Читать книгу Охотники за динозаврами (сборник) - Кир Булычев - Страница 4

Геологическая экспедиция уже две недели находилась в Монголии, в Долине озер.

Эта долина отделяет обширное лесисто-степное нагорье Хангай, занимающее север Монголии, от цепей Гобийского Алтая, расположенных южнее. Долина имеет несколько сотен километров в длину с запада на восток и от 40 до 60 км в ширину. С Хангая в долину сбегают речки. Менее крупные из них по выходе из гор быстро теряют воду, и их сухие русла исчезают в степи. Более крупные реки впадают в соленые озера, расположенные ближе к подножию Алтая. По этим озерам долина и получила свое название. В промежутках между речками предгорья Хангая часто вдаются в виде мягких увалов и цепей холмов довольно далеко в глубь долины, поверхность которой представляет собой сухую степь, местами переходящую в полупустыню. Долина озер в сущности является западным рукавом степи Гоби, занимающей значительную и самую низкую часть Восточной Монголии.

Гобийский, или Монгольский, Алтай, окаймляющий с юга Долину озер, состоит из двух, местами из трех-четырех параллельных горных цепей, между которыми расположены более или менее широкие продольные долины, кое-где с речками и озерами. Цепи эти нередко скалисты, достигают абсолютной высоты в 3000–4000 м, а в отдельных местах вершины их поднимаются выше снеговой линии и покрыты снегом и небольшими ледниками, которые видны издали и служат хорошими ориентирами. Монголы вообще любят обозначать термином «богдо» (великий) чем-либо замечательные горы, и эти высокие вершины Алтая носят имена Ихэ-Богдо, Бага-Богдо и Пасату-Богдо.

По Долине озер и между цепями Алтая пролегают большие караванные дороги, по которым в прежнее время ходили торговые караваны из городов Кобдо и Улясутай в китайский город Кукухото (или Гуйхуачен) на северной окраине Китая.

Реки, сбегающие с Хангая в Долину озер, врезают свое русло в дно долины и поэтому окаймлены террасами. Вдоль речек растут разные кусты, местами рощицы тополей и тала, а по берегам озер зеленеют заросли камышей, желтеют сыпучие барханные пески, которые встречаются и в других частях долины. На террасах вдоль рек, где грунтовая вода залегает глубоко, поверхность иногда представляет собой черную пустыню, усыпанную мелкой галькой и щебенкой, совершенно черного цвета от пустынного загара – «лака пустыни», который покрывает тоненькой пленкой породы любого цвета и состава и блестит под лучами солнца подобно маленьким зеркалам. Эти участки долины почти лишены растительности: жалкие кустики полыни, колючки или перекати-поля отстоят один от другого на десятки шагов.

Дно долины вокруг озер, а также в промежутках между ними большею частью имеет вид более или менее обширных впадин, ограниченных одним, двумя или тремя уступами, подобными ступеням гигантской лестницы. Уступы эти обычно разрезаны ложбинами и оврагами, иногда отрезающими от края уступа отдельный скалистый или округленный холм, который геологи называют «свидетелем». В обрывах уступов часто вскрыты пласты горных пород, слагающих дно Долины озер. Это грубые конгломераты с галькой и щебнем разных пород, песчаники, глины, редко мергели различных цветов – белого, желтого, зеленого, серого, шоколадно-бурого, кирпично-красного. Иногда красные цвета господствуют, и тогда под лучами восходящего или заходящего солнца уступы кажутся раскаленными или пылающими.

В слоях этих пород нередко заключены кости и даже целые скелеты позвоночных животных, которые некогда населяли обширные степи Центральной Азии. В верхних уступах находят кости лошадей, двукопытных, носорогов, хищников, грызунов, изредка птиц и черепах, вообще животных, характерных для третичного периода. В нижних уступах попадаются кости и даже яйца земноводных и пресмыкающихся, особенно разных ящеров верхнемелового периода. В самых нижних слоях залегают черные горючие сланцы, называемые «бумажными», потому что они делятся на тонкие слои, похожие на листы грубой бумаги. В них находят целые скелеты небольших рыб, остатки ракообразных, мелкие пресноводные ракушки, отпечатки растений. Возраст этих слоев определяют как еще более древний – нижнемеловой, даже переходный к юрскому.

На дне впадин кое-где встречаются площади кучевых песков, похожие на старые заброшенные кладбища. Они состоят из холмиков высотой до метра, чаще до полуметра, расположенных довольно тесно один подле другого. Каждый холмик неплотно покрыт длинными, тонкими и гибкими ветвями куста нитрария с мелкими листочками и красными, солено-сладкими ягодами, которые любят верблюды, козы и бараны. Под защитой каждого куста песок, переносимый ветрами, мало-помалу накопляется и удерживается, пока куст живой. А если его уничтожить, например на топливо, песок холмика опять будет развеян ветром и разнесен по соседним холмам.

Геологическая экспедиция прибыла в Долину озер, чтобы вести раскопки остатков вымерших животных третичного и мелового времени, захороненных в слоях уступов, окаймляющих впадины на дне долины.

Экспедиция состояла из трех ученых – геолога и двух палеонтологов – и двух препараторов, умеющих откапывать хрупкие кости, укреплять их на месте жидким клеем или гипсовыми оболочками, чтобы затем их можно было вынуть из слоев без повреждений и укладывать в ящики для вывоза этих ценных редкостей домой. Несколько рабочих для раскопок, шофер автомашины, пастух для верблюдов и лошадей также входили в состав экспедиции.

Ученые уже обследовали несколько впадин и выбрали одну из них, в уступах которой нашлось особенно много богатых костеносных слоев мелового возраста. Эти слои выходили в обрыве, который с утра до вечера освещался и накалялся летним солнцем.

Чтобы облегчить работу на солнцепеке, был установлен такой распорядок: вставали на восходе солнца и уже с шести часов утра начинали раскопки, пользуясь утренней прохладой. В 11 часов делали перерыв для обеда и отдыха в течение самых жарких часов, а с четырех часов до заката опять работали. Палатки экспедиции стояли на нижней террасе, недалеко от русла небольшой речки и в километре с лишком от места раскопок, на дне большой впадины.

В половине августа один день был особенно труден для работы. В Центральной Азии тихая погода бывает редко. Обычно с восходом солнца просыпается и ветер. Он дует сначала слабо, к полудню усиливается и продолжается до заката, мало-помалу ослабевая. Ночью большею частью тихо. Но в этот день стояла полная тишина, солнце светило сквозь какую-то дымку и представлялось красным кругом без лучей. По мере поднятия его над горизонтом духота усиливалась; пыль, которую вздымали кайлы и заступы, не уносилась ветром, как в другие дни, а висела густой пеленой в воздухе и затрудняла дыхание. Все обливались потом, хотя и сбросили рубашки.

А в этот день раскопки обнаружили особенно интересные окаменелости: не кости, а целое гнездо ящеров из 12 яиц, лежавших в буро-красном песчанике одно возле другого. Они отличались от птичьих яиц более удлиненной формой и имели 20 см в длину и 6–7 в поперечнике. Некоторые были разбиты поперечными трещинами на куски, и внутри них можно было рассмотреть косточки неродившихся ящеров. Следовательно, гнездо, согревавшееся солнцем 75 млн лет назад, было уже близко к созреванию, когда какая-то катастрофа, может быть, песчаная буря, разлив реки или озера, на пляже которого самка ящера отложила свои яйца, занесла их толстым слоем песка и задушила пробуждавшуюся жизнь.

Когда вскрыли все гнездо и освободили яйца от песчаника, в котором они покоились, было уже почти 11 часов и все изнемогали от духоты и пыли. Поэтому окончание раскопок решили отложить до вечера. Уходя на стан, гнездо покрыли брезентом, придавленным по краям камнями.

– Большой песчаный буран будет, – заметил монгол-рабочий, взглянув на небо.

«И эти драгоценности могут пострадать – их занесет песком или даже разбросает и разобьет», – подумал начальник экспедиции геолог Попов.

Вернувшись на стан и пообедав, все разошлись по палаткам на отдых. Днем полы палаток всегда немного поднимали, чтобы продувал ветерок; без этого в палатках, нагретых солнцем, было бы слишком душно. Попов занимал отдельную маленькую палатку. Он улегся на складную кровать и задумался.

Уже несколько дней участники экспедиции горячо обсуждали вопрос – какой вид Центральная Азия имела в то время, когда ее населяли различные семейства, роды и виды древних ящеров? Каков был климат этой обширной страны, ее растительность? Кости, находимые в изобилии, давали хорошее представление о животном мире, а состав меловых слоев указывал на условия их образования. Это были континентальные отложения, образовавшиеся на суше, в озерах, реках или на подножиях гор – в виде силовых наносов из материала, вынесенного дождевыми потоками из ущелий. Здесь было довольно много конгломератов и грубых песчаников – значит, местность не представляла собой равнины, а была гористая: в озера сносился материал размыва окрестных холмов и гор.

Но почему же в меловых слоях совсем не попадались остатки растений?

По мнению палеонтолога Петрова, отсутствие пластов угля среди этих отложений доказывало, что на дне впадин вокруг озер не было болотистых лесов, которые могли бы превратиться в пласты каменного угля. Другой палеонтолог, Панов, говорил, что огромные, неуклюжие бронтозавры и другие крупные ящеры не могли бы жить в болотистых дремучих лесах и пробираться между стволами деревьев. Обилие костей ящеров, найденных учеными, показывало, что когда-то здесь были обширные пышные луга с отдельными купами кустов и деревьев или леса, похожие на нынешние «галерейные» леса в Южной Африке, где свободно гуляют слоны и носороги.

«Окаменелые стволы деревьев, похожих на кипарисы, уже найдены нашими исследователями в Монголии, – вспомнил геолог замечание, сделанное недавно Петровым. – Значит, деревья здесь были».

«Но почему же в костеносных слоях нет отпечатков листьев или стеблей растений? – продолжал размышлять Попов. – Ведь эти огромные и многочисленные травоядные ящеры нуждались в большом количестве растительной пищи, чтобы существовать самим и доставлять пищу хищным ящерам, столь же многочисленным и разнообразным.

Остается предположить, что эти прожорливые громадные травоядные съедали дочиста всю растительность, конечно, за исключением древесных стволов. Вот почему в отложениях вместе с костями совсем не попадались листья и стебли. Все было съедено и переварено. А в этой прожорливости, может быть, и кроется главная причина вымирания ящеров. Они вырождались и вымирали от недостатка пищи, уступая место мелким и менее прожорливым млекопитающим…»

Мысли Попова возвратились к давно интересовавшему его вопросу: почему так обильны и разнообразны были семейства, роды и виды ящеров, вообще именуемых динозаврами, в меловом периоде и почему так быстро и загадочно исчезли они 70 млн лет назад к началу третичного времени. Он вспомнил и о летающих ящерах, также разнообразных и обильных, и об отсутствии переходных форм от них к настоящим птицам, за исключением странного археоптерикса, жившего, впрочем, гораздо раньше. В отличие от голых птеродактилей археоптерикс уже был покрыт перьями, но он имел еще зубы в клюве и когти на крыльях…

В палатке было очень душно.

«Пойду лучше на воздух, пройдусь к раскопкам, проверю, хорошо ли укрепили брезент», – подумал Попов. Он надел шляпу и вышел из палатки. И сразу же ему бросилось в глаза изменение всего облика местности. Вместо сухой степи с пожелтевшими от летнего зноя кустиками и мелкой травкой перед ним расстилался ярко-зеленый луг. Трава выше колен с обильными, но какими-то странными цветами волновалась под легкими порывами ветра. Кое-где среди луга виднелись кусты в рост человека и выше. Одни были похожи на огромные кочны капусты с отвисавшими сочными листьями, каждый из которых был величиной побольше дождевого зонтика. Другие кусты походили на кактусы, но без шипов и с алыми цветами. На третьих, более мелколистных, гроздьями висели пунцовые ягоды, похожие на крупные сливы.

Геолог шел по лугу, раздвигая траву. В воздухе реяли крупные синие, зеленые и красные стрекозы, проносились с громким жужжанием черные и бронзовые жуки с детский кулак.

Вдали на юге луг доходил до подножия Монгольского Алтая, поднимавшегося зеленой стеной, увенчанной рядом скалистых пиков, на которых белели пятна и полосы снега.

Несколько раз геолог оглядывался на ходу и замечал, что Хангай, ограничивавший горизонт на севере, сделался выше, круче и зеленее. Справа, среди луга, открылся вид на русло довольно широкой и полноводной речки, струившейся между невысокими берегами. Эта речка совсем не походила на жалкий ручей, журчавший по гальке среди широкого сухого русла, которое пролегало недалеко от стана экспедиции.

Еще сотни три шагов – и открылось устье речки у большого озера, гладь которого расстилалась почти до западного горизонта. На воде кое-где плавали какие-то крупные черные птицы с большими головами на тонкой шее и длинными клювами. Время от времени они ныряли головой вниз, как утки. Попов повернул по хорошо протоптанной дорожке вдоль берега озера налево, где в стороне виднелась группа пальм и каких-то остропирамидальных деревьев, похожих на кипарисы. Большая стрекоза, неожиданно с налету ударившая геолога по щеке, заставила его поморщиться.

Немного дальше его внимание привлек возвышавшийся среди зелени луга голый и гладкий зелено-серый холм с темно-зелеными полосами и пятнами.

«Какая-то странная порода. Не змеевик ли? Нужно посмотреть», – подумал Попов и направился к холму. И вдруг от холма отделилось нечто длинное, похожее на гигантскую змею с блестящими глазками, смотревшими на человека. Геолог инстинктивно прижался к кусту, похожему на огромный кочан капусты. Змея изогнулась, голова направилась к тому же кусту, раскрылась пасть, схватила плоскими резцами лист «капусты», дернула и оторвала его, подняла вверх, подбросила и, подхватив за мясистый черенок, начала пожирать зелень, размахивая листом, словно веером, вверх и вниз.

Попов с интересом наблюдал эту сцену. Он догадался, что холм был туловищем этого чудовищного животного, а змея представляла его шею и голову, совершенно непропорциональные телу.

– Это, конечно, бронтозавр, – прошептал он. – Этакая громадина! Но нужно ретироваться – он может нечаянно толкнуть, опрокинуть, растоптать, хотя по существу это совершенно безобидный великан.

Скрываясь за листом «капусты», геолог начал было осторожно подвигаться назад. Ящер заметил это движение. Голова человека в светло-зеленой шляпе среди темной зелени кустов привлекла внимание чудовища. Оно приняло ее, очевидно, за сочный бутон или даже плод растения. Выплюнув остаток листа, ящер потянулся к ученому, который вдруг увидел возле своего лица розоватые мясистые губы и желтые резцы. Из чуть приоткрытой пасти вырывалось мощное кислое дыхание; с губ стекала зеленая струйка «капустного» сока. И вот губы схватили шляпу, сдернули ее с головы человека, подбросили вверх, подхватили и затянули в пасть. Но фетр пришелся не по вкусу ящеру. Мотнув головой, он выплюнул шляпу и потянулся за новым листом «капусты».

Попов, невольно присевший, когда с него срывали шляпу, продвинулся под защитой куста на несколько шагов в сторону и, нагнувшись, побежал между кустами прочь от прожорливого великана. Местность в этом направлении немного повышалась. Остановившись через несколько минут и оглянувшись, геолог увидел, что бронтозавр продолжал объедать тот же куст. Его массивное туловище поднималось плоским бугром над всеми кустами, но темные полосы и пятна делали его малозаметным на фоне луга. Длинная шея с маленькой головой то поднималась высоко вверх, подбрасывая оторванный лист, то почти скрывалась в зелени кустов. Немного левее виден был второй бронтозавр, также пасшийся на лугу.

Попов поднялся еще немного выше по косогору и очутился на поверхности плоского увала. С него видна была другая обширная впадина с таким же лугом, кустами и рощами пальм и кипарисов. Вдали сверкала гладь большого озера. Одно место на его берегу сразу привлекло внимание. Там то и дело взлетали и кружились мелкие и крупные темные птицы, слышались пронзительный писк и громкое кваканье. Полет этих существ напоминал неровный полет летучих мышей с частыми, мелкими взмахами крыльев. Вероятно, на берегу озера лежала какая-то крупная падаль. Над ней и летали эти крылатые ящеры – взлетали, кружились, садились на нее, дрались друг с другом, пищали и квакали.

Один из ящеров, кружившихся над падалью, повернул и полетел в сторону наблюдавшего за ним Попова, спланировал невысоко над его головой и сейчас же полетел обратно, издавая резкий свист. Можно было рассмотреть его голое, зелено-серое туловище, поджатые к нему снизу короткие ноги с длинными когтями, широкие голые крылья в виде перепонок между боками тела и длинными пальцами передних конечностей. Короткая шея заканчивалась большой головой с длинным зубастым клювом. Величина тела достигала примерно роста десятилетнего ребенка.

«Высмотрел меня и, должно быть, хочет мной поживиться, – подумал Попов. – А теперь полетел за подмогой. Если парочка таких тварей нападет с двух сторон, – защититься от их когтей и зубов будет трудно. Нужно бежать».

Он повернул назад и пошел по увалу, спускаясь к первому озеру. Неожиданно перед ним открылась небольшая котловина, на дне среди кустов журчал ручеек. Дно котловины представляло собой площадку, усыпанную мелкой галькой. На площадке резвился десяток маленьких, величиной с кошку, ящеров. Они подбегали друг к другу, тыкались носами, припадали к земле, кувыркались. В общем это напоминало игру резвых щенят. Но вид их был довольно странный. Голое, желто-зеленое с пятнами туловище оканчивалось с одной стороны недлинным хвостом, а с другой – рогатой головой, окруженной высоким щитообразным воротником с зубчиками. Голова была как будто прилеплена к этому воротнику. Морда была клювообразной, над глазами выдвигался довольно длинный рог. В общем все это походило на шляпку странного гриба, приклеенную к туловищу. Ноги были довольно длинные, с когтями. Попов с интересом наблюдал повадки этих ящеров.

«Как будто это трицератопсы, – подумал он. – Неужели они успели уже вылупиться из яиц, которые мы сегодня откопали?»

Вдруг широкая тень промелькнула по котловине. Ящеры тотчас же разбежались: одни укрылись под кустами, другие припали к поверхности земли. Темные пятна на их желтых телах делали их трудно различимыми на площадке, усыпанной галькой.

Крылатый ящер, пролетевший над котловиной, быстро замахал крыльями и сел на гальку шагах в десяти от геолога, притаившегося между кустами на краю котловины. При первом взгляде на это животное Попов подумал с удивлением: «Но это же не ящер, а скорее настоящая птица». Действительно, сразу можно было заметить, что животное это было покрыто чем-то очень похожим на перья. Оно было высотой больше метра, т. е. крупнее орла. Шея была длиннее орлиной, клюв похож на клюв аиста и усажен мелкими зубами. Пальцы высоких ног были снабжены большими когтями. Это был, очевидно, крупный хищник, преследовавший мелких ящеров. Медленно поворачивая голову, он высматривал притаившуюся в котловине добычу. Один из ящеров, прижавшихся к гальке, пошевелился, хищник быстро прыгнул к нему и ударил клювом по спине; при этом он расправил крылья, и легко было заметить, что это не перепонка, как у ящеров, а длинные крылья из настоящих перьев, зелено-серого цвета. Пойманный ящер пронзительно пищал.

«Неужели это гесперорнис? – подумал Попов. – Тогда это одна из первых настоящих птиц, живших в конце мелового периода».

– Эй, Иван Петрович! Вставайте скорее! Ураган налетает, нужно крепить палатки, – послышался чей-то громкий голос.

Попов вздрогнул. Окрик товарища вернул ученого к действительности. Полотнища палатки надувались и хлопали; на полу валялась шляпа, которую недавно жевал бронтозавр. Попов поднял ее, нахлобучил и вышел из палатки.

Буря быстро приближалась. Вся западная половина неба была закрыта тяжелой буро-желтой тучей. Край ее уже скрыл солнце. Низ тучи все время клубился в виде круто наклоненных, крутящихся столбов. Гравий и песчинки дробью били по палаткам.

По земле извивались змейками струи песка, проносились сухие веточки, листья, прыжками передвигались желтые кустики перекати-поля.

Рабочие пригнали лошадей и верблюдов, которые паслись в степи недалеко от стана. На этих животных перевозили ящики с добытыми костями с места раскопок на стан и привозили воду в бочонках из чистого бочага в русле речки, найденного довольно далеко от стана. Лошадей привязали к грузовику с подветренной стороны, а верблюдов уложили на землю спиной к ветру.

Еще немного – и буря надвинулась на лагерь. Стало темно. Полотнища палаток прогибались от ветра глубоко внутрь и трепетали, песчинки сыпались на них градом и струйками стекали вниз. Казалось, что холст не выдержит давления воздуха, лопнет по швам и палатка, разодранная на куски, улетит вместе с волнами бури на восток. Люди, стоя, подпирали руками вертикальные шесты, дрожавшие под напором ветра.

При одном из порывов бури Петров заметил своему товарищу Панову:

– Помните, как один географ утверждал, будто пыльные бури бывают только там, где имеются пахотные поля, с которых ветер и поднимает мелкую пыль? По его словам, в пустыне такие бури невозможны. Что сказал бы он сегодня здесь, в Гоби, где на сотни километров нет никаких пахотных полей? Нет даже колесных дорог, всегда пылящих при ветре. Откуда же тогда здесь столько песка и пыли?

– Бывают такие упрямые ученые, – ответил Панов. – Они упорно защищают свои слишком скоропалительно надуманные гипотезы, не считаясь с фактическими данными, которые их опровергают. Ему следовало бы посетить также пустыни в центральных штатах Северной Америки, где никто не пашет землю, а пыльные бури нередки и уносят пыль до Нью-Йорка, за тысячи миль на восток.

Буря продолжалась часа полтора и закончилась коротким, но сильным ливнем с грозой – вообще довольно редким явлением в Гоби. Ливень встревожил ученых. С уступов впадины, на одном из которых были вскрыты костеносные слои, вода могла литься потоками и водопадами, снести брезент, разбросать и повредить только что вскрытые яйца ящеров. Следовало проверить место раскопок. Палеонтологи направились туда. Подойдя к берегу речки, которая утром была еще жалким ручейком, они увидели целый поток, шириной в десяток метров. Он с шумом катил свои волны, буро-желтые от грязи, перекатывая по руслу гальку и даже валуны. Очевидно, ливень захватил и склоны Хангая, откуда дождевая вода только теперь успела добежать до дна Долины озер.

На месте раскопок также видны были следы работы ливня. У подножия уступов во многих местах лежали смытые со ступеней конусы желто-красной грязи с галькой и обломками. В глубокой ложбине на дне впадины стояло озерко грязной воды. В озерке плавал брезент, снесенный бурей со ступени, на которой утром было вскрыто гнездо яиц. Само гнездо было покрыто слоем красной грязи в два-три пальца толщиной.