль и не думала оставлять сердце Карлы, она была в нем такой же сильной, как и в первый день после предательства. А произошло самое банальное событие (таких в мире уже миллионы) – подруга Карлы влюбилась в коллегу-адвоката и последовала зову своего сердца. Да, любовными треугольниками никого не удивить, и они не кажутся чем-то страшным и необычным, когда происходят в чужой жизни, в бесконечных сериалах или бульварных романах, но оценить весь трагизм можно только в том случае, когда затронуты наши собственные чувства.

И вот теперь Карла разглядывала старые фотографии и спрашивала себя, что же в ее жизни можно считать настоящим. Она была уверена, что у нее есть все – любовь, семья, дом, счастье, – но в один миг все оказалось обманом. А была ли вообще Эбби? Билеты в кино, сувениры из совместных поездок и игрушки говорили о том, что все же была. Но все эти вещи вряд ли могли служить доказательством того, что любовь и доверие тоже были. Карла не могла свыкнуться с мыслью, что так ошибалась, что была слепа, что до последнего дня не замечала никаких изменений. Эбби, которая еще день назад спокойно ужинала с ней и обсуждала фильмы, собрала вещи и исчезла из ее жизни. Исчезла и оставила после себя мир, в котором спуталось реальное и вымышленное.

Но судьба оказалась очень жестокой по отношению к Карле, и без того надломленной. За этим ударом последовал еще один, куда более сильный, – две недели назад ее мать умерла от сердечного приступа. Карла и сама не понимала, как смогла пережить похороны самого близкого человека и остаться при этом живой. В тот день Карла потеряла веру в то, что в жизни все еще может что-то наладиться, она чувствовала себя абсолютно ненужной и всеми покинутой. С тех пор она замкнулась в себе, не выходила из квартиры, не разговаривала ни с друзьями, ни с коллегами по работе. К счастью, ей был предоставлен неограниченный отпуск в отделении скорой помощи, где она работала медсестрой. Дверь Карла открывала лишь один раз, и только потому, что пришли из дома престарелых, чтобы отдать вещи, принадлежавшие ее матери.

Понадобилось много сил, чтобы открыть эту посылку. Она отодвинула от себя коробки, хранившие воспоминания о жизни с Эбби, и мысленно приготовилась к очередному приступу отчаяния. Карла думала, что больше не сможет плакать, но с каждой вещью, которую она доставала из коробки, к горлу подкатывал ком, и глаза наполнялись новой порцией слез.

Карла держала в руках украшения и шарфы своей матери. Эти вещи та носила до того как болезнь Альцгеймера не оставила ни следа от ее когда-то безупречного вкуса. В последние месяцы своей жизни мама не снимала с себя блузку цвета лаванды и начинала нервничать каждый раз, когда дочь пыталась постирать ее. В итоге, Карле пришлось пробежать по всем магазинам города в безуспешных поисках второго такого экземпляра.

Карла сжала блузку в руках и прижалась к ней лицом, надеясь уловить знакомый аромат духов из пачули. Но блузку, должно быть, постирали, прежде чем вернуть. И Карла почувствовала себя так, словно у нее забрали последнюю ценную вещь.

До поздней ночи женщина перебирала украшения своей матери. Драгоценностей оказалось много, и с каждым из них была связана какая-то история. Карла гладила пальцами холодный камень изысканного ожерелья уже больше часа. Потерявшись в мыслях о прошлом, которое сейчас казалось таким счастливым. Она плакала до тех пор, пока ее виски не начало ломить от боли. Потом она сунула ожерелье в карман не в силах расстаться с ним.

Перебрав драгоценности, Карла отыскала в коробке коллекцию фигурок кроликов, которые так нравились ее матери. Была там и изогнутая глиняная ваза, сделанная Карлой еще в четвертом классе на День Матери. Старые школьные дневники, фотографии, локон ее детских волос… Нашла Карла и несколько вещей, которые она никогда раньше не видела – прядь других волос, рыжих и вьющихся, которые вряд ли принадлежали кому-либо из их семьи. Была там и раскрашенная пепельница, выглядевшая так, будто ее сделал ребенок. Это показалось Карле довольно странным – ее родители никогда не курили. Зачем мать хранила эти вещи? Памятью о чем они были?

Только к рассвету Карла добралась до документов – копии завещания, страховых бумаг, банковских документов, свидетельствах о браке и рождении детей. Был там и паспорт с давно истекшим сроком действия. И под всем этим она нашла запечатанный конверт, на котором рукой ее матери было написано: «Карле. В случае моей смерти».

Последние два года своей жизни ее мать не понимала слов, и уже больше четырех или пяти лет не могла писать. Очевидно, письмо было написано очень давно. По щекам Карлы снова потекли слезы: письмо подарило ей возможность снова «услышать» свою маму. Последние месяцы жизни та уже не могла разумно говорить с людьми, а потом и вовсе перестала кого-либо узнавать, даже свою дочь. Карла скучала по общению с ней. И вот сейчас чувствовала, что Бог преподнес ей последнюю радость.

Три листка плотной бумаги перенесли Карлу в то время, когда ее мать была еще энергичной и умной женщиной.

Моя дорогая Карла!

Я пишу тебе письмо и наблюдаю за тем, как ты бегаешь по кухне, заканчивая украшать праздничный пирог, который ты приготовила на мой день рождения. Сегодня мне исполнилось 44.

Ты замираешь время от времени над своим кривобоким творением, чтобы улыбнуться мне и извиниться за недостаток кулинарного искусства. Но ты даже не представляешь, как я счастлива, думая о том, какой женщиной ты стала – заботливой и доброй ко всем людям. Но больше всего я восхищаюсь твоим умением выдерживать любое испытание судьбы, не теряя при этом решительности и оптимизма.

Дорогая моя, эти качества понадобятся тебе в будущем. Мое здоровье неотвратимо ухудшается, но я верю в то, что Бог подарит мне еще несколько лет, которые я смогу провести с тобой. Но когда-нибудь нам все равно придется расстаться, такова жизнь, и с этим уже ничего не поделаешь. Но я уверена, что тебе хватит сил справиться с этим. Просто не забывай о том, что мне будет совсем не тяжело проститься с жизнью, потому что она была у меня счастливой, и я успела сделать все, о чем другие могут только мечтать. И ты – самое большое тому доказательство.

И когда тебе будет особенно грустно, вспоминай о тех чудесных мгновениях, которые были у нас с тобой. И прими мой уход как благословение, ведь я никогда не оставлю тебя. И даже в том случае, если покину свое тело, я буду присматривать за тобой с Небес, где, наконец, окажусь рядом с твоим отцом, которого мне так не хватает.

Я знаю, ближайшие несколько лет станут для тебя огромным испытанием. И я заранее прошу у тебя прощения.

Знаешь, ведь я молю Бога о том, чтобы ты в тот момент, когда будешь читать это письмо, все еще могла вспомнить меня такой, какая я сейчас. Но больше всего я хочу, чтобы ты нашла в себе силы понять и принять тайну, которая не давала мне покоя на протяжении многих лет.

У тебя есть сестра.

Карла, не отрывая взгляда, смотрела на эти слова до тех пор, пока ей не начало казаться, что они раздвинули остальные строчки письма и увеличились, заполняя собой все пространство листа.

У тебя есть сестра.

Как она могла скрыть это от нее? Всю свою жизнь Карла считала себя единственным ребенком в семье. Ее родители были, как ей казалось, самыми достойными людьми на планете, откровенность и честность для них всегда стояли на первом месте. И они научили ее этому. А через столько лет выясняется, что и это оказалось ложью. Карла не знала, можно ли вообще после такого верить людям.

Ребенком она очень хотела, чтобы у нее был братик или сестренка. Она даже придумала себе воображаемую младшую сестру, которую назвала Эмили. А родители подыгрывали ей – укладывали Эмили в кроватку рядом с Карлой, ставили дополнительный столовый прибор за обедом. Но никогда – никогда! – не упоминали о том, что настоящая Эмили существует. Настоящая Эмили существует, – отдалось эхом в голове Карлы.

Боже, как жить дальше? Она думала, что не переживет обмана человека, с которым она провела четыре года. А как пережить то, что ей лгали люди, которых она знала всю свою жизнь? Отчаяние накрыло Карлу новой волной, и перед глазами все поплыло.

Она напряженно смотрела на письмо, но строчки сливались, а голова начала мучительно болеть. Карле понадобилось огромное количество сил, чтобы справиться с собой и прочесть письмо до конца.

За пять лет до того, как я встретила твоего отца и вышла за него замуж, я забеременела. Мне было всего шестнадцать – я и сама на тот момент была ребенком и многого не понимала. Влюбилась в парня из нашей школы и совсем потеряла голову. Его звали Джеймс О'Хара.

После того, как мои родители поговорили с родителями Джеймса, меня отослали в дом для незамужних матерей. И еще до рождения ребенка убедили в том, что и для меня, и для ребенка будет лучше, если я отдам его на усыновление. Так делали многие девушки в то время, в особенности девушки из католических семей.

Я смогла лишь мельком увидеть свою дочь и убедиться, что она родилась здоровой. У нее были вьющиеся рыжие волосы, в точности как у ее отца. А потом монашки забрали ее от меня.

Ты даже не представляешь, как я страдала, очень долго жалела о своем решении. Разными путями я пыталась узнать, что случилось с моей дочерью. Но прошло время, и я поняла, что решение моих родителей было правильным.

А потом я встретила твоего отца. Я долго сомневалась, стоит ли рассказывать ему об этом. Я очень боялась, что, когда он узнает, что я совершила, то разочаруется во мне. А мои родители настаивали на том, чтобы я хранила в тайне «ошибки своей молодости» (так они это называли). Я все тянула и тянула с признанием, а время шло… Разве могла я рассказать об этом спустя год после нашей свадьбы? Или через пять лет? Или через десять? К тому же я понятия не имела о дальнейшей судьбе моей девочки.

Незадолго до смерти твоего отца, моя мать, находясь при смерти, рассказала мне, что все это время знала, кто вырастил мою дочь. Ее новых родителей звали Ричард и Джоан ван Роям. Эта семейная пара была знакома с моими родителями. По словам матери, они были очень хорошими людьми, но не могли иметь детей, хотя очень этого хотели.

Моя мать тогда попросила у них только две вещи – переехать в другой штат, но обязательно писать ей письма и рассказывать о ребенке. Они согласились. И все это время присылали моей матери фотографии с дней рождения девочки, выпускных вечеров и каникул. Она выбрасывала их сразу после того, как получала, боясь, что я или мой отец узнаем об этом.

Когда она поняла, что умирает, то, наконец, решилась рассказать мне правду.

Твою сестру зовут Мэгги. Она выросла на Аляске и вышла замуж за человека по имени Ларс Расмуссен. Они живут в городе Фейрбенкс. Как мне рассказала моя мать, приемные родители твоей сестры никогда не рассказывали ей правду о ее рождении. Надеюсь, ты сможешь отыскать ее. И у тебя будет сестра, о которой ты всегда мечтала. Если ты найдешь ее, пожалуйста, скажи Мэгги, что я постоянно думала о ней и ни на минуту не переставала жалеть о своем поступке.

С любовью к тебе, моя дорогая. Держись.

Мама.

Сказать, что Карла была удивлена или даже поражена – было бы не сказать ничего. Открывшаяся тайна просто оглушила ее.

Мэгги Расмуссен, – гудело в голове. Если она родилась, когда матери было шестнадцать, то сейчас ей, должно быть, около сорока. На четыре года больше, чем Карле.

Столько лжи за такое короткое время. Принять и осознать это было трудно. Очень трудно. Но мысль о том, что теперь она, Карла, не одинока, вселяла надежду в разбитое и уставшее болеть сердце. У нее снова есть семья. И, несмотря на то, что всю жизнь они не знали друг о друге, Карла верила в то, что им удастся наверстать упущенное.

Безысходность начала отступать, как будто только что кто-то бросил спасательный круг в море отчаяния.

Какая она, моя сестра? Обрадуется ли она моему появлению? Живет ли она все еще в Фейрбенксе? Письмо было написано тринадцать лет назад, и сейчас Мэгги Расмуссен могла быть где угодно.

Карла встала, все еще сжимая в руках листы бумаги, и подошла к своему компьютеру. Радовало то, что в наше время можно найти кого угодно при помощи интернета.

21 октября, вечер. Беттлс, штат Аляска

Несмотря на снежную бурю, бушующую по всей Аляске, двадцать шесть из двадцати семи обитателей Беттлса безмятежно наслаждались ужином, выпивкой и вечерними развлечениями в «Дине». Гриз играл на бас-гитаре, его жена Элли – на фортепиано, Брайсон – на барабанах, а Ларс Расмуссен – на альт-саксе.

Бар, в котором они сидели, был типичным для Аляски: большая комната с деревянным полом, усыпанным шелухой от арахиса, и стенами, отделанными темными дубовыми панелями. Чучело медведя гризли приветствовало посетителей у входа, а стены были увешаны головами лосей, да рогами оленей карибу. Барная стойка располагалась вдоль одной стены, кабинки – вдоль другой, а оставшуюся часть зала заполняли столы и стулья различной формы.

«Беттлс Бэнд» – так себя называли музыканты, расположившиеся на небольшой сцене в углу зала. Разумеется, музыка для них была чем-то вроде хобби, оттого и концерты их были большей частью импровизированными и случались нерегулярно, в зависимости от погоды и количества приезжих. Когда небо было чистым, а клиентов много, то Брайсон обычно летала, а Ларс работал проводником охотников и рыбаков. Но когда снежная буря или туман заставали их обоих в городе, то слух о намечающейся вечеринке распространялся очень быстро. Сегодня была ночь джаза, который очень любили все жители Беттлса.

Брайсон и Ларс были единственными присутствующими из поселенцев, которые жили довольно далеко от города. Еще было слишком рано для снегоходов или собачьих упряжек, а погода слишком плоха для путешествия на лодках, поэтому эти отважные смельчаки, обитавшие в лесной глуши, не могли добраться домой. В зале было полно индейцев-атабасков из соседней деревни и человек шесть японских туристов, прибывших сюда, за Полярный Круг, в надежде полюбоваться северным сиянием. Единственным человеком, которого не сильно интересовал концерт, был тот самый фотограф, которого везла Брайсон. Он провел очень много времени в баре, прежде чем, спотыкаясь, подняться наверх, в свою комнату.

Группа закончила исполнение своей интерпретации «All of Me» под несмолкающие аплодисменты и сделала небольшой перерыв. Брайсон как раз прятала свои барабанные палочки, когда к ней подошла Дженева де Лука, работавшая в «Дине» официанткой:

– Приветик, Брай. Вы, ребята, сегодня просто зажигаете!

Дженева была соблазнительной брюнеткой с пышными формами, гладкой оливковой кожей, дымчато-серыми глазами и полными губами, которые, казалось, всегда были готовы к поцелую. Когда-то Брайсон проявила слабость и поддалась ее обаянию. Их флирт затянулся на целых три месяца. Но потом Брайсон решила, что будет лучше, если их отношения оставить платоническими. С тех пор прошло полгода, но Дженева все еще пыталась заставить Брайсон передумать.

– Просто сегодня хорошие слушатели, – Брайсон поднялась на ноги и улыбнулась. – Им легко угодить.

Дженева рассмеялась:

– Мне тоже, но сейчас разговор не об этом, да?

– Джен, мы это уже обсуждали…

– Да-да, я знаю. Кстати, у Элли получается все лучше и лучше. Она очень много времени тратит на репетиции.

– Заметно, – ответила Брайсон. – Ее репертуар расширяется. Бьюсь об заклад, что к весеннему половодью она будет чертовски хорошо играть.

Все музыканты Севера за время долгой зимы начинали играть лучше, потому что в это время практически нечем было заняться – можно было репетировать дни напролет. Элли играла не больше года. Она села за фортепиано, когда бывший участник их группы, работавший лесным проводником, переехал в Калифорнию, устроившись на более легкую работу.

– Жаль, что сегодня так мало приезжих, – Дженева осмотрела посетителей и снова взглянула на Брайсон. – Я надеялась, что свободных мест не будет, и тебе придется ночевать вместе со мной.

– Перестань, – ответила Брайсон, но в ее голосе не было недовольства. – Ты же знаешь, что подобное больше не повторится.

Дженева преувеличенно вздохнула и обиженно надула губки:

– Ты жестока, Брай, а я ведь так стараюсь… Когда вспоминаю о том, что случилось…

А случилось то, что в прошлый раз, когда они были вместе, Дженева по-настоящему удивила Брайсон игрушками, заказанными по почте. Признаться, летчице даже нравилось все то, что между ними происходило, но лишь до тех пор, пока Дженева не призналась, что влюбилась и хочет жить вместе.

Возвращение Ларса на сцену с двумя бутылками холодного «Черного Когтя» спасло Брайсон и от Дженевы, и от воспоминаний о том вечере.

– Мне показалось, что пора идти к тебе на выручку, – Ларс подмигнул Брайсон, когда Дженева отошла достаточно далеко. – Хотя мне непонятно, почему ты так от нее бегаешь. Не похоже, что у вас обеих много других вариантов на данный момент.

– Спасибо, в моей жизни хватает подобного рода экспериментов.

Стоит отдать должное, что внешность Брайсон и род ее деятельности представляли собой убийственную комбинацию, перед которой не могли устоять практически все приезжие женщины. Так что она вполне могла собой гордиться: с ней флиртовали даже женщины, для которых подобное поведение не было свойственным. А если поблизости не оказывалось какой-нибудь романтической натуры, мечтающей закрутить роман с отважной летчицей, то та самая отважная летчица просто садилась в свой Пайпер и через два часа оказывалась в Фейрбенксе. А там найти себе подружку не составляло никакого труда.

– Даже не сомневаюсь, – рассмеялся Ларс. – И все равно она милая девушка, и тебе должно быть стыдно, отказываться от столь прелестной компании.

– У нас мало общего кроме… ну, этого. И пока этого будет хватать с теми, кого я никогда больше не увижу, «мало» мне будет недостаточно. К тому же, я не хочу обижать одну из немногих женщин, на нескольких сотнях километров вокруг. Но той искры, которая нужна мне, в ней нет. Только и всего.

В двадцать лет Брайсон, как и все молодые девушки, мечтала иметь нечто большее, чем череда мимолетных связей. Она хотела найти ту особенную, которая заполнит собой весь мир и позволит ей парить в воздухе, как это описывали в книгах про настоящую любовь, которые она читала. Брайсон искала особенных отношений, таких, как у ее родителей, которые были по-настоящему единым целым.

Душа мечтала о нежных чувствах и одновременно рвалась в глушь. Наверное, в этом и заключался основной парадокс натуры Брайсон: ей хотелось домашнего тепла и уюта рядом с любимым человеком, но все равно тянуло в холод негостеприимной природы Севера. Ей были действительно дороги эти бескрайние просторы, горные вершины. Только здесь она ощущала бесконечное спокойствие, чувствовала себя божественно умиротворенной и бесконечно живой. Была какая-то непонятная и одновременно неразрывная связь между ней и этими первобытными лесами, горами и реками.

Четыре года, проведенные в Университете Штата Аляска убедили Брайсон в том, что городской стиль жизни ей абсолютно не подходит. Она всей душой ненавидела бетон и асфальт под ногами. Ей становилось плохо от запаха выхлопных газов. И в конечном итоге она пришла к выводу, что неудачным будет каждый день, который начнется с того, что она снова увидит перед собой коробки домов из стали и кирпича и рекламные щиты на них. Нет, для счастья ей нужно было совсем другое. Это она знала наверняка.

Брайсон готова была, не задумываясь, отправить в мусорный бак всю современную технику, без которой другие не представляли своей жизни. Оставить она была готова разве что свой MP3-плеер и проигрыватель DVD-дисков. У нее был генератор, но она редко им пользовалась: обогревала дом дровяной печью и на ней же готовила себе еду. Летчица стирала и мылась в большой стальной ванне и ночи напролет читала книги при свете керосиновой лампы. Стоит сказать, что и в вопросах хранения продуктов она не отступала от своих принципов: холодильника у нее не было – только устланный соломой жестяной ящик, поэтому скоропортящиеся продукты приходилось есть быстро.

Когда в город приезжали туристы и рассказывали о новом модном TV-шоу или каких-нибудь интернет-сплетнях, Брайсон совершенно не понимала, о чем они говорят. Но ей было все равно. Она сама выбрала этот первобытный, примитивный образ жизни в одном из самых суровых уголков на планете. И она уже давно смирилась с тем, что, вероятно, никогда не найдет женщину, которая захочет принять ее такой, какая она есть. Брайсон была реалисткой и прекрасно понимала, что вряд ли найдется кто-то, кто сможет разделить с ней ее мечту и остаться здесь.

А в те минуты, когда было особенно одиноко, Брайсон утешали друзья, разделяющие ее увлечения. Среди них Ларс с Мэгги были самыми близкими.

– Я получила несколько хороших оленьих стейков от Тиконов за то, что подбросила их до городка Анатктувук. Мясо надо бы съесть поскорее, – говорила она Ларсу. – Когда погода успокоится, приглашаю вас обоих на барбекю.

Как и большинство арктических летчиков, в те дни, когда Брайсон не была занята работой, она как могла, помогала их маленькой общине. Ее самолет служил и почтовым, и товарным транспортом, и скорой помощью, и, случалось даже, катафалком. А еще она часто подвозила местных, в основном индейцев и эскимосов, из одной деревни в другую. Обычно они расплачивались с ней мясом лосей и оленей или свежим лососем, и Брайсон это полностью устраивало. При таком способе оплаты Брайсон не опасалась умереть с голоду. И ей крайне редко приходилось охотиться. Охотой же она занималась лишь в крайних случаях. И, несмотря на то, что хладнокровия ей было не занимать, сама мысль о том, что придется отнять жизнь у живого существа, причиняла ей почти физическую боль.

– С радостью, – ответил Ларс на приглашение. – Мэгги в последнее время становится очень раздражительной. Наверное, это из-за того, что столько времени приходится проводить в Беттлсе. А это практически то же самое, что сидеть взаперти.

– Мне, наверное, следовало бы чаще навещать вас. Думаю, сейчас у меня будет на это больше времени, заказов становится все меньше.

– Да уж, сделай милость, навести друзей, – ухмыльнулся Ларс. – Но предупреждаю тебя, Мэгги сейчас весьма злобная штучка.

Брайсон в это время пила пиво, и образ, возникший в ее сознании, заставил ее рассмеяться так внезапно, что она поперхнулась:

– Забыл, как она швырнула в меня половником вместе с его содержимым за то, что я предложила помочь ей помыть волосы?

– Видела бы ты мою одежду. На ней появляется огромное количество пятен стоит только Мэгги проявить свой темперамент! – Ларс потянул за один конец своей огромной рубашки и показал длинный, от груди до пояса, след от кетчупа на его майке.

Брайсон расхохоталась.

– Что я пропустил? – услышав смех, Скитер присоединился к ним с бутылкой пива в руке, как всегда желая быть в курсе всех шуток и сплетен. Его крепкая фигура была заметна издали, в основном благодаря рыжей бороде и черной шерстяной шапочке, которую он носил круглый год, всячески пытаясь скрыть появляющуюся лысину. Свое прозвище он получил вскоре после переезда на Аляску пять лет назад. Тогда он только привыкал к здешним природным условиям и постоянно жаловался на местных комаров, которые, по его словам, были размером с его самолет.

– Просто обсуждаем новую страсть Мэгги к метанию еды по живым мишеням, – ответил Ларс, показывая Скитеру на след от кетчупа. – Чертовски меткая женщина!

– Слушай, я немного увяз тут, пока жду новый пропеллер. Ты случайно не собираешься в Фейрбенкс, когда небо прояснится? – спросил Скитер, обращаясь к Брайсон.

– Дай подумать, – женщина потянулась к заднему карману и вытащила постоянно дополняющийся список дефицитных в Беттлсе вещей, которые ей надо было поискать для местных во время следующего перелета на юг. Только за этот день в список добавилось несколько пунктов: футбольный мяч, увеличительное стекло, микроволновка, подушка, бюстгальтер третьего размера (непременно черный), четыре блока ментоловых сигарет «Virginia Slims» и две коробки сухих завтраков «Frosted Flakes». Изучив этот перечень и прикинув, у кого сразу были бы деньги, чтобы заплатить ей, Брайсон снова взглянула на Скитера. – Думаю, хватит, чтобы покрыть расходы на горючее.

– Отлично. Добавь для меня пару дюжин батареек размера D и железный котел – самый большой, который сможешь найти, и литров 10 апельсинового сока. Хорошо?

– Свежевыжатого с мякотью, да? – усмехнулась Брайсон, дополняя свой список.

– Угу. Мне кажется, нам с тобой известно о здешних людях куда больше, чем даже их родным.

– Это уж точно. Со всеми интимными подробностями! Как будто мне на самом деле интересно знать, что у Грязного Дэна сложный случай геморроя, а у Пита бородавки, от которых он мечтает побыстрее избавиться.

И они снова расхохотались над интимными подробностями жителей городка. Перерыв закончился, и Гриз с Элли вернулись к сцене для следующей композиции.

Они начали играть «Ain’t Misbehavin’», которую Элли еще не очень хорошо разучила, но публика к тому времени уже успела выпить довольно много и приветствовала их такими же бурными аплодисментами, как и раньше.

Дженева стояла прямо напротив Брайсон и каждый раз, когда их взгляды пересекались, она поводила языком по своим губам или игриво подмигивала. Брайсон старалась игнорировать это откровенное заигрывание, но она была обычным человеком, и прошло уже много времени с того момента, когда она последний раз поддалась соблазну.

Черт, как бы она хотела, чтобы Джен не напоминала ей о том, как здорово было пустить в ход все эти новые игрушки, которые она заказывала по почте. В этот момент скорое посещение Фейрбенкса казалось Брайсон все привлекательнее и привлекательнее. У нее самой была парочка дополнений, которые она хотела бы внести в список необходимых покупок.