Читать книгу Дикий берег - Ким Стэнли Робинсон - Страница 7

Дженнингс и Ли ждали под большими эвкалиптами.

– Двинулись, – коротко скомандовал Ли.

Мы вышли на автостраду и вскоре миновали крутой обрыв Бетонной бухты. Долина осталась позади, отсюда начиналось Пендлтонское побережье. Автострада здесь сохранилась неплохо: хотя бетон кое-где растрескался, деревья и кусты еще не проросли через него, только на месте особенно широких трещин получилось что-то вроде живой изгороди. Однако по большей части дорога оставалась белой полосой под темными нависающими ветвями. Она шла по узкой полоске земли между береговыми откосами и первыми отрогами холмов. Здесь было много оврагов, над которыми дорога нависала, вроде как мост, но в двух местах она все-таки обвалилась. Оба раза пришлось спускаться в овраг и переходить быстрый черный ручей по нагромождению бетонных плит. Ли вел нас в эти провалы молча и без колебаний – видать, торопился в Сан-Диего.

Почти сразу после второго провала Ли остановился. Я поглядел вперед – за деревьями угадывались полуразрушенные дома. Ли сложил ладони рупором и три раза кряду довольно похоже прокричал чайкой, потом еще три. На шестой раз из поселка ответили свистом. Мы пошли к самому большому дому, из которого навстречу нам уже высыпали несколько человек. Нас встретили громкими и веселыми приветствиями и провели в дом, где горел огонь, давая больше дыма, чем света. Горожане – их было семеро – оглядели Тома и меня.

– Столько ходили, а привели – старого да малого, – сказал пузатый коротышка. Он потянул себя за бороду и рассмеялся лающим смехом, однако его налитые кровью глазки остались невеселыми.

– Что, Сан-Онофре не настроено всерьез говорить с мэром? – спросил другой. Я впервые слышал «Сан» перед названием нашего поселка; на толкучках говорили просто «Онофре», как и мы сами.

– Хватит болтать, – сказал Дженнингс. – Это – Том Барнард, один из старейших американцев.

– Оно и видно.

– И один из самых уважаемых людей в Онофре. А мальчик – его помощник, очень толковый молодой человек.

В продолжение разговора Том и бровью не повел; он смотрел на коротышку, склонив голову набок, словно изучал невиданного прежде жука. Ли не дал себе труда слушать; он сматывал канат и лишь на секунду поднял лицо, чтобы распорядиться:

– Тушите огонь и по машинам. К рассвету надо быть в Сан-Диего.

Его спутники не возражали. Собрали вещи, залили огонь, вышли на бетонку и вслед за Ли зашагали через лес в сторону океана. Шагов через двадцать-тридцать Ли остановился и зажег фонарь.

Луч света выхватил из темноты машину: платформу на железных колесах. Посередине на возвышении был закреплен горизонтальный рычаг. Все покидали на платформу вещи. За первой машиной я заметил и вторую. Чтоб подойти, пришлось переступить через рельсы. Они были такие же, как в нашей долине – ржавые, погнутые и лежали на изъеденных временем шпалах. Мы с Томом смотрели, как на платформы укладывают кувалды, оси, мотки толстой веревки, мешки со звякающими железными костылями.

Вскоре все было погружено. Дженнингс и Ли вскарабкались на платформу, мы с Томом забрались следом. Двое встали по концам рычага, один с помощью Ли нажал на поднятый конец. Колеса заскрежетали по ржавым рельсам. Когда конец рычага опустился, коротышка всем телом налег на другой. Они жали попеременно, дрезина катилась, другая не отставала.

Из рощицы, где были спрятаны машины, мы выехали на заросшую кустарником равнину. Здесь холмы отступили от океана на несколько миль, деревья росли только по лощинам. Рельсы были уложены на автостраде, и всякий раз, как мы въезжали на пригорок, взорам открывался океан, серебристо-серый под низкими облаками. Мыс, до которого мы с Николеном добирались полдня, остался позади; дальше к югу мне бывать не приходилось. Отсюда начинались незнакомые места.

Колеса скрежетали по рельсам; мы разогнались и летели быстрее, чем бежит человек. Четверо не занятых у рычага пассажиров нашей дрезины сидели возле центрального возвышения или лежали, глядя вперед. Под горку машина катилась еще быстрее. Холодный ветер бил в лицо. Гнилые шпалы мелькали так быстро, что сливались в сплошную полосу! Сидя было невозможно по-настоящему ощутить скорость, и я встал. Остальные глядели на меня как на болвана, но я плевать хотел. Борода флагом развевалась у Тома за спиной. Старик взглянул на меня и улыбнулся:

– Только так и стоит путешествовать, а?

Я с чувством кивнул, не в силах говорить от волнения. Несмотря на скрежет и стук, казалось, что платформа летит.

– К-как быстро мы едем? – запинаясь, выговорил я.

Том взглянул на шпалы, попробовал рукой ветер.

– Миль тридцать в час, – сказал он. – Может, тридцать пять. Давненько я так быстро не ездил.

– Тридцать миль в час! – заорал я. – Уррра!

Мужчины рассмеялись, но мне было все равно. На мой взгляд, болванами были они – ехать со скоростью тридцать миль в час и прятаться от ветра, вместо того чтобы смотреть по сторонам!

– Покачать хочешь? – спросил Дженнингс, поднимая лицо от рычага.

Остальные снова рассмеялись.

– Еще как! – воскликнул я.

Дженнингс подвинулся, и я взялся за рукоятку. Она имела форму буквы «Т». Я навалился, и дрезина дернулась куда сильнее, чем можно было ожидать. Я снова завопил. Я жал что есть мочи и видел, как мой напарник улыбается в темноте. Он тоже налегал на рычаг, и под нашими усилиями дрезина летела вдоль Пендлтонского побережья, словно во сне. Глаза уже слезились от ветра, но я все равно смотрел на мелькающие позади шпалы и вдруг понял, каково оно было в старину. Понял, какой мощью обладал тогда человек, во сколько крат увеличил он свои природные возможности. Об этом рассказывал Том, об этом говорилось в его книжках, но теперь я ощущал это кожей и мускулами. Это пьянило. Мы качали, дрезина летела. Задние улюлюкали нам вслед и кричали:

– Эй, впереди! Кого поставили к рычагу? Мы знаем, это не Дженнингс!

На обеих дрезинах рассмеялись.

– Да нет, Дженнингс! – крикнул кто-то из задних. – Что, по жене соскучился?

– Небось боится, что сбежит бабонька!

– Жми помедленнее, силу до дома побереги!

– Коли так разошлись, возьмите нас на буксир!

– Давайте помедленнее, – сказал Ли спустя некоторое время. – Ехать еще далеко, не стоит выматывать задних.

Мы стали качать медленнее. И все равно, когда меня сменили, я был весь в поту и на ветру сразу замерз. Сел, плотнее запахнул куртку. Начались холмы. На подъеме качать приходилось всем вместе, на спуске мы катились так быстро, что я бы не встал ни за какие коврижки.

Проехали мимо шеста с белой тряпицей на конце. Ли встал и потянул тормозной рычаг. Дрезина осыпала рельсы снопом искр и остановилась с таким скрежетом, что у меня мороз побежал по коже.

– Теперь будет сложнее, – сказал Дженнингс, спрыгивая с дрезины.

В наступившей тишине я услышал шум воды. Мы с Томом тоже слезли и пошли за остальными. Рельсы уходили в реку, поуже нашей, но все равно приличную. Из воды торчали два ряда черных столбов, соединенных кое-где продольными и поперечными балками. Продольные продолжались на обоих берегах, но в середине зияли провалы. У столбов вода пенилась и закручивалась водоворотами. Понятно было, что течение быстрое.

– Основание нашего моста, – объяснял Дженнингс Тому и мне, покуда Ли распоряжался остальными. – Главное, опоры целы. Мы их подровняли и соединили продольными перемычками. Сейчас положим шпалы, на них рельсы, переедем, а шпалы и рельсы втащим за собой. Морока, конечно, зато, когда спрячем рельсы и шпалы, никто не догадается, что тут проезжали.

– Очень изобретательно, – похвалил Том.

Зажгли еще три-четыре фонаря, свет металлическими отражателями направили на опоры. Мужчины в темноте ругались на колючки, тащили шпалы из кустов к воде и цепляли к толстому канату, который подняли с мелководья. Канат шел над водой к другому берегу, где был пропущен в большой блок. От блока другой конец шел обратно к нашему берегу. Дженнингс с гордостью изобретателя продолжал объяснять нам, как эта штука работает: десять поперечных балок, или шпал, втаскивают в воду выше моста, потом канат ослабляют, и шпалы подплывают к опорам. Остается влезть на продольные балки, которые не убираются, выловить шпалы из воды и прибить к опорам.

Объяснениям Дженнингса помешали дружные ругательства с берега. Канат застопорился и не шел через блок. Ли оборвал начавшийся было спор, что делать.

– Кто-то должен сплавать туда и поправить блок. Вручную нам шпалы не занести: слишком тяжелые.

Предложение явно никого не обрадовало. Один из тех, кто был на второй дрезине, со смехом указал на меня:

– Может, ваш силач сплавает?

Пузатый весело фыркнул. Том бросился меня выгораживать, но я сказал:

– Конечно, сплаваю. Вряд ли тут кто плавает лучше меня.

– Он прав, – согласился Том. – Они с друзьями плавают в прибое выше вашего роста.

– Молодец, – от души похвалил Дженнингс. – Понимаешь, Генри, мы несколько раз переплывали реку, но это непросто. Лучше всего держаться за канат, чтобы не снесло течением. Освободишь блок, а уж мост мы настелим за пару минут.

Я разделся и, пока не замерз, взялся за скользкий канат и вошел в воду. Река была холоднее, чем океан на прошлой неделе, у меня перехватило дыхание, сердце застучало. Держась за веревку, невозможно плыть по-настоящему. К тому же она была такая скользкая, что перехватывать руки приходилось осторожно. Течение развернуло меня ногами к мосту, так что я не мог ими себе помогать. Переправа заняла куда больше времени, чем я предполагал поначалу, однако в конце концов я нащупал коленями жидкую грязь и выбрался на берег. Оказавшись на твердой почве, крикнул, что переплыл легко, и пошел вдоль каната к блоку.

В блоке застряли наросшие на канат водоросли, и, когда я их вытащил, веревка заскользила свободно и система снова заработала. Я обрадовался, с другого берега раздались одобрительные выкрики. Однако, наблюдая, как осторожно движутся по прогнутым балкам призрачные фигуры, я понял: закончат они не скоро. Тем временем я стоял мокрый, холодный, одежда осталась на том берегу. Дженнингс, надо думать, знал, что мне придется плыть обратно, но по доброте душевной не стал огорчать заранее. Оставалось только снова лезть в воду. Я коротко обругал Дженнингса, крикнул, что плыву назад, зашел в воду по грудь и поплыл.

Однако я не учел, что теперь на моем пути окажутся десять шпал. Каждую надо было оплывать выше по течению или подныривать под нее, не выпуская из рук веревку. Это бы еще ничего; однако из темноты река несла на меня полузатонувшую сосну. Лесина проехала по мне и прибилась к веревке, я оказался под водой среди корявых сучьев и иголок. Я едва держался за канат и не мог толком глотнуть воздуха; ледяная вода заливала рот и нос. Пытаясь свободной рукой хоть как-то раздвинуть ветки, я думал: может, отпустить канат совсем и поднырнуть под сосну, но тогда течение понесло бы меня на опоры, и я мог разбиться. Веревка натянулась. Я продрался сквозь ветки, глотнул воздуха, перехватил руку и свободной левой ухватился за ствол. Потом потянул его вверх, а веревку вниз. Дерево перевалилось через веревку. Ветки по-прежнему цеплялись, но теперь можно было держаться и перехватывать руки с другой стороны. Я ругался на испанском и английском попеременно.

– Эй! – кричали с берега. – Стряслось что-нибудь?

– Генри! – вопил Том.

– Все в порядке! – крикнул я. Однако теперь канат тянули к берегу, и меня вместе с ним. Я понял, почему никто не хотел плыть. Если бы сосна ударила посильнее и я выпустил канат, мне бы, конечно, удалось выплыть ниже по течению, но плыть мимо опор было бы опасно, а идти по берегу до моста – довольно мерзко. Я раза два перехватил руки, но веревку тянули быстрее, и скоро я уже коснулся ногами грязи. Двое зашли в воду по колено и помогли встать. На берегу мне дали шерстяное одеяло, а когда я вытерся, еще одно, на которое сесть. Я съежился возле фонарей и объявил, что сплавать было парой пустяков. Горожане не нашли что ответить. Том взглянул на меня подозрительно.

Пока я отогревался, настелили мост. Шпалы уложили на опоры, рельсы втащили и прибили костылями. Костыли входили в уже готовые отверстия в шпалах. Рельсы шли ближе друг к другу, чем опоры, но ненамного. Черные силуэты ползали взад-вперед по ажурному сооружению; фонари освещали балансирующие в опасных позах фигуры. Кто-то уронил балку и упал на четвереньки, чтобы не свалиться следом за ней. Балку тут же унесло течением. По команде Ли застучали кувалды.

– Первый раз им пришлось небось повозиться, – сказал мне Том. Он сидел рядом, грея руки на фонаре. – Надо думать, эта штука выдержит дрезины, но не хотел бы я быть на месте первого, кто проезжал по мосту.

– Похоже, они знают, что делают, – заметил я.

– Ага. Нелегко им в темноте. Жалко, что нельзя просто построить мост раз и навсегда.

– Мне подумалось о том же самом. Просто не верится, что эти… – я не знал, как назвать, – что они бомбят такие маленькие мостики.

– Да. – В тусклом свете фонаря лицо Тома было печальным. – Но я не думаю, чтобы эти ребята врали или вот так уродовались для собственного удовольствия. Кто-то и впрямь следит, чтобы между поселками не было сообщения, как Дженнингс говорит. Однако я прежде не знал. Плохой признак.

Дженнингс играючи прошел по рельсу, спрыгнул на берег и присоединился к нам.

– Почти готово, – объявил он. – Можете перейти. Машины погоним пустыми – простая предосторожность.

– Понимаем, – сказал Том.

Он помог мне встать. Я оделся, а сверху накинул одеяло, потому что еще не согрелся. Мы перешли по тому рельсу, который ниже по течению. Шли с опаской, готовые, если что, схватиться за рельс руками. Шпалы, когда я на них наступал, казались прочными, но они сильно покоробились, и рельсы не ко всем прилегали плотно. Я указал на это Дженнингсу, который шагал по рельсу, как по земле.

– Верно. Шпалы коробятся. Но это не страшно: когда проезжаешь, рельсы немного прогибаются, только и всего. Пока, по крайней мере, ничего плохого не случалось. Первую машину поведет Ли – если что, выплывать придется ему. Надеюсь, до этого не дойдет – пешком до Сан-Диего далековато.

На южном берегу мы собрались возле фонарей. Отражатели направили на первую машину. Ли и еще один мужчина медленно повели ее через мост. Когда дрезина переезжала через шпалы, рельсы визжали и скрежетали; в остальное время зловеще и тихо прогибались под тяжестью машины. Странное это было зрелище: черная железная тележка, с обеих сторон нависая над водой, ползет по двум тонким жердочкам, словно паук по паутине. Когда она оказалась на нашем берегу, горожане тихо и довольно сказали: «Порядок, хорошо переехали».

Перенесли снаряжение и перегнали вторую машину, выдернули костыли и втащили рельсы на южный берег. Ли строго следил, чтобы все уложили по порядку – тогда в следующую поездку на север мост можно будет настелить без труда.

– Очень изобретательно, – сказал Том. – Очень умно, очень опасно, очень толково сделано.

– По мне, так все довольно просто, – ответил я.

Вскоре канат пропустили через блок на северном берегу, и обе дрезины вновь загрузили снаряжением. Мы опять сели на первую и покатили.

– Следующая переправа попроще, – сказал Дженнингс, когда мы въезжали на склон.

Я вызвался качать, потому что еще не согрелся. В этот раз я жал на передний конец и видел, как позади убегают холмы – непривычное зрелище. Ветер дул в спину. Я снова захмелел от скорости и рассмеялся вслух.

– Паренек плавает и жмет, как настоящий участник сопротивления, – сказал Дженнингс.

Я не понял, о чем он, но остальные в дрезине согласились, по крайней мере те, кто дал себе труд поддакнуть.

Согревшись, я понял, что устал. Меня сменил пузатый – дружески хлопнул по плечу и отправил на задний край платформы. Я сел, укрылся одеялом и вскоре задремал, слыша сквозь сон завывание ветра, стук колес, приглушенные голоса.

Проснулся я оттого, что дрезина остановилась.

– Опять, что ль, река?

– Нет, – тихо ответил Том. – Смотри.

Он указал на море.

Луна еле-еле просвечивала сквозь сплошные облака, море под ней казалось покрытым серыми заплатами. Я тут же увидел, на что показывает Том: тусклый красный огонек в середине черного силуэта. Корабль. Огромный – такой огромный, что поначалу я решил, будто он у самого берега, хотя на самом деле он был посередине между береговыми обрывами и скрытым облаками горизонтом. Так трудно было осмыслить это расстояние и эти огромные размеры, что я подумал, будто сплю.

– Тушите свет, – сказал Ли.

Фонари погасили в полном молчании. Огромный корабль бесшумно и быстро скользил на север. Его движение было таким же несообразным, как его размеры и пропорции. Вскоре он скрылся за холмом, который мы только что переехали.

– К населенным берегам они так близко не подходят, – объявил Дженнингс. – Редкое зрелище.

Поехали дальше. За следующим белым флажком вновь остановились. Вторая река была шире первой, но опоры начинались сразу от берега, и сохранились почти все перекрытия. Наши спутники принялись укладывать пути на шаткую старую платформу, а мы с Томом остались на дрезине, возле фонарей. Подморозило, мы кутались в одеяла и выдыхали пар. Потом встали и, чтобы разогнать кровь, помогли таскать снаряжение. Когда дрезины перегнали через реку и убрали пути, я спрятался от ветра за двумя мотками каната и уснул.

Время от времени я просыпался от сильной тряски, ругал себя, что пропускаю часть пути, убеждал, что надо бы высунуть голову наружу, но было еще темно, я устал и сразу засыпал снова. Когда я проснулся в последний раз, уже рассвело и вся команда стояла у рычага: мы преодолевали подъем. Я сел с твердым намерением больше не засыпать и, как только освободилось место, встал к рычагу.

Мы ехали через развалины, но не такие, как в округе Ориндж – разбросанные среди леса груды бетона и досок. Здесь между деревьями виднелись фундаменты домов, а кое-где и восстановленные здания, большие и маленькие. Расчищенные развалины. Пузатый показал, где он живет – ближе к океану. Крутые береговые обрывы чередовались с болотистыми низинами, рельсы то взбирались на гору, то спускались вниз. Болота мы переезжали по дамбам, под которыми в туннелях протекали речки. Потом впереди показалось болото, где дамбы не было, или была когда-то, но рухнула. Путь на юг преграждала широкая река, вьющаяся по широкой, заросшей камышом низине. В прибрежных дюнах река разделялась на три рукава.

Дрезины остановились.

– Сан-Элихо, – сказал Дженнингс Тому и мне.

Солнце выглянуло из-за туч; в соленом утреннем воздухе над камышами, над сверкающими бочажинами, над излучинами кружили тысячи птиц. Их крики мешались с шумом прибоя. Том спросил:

– И как вы это болото переедете? Мостить слишком долго будет, а?

Дженнингс усмехнулся:

– Обогнем. Рельсы проложены по дороге, мы их не снимаем. Эти, – он указал на небо, – пока не возражают.

Мы объехали болото по северному краю. Река здесь была всего-навсего ручьем, и через нее был перекинут постоянный мост вроде нашего.

– Вам удалось узнать, как далеко от Сан-Диего вы можете протянуть дорогу, не раздражая этих, наверху? – спросил Том, когда мы переезжали через мост.

Ли открыл было рот, но Дженнингс не дал ему ответить, и Ли недовольно сжал губы. Дженнингс сказал:

– Ли считает, они установили для нас вполне четкие границы и, пока мы их не переступаем, не вмешиваются. Короче, они не хотят, чтобы была связь между прежними округами.

Ли закатил глаза, кивнул и помимо воли улыбнулся.

– Что до меня, я больше склонен согласиться с мэром, – продолжал Дженнингс, не обращая внимания на улыбку Ли. – Мэр говорит, в том, что они делают, нет ни складу ни ладу. Сумасшедшие смотрят на нас из космоса и решают, что нам позволено, а что нет. Мол, мы для них, как мухи для богов.

– «Мы для богов – что для мальчишек мухи»[12], – поправил Том.

– Точно. Сумасшедшие смотрят на нас сверху.

Ли покачал головой:

– Дело обстоит несколько сложнее. Неизвестно, что они видят. Но действия их подчинены определенным правилам. Я думаю, есть резолюция ООН или что-нибудь типа того, предписывающая японцам, как с нами поступать. И даже… – Он осекся и нахмурился, словно понял, что зашел слишком далеко.

– О, разумеется, у них есть камеры, которые могут различить человека, – возразил Дженнингс. – Поэтому, что они видят – известно. Неизвестно, что они замечают. Все, что мы делаем на севере, не спрячешь. Мосты остаются прежними, но мы, например, вырубаем на путях кусты. Вполне может быть, что разбирать мосты – пустая трата времени. Я говорил мэру, мы не невидимы, однако не уверен, что он меня услышал. Мы просто малозаметны. Однако они могут сличить старые и новые снимки на глаз или поручить это машине, не знаю. Вот построим дорогу на север – как раз и проверим их наблюдательность.

Мы ехали через густой сосновый лес. Солнце пробивалось сквозь ветки и вспыхивало в капельках росы. Пригревало, и я снова стал клевать носом, как ни нравились мне новые места, через которые мы ехали. За деревьями стояли старые дома, многие были восстановлены, и в них жили. Над крышами поднимался дымок. Когда я это увидел, то сильно смутился и пихнул Тома в бок. Эти из Сан-Диего – самые обыкновенные мусорщики! Том понял, что я хочу сказать, но только мотнул головой. Было ясно, что сейчас не время обсуждать, и все равно мне сделалось не по себе.

Рельсы вели к поселку вроде нашего, только домов в нем было побольше, стояли они чаще и среди них попадались старинные. Душераздирающе заскрипели тормоза, закудахтали испуганные куры, залаяли собаки. Из большого дома вышли несколько мужчин и женщин. Наши спутники спрыгнули с дрезин и поздоровались. На свету стало видно, какие они грязные, заросшие, с красными от усталости глазами, но никого это не смутило.

– Добро пожаловать в Сан-Диего, – сказал Дженнингс, помогая Тому сойти с дрезины. – Или, если быть точным, в Университетский городок. Позавтракаете с нами?

Мы охотно согласились. Я вдруг понял, что смертельно хочу есть – еще сильнее, чем спать. Нас познакомили с встречающими и повели в дом.

Входная дверь открывалась в большой, высотой в два этажа вестибюль, оклеенный красными с золотом обоями и с красным ковром на полу. С потолка свисал стеклянный канделябр. На лестнице тоже лежал ковер, а перила были из резного дуба и покрыты лаком. Я вытаращил глаза и спросил:

– Здесь мэр живет?

Грянул оглушительный хохот. У меня запылали щеки. Дженнингс обхватил меня за плечи.

– Сегодня ночью, Генри, ты себя показал. Мы смеемся не над тобой. Просто… Ладно, увидишь, где мэр живет, поймешь. Здесь живу я. Заходи, умойся, я познакомлю тебя с женой, и мы славно позавтракаем в честь вашего прибытия.