Читать книгу Жизнь за трицератопса (сборник) - Кир Булычев - Страница 4

Когда первая лялька появилась в Великом Гусляре, сказать трудно. Но, видно, привез ее из поездки в Японию сын Савича Аркадий, коммерсант. Ляльки, как известно, неприхотливы – Аркадий привез ее в сумке. Лялька молчала, не шевелилась, словно понимала, что таможенный контроль пройти непросто.

Потом лялька пропутешествовала через пол-России и оказалась в нашем тихом городке.

Аркаша Савич пришел домой и с порога сказал:

– Индивидуальных подарков прошу не требовать. Есть один подарок на всех – надеюсь, будете довольны.

Он раскрыл сумку, и оттуда высунулась очаровательная звериная мордочка. Впрочем, никто не скажет, что у лялек звериные мордочки. Это просто милые мордочки. Мордашки.

Все смотрели на животное, затаив дыхание. Лялька тоже рассматривала новых хозяев, потом высунула мордочку побольше, чтобы оглядеться.

– Вылезай, тут все свои, – сказал Аркаша.

И послушно, как домашний котенок, из дорожной сумки вылезла лялька.

Ляльки ростом побольше кошки, ну, скажем, с бобра, если вам приходилось видеть бобра. А скорее ее можно сравнить с лисичкой. Цвет у ляльки золотистый, отлив шерсти атласный, глазенки голубые, как пуговицы, но живые и сообразительные. Личико – вернее, мордашка – подвижное, передние лапки оканчиваются пальчиками, ручки как у людей, но задние лапки будут посильнее и снабжены коготками. Рот у ляльки узкогубый, чуть загнутый в углах, так что она все время улыбается.

Обычно ляльки бегают на четырех лапках, чуть приподняв зад и поводя, как знаменем, пушистым беличьим хвостом, но порой могут встать на задние лапки и даже ходить на них – зрелище, скажу я вам, уморительное.

Главное их качество – очарование.

Второе главное качество – неприхотливость.

Третье – привязчивость к хозяевам.

Через пять минут после прихода Аркаши с лялькой все Савичи сгрудились вокруг зверька, всем хотелось ее погладить, взять на руки, потискать, почесать ей за ушком – и лялька совершенно не возражала.

– А что она ест? – спросила Ванда Казимировна.

– Что и мы, – сказал Аркаша. – В этом был великий смысл эксперимента. Неужели не читали?

Но его родители не читали. Потому что великое открытие, приведшее к появлению на свет лялек, совершилось сравнительно недавно – три года назад. И лялек тогда на свете было еще маловато. О них писали, конечно, о них говорили по телевизору. Но вы ведь знаете, сколько в мире новых игрушек и развлечений!

Хотя, конечно же, ляльки не игрушки.

Это – живые существа, но выведенные генными инженерами в Японии.

Задача была поставлена простая: хватит нам искусственных игрушек! Создадим по-настоящему живую игрушку для детей всей планеты. Идеальное домашнее животное, которое не гадит, не капризничает, не царапает хозяйского ребенка, красивое, ласковое и общедоступное.

Конечно, опыт удался не с первого раза. Но какое великое изобретение получается сразу? Это только наивные люди считают, что увидел Ньютон, как яблоко с яблони упало, и тут же придумал свой знаменитый закон. Ничего подобного. Ньютон просидел в том саду два года под дождем, солнцем и даже снегом, ожидая, когда нужное яблоко упадет в нужном месте.

– Как его зовут? – спросил старший Савич. – И вообще, это он или она?

– Это лялька, – сказал Аркаша. И не потому, что ему подсказали, как назвать животное, а так, изнутри, поднялась волна нежности к этому созданию.

– А где она будет спать? – спросила Ванда Казимировна.

Лялька, которая, конечно же, не понимала русского языка, но была, по выражению профессора, эмпатом, почувствовала, чего от нее хотят, и резво побежала на кухню, оттуда – в переднюю. Она отыскала себе место в самом укромном, непрестижном уголке передней, где никому не могла бы помешать. И хотя новые хозяева предпочли бы более удобное место, лялька настояла на своем: легла в уголке напротив вешалки, свернулась клубочком – будто всю жизнь там провела. Да и прочие свои житейские проблемы лялька решила так же просто – ни одной кошке не догадаться. Сначала она пошла на кухню, остановилась, подняв мордашку, выразительно поглядела на Ванду, и той захотелось поставить там мисочку для животного. Что она и сделала. И налила туда молочка. Лялька вежливо похлебала и тут же пошла в туалет, где на глазах у всех прыгнула на унитаз, показав, что и этот человеческий обычай ей не чужд.

Так началась жизнь ляльки в доме Савичей.

Лялька поднималась первой, но хозяев никогда не будила, а усаживалась в изголовье постели супругов Савичей, которых признала за главных хозяев, и ждала, пока они проявят признаки пробуждения. Тогда лялька поднимала лапку и осторожно гладила мягкими подушечками руку Никиты или Ванды – кто раньше проснется.

Охваченный чувством вины, Савич вскакивал с постели и торопился налить молочка в миску лялечке, а потом – уже за завтраком – делился с ней кусочком омлета, яичком или кексом. Лялька и на самом деле была неприхотлива – что ни давали, она с благодарностью принимала.

Поев и справив нужду, лялька шла гулять. Благо дом Савичей индивидуальный, за забором, по двору и палисаднику можно было гулять, не опасаясь проезжего транспорта или злых прохожих.

Лялька так забавно гонялась за насекомыми, что люди смеялись. Однажды она принесла домой мышь-полевку, и Аркаша, который упустил бразды правления в семье, сказал ляльке:

– Это не в образе, старуха.

«Старуха» склонила набок головку. Она старалась понять, чего же неправильного она сделала, чем вызвала упрек хозяина. Но не поняла. Оставила мышку лежать на полу и, опустив хвост, ушла. Она была сыта. А если лялька ловила птичек, то никогда не приносила их хозяевам, и, только увидев в очередной раз перышки на дворе или на подоконнике, Савичи догадывались, что у ляльки снова была удачная охота.

Избрав Ванду Казимировну любимой и главной хозяйкой, она дожидалась ее у дверей, когда та уходила в магазин, и тихо скулила, если хозяйка задерживалась. При виде Ванды лялька принималась забавно кататься по полу – четыре лапки кверху – и мурлыкала, как котенок.

В поведении лялька многое переняла у кошек, но конечно же она не была кошкой: по развитию своему она стояла где-то между кошкой и обезьянкой, но преданность хозяевам и умение очаровать даже самого ярого ненавистника животных были удивительны и вызывали умиление.

Многие приходили посмотреть на зверька, благо он был в диковинку, даже профессор Минц, сам большой ученый, посетил Савичей. Лялька терлась о его ноги, но на колени взбираться не стала, словно почувствовала, насколько Минц предубежден против любых близких контактов как с животными, так и с людьми.

Лялька покрутилась возле гостя – видно, надеялась на какой-нибудь подарок, но не дождалась. Минц присаживался перед ней на корточки, заглядывал в глаза, вздыхал, но был скучен для ляльки, которая даже не пошла провожать его до двери, как обычно провожала гостей. У нее была удивительная память, она знала в лицо и по запаху всех родных и знакомых своего дома, и для каждого у нее были свои ужимки и прыжки, свое мурлыканье или иной приятный звук, так что визитеров в доме Савичей прибавилось.

Так прошло месяца два, и лялька заскучала. Она стала плохо есть, забывала о своей роли украшения дома, как-то раз даже убежала на улицу, и ее пришлось ловить – правда, она сама нашла дорогу домой раньше, чем ее выловили. Когда Минц об этом узнал, он сказал: «Хорошо, что она не начала размножаться. Доб ро должно быть дозированным».

Как видите, даже такой крупный ученый не смог предугадать будущего.

Однажды вечером, глядя, как томится, бродит из комнаты в комнату, потягивается, нервно зевает, вздыхает лялька, Никита Савич сказал:

– Я понял.

– Что? – спросила Ванда.

– Ей нужен дружок, – сказал Никита.

При этих словах лялька, которая давно уже научилась понимать человеческую речь, подняла остренькое ушко, удовлетворенно пискнула, а потом бросилась к камину, над которым на полке стояла свадебная фотография Савичей, встала на задние лапки и вытянулась что есть силы, чтобы достать концом мордашки до края фотографии.

Савичи конечно же засмеялись догадливости зверька и начали обсуждать, что же теперь делать. Аркаша вроде бы в Японию не собирался, по почте такое ценное животное не выпишешь, в газетах объявлений не видать… И тут, на счастье, пришло письмо из Японии от фирмы «Мицубиси-энималз». Письмо было вежливое, даже дружеское, и в нем говорилось, в частности, следующее:

«Дорогой незнакомый русский друг! Вы приобрели чудесного друга – зверька хонки, выведенного нашей фирмой. Мы не сомневаемся, что зверек вам понравился, стал членом вашего семейства и вы испытываете к нашей фирме законную благодарность. Однако наступает день, когда все живое стремится к любви. Случилось это и с вашим любимцем. Он расстраивает вас, он не столь любезен вашему сердцу, как прежде. Поймите, это не его вина, а его беда. Зная об этой вашей проблеме, мы готовы выслать вам в особой упаковке таблетки для искусственного осеменения вашей хонки, что представляет собой надежное средство нашей фирмы с гарантией положительных результатов. Вы сможете сделать добрый подарок вашим близким или совершить выгодный бизнес. По получении бандероли вы должны будете заплатить небольшую сумму в 98 долларов США, а также подписать петицию о возвращении Японии островов Шикотан и Кунашир».

Письмо вызвало радость в семействе Савичей, однако проблема Южно-Курильских островов решилась не так быстро. В конце концов подписала это письмо только Ванда Казимировна – во-первых, потому, что более всех любила зверька, а во-вторых, потому, что не знала, где эти острова находятся.

Посылка была получена, зверек с жадностью проглотил таблетки и через два месяца произвел на свет четверых чудесных детенышей.

Надо сказать, что у дома Савичей выстроилась невиданная очередь на получение ляльки. Некоторые родственники радели о своих детях, другие желали скрасить одиночество старости, а дальний родственник Пупыкин хотел создать небольшой питомник и торговать ляльками.

В тот день, когда Савичи вне себя носились по дому (одни – помогая ляльке кормить малышей, другие – доставая ей витамины, третьи – отбиваясь от родственников), профессор Минц призвал к себе соседа Удалова и показал ему газету «Сенсации недели», выходившую в Вологде, где его внимание привлекло сообщение из американского штата Калифорния, власти которого запретили ввоз из Японии животных хонки, известных в Штатах под именем «долли», так как они вытесняют из сердца людей всех иных живых тварей, заставляют пренебрегать заботой о собственных детях и, возможно, нарушают экологический баланс в штате.

– Ну, нам это не грозит, – сказал Удалов. – Это как СПИД – пугают, пугают, а эпидемии у нас не получается.

– Ох, не скажи! – вздохнул Минц.

У Родионовых был любимый кот.

Он не полюбил ляльку, которую они выпросили у Савичей. Кот ревновал, шипел и делал вид, будто хочет растерзать японского зверька, но так как уступал ему размером и резвостью, то ограничивался угрозами и попытками сожрать из его мисочки прежде, чем лялька успеет к обеду.

Это было поводом для смеха и шуток в семействе, пока Васька не пропал. Вроде из дома не выходил, был осторожный, кастрированный и умудренный. А вот пропал.

Все расстраивались, и тетя Шура вдруг сказала, что ей не нравится улыбка этой ляльки. Остальные, конечно, накинулись на тетю Шуру с упреками, а лялька – подросток, милый и робкий, от обиды спряталась под диван и не выходила до ужина.

Обглоданные кости кота нашли под лестницей. Видно, пошел гулять, да встретился с какой-то собакой.

Профессор Минц вырезал заметки о ляльках, которые все чаще мелькали в газетах, хотя лялек в нашей стране было меньше, чем в капиталистически развитой Америке или в Швейцарии. И именно профессор Минц вычитал статью в «Нейчур», где с цифрами в руках доказывалось, что, будучи идеальным домашним животным, хонки (они же долли, они же ляльки) не выносят никакой конкуренции со стороны иных животных. И потому генетически запрограммированы на их уничтожение. Фирма «Мицубиси-энималз» подала на «Нейчур» в суд, но, пока суд тянулся, в Великом Гусляре пропал карликовый пудель Бим, проживавший в одной квартире с новой лялькой. А надо сказать, что к тому времени в городе развелось десятка три лялек – третье и четвертое поколения образовались без помощи японских пилюль, естественным путем.

Ну пропал пудель – и пропал, но хозяйка увидела, вставши на рассвете, что ее любимая лялька что-то копает в палисаднике на клумбе с флоксами. Она заинтересовалась и очень удивилась, что лялька при виде нее умчалась.

В ямке, полузасыпанный, лежал обглоданный собачий скелетик. Так закончил жизнь пудель Бим.

– Этого следовало ожидать, – сказал профессор Минц и написал статью в газету «Гуслярское знамя», в которой объяснил, что японские ученые добились даже лучших результатов, чем те, к которым стремились. Судя по всему, они достигли идеального «эффекта кукушки» – ради сохранения своего места в семействе (в стае) зверек лялька способен на любое преступление, ибо он не воспринимает свой поступок как преступление. Ведь, нападая на гнездо малиновки, кошка не думает, что она убийца.

Статью напечатали под странным заголовком: «Берегите собак», и никто не принял ее всерьез.

Да и как примешь такую статью всерьез, если ты сидишь в кресле, перед тобой журчит телевизор, а на коленях у тебя пригрелось любимое очаровательное существо, чудо, которое позволяет тебе отдохнуть после отвратительного трудового дня и свары в автобусе.

…Это случилось в английском городке Бромли под Лондоном.

Миссис Мэри Вайкаунт беспокоилась о здоровье своего малыша, который перенес сильную простуду. Она проводила у его постельки дни и ночи, отрываясь лишь по крайней необходимости. А надо сказать, по сведениям газеты «Дейли телеграф», Мэри жила одна, муж ее служил на Фолклендских островах.

Домашняя долли меняла шерсть и на два или три дня стала источником аллергии. Понятно, что миссис Вайкаунт не пускала животное в детскую спаленку.

Утром в пятницу Мэри обратила внимание, что долли сердится, отказывается принимать пищу и даже скалится, чего раньше с ней никогда не случалось. А когда, проходя мимо, Мэри рассеянно хотела приласкать животное, долли отпрыгнула в сторону, чем вызвала улыбку хозяйки, которая не придала событию значения.

Покормив малыша, Мэри отправилась на кухню и взяла там мешок с мусором, чтобы отнести его в палисадник к урне. Отсутствовала она не более двух минут, и когда возвратилась в дом, ее насторожил неясный шум наверху. Движимая материнским инстинктом, Мэри кинулась наверх – и вовремя. Она застала свою любимицу долли, когда та, вспрыгнув на кровать, впилась острыми зубками в горло малышу.

Мэри стала отрывать долли от жертвы, та сопротивлялась, распорола руки до локтей острыми когтями задних лап, но когда, оторвав ее от малышки, Мэри с отвращением отбросила долли в угол, та вдруг потеряла агрессивность и совсем по-человечески виновато прикрыла лапкой мордашку и залилась неудержимым плачем.

Когда домой приехал вызванный матерью муж, он был в бешенстве.

Он хотел немедленно отдать зверушку в клинику, где бы ее усыпили, но долли как будто поняла, что ей грозит: она легла на спину, подняв кверху лапки, и стонала от горя. Долли лизала пол, пыталась целовать ноги хозяевам, а пришедший ветеринар объяснил поведение зверька ревностью, которая, оказывается, свойственна всем животным, а наиболее ласковым и привязчивым – в наибольшей степени.

Ветеринар согласился увезти с собой несчастную долли, и Мэри, хоть и была согласна с мужем, что нельзя подвергать опасности жизнь ребенка, переживала, наверное, не меньше зверька.

Ветеринар, как стало известно впоследствии из газет, не смог отвезти животное в клинику и, охваченный симпатией к зверьку, решил отвезти долли домой, чтобы усыпить ее там. Но чем ближе он подъезжал к дому, тем более проникался сочувствием к несчастному зверьку. Ведь долли действовала инстинктивно, она старалась сохранить неразделенную любовь к себе. В конце концов, люди поступают хуже.

Привезя долли домой, холостой ветеринар накормил зверька и, вместо того чтобы усыпить, разрешил улечься в ногах, пока смотрел телевизор. Потом они с долли поужинали, долли ластилась, она была благодарна ветеринару, и тот решил оставить зверька у себя.

Ночью долли устроилась в ногах ветеринара, и тому было как никогда уютно и спокойно.

Ветеринар не мог сказать, покидало ли животное свое ложе, но когда он был разбужен звонком полицейского, долли мирно посапывала у него в ногах.

Той ночью кто-то загрыз малыша, ребенка миссис Вайкаунт.

По следам зубов и когтей сомнений не оставалось – это могла сделать только долли. А когда ветеринар сознался в том, что не выполнил обещания и пожалел животное, сомнений ни у кого не осталось.

История, разумеется, попала в газеты и вызвала грандиозный шум, ибо она относится к разряду сенсаций, наиболее близких сердцу альбионца.

Разумеется, всплыли и другие случаи – правда, они были не столь очевидны и доказуемы, как первый. Но отношение к долли изменилось, что выразилось в изгнании некоторого числа животных из домов. Долли были вынуждены скрыться на пустошах и в перелесках и перейти к полудикому существованию.

Кстати, фирма «Мицубиси-энималз» категорически отказалась верить в агрессивность долли (или хонки), ибо генетически таковое качество в хонки не закладывалось. Фирма была готова компенсировать любой случай документированного нападения хонки на человека или другое животное, но документированно доказать это оказалось нелегко.

История миссис Вайкаунт докатилась до Великого Гусляра, где к тому времени проживало несколько десятков очаровательных лялек. Но надо сказать, что почти все эти животные достались владельцам недешево, а любовь к ним была беспредельна. Так что лишь пара лялек попала в лес, а остальные жили, как и прежде – зачем верить этим англичанам, которые спят и видят, как бы нагадить русскому человеку.

Как-то Минц вывел Удалова вечером погулять на набережную, а потом повлек в слободу за Грязнуху. Дело было весной, ближе к лету, вечер выдался теплым. Они гуляли, обсуждали разные проблемы, потом Минц спросил:

– Тебе ничего не кажется странным?

– Ничего.

– И тишина тебя не смущает?

– Какая тишина?

– Подумай. Обычно сейчас самое время заливаться соловьям. Соловьи – гордость гуслярского заречья. Положено котам кричать – у них еще не кончились брачные игры. Положено собакам брехать…

Удалов умен – он сразу сообразил, куда клонит друг.

– Какую связь ты видишь между этими явлениями, – спросил он, – и изобилием наших любимцев – лялек? Неужели и собаки от них могут пострадать?

– Собаки… Не знаю. Пока, наверное, нет. Но собаки чуют неладное, прячутся в будках – зубы наружу. Не веришь, загляни через забор – ни одна собака не носится вдоль забора, пугая прохожих.

– А коты?

– Боюсь, что котов в городе почти не осталось.

– Как же так? Неужели люди этого не заметили?

– Когда ты получишь молодую прекрасную женщину, то, может быть, отнесешься к исчезновению жены с определенным облегчением, – произнес Минц. – По крайней мере, меньше будет уходить на питание.

– Но почему? Ведь японцы клянутся, что ляльки безобидны.

– Они безобидны, – ответил Минц, останавливаясь перед большой лужей посреди переулка Текстильщиков. За последние пятьдесят лет лужа обросла по берегам камышом, в котором таились лягушки. – Ляльки безобидны, но их функции – их вывели для этого – любить хозяина и пользоваться его ответной любовью. Это животные для любви и ради любви. Но ведь любовь – самое эгоистичное из чувств.

– Лев Христофорович, – отмахнулся Удалов, – ну при чем тут эти лисички? Это же не люди!

– Любовь – чувство вселенское, – торжественно ответил Минц. – И если крошки-ляльки любят своих хозяев, они не могут делить любовь с другими. И чем дальше, тем больше. Я даже допускаю, что японские творцы не подозревали, что чувства в ляльках будут усиливаться от поколения к поколению. Полгода назад, когда в Гусляре появилась первая лялька, она была робким нежным созданием. А сейчас в каждом третьем доме лялька правит бал, а на улицах и в садах оказались никому не нужные ляльки, которые, тем не менее, тянутся к человеческой любви и инстинктивно понимают, что не получают ее из-за конкурентов. Знаешь что, Корнелий, я боюсь, что стремление генетиков создать идеальную машинку любви приведет к созданию идеальной машинки смерти.

Удалов не удержался и засмеялся.

Отозвалась лягушка, которая сидела на краю лужи среди камышей. Она заквакала, словно давно молчала и вот нашла компанию.

И тут же нечто быстрое, светлое блеснуло в луче фонаря, плеснула вода – лягушка не успела прыгнуть в воду, как исчезла в ротике ляльки, которая тут же растворилась в камышах.

– Что? – удивился Удалов. – Что случилось?

– Ничего особенного, очередная сцена ревности. Лялька полюбила тебя, а ты стал смотреть на лягушку.

Удалов отмахнулся, не поверил старому другу. И они пошли домой в тишине весеннего вечера, когда даже коты молчат, а попискивают лишь противоугонные сигналы на мерседесах – но тут уж ляльки ни при чем.

Со всех концов света поступали тревожные сигналы.

Человечество разделилось на две части.

Первая часть – владельцы лялек, бескорыстно и нежно привязанные к ним и готовые ради них на любые жертвы, а также их ляльки, готовые на все, чтобы сохранить привязанность любимых хозяев. Вторая же половина человечества полагала, что от этой эпидемии любви исходит опасность для всего человечества.

Разумеется, существовали и переходные группы населения, и особенные слои. Например, число российских граждан, подписавших петиции за возвращение Японии Южно-Курильских островов, приближалось к двадцати процентам населения нашей державы.

Следующее тревожное сообщение пришло из Колумбии.

Наркобарон Эскобар Хуанито развел у себя на вилле шестьдесят хуаниточек, как именовали лялек в тех краях. Они ходили за ним стайкой, глядели в глаза и любили куда больше, чем его подчиненные. И вот однажды на виллу к Эскобару пожаловал прокурор Боготы, чтобы в спокойной обстановке вручить тому ордер на арест.

Произошел обмен репликами между прокурором и Эскобаром, после чего прокурор отправился к своей машине. Но дойти до нее он не успел.

Шестьдесят хуаниточек набросились на него, как стая ос, и в минуту обгрызли прокурора до белых косточек. К несчастью для хозяина виллы, полностью одобрившего действия своих крошек, сцену наблюдали шофер прокурора и охранник, которые заперлись в бронированной машине и смогли вырваться с территории виллы под пулеметным огнем.

Вечером виллу штурмовали вертолеты, всех хуаниточек захватили как вещественные доказательства, а сам наркобарон убежал.

К утру он, движимый благодарностью к любимицам, совершил налет на прокуратуру и скрылся в лесах вместе с хуаниточками.

Банда Эскобара, к которой постепенно примыкали все новые отряды головорезов и приблудных лялек, вскоре превратилась в армию, претендовавшую на то, чтобы установить в Колумбии свою власть.

В Гусляре некоторые верили в эту историю – например, Минц. А некоторые, как семейство Савичей, считали все происками ляльконенавистников. Так что, когда начали раздаваться в прессе голоса о том, что лялек надо ликвидировать, возмущению мирных владельцев этих крошек не было предела. Они готовы были лечь на рельсы.

Потребовались новые драматические события, чтобы общественное мнение мира начало склоняться к враждебной лялькам позиции.

В Болгарии стайка лялек, объединенная нежной любовью к воспитательнице детского сада в Пловдиве, уничтожила младшую группу, потому что дети шумели и не слушались воспитательницу.

На танковых учениях в Южной Корее три ляльки, принадлежавшие командиру полка, сожрали экипаж танка во время учений, ибо члены экипажа нелестно отозвались о душевных качествах полковника Ким Сен Ира.

Пробравшись на американский космический корабль «Атлантис», парочка долли – любимиц астронавтов – убила штурмана Блэки Брауна, который по рассеянности занял спальное место хозяина долли, первого лейтенанта Конолли.

Можно не повторять примеры – их тысячи, и с каждым днем они множились. Любовь этих милых созданий была убийственна, как любая идеальная любовь.

И тогда в начале сентября, когда уже не только подмосковные леса, но и джунгли Вьетнама кишели ляльками и их родственниками, не оставившими в лесах ни единого живого существа, ООН большинством голосов при шести воздержавшихся приняла решение о прекращении производства лялек, долли и хонки, а также истреблении тех, что еще живы.

О, какие драматические сцены разыгрывались, когда специальные международные команды проходили по домам, извлекая и увозя зверьков! Происходили и вооруженные схватки. Австралиец Бен Костелло держался против полиции шесть суток, и его пришлось разбомбить с вертолета.

Наконец безумно дорогая операция завершилась.

Удалов заглянул к Минцу и сказал с порога:

– Ну что, пошли в лес, будем слушать птиц?

– Ангел мой, – ответил Минц. – Откуда ты возьмешь птиц? Они вымерли, как динозавры.

– Разведем, – ответил Удалов.

Они пошли гулять. Всюду было тихо, а люди ходили потерянные, мрачные, обездоленные.

Гуляя, они дошли до огородных участков, что тянулись вдоль леса.

Там увидели Савича. Он как раз подходил к участку. В одной руке он нес лопату, в другой – дорожную сумку.

– Привет, Никита, – сказал Удалов. – Тоскуешь по своей ляльке?

– Ох, тоскую! – ответил Савич и прибавил шагу.

И вдруг Удалов увидел, как сумка в его руке шевельнулась.

– Никита! – закричал он вслед Савичу. – Ну что ты делаешь! Неужели ты не понимаешь, что нельзя оставлять в живых ни одной ляльки?

Никита злобно поднял лопату.

– Если донесете, – сказал этот мирный и робкий провизор, – убью на месте. Мне нужна любовь. Я получаю и дарю ее!

Минц с Удаловым не стали сражаться с Савичем, тем более что именно тогда Минц предположил, что по крайней мере половина лялек осталась у своих хозяев, которые их умело спрятали. А это значит… Ну, вы понимаете: или цивилизация, или любовь!

И тогда Минц уселся за изготовление средства против лялек.

Каким-то образом сильно поумневшие и живущие теперь все больше по лесам ляльки прознали про опасность, и дом № 16 трижды подвергался штурму, но, к счастью, устоял. Убили только последнего в городе упорного, могучего мрачного кота Василия, который на своем боевом счету имел штук двадцать лялек.

Наконец Минцу удалось создать средство от лялек.

Как всегда, ход мыслей ученого был необычным.

Он понимал, что травлей или иным способом истреблять лялек не только антигуманно, но и опасно. Исторических примеров тому в России достаточно. Вы только попробуйте раскритиковать политика, уличить его в мздоимстве и воровстве, а еще пуще – посадите в тюрьму за то, что он ограбил приют и убил нескольких бабушек. И вот тогда в сердцах людей поднимается сочувствие, жалость к этому мерзавцу и острое желание избрать его губернатором.

Как только вы напустите на лялек мор, любовь к ним утроится. А к чему это приведет – неизвестно. И не исключено, что через год-два какая-нибудь лялька станет у нас президентом.

Так что Минц придумал способ безболезненный, хоть и очень обидный для ляльковладельцев.

Ему удалось создать аэрозоль, безопасно заполнивший околоземное пространство. Люди ничего не почувствовали, а ляльки почувствовали – отвращение к людям. Включая любимых хозяев.

Лялька просыпалась утром, смотрела, как встает, потягиваясь, хозяин и спешит на кухню подогревать молоко для возлюбленной ляльки.

Пока он суетится, лялька вдруг испытывает приступ нелюбви к хозяину, к его домочадцам и к людям вообще. Такой сильный приступ, что кидается в форточку и несется в густой лес, в пустыню, в горы, только бы не видеть опостылевшие людские морды.

Это была дудочка крысолова, но как бы наоборот. Ляльки шли не за крысоловом, а бежали от него и его друзей.

Это массовое бегство лялек сопровождалось трагедиями, потому что хозяева убегали в леса за своими любимцами, метались по чащобам, взбирались на лавины и кричали:

– Лялька, иди сюда! Лялечка, я тебе морковку принесла! Лялечка, Дашенька и Машенька тоскуют по тебе!

Но никакого ответа. Лишь шуршит сухая листва – ляльки убегают все глубже в чащу, только бы глаза их на людей не смотрели!

Так завершился первый акт драмы, чуть не погубившей человечество.

Но за ним, как оказалось, последовал второй акт, так как фирма «Мицубиси-энималз», закрытая постановлением японского правительства, сменила вывеску и выдумала новую каверзу.

И свидетельством тому – совсем недавняя история в нашем Великом Гусляре.

Коля Гаврилов, недавно разошедшийся с Римкой, сидел у себя дома и думал, то ли спать пойти, то ли про Меченого Бешеного почитать. И вдруг в дверь позвонили.

Коля доплелся до двери и увидел, что за дверью стоит девушка в темных очках, плотно закутанная в платок.

– Николай Гаврилов здесь проживает? – спросила она.

– Это буду я, – признался Гаврилов, которому понравился низкий с хрипотцой голос девушки.

– Холост? – спросила девушка.

– Разведен.

– Тянешься к настоящей любви? – спросила девушка.

– А то! – сказал Гаврилов.

– Тогда вам письмо от фирмы «Мицубиси-лаверс».

Письмо было написано на пишущей машинке, крупным русским шрифтом.

«Дорогой друг! – сообщалось в нем. – Мы узнали о вашей проблеме и решили помочь. Мы посылаем вам на пробу генетически выведенную идеальную любовницу и жену, добрейшее существо, вашу сексуальную мечту Галину Г. Познакомьтесь с ней, поговорите. Если понравится, оставляйте себе. А нам пришлите обратно подписанную вами бумагу о возвращении Японии Юж но-Курильских островов. Получение письма будем считать началом нашего доброго сотрудничества».

Пока Гаврилов, шевеля губами, читал письмо, гостья сняла черные очки, сбросила платок и скромно села на стульчик в углу комнаты, прикрыв ладонями коленки.

Гаврилов кинул на нее взгляд, потом посмотрел внимательно, опустился перед ней на колени и попросил руки и сердца.

– Я готова быть тебе идеальной любовницей и женой, – сказала Галина на пристойном русском языке. – Но сначала подпиши письмо.

Говорят, что в Гусляре уже появилось около сорока идеальных женщин из Японии.

Они всем хороши, но ходят слухи, что ревнивы.