Читать книгу РУСАЛКОНАВТ ВСЕЯ РУСИ - КИР КОРОВ - Страница 2

Патриаршии пруды, глютки около воды, глюткам грезится полёт и протчая, протчая, протчая…

Ну, и что вы нагрезите на сей раз, мои ути-глюти? Чур, только теперь приземление в мире глюк-реальности обойдётся без аэропланов и даже без гидропланов. Это, может быть, и прикольно, но уж слишком шумно и вонюче – бензодрим…

Пусть теперь будет тихий, тёплый осенний вечерок. Да, именно так: тихий, тёплый и осенний – необыкновенно жаркие и весенние вечера порождают ненужное напряжение, суету, женские и редакторские обмороки, истерики, прелюбодеяния и даже внезапную трагическую гибель. А на кой мне вся эта карбюзель? Пусть лучше будут прогулки по аллее, скамеечки у пруда, романтичная случка в кустах стыдливо краснеющего клёна…

Ну, можно ещё Садольского с гитарой усадить на скамеечку – пусть себе поёт в уплывающую даль про то, как глютки около воды замерли. А рядом с ним Садолина выдаёт свои эго-литарные штучки. Да, это, пожалуй, будет недурственно: Садольский и Садолина в доле – вещают на пару вдоль по-над водной гладью. Садолина не успела допеть ещё, а уже собирается взлетать на невесть откуда взявшейся метле-мохнатке…

В такой вечерок хорошо сидеть у пруда на лавочке под клёном с фужером «Кьер-Кагора», медленно потягивая рубиновую терпкость и закусывая её кисловатым козьим сыром, кормить глюточек в пруду, смотреть, как тихо и безнадёжно падают на водную гладь пропащие осенние листья, равнодушно фиксировать доносящиеся из кустов оргаистические вопли и не думать, не думать ни о чём…

– Дзинь-дзинь, дзен-дзинь, дзинь-дзен – мелодичный звон скрин-колокольчика сначала будто бы стал уносить меня обратно в Вожделенную Обитель…

Но вскоре звук его явно сгустился, схватил моё внимание за нос и отправил его в дальний конец аллеи, где появилась хорошо знакомая по телеверсиям приснопамятная три«х» -стер-во-компания: Великий Маг-Профессор с чёрным глазом, огромный, но очень наглый и юркий Кот с неуклюжей ветхозаветной кличкой и длинный шут в клетчатом пиджаке с огромным Чёрным Козлоидом на поводке, на шее которого и болтался звенящий скрин-колокольчик. Неужели опять? Неужели взбрыкнуло томящееся дурной славой старое Козье Болото, и Козазелло собственной персоной решил пободаться со мной?

– Всё на аттрахционы к Кольцу Любви – Кольцу «А»! Только у нас! Отравиться из Чаши Жизни и прокатить по себе Трамвай Желаний! – вопиял во всю глотку шут в клетчатом пиджаке. – Окунитесь в бездны иллюзии бес-сознательного и сотворите с собой то, чего вам всегда жалко для других! И делайте ставки, господа, ставки здесь – больше, чем смерть!

Похоже, что не только спокойно не посидишь, но и ноги надо как-то уносить. Этот Чёрный Козлоид ничего весёлого явно не предвещал, а фамилия ведущего его на поводке шута очень напоминала мою собственную родовую и предвещела ничего приятного не предвещавшую встречу со своим очередным взбесившимся дублем. Но лучший известный мне способ выпутаться и ускользнуть из химеры мифа – это подчиниться и наблюдать. И я, пропустив мимо себя сомнительную компанию (Козлоид недобро покосился на меня, небрежно брякнув колокольчиком), поскорее двинулся к кольцу «А».

Кольцо «А» я обнаружил после долгих и мучительных поисков только в электорнном виде в сети чентернета и нехотя кликнул мышью: опять придётся болтаться в сквирт-реальности…

*

В районе кольца «А» обнаружились два неизвестных мне ранее аттрахциона, явственно обнаживших свою связь с моим довольно тесным знакомством с будущим. Они словно вынырнули то ли из подворотни дикого постперекроечного капитул-лизма, то ли из глубин моих коллективно-мифологических культурологических бредней, то ли из всех трёх сразу.

Один из них довольно нагло обозвался «Чаша Жизни» и на первый взгляд смахивал на тщательно замаскированный под гигантский винный кубок череп Адама с сильно съехавшей набекрень крышкой, торчавший из огромной металлической площадки, стилизованной под серебряное блюдо. Возможно, это был вовсе и не череп Адама, а череп богатыря Святогора, бедного Йорика, профессора Доуэля, кремстителя господня Йохананна или даже не-композитора Берлиозуса в ненатуральную величину, а может и нечто среднее не-арифметическое между ними.

По лестнице, проходящей через левую ноздрю, правое ухо и полуоткрытый в туповато-смертельном из-умлении рот с порядочно уже подгнившими, пломбированными в госпитале немецкого генштаба зубами, можно было взобраться на самое темя героя и искупаться в притаившемся там бассейне, исполненном душистого вина марки «Кьер-Кагор», а заодно и напиться оного. По желанию и за особую плату можно было искупаться здесь с симультидами всех трёх киномаргарит, в естественном наряде, естественно. А в известные дни месяца – даже с добавлением в вино их жертвенно-менструальной крови.

Правдославные могли совершить купание ещё и с поп-актёром в придачу, так что изначально налитая в череп-бассейн вода довольно споро превращалась в вино, а вино претворялось в Кровь Господню. Ну, или притворялось ею. Из киноведьм при этом торжественно изгонялся Вобланд, который выскакивал из бассейна нагишом то в виде мускулистого Гауфтмана, то дебелого, но величественного Бесолашвили.

Участники аттрахциона обязательно норовили кроме крови причаститься ещё и тела, но организаторы пока довольно удачно предотвращали эти попытки.

Мне пришёлся не по вкусу этот менструально-правдославный каннибализм, поэтому я сосредоточил своё внимание на аттрахционе под названием «Трамвай Желаний Комсомолки».

Для всех вожделеющих возле турникета всегда шныряла какая-то затасканная востроносая старушка, похожая на спившуюся Шапоклячку, с двумя литровыми ваучерами в руках, наполненными мутной жидкостью. Она то отхлёбывала из одного, то, взобравшись на высокую деревянную горку, поливала её из другого, так что по горке за умеренную плату можно было лихо скатиться прямо под палатку, изображавшую постмодернистский вариант московского трамвайного вагона 30-х годов прошлого века с рекламной надписью:

«Падаешь под трамвай, а по-падаешь под комсомолку»!

Из палатки, как с картины Самопохвалова, постоянно выглядывала очередная томящаяся нежно многогрудая девица без полосатой футболки в одном красном шарфе с веслом в руках и волооко скалилась. Возле горки с палаткой всегда возбуждённо гудела живая очередь. После посещения очередным клиентом трамвай-палатка под дружный гогот толпы выплёвывала из окна ЗD-голову героя.

Никто из побывавших в «трамвае» точно не помнил, что там с ним происходило и как он оттуда удалился. Просыпались все примерно в одном месте – где-то на окраине Ботанического сада в какой-то полуземлянке в состоянии приятного возбуждения и готовности повторить нечто похожее по ощущению, но совершенно не помнили, кто они, как сюда попали и что именно надо сотворить.

Новопредставленных ботаников сразу же отвозили в Кащеенку для восстановления мандалитета. После шокотерапии они возвращались на Патриаршии пруды, подбирали свои ЗД-головы и тут же снова занимали очередь на аттрахцион. Здесь уже образовалось целое непрерывно длящееся трамвайно-комсомольское собрание со своей специфической атрибутикой, манерой поведения и сленгом и вождями. У многих, словно у Змиев Гордынычей, висело на шее и плечах по нескольку копий собственных голов.

Интерес к аттрахциону поддерживался таинственной неясностью присходящего в трамвае, что сильно возбуждало воображение, особенно мужское. Поскольку наличие ЗD-головы давало право на бесплатное посещение, уже начались охота за головами, обмен и торговля ими, то и дело вспыхивали ссоры, драки, плелись интриги, было зафиксировано несколько самоубийств и самоизнасилований.

Поскольку далеко не все попавшие под трамвай возвращались, у аттрахциона стихийно возник тотализатор на развратность, возвратность и количество добытых 3D-голов. Особую пикантность ситуации придавало то, что никто не был уверен в том, что вернувшиеся любители подтрамвайной езды не являются такими же 3D-копиями, как и их головы.

Обнаружилась также любопытная связь между обоими аттрахционами. Для желающих, а недостатка в таковых не было, в особой палатке могли изготовить Чашу из 3D-головы и наполнить загадочной смесью из св. воды и крови, которую счастливцы тут же и опрокидывали в себя.

Я не удержался, сделал ставку на одного головастого, вернулся на скамейку и стал попивать своё пивко, размышляя о том, не стоит ли рискнуть самому? Мне трудно было отказать себе в удовольствии очередного приключения, но не приготовил ли мне Миф в трамвай-палатке какую-нибудь супер-гадость похлеще Кубика-Суккубика?

*

Миф оказался даже более изобретательным, чем я предполагал. Только я успокоился и погрузился в созерцание своих утей-глютей, как прямо под ухом раздался знакомый омерзительный голосок:

– А не угостите ли пивком, господин хороший, бывшего регента, к тому же всегда имею честь быть особо удостоенным…

Эх, и Странников-Абсолютеней поймать нынче за любимый глюк нетрудно! Оглянулся я, а на газетке рядышком уж ни пива, ни свежей воблочки в пакетике, и вся гоп-компания в сборе, а противный котяра только облизывается!

– Слушай, Бергамот, зачем хамить?! Можно же по-хорошему попросить! Я ж разве кому когда отказывал? Но зачем обязательно красть? Сижу ведь, никого не трогаю и даже примуса не починяю!

– Это-то и подозрительно, – ответил за кота Вобланд, – все кто-нибудь кого-нибудь обязательно трогают и починяют, а вы сидите и никого не трогаете и – неслыханное свинство – даже примуса не починяете! Очень, очень подозрительно! Где, кстати, ваш пропеллер, дорогой мой авиабарон Чебартини?

– Дела с авиацией и космонавтикой я давно передал будущему генеральному конструктору, ибо технический путь – явно тупиковый, крайне опасный и малоприятный. Или Вы думаете, что я прямо-таки мечтаю оказаться в лагере или шарашке?

А что касается подозрительности, то Вам ли, Магистр, учить меня мимикрии? Сами ведь в прошлый раз навели шухер-махер на всю столицу! Развлекаются, понимаешь! Скучно им сидеть в Абсолютной Пустоте! Ну, захотелось покуролесить, так зачем обязательно устраивать дешёвые представления с фальшивыми деньгами и нарядами? Можно подумать, что подобные фокусы кого-нибудь когда-нибудь образумили или чему-нибудь научили! Матричный червь он был, есть и будет червь – похотлив, капризен, случаен. Неужто вам весело хороводиться с собой как с чернью?

– Ну, положим, в прошлый раз я явился из-за Мастера…

– Хорош Мастер! Вместо того чтобы профессионально, как и положено приличному историку, заниматься объективной реконструкцией и распространением исторических галлюцинаций, взялся за вздорный художественный вымысел. И что-то его выдумки подозрительно похожи на Ваши, Магистр! Иногда мне кажется, что Мастер – это просто Ваша очередная галлюцинация, с которой Вы просто никак не можете справиться.

– А может и Марго – тоже моя выдумка?

– Похоже, что так. Но ей богу, неужели нельзя выдумать что-нибудь поинтересней затасканной донельзя туповатой типовостью истории про блудницу, сбежавшую от мужа к любовнику и превратившуюся в награду за прелюбодеяние в ведьму? Боже, это так предсказуемо: в кого они ещё могут превратиться, кроме ведьмы!

– Это Вы явно передёргиваете карту, дорогой Черкозлино! Относительно адюльтера – всё относительно… Ушла от официально зарегистрированого блуда (легитимный блуд очень любит официально подтверждаться вследствие неуверенности в своей легитимности) к Большой и Чистой Любви. Нашла в себе силы оставить прелюбодейство «законного брака».

А разве Вы забыли, как великолепна она была на Балу Весеннего Полнолуния, как мужественно и бескорыстно держалась? А сколько выдержки и такта, какая преданность и жертвенность в Любви, какое чувство юмора, наконец! И вообще она королевских кровей!

– Да уж, бал выдался на славу, особенно в кинофантазии Рюрика Карающего: феерический блеск вожделенных мохнатых треугольничков под управлением треугольничка Марго-Vitae – торжество Женской Промежности как главный метамистический символ всех времён и народов! Как всегда, после долгого и мучительного воздержания – заскок в другую крайность: то у нас секса вообще нет, то нет уже ничего кроме секса и его пушистого символа!

Посмотришь на это мохнатое скопище и не захочешь уже в следующий раз рождаться в теле. А коли не захочешь, таки обязательственно и родишься, Чебарашечка ты мой мохнатенький. А кровь у них у всех течёт раз в месяц одна, и у королевы такая же пахучая и запашистая, как у кухарки…

– Ну, это кто на что обращает внимание… Знаете, любезный фон Корофф, есть такой анекдот про выставку картин Хармянса…

– Знаю я этот анекдот, я его сам в предыдущей повести рассказал…

– Тем более. А что касается крови – это ведь как посмотреть. Может это Великая Жертва Очищения? И поскольку избежать её почти невозможно, то получается, что Очищение для женщины почти неизбежно. В этом и преимущество анимы над анимусом. «Мохнатое скопище» я бы тоже заменил. Например, на «Пушистое собрание», пушистое и душистое. Запах тела любимой женщины, обнажённой и облачённой в солнце и воздух. А чтобы не родиться в очередной раз через пушистые врата уверенной в своей реальности иллюзией, нужно преодолеть как вожделение, так и отвращение, которое является всего лишь вывернутым и вытесненным вожделением…

– Допустим, допустим. Но собрать преступный сброд со всех веков и вручить право прощения москоньской блуднице, как будто кто-то имеет вообще право кого-то судить и прощать, или вообще кто-то в чём-то может быть виноват… Стоп, стоп! Эта бессмыслица наводит на мысль о том, что дело здесь совсем не в прощении. Похоже, Магистр просто пытается избавить сам себя от груза вековых тяжких воспоминаний, а заодно и концепций. Ну, в самом деле, как ещё посмеяться над собой, кроме как не вручить право на перепросмотр своих иллюзий этой пародии на собственную аниму? Сразу видно, что все эти преступления веков для Вас – ничто!

– Уже чуть лучше граф, чуть теплее… И зачем так уж обижать Марго? Какой же полноценный образ женщины может быть без адюльтера? Где вы видели Еву без Лилит? Это в вас говорит неудовлетворённая глубинная сексуальность. Позвольте ей проявиться, и вы увидите, как умна, смела, отважна, изящна, благородна и красива моя героиня! Но меня интересует, что вы ещё скажете про Мастера?

– Боже, ну что это за создание, которое попадает в психушку из-за того, что никто не хочет печатать его бредни про Понтия Пилатеса?! Поневоле обхохочешься над всеми этими его (и вашими!) историями о бродячем философе Иешуасе! Положим, церковная история ещё менее привлекательна, но Ваша сказка – тоже не фонтан! Зато вся навсегда застрявшая в духовном пубертате интеллигибельная элита вот уже полсотни лет пускает на неё слюни. И не только слюни.

Этому Иешуасу также неймётся демонстрировать себя в Матрице, как и Вам. Не сидится ему и не молчится в тишине без дешёвых эффектов! Мёдом не корми – дай повисеть на кресте! Нет бы, посидеть под деревом каким-нибудь цветущим, Бодхи например, Игдрассилем каким-нибудь или ДубоЯсенем на худой конец, а лучше – на упитанный: тишина, ветерок, тенёк, листочки шелестят, бабочки летают-спариваются – сиди да блаженствуй! Так нет – подавай нам дерево срубленное и засохшее, а также суды, страсти, мученья совести и плоти, жуткие умерщвления. Плюс каменистая пустыня, гроза, ливень – ну, дешёвый уездный театр! Палестина – Римская провинция, а Голгофа – филиал Колизея.

Эта история с распятым и воскресшим Спасителем всегда была хорошим прикрытием для всех любителей выпить и повеселиться, а также выкачать из страстей сотню-другую лямов на виллы и баб. Весь падший Запад пускает слюни и сперму на эти садистские зрелища в голливудском исполнении. Один такой Голливуд-Мессия так вошёл во вкус, что несколько даже потерял ощущение разницы между киноплощадкой и реальностью, и, как-то возвратясь с очередных киносъёмок, с размаху разбил харизму своей рашен вумен.

Рашен (правда, уже не вумен, хотя всякая рашен по определению – вумен – фу-мен!) тоже не лыком шита, хотя и лыко не вяжет: выдала аж две киноверсии распятия, но видно лямов с них не добрала. Так в чём проблема? – Отсудила с голливудского Мессии за порчу харизмы. Знай нашен рашен, особливо вумен! Боже, Магистр, похоже, Вы в тот раз выблевали из себя эту глюкогенную лярву! Или продолжение следовало?

– Да я-то выблевал, а вот Вы всё жуёте. Пора и Вам! А то что-то Вы горячитесь! Успокойтесь, не было ничего такого, сам я сижу в Пустоте, это мой фантом бродит, не могу же я ему запретить. Попробуй, запрети – он начнёт расти и быстро превратится в дьявола какого-нибудь с помощью попа или профессора, а точнее – попа-профессора. Сразу начнут писать теологические диссертации о происхождении дьявола и устраивать публичные диспуты на тему о том, на чьём кончике или конце уместится больше бесов…

– Разница только в том, что Иешуас уловим, а Вы – ускользаете.

– Ну, конечно! Смотря, какой Иешуас! Сам по себе он не более уловим, чем я. Вы думаете, что всей толпой человечество поймало и затащило его на крест? Как бы не так! Тешить себя садистскими иллюзиями, конечно, можно. Иешуас – это мой получивший чрезмерную волю фантом. Волю мечтать о всемирном братстве и победе добра, о том, что все люди добры. Мои воображаемые верующие превратили Иешуаса в Спасителя, но мечтать, вопреки поговорке, вредно.

Пилат – его антипод, считающий, что все люди злы по природе. Его попы затаскивают в прообраз Антикриста, ну, а меня, как самого непонятного, понятно, в Дьявола. Для этих верующих сусликов всё по-настоящему таинственное, угрожающее сатанинской псевдостройности их воображаемых иерархий и не приносящее регулярного потока бабла в церковную кассу – Дьявол!

Так что зря Вы пьёте пиво – это в Москони не спасает от Голгофы. Тем более не следует это делать на Патриарших прудах. Здесь после банки пива может такое причудится! Патриархи – большие любители спектаклей про Голгофу. Каждый божий год съезжаются на мерсах на мессы изображать крестные муки. Вот только их лоснящиеся парсуны и животы никак не вписываются в мученический формат, но это их не смущает. Так что лучше пить пиво в Останкине с Властимиром Беркутовым. А ещё лучше Вам сидеть в своей хибарке под Ясенем и смотреть, как падают с него дубовые листья. Чего Вы в этой своей мифологической Москонии забыли?

– Как чего, вас ожидаю! Разве Вас чем-нибудь, кроме распития пива на Патриарших прудах выманить?

– Чего ж Вам от меня угодно?

– Как чего? Просмотреть Вас как надоедливую фантазию – и забыть! А то бродите по аллеям моих представлений, во сне приходите, ну вот я и решился. А Вы думаете, меня эта Козья Гать сильно возбуждает?

– Ну, так просмотрели?

– Не так-то это просто, Мессир, слишком Вы универсальная и многозначная фигура! Объединяете в себе всех своих героев сразу. Боюсь, придётся вернуться ещё не раз…

И я разлил по стаканчику гостям столицы. Кулёк вдруг заполнился рыбкой, которую ловко доставал лапой Бергамот, в подпитии весьма напоминавший мне одного знакомого ушастого героя мультфильмов. Я уже пил с ним брудершафт, размышляя о том, Коров я или Коровьев. Козазелло исчез и вскоре появился в виде Чёрного Козлоида с обеими кино-Марго-Vitae по бокам, в естесственных нарядах, естесственно. Козлоид был явно подшофе, немелодично бряцал колокольчиком и мерзким, блеющим, но всё же узнаваемым голосом гнусавил:

– М-м-е-е-н-я-а-а-ить сам патриарх Ермоген Святой Водой и Ч-е-естным Кр-е-естом прогнать отсель не мог, м-м-е-е-н-я-а-а…

– А я вот так преодолел свою привязку к приключениям в Мире Взбесившихся Феноменов (МВФ), – продолжал Вобланд, – Понтий Пилатес для этого хорошая фигура: всемогущий диктатор, не могущий справиться со своей тоской, ненавистью к жизни и головной болью. Для Мастера это тоже подходящий образ: прожив Пилатеса, он понял, что более не нуждается в нём. Всё вздор: как власть прокуратора, так и слава литератора! А особенно – романтичная фигура Странника Абсолютеня. Чтобы освободиться от привязки к феноменам вообще, надо выбрать и описать самую объемлющую архетипическую историю в истории цивилизации. Что Мастер и сделал. Так описал, что даже привлёк героев романа в свою жизнь. И освободился от этого бреда. А я от Мастера.